Otherworld

_______________ Сенджу Тобирама 82 года назад _______________

      Сенджу Тобирама стоял на горе, с которой открывался вид на залитую бледно-золотым светом раннего рассветного солнца зарождающуюся деревню, скрытую в листве. Воздух был прохладным и чистым, но что-то наполняло мужчину чувством недовольства — некая тьма, в которой он распознал волнение и выброс адреналина, какой случался перед битвой. Он закрыл глаза, когда солнце достигло склона горы и обдало его своим теплом.       — Интересно, — задумчиво произнёс Хаширама.       Он приоткрыл глаз.       — Что, брат?       — Мне интересно: если трое человек могут создать всё это, то, конечно, трое человек также могут всё это и уничтожить.       Тобирама скрестил руки на груди и поднял бровь, глядя на брата.       — Как так?       Хаширама, сосредоточенный на крошечной деревне внизу, долго молчал, его тёмные волосы развевались на ветру. Тобирама снова опустил взгляд, наблюдая, как клан Сенджу слаженно работает над постройкой ближайших к горе домов. Вдалеке он разглядел клан Акимичи, отстраивающий собственную территорию. Брат имел в виду кланы? Или что-то совсем другое? По его телу подобно ползающим под кожей насекомым распространилось чувство беспокойства.       — Эта деревня похожа на бутон — свёрнутый, спящий и такой хрупкий. Ожидающий весны. Запросто могущий быть раздавленным ногами тех, кто не следит за тем, куда ступает.       Тобирама обдумал слова брата.       — Ни одна зима не длится вечно, и ни одна весна не пропускает свой черёд, брат. Коноха расцветёт, и твои страхи не сбудутся.       Хаширама от души рассмеялся.       — Даже деревья в самом цвету могут быть повалены теми, кто знает, как ослабить их корни.       — Мы будем здесь, чтобы убедиться, что этого не произойдёт.       Старший брат повернулся к Тобираме и рассмеялся, схватив его за плечо.       — Несомненно, Тобирама. Несомненно. Эта деревня была моей мечтой — местом, где мой брат и все остальные члены нашего клана всегда будут в безопасности.       — Как продвигаются переговоры с другими кланами?       Лицо Хаширамы вытянулось.       — Узумаки отказываются присоединиться к нам. Ходят разговоры о том, что они основали собственную деревню на острове Водоворота, — он потёр глаза ладонями и подошёл ближе к выступу. — Учиха, Акимичи, Абураме и Хьюга объединились с нами. Нара, Яманака и Сарутоби пока не уверены, но я убеждён, что первые два мы вскоре сможем привлечь. Сарутоби потребуется поубеждать, но они на хорошем счету у Хьюга, — Хаширама бросил на него взгляд. — Если мы убедим Сарутоби, мы обезопасим всю Страну Огня.       Тобирама кивнул       — Что насчёт Хатаке, Шимура, Инузука и Ито?       — Хатаке последуют за нами — они прагматики и хорошо улавливают перемены, особенно после отделения от клана Ито. Шимура понесли большие потери за последние годы и будут искать прибежища. Инузука и Ито — звери стайные. Они присоединятся к альфе.       Тобирама отметил ледяной тон в голосе брата, но не придал этому значения. Хаширама всегда защищал свою мечту — для него было вполне естественно чувствовать себя ещё сильнее теперь, когда та воплощалась прямо у него на глазах.       — Так чего же ты боишься?       — Восстаний, разногласий, раздоров, — Хаширама вздохнул и провёл рукой по лбу. — Совет будет полезен, но нам нужен лидер.       Тобирама выгнул бровь.       — Конечно. И им должен быть ты.       Хаширама рассмеялся.       — У меня такое чувство, что Учиха этого не оценят.       Тобирама сделал шаг вперёд, сжав кулаки.       — Эти Учиха должны быть благодарны, что их пустили в эту деревню. Несмотря на все наши разговоры о единстве, они мало что привносят, кроме полных ненависти глаз и презрительных речей.       — Прекрати, — предупредил Хаширама, оглядываясь через плечо. — Мы привели Мадару и его клан в лоно, чтобы установить мир между нашими кланами. Я не позволю тебе плохо отзываться о них, брат.       Тобирама бессознательно хрустнул костяшками пальцев — в утреннем воздухе звук был громким и резким. Хаширама редко говорил так мрачно, как сейчас, и Тобирама достаточно хорошо знал, когда следует серьёзно отнестись к предупреждению брата. Несмотря на все его добрые улыбки и громкий смех, под этими слоями великодушия и дружелюбия скрывался человек, с которым шутки плохи. Он проглотил свою ненависть, почувствовав горький привкус на языке, и покачал головой.       — Кто должен стать лидером Конохи, если не ты, брат? Это ты вложил идею в голову Мадары, твоя дипломатия объединила эти кланы и установила перемирие между Сенджу и Учиха. Вопрос уже не в том, кто, а в том, когда.       Хаширама повернулся и долго смотрел на него.       — Возможно, ты прав. Но это место принадлежит всем нам. Святилище не только для Сенджу, но и для всех тех, кто населяет Страну Огня. Мы не можем выбирать наших лидеров на основе кумовства. Если я стану первым лидером, кто-то из другого клана — другой основатель — должен стать вторым, как только я умру.       — Не говори об этом, — сказал Тобирама, покачав головой.       Хаширама рассмеялся.       — Все умирают, Тоби.       Рот Тобирамы недовольно скривился.       — Так кто у тебя на уме?       Его брат приподнял бровь:       — Я думал, ты будешь сильнее противиться.       Теперь настала очередь Тобирамы веселиться.       — Я не создан для лидерства.       — Знаю, — сказал Хаширама, и Тобирама притворился, что его не задело это быстрое признание. — Но человек, который пойдёт по моим стопам, должен быть Учиха.       В животе образовалась холодная пустота.       — Ни в коем случае.       Хаширама выглядел безразличным.       — Они такие же основатели этой деревни, как ты и я. К тому же, первые, кто присоединился к нам. И, несмотря на их сокращающуюся численность, Учиха остаются самым сильным кланом после Сенджу. Так что это вполне естественно.       — Ты просишь меня встать на колени и поклясться им в верности? — прошипел Тобирама.       — Да, — сказал Хаширама. — Точно так же я велел Мадаре сделать то же самое для меня. Сейчас не время для гордости, ненависти или вражды. Эта деревня — бутон, и я только что сообщил тебе, что не потерплю никого, кто может раздавить её, даже случайно. Это касается и тебя, брат.       Слова Хаширамы жгли подобно стекающей по позвоночнику магме. Тобирама внезапно возжаждал иметь способность поворачивать время вспять — ко времени до того дня, когда Хаширама случайно встретил Мадару у воды, ко времени до того, как он потерял своих братьев и отца, и мир казался бесконечно проще, несмотря на потери, войны и жестокость, которые его окружали. Голова болела, кровь стучала по черепу с силой тысячи диких зверей, стремящихся вырваться на свободу, но всё, что он мог сделать, это смириться, как он всегда делал.       — Я против твоего решения назначить Учиха вторым лидером, но я всегда буду поддерживать тебя, брат. Даже в этом.       — Хорошо, — сказал Хаширама, ещё раз хлопнув Тобираму по плечу. Он наклонил голову, и тёмные глаза Хаширамы на мгновение встретились с его глазами. — Мы все дети Нации Огня. Мы обладаем Волей Огня — все мы. Это означает, что мы все — семья, даже если и забыли об этом, унесённые беспокойными потоками истории. Желание защитить эту семью создает более прочные и крепкие связи между всеми и каждым в этой деревне — Конохе — и это, в свою очередь, означает, что если все примут Волю Огня, с этой деревней всё будет в порядке, что бы ни случилось.       — Я понимаю, брат.       — Знаю. Но мне нужно, чтобы ты это чувствовал.       Внутри Тобирамы что-то горело — но была ли это Воля Огня или ненависть к клану, который отнял у него всё, что он любил, включая его старшего брата, Тобирама не знал.

***

      Теперь уже двадцатишестилетний Сенджу Тобирама смотрел на Узушиогакуре и восхищался ею.       Деревня была покрыта зеленью и уходила высоко в небо. В передней части деревни доминировала башня, заросшая растительностью, изгибавшаяся и поворачивавшаяся, как спираль — красный деревянный мост, перекинутый с материка на остров, заканчивался несколькими большими багровыми воротами у основания башни. Пейзаж за башней усеивали другие высотные здания, хотя и заметно менее высокие — они были по меньшей мере десятиэтажными, покрытыми зелёным мхом и белыми цветами. А за ними простирался густой лес, изобилующий лесными существами, которые упрыгивали каждый раз, когда шиноби пересекали тропинки в лесу; на фоне древних деревьев были возведены маленькие деревянные здания. Через город протекала широкая река, замысловато построенные деревянные мосты соединяли западную и восточную части города.       — Впечатляет, да? — Хаширама рассмеялся, заметив реакцию своего брата. Два брата Сенджу спрыгнули со склона горы к ведущему в город мосту и приземлились с тихим стуком. — Клан Узумаки гениален и трудолюбив, — что-то привлекло внимание Хаширамы, и он приветственно поднял руку. — А, вот и Ашина.       Узумаки Ашина, патриарх клана Узумаки и глава Узушиогакуре, приблизился к ним.       — Хаширама, Тобирама, — поприветствовал Ашина энергичным, хоть и хриплым голосом. — Добро пожаловать.       Когда Хаширама пожал Ашине руку, Тобирама осмотрел мужчину. Хотя тому было уже далеко за шестьдесят, Ашина оставался могущественным не по годам. Его волосы из тёмно-красных превратились в абсолютно белые, они была перевязаны налобным протектором с гербом Узумаки, за спиной висели два меча.       — Эта деревня превратилась в настоящую драгоценность, — сказал Хаширама, и в его голосе звучало чистое восхищение. Тобирама подавил желание фыркнуть на театральность брата, как всегда очарованный способностью Хаширамы умаслить кого угодно.       — Благодарю, Хаширама, — сказала Ашина. — Не пройти ли нам в мой кабинет? — он указал на башню и взглянул на Тобираму: — Вы можете либо присоединиться, либо исследовать деревню, — добавил он, обращаясь к нему. — Ваш брат сказал мне, что вы человек науки.       Хаширама одарил его улыбкой.       — Иди исследуй, Тобирама. Встретимся у подножия башни через три часа.       — Брат, — осторожно сказал Тобирама. Улыбка Хаширамы стала натянутой. — Спасибо. Встретимся через три часа.       Какое-то время он наблюдал за удаляющимися спинами Хаширамы и Ашины, подавляя поднявшееся в животе чувство тревоги. Тобирама заставил себя стоять прямо — быть настоящим миссионером для Конохи, как учил его брат, — и последовал за своим братом и Ашиной через башню, борясь с нахлынувшей на него волной одиночества и негодования.       Хаширама и Ашина свернули налево в большую комнату — без сомнения, кабинет Ашины — и один из шиноби, стоявших на страже, приветливо кивнул в другую сторону.       — Пожалуйста, наслаждайтесь пребыванием в Узушиогакуре, Сенджу-сама, — сказал шиноби.       — Спасибо, — хрипло сказал Тобирама, зашагав в город.       Узушио построили примерно в то же время, что и Коноху, хотя она выглядела бесконечно лучше развитой. С его губ сорвался смешок: они были шиноби, а не строителями. Хаширама наметил землю под Коноху и заложил фундамент Мокутоном, строя дома только своим дзюцу. В результате получился причудливый городок, но он не был таким рациональным с точки зрения логистики, как Узушио.       Тобирама стоял в благоговейном трепете, когда достиг пропускного пункта, отметив, как искусно тот была сделан в виде креста. Вспоминая структуру города сверху, казалось, что весь город построили в виде сетки. В Конохе электропровода пересекались крест-накрест, но здесь они шли вдоль улиц, открывая ему беспрепятственный вид на лазурное небо над головой.       Мимо него прошла группа шиноби в зелёных жилетах. Он обратил внимание на нашивки на их воротниках — некоторые носили по три полосы, у кого-то была только одна.       — Минутку, — сказал Тобирама, направляясь к красноволосой женщине. — Что означают эти линии на вашем воротнике?       — Ах, это? — спросила женщина, потянув за ворот жилета. — Это наш ранг.       — Ваш ранг?       — У новоиспечённых шиноби одна линия, у самых опытных — три.       — Потрясающе, — сказал Тобирама, подняв брови. — А как можно получить очередной ранг?       Женщина хихикнула, и на какой-то тревожный момент Тобирама почувствовал, что смеются над ним.       — Мы проводим экзамены — спарринговые матчи с шиноби более высокого ранга, теоретическое тестирование и полевые испытания. Если кто-то преуспевает, его повышают в должности.       — Спасибо, — сказал Тобирама, вежливо кивнув. Она ответила тем же, а затем поспешила присоединиться к своим товарищам. Он сделал мысленную заметку об этой системе, задаваясь вопросом, смогут ли они внедрить что-то подобное в Конохе. Большинство детей, достигая того возраста, когда могли сражаться, отправлялись на поле боя, даже сейчас, и пугающе значительное их количество не вернулось. Что, если бы они создали систему, в которой предлагаемые контракты были бы ранжированы, и только шиноби самого высокого ранга могли бы выполнять самые опасные миссии? А дети, которые едва научились стоять на воде, работали, охраняя не самые важные персоны и доставляя сообщения?       Он бродил по деревне, рассматривая различные изобретения, которых никогда раньше не видел, и придумывая способы внедрить их в Конохе, пока не нашёл чайный домик.       Тот стоял на краю леса, старый и обветшалый. Солнечный свет пятнами падал на покрытую мхом и виноградной лозой крышу, а по фасаду змеились растения — густые заросли скрывали деревянные стены от его глаз. Но запах обжаренного чая, доносившийся изнутри, привлёк его поближе, как и двух других человек, сидящих на скамейках снаружи, которые ели свежеприготовленный данго.       Из чайного домика вышла светловолосая беременная женщина, неся поднос с двумя чашками чая, и вразвалку подошла к паре, поставив чашки рядом с ними. Она повернулась и бросила на Тобираму пытливый взгляд, на её щеках появились ямочки от улыбки.       — Добро пожаловать, — сказала она, отвешивая ему поклон. — Столик на одного?       — Да, пожалуйста.       — Снаружи или внутри?       — Снаружи.       Она указала на незанятую скамейку с крошечным столиком и пододвинула к нему меню, когда он сел.       — Я сейчас вернусь. Выбирайте, не торопитесь. Я могу порекомендовать наши фирменные ходжичу и запечённый данго.       — Беру, — сказал Тобирама, закрывая меню.       — Сейчас принесу, — улыбнулась женщина.       Он рассеянно кивнул, его взгляд был прикован к ручью, который огибал чайный домик. Где-то вдалеке он слышал знакомый стук бамбукового фонтана, а вокруг него жужжали цикады. Он беспокойно постукивал пальцами — как бы он хотел, чтобы у него хватило предусмотрительности взять с собой чистый свиток, чтобы записать все свои мысли и идеи для Конохи. Ему придётся выучить их все наизусть и провести целый день, беседуя с братом об этих нововведениях.       — Вы не здешний, не так ли? — женщина вернулась с дымящейся чашкой чая и двумя палочками данго, от которых у Тобирамы потекли слюнки. Он изучал её, прищурив глаза на краткое время, чтобы определить, представляет ли она какую-либо опасность, и покачал головой:       — Я из Конохи.       — Ах, — женщина радостно хлопнула в ладоши. — Я так много слышала о ней! На что она похожа?       — Очень похожа на это место, — сказал Тобирама, прежде чем сделать глоток чая. Жидкость покрыла его язык сладостью и дымком, которые он тут же нашёл пленительными. Он отпил ещё глоток, затем взял шампур. — Постройки более низкие, больше открытого пространства, но ощущение такое же.       Женщина сложила руки перед собой.       — Я бы хотела когда-нибудь посетить её. Теперь, когда страна превращается в безопасное место, есть прекрасная возможность увидеть мир, в котором мы родились.       — Безусловно, — не в силах остановиться и плюнув на приличия, он зубами оторвал кусочек данго от шампура и прожевал его, наслаждаясь сладостью и упругой текстурой рисовых клёцок.       — Как вам чай и данго?       — Они поистине превосходны.       — Я рада, — сказала женщина. — Большинство прибывающих сюда людей всегда возвращаются за нашим чаем и данго. У нас есть название, но люди всегда называют нас «чайной на опушке леса». Лично я думаю, что это гораздо более романтичное название, чем «Чиба».       — Согласен.       — Что ж, приятного аппетита, — сказала женщина с очередной улыбкой, вызвавшей у неё ямочки на щеках.       Он молча съел данго и выпил чай, наслаждаясь относительной тишиной и хорошей едой. Когда он встал и полез в кошелек за монетами, женщина появилась снова. Она улыбнулась ему и забрала его пустую чашку и поднос.       — Меня зовут Мицуха.       Он приподнял бровь, услышав её имя, но никак это не прокомментировал.       — Тобирама.       — Если когда-нибудь вернётесь в Узушиогакуре, обязательно заходите, — сказала Мицуха.       Он положил деньги на стол и быстро кивнул ей, прежде чем направиться к гигантской башне у входа в Узушио. Хаширама ждал его там, скрестив руки на груди и прислонившись к колонне, оживившись, когда заметил своего младшего брата.       — Тоби! Хорошо провёл время? — спросил Хаширама.       — Да, брат, — сказал Тобирама, и его губы тронула редкая улыбка. — Эта деревня — действительно нечто особенное.       — Драгоценность, верно?       — Несомненно.       Хаширама бросил на него взгляд.       — Хорошо. Тогда я, вероятно, смогу уговорить тебя на небольшую охоту.       — Охоту? — переспросил Тобирама.       — Давай поговорим по дороге. Мне не терпится вернуться в Коноху.       Они быстро прошли через башню и пересекли мост. Именно тогда Хаширама объяснил:       — Ашина не собирается присоединяться к Конохе. Он и его клан довольны тем, что построили здесь, и это вполне понятно.       — Но, тем не менее, досадно.       — Есть и другие способы создавать союзы, — сказал Хаширама. — У Ашины есть дочь, Мито. Она прелестна, моего возраста, незамужняя и никому не обещанная. Я попросил её руки.       — Ты что… — Тобирама остановился посреди дороги, широко раскрыв глаза. — А как насчёт тех, кто уже живёт в Конохе? Лидеры других кланов очень хотели выдать за тебя своих дочерей.       Хаширама помахал рукой.       — Они поймут.       — Что сказал Ашина?       — О, он отказался.       — О…       — Он признаёт, что Сенджу сильны, и, учитывая тот факт, что мы дальние родственники, он хотел бы укрепить наши связи. Но Узумаки всегда были сторонниками больших жестов, и я прикинул, как бы укрепить наши позиции и привлечь их к нам.       Это звучало не очень хорошо.       — И твой план…?       Хаширама ухмыльнулся и схватил Тобираму за плечи.       — Мы поймаем Девятихвостого и предложим его клану Узумаки в обмен на руку Мито.

***

      Тридцатилетний Сенджу Тобирама наблюдал за завершением битвы века.       Он вышел из-за скал, где прятался вместе с Мито, которая всё ещё пыталась отдышаться после того, как запечатала в себе Кьюби, и поспешил к брату.       — Любой, кто угрожает причинить вред этой деревне, будь то мои друзья, братья и сестры или даже мои собственные дети… Я им этого не прощу.       Эти слова заставили Тобираму остановиться, по его спине пробежала дрожь, когда он впервые заметил чакру своего брата. Обычно она палила сильнее солнца, но сейчас была холодной — такой холодной и мерзкой, что он едва мог её узнать.       — Брат… — прошептал он слишком тихо, так что Хаширама и Мадара не могли услышать.       «Эта деревня была моей мечтой — местом, где мой брат и все остальные члены нашего клана всегда будут в безопасности».       Хаширама вытащил свой меч из Мадары, и Учиха опустился на колени. Мадара кашлял кровью, алый цвет смешивался со спокойным потоком воды из Долины Завершения.       — У тебя приоритеты расставлены наоборот, — пробормотал Мадара с грустной улыбкой на губах. — В конечном счёте… Однажды это приведёт деревню во тьму.       Мадара завалился вперёд и приземлился лицом в воду.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь тридцать пять, закрыл глаза в кратком удовольствии, выпив свой любимый чай и вдохнув свежие ароматы Узушио.       — Я слышала, вы Сенджу, — сказала Мицуха, склонив голову набок. — Разве у вас у всех не должны быть чёрные волосы и тёмные глаза?       — Хм, — произнёс Тобирама, проводя рукой по своим серебристым волосам. — Я всегда был неправильным членом семьи. У меня единственного красные глаза, а у большинства моих братьев было хоть сколько-то тёмных волос.       — У меня так же, — улыбнулась Мицуха. — Я не очень хорошо знаю свою семью… — взгляд её помрачнел, — но я знаю, что у них у всех тёмные волосы и тёмные глаза, — она издала тихий звук, который мог быть смешком или всхлипом, затем на её лице появилась ослепительная улыбка. — Как вам чай и данго?       — Превосходно, как всегда, — сказал Тобирама. — Как поживает ваш ребёнок?       — Сейчас в школе, — сказал Мицуха, кивая куда-то вдаль. — Она быстро взрослеет, — она хмыкнула. — По-моему, даже слишком быстро.       Его терзало любопытство, умоляя спросить, где отец, но он знал, что лучше не задавать таких вопросов. Несмотря на деревни и единство, мир по-прежнему оставался опасным местом, и многие не возвращались даже из самых коротких походов.       — Что насчёт вас? — спросила его Мицуха. — У вас есть дети или жена?       — Нет, — сказал Тобирама, отпивая из чашки. — Я посвятил жизнь защите своего клана, а теперь и своей деревни.       Мицуха печально посмотрела на него.       — Каждый заслуживает найти свою любовь, Тобирама-сан.       — Неужели? — размышлял он.       — М-хм.       — Тогда я попросту ещё не нашёл её.       — Иногда она может быть довольно труднодостижима, — кивнула она. После паузы она продолжила: — Я слышала, Мито-сама некоторое время назад родила девочку.       — Каэдэ, — сказал Тобирама, думая о своей крошечной племяннице. В эти дни редко можно было увидеть рождение ребенка Сенджу. Чтобы укрепить связи между Сенджу и Узумаки, Хаширама переженил большинство их родственников и позволил Узумаки принять их в свой дом. Лишь горстка из них осталась в Конохе, и в то время как Тобирама был категорически против, Хаширама это лишь приветствовал. «Однажды нам придётся думать не только о кланах, брат. Однажды мы все станем просто гражданами Конохи».       — Какое милое имя! Первый и Мито-сама, должно быть, так счастливы.       — Она милая девочка, — ответил он, но не упомянул тот факт, что Хаширама почти не проводил времени ни с ней, ни с Мито. Его брат заперся в своём кабинете, одержимый дипломатией и превращением Конохи в утопию, о которой мечтал в детстве.       «У тебя приоритеты расставлены наоборот», — эхом отдались в ушах Тобирамы последние слова Мадары, портя ему настроение, и внезапно даже самое сладкое данго стало горьким во рту.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь сорок восемь, сидел за столом напротив стола Хаширамы и изучал лицо своего брата.       — Что?       — Говорю, я думаю, ты должен стать следующим Хокаге.       Тобирама моргнул.       — А что насчёт твоего плана сделать следующим Хокаге Учиха, чтобы подтвердить наши узы?       Хаширама откинулся на спинку кресла, поправляя свои красно-белые одежды. Его тёмные глаза на мгновение метнулись к Тобираме, прежде чем остановиться на птице за окном.       — Я планировал назвать Мадару Вторым, но… — Хаширама вздохнул. — Учиха трудно доверять, ты не согласен?       — Это проклятый клан, — ответил Тобирама.       — Такая способность к любви, и как быстро она может обратиться в ненависть, — улыбнулся Хаширама. — Потому я не могу назвать кого-то из них Хокаге. А если что-то случится? Потеря любимого? Нападение? Преемник потеряет себя из-за своей ненависти?       — Я рад, что ты образумился.       Хаширама рассмеялся над этим.       — Это будет нелёгкий путь, брат. Уверен, что Мадара рассказал членам своего клана о моём плане сделать одного из них Хокаге. Они воспримут это как нарушение клятвы, знак того, что нам нельзя доверять.       — Тогда утихомирь их чем-нибудь.       Его брат приподнял бровь.       — Чем, например?       Тобирама долго обдумывал это, массируя нижнюю губу между большим и указательным пальцами и глядя в окно на район Учиха.       — Полиция.       — Что? — Хаширама рассмеялся. — Нам здесь не нужна полиция.       — Конохагакуре растёт день ото дня. Мы отправляем шиноби на миссии и сами решаем проблемы, но это, в свою очередь, означает, что мы устанавливаем нечто, напоминающее диктатуру. Кланы будут считать нас верховными правителями, и даже больше, если я стану Вторым.       — И чтобы развеять их подозрения, ты предлагаешь передать управление полицией тому клану, который ненавидит нас больше всего?       — Чтобы сохранить мир, которого ты так жаждешь, тебе нужно перехитрить их, — сказал Тобирама, разминая шею. — Учиха поймут, что мы пытаемся манипулировать ими, но нет изящного способа отказаться от положения, которое по сути является признаком доверия и товарищества.       — И всё же не является.       — Полицейские силы по большей части излишни. Даже с бóльшим количеством граждан мы сможем управиться с помощью наших шиноби. Превратив клан Учиха в полицию Конохи, мы удалим их от высокоранговых миссий и сведём к минимуму их участие в основной деятельности Конохи, одновременно ограничив их влияние.       Хаширама ухмыльнулся ему.       — Ты всегда был умным, Тоби.       Комплимент застал его врасплох, как и доброжелательная улыбка старшего брата. Кончики его ушей горели, когда он опустил голову и вернулся к работе над предложением, которое планировал — создать Академию для всех детей-шиноби.       — Реализуй это.       — Что? — Тобирама поднял голову, широко раскрыв глаза.       — Реализуй это, — повторил Хаширама, на его лице по-прежнему присутствовала улыбка. — Я оставлю детали на ваше усмотрение… Господин Второй, — с этими словами Хаширама встал со своего места и подошёл к Тобираме, положив руку ему на голову. — Я верю, что ты будешь лучшим Хокаге, чем я.       Когда Хаширама вышел из комнаты, Тобирама уставился на свиток, обнаружив, что его безупречный почерк размыт. Он стиснул зубы и поднял лицо к потолку, смаргивая слёзы, даже когда его улыбка стала шире.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь сорок девять, смотрит на новую группу учеников Академии и с лёгкостью замечает сереброволосого ребёнка, о котором говорили учителя.       Он был из клана Хатаке — один из последних детей Хатаке. Клан был уничтожен в недавних стычках у границы. В отчётах говорилось, что Сакумо осиротел после битвы у Страны Молний, но ребёнок не выказывал никаких эмоций. Он просто смотрел на Тобираму, а Тобирама — на него.       — Сколько ему? — спросил Тобирама.       Молодой учитель рядом с ним — Никава, вспомнил он, — вздрогнул, когда Тобирама заговорил, и поправил очки, пристально глядя на Сакумо.       — Пять. Он продемонстрировал глубокие познания в ниндзюцу и тайдзюцу и заманил преподавателя в ловушку гендзюцу, которое длилось три часа, прежде чем тот заметил, что это иллюзия, — Никава улыбнулся. — Одарённый ребёнок.       — Держите меня в курсе, — проинструктировал Тобирама.       — Да, Сенджу-сама. Вас заинтересовал этот мальчик?       Тобирама хмыкнул.       — Вся моя первая команда стала джоунинами. Считаю, пришло время для новой команды.       Никава кивнул.       — Я верю, что вы найдёте Хатаке-куна выдающимся учеником. Я вкратце расскажу вам о его успехах.       — Спасибо.       С этими словами Тобирама телепортировался с территории Академии на главную улицу и направился к административному зданию. По пути он встретил нескольких членов Учиха, патрулировавших дорогу, каждый из них вежливо кивнул. Он стиснул зубы и притворился, что не замечает неприкрытого гнева в их глазах.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь было пятьдесят, оглядел комнату.       Кабинет Хокаге был заполнен беженцами из Узушиогакуре. В другом конце комнаты Хаширама с сияющей улыбкой принимал беженцев, раздавая бумаги и распределяя помещения всем, кто хотел укрыться. Ситуация стала ужасной — шиноби из неизвестных стран напали на деревню, и с каждым днём всё больше и больше людей спасались бегством. Скоро им придётся посылать людей к своим союзникам и спасать их от того, кто на них нападал.       Его голова раскалывалась от боли, которая, казалось, не проходила, сердце колотилось от беспокойства, когда он смотрел на все эти лица и узнавал в них себя.       — Следующий, — крикнул он.       К нему подошла красивая молодая женщина с волосами цвета земляники. Она низко поклонилась и уселась кресло перед ним. Тобирама потянулся за новым листом бумаги и обмакнул перо в чернила.       — Имя? — хрипло спросил он, не отрывая взгляда от свитка, чтобы не смотреть на привлекательное лицо беженки.       — Чиба Йоцуха, Сенджу-сама. Иероглифами пишется «четыре» и «листья».       Его перо замерло, и он посмотрел на неё.       — Интересное имя.       Йоцуха смущённо улыбнулась ему.       — Мою мать звали Мицуха. Она с радостью продолжила традицию нарекания ребёнка.       — Из чайной?       Глаза Йоцухи расширились.       — Да, на опушке…       — …леса, — прошептал он, отметив, что Йоцуха использовала прошедшее время, говоря о своей матери.       — Вы знаете чайную? — глаза Йоцухи затянулись непролитыми слезами. Он поёрзал на стуле, не зная, как вести себя перед женщиной, которая вот-вот расплачется, и кивнул, возвращаясь к бумагам.       — Мне нравились ходжича и запечённый данго.       — Они были лучшими, — выдохнул Йоцуха. — Вообще-то, я надеюсь открыть чайный домик здесь, в Конохе, и подавать их.       — Это лишь приветствовалось бы, — он сделал паузу и некоторое время наблюдал за ней, не уверенный, что за тёплое чувство разлилось по его груди: оно не было совсем уж неприятным. — Подожди здесь, — когда она кивнула, Тобирама поднялся с кресла и выскользнул из-за стола, мимо ожидающих беженцев к картотечному шкафу, в котором хранились архивные планы деревни. Он вытащил свиток и вернулся к столу, развернул его и разгладил тыльной стороной ладони.       Найдя то, что искал, Тобирама постучал по крошечному месту на углу Глициниевой улицы:       — Мы выделили это место под ресторан или кафе, — сказал Тобирама, откидываясь на спинку кресла. — Можешь получить его. На втором этаже здания есть скромная жилая площадь.       Йоцуха ничего не сказала, у неё отвисла челюсть. Раздосадованный, Тобирама приподнял бровь, не понимая, почему она выглядела такой шокированной.       — Если хочешь пространство побольше… — начал он, но она стала мотать головой.       — Нет, нет! — воскликнул Йоцуха. — Оно замечательное и гораздо больше, чем я ожидала. Спасибо, Сенджу-сама.       Он тяжело сглотнул при виде её улыбки и украдкой прижал руку к животу, где ощущал одновременно лёгкость и грусть.       — Не за что. Чайная на опушке леса была моим любимым местом в Узушиогакуре. Мне грустно сознавать, что она утрачена.       — Чайные домики можно отстраивать заново, — ответила Йоцуха.       В последовавшей тишине Тобирама почувствовал её боль так, будто она была его собственной.       Смерть сопровождала его повсюду с момента его рождения: слишком много его братьев пали от рук Учиха в битвах, слишком много их союзников раскидало по полям сражений — слишком много крови запятнало его собственные руки. И всё же, на этот раз, он хотел, чтобы это было не так, чтобы у него были слова, что смогли бы утешить молодую женщину перед ним хотя бы на короткое время.       Но руки его были в крови, а слов у него не нашлось, поэтому Тобирама разочарованно сжал кулаки, а затем вынул перо. Он заполнил остальные её бумаги и подписал их своим именем, пододвинув небольшую стопку к ней, когда закончил.       — Добро пожаловать в Коноху, Чиба-сан.       — Прошу, зовите меня Йоцуха, Сенджу-сама.       — Только если ты будешь называть меня Тобирама.       Слова сорвались с его губ прежде, чем он смог остановить себя, и он быстро отвёл глаза, заметив лёгкий румянец на щеках Йоцухи.       — Спасибо, Тобирама-сама, — прошептала Йоцуха, с улыбкой забирая свои бумаги.       Он кивнул ей, притворившись, что его желудок не сделал сальто при виде её улыбки и звуке его имени на её губах, и жестом пригласил подойти следующего человека.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь пятьдесят два года, присоединился к своему брату на вершине горы Хокаге и смотрел вниз на процветающую деревню.       Хаширама и Тобирама долго стояли в тишине, пока солнце скользило по небу. Академия закрылась, раздался весёлый звон колокольчиков, и вдалеке они увидели нескольких шиноби, спаррингующих на полигонах. Главная улица была заполнена людьми, делающими покупки, и хотя война, казалось, подходила всё ближе и ближе, все улыбались.       — Ты всё ещё веришь, что трое человек могли бы всё это уничтожить? — спросил Тобирама.       — Ничто не длится вечно, Тоби. Это самый простой урок, который мы усваиваем самым тяжёлым образом.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь пятьдесят три года, улыбался своей племяннице, пока она бормотала ему бессвязную чушь.       — Это маленькая Цунаде-химе? — спросила Йоцуха, ухмыляясь, когда подошла к нему с его обычным заказом. Она поставила чашку чая и тарелку с данго и присела рядом с ним, вторгаясь в его пространство сильнее, чем осмелилось бы большинство людей, но Тобирама обнаружил, что медленно приближается, чтобы погреться в её тепле.       — Это она, — сказал он, и его улыбка стала шире, когда Цунаде бросила на Йоцуху властный взгляд.       — Она очень похожа на господина Первого.       — Правда? — спросил Тобирама, наблюдая за крошечным светловолосым человечком на своих руках.       Йоцуха кивнула, наклоняясь, чтобы улыбнуться Цунаде. Её рука слегка касалась его колена, отчего его желудок сжимался от беспокойства — как всегда, когда она подходила к нему слишком близко, — но он не отодвигался от неё. Она подняла на него глаза и прикусила губу. От этого лёгкого жеста у него перехватило дыхание, и он быстро перевёл взгляд обратно на Цунаде, которая теперь наблюдала за ним, приподняв одну бровь.       Он судорожно сглотнул от желания, которое вспыхнуло в его теле подобно открытому пламени. Она была слишком молода для него — их разделяло по меньшей мере два десятилетия. Он был стар, утомлён и повидал слишком много: он ничего не мог предложить ей, кроме себя, а Тобирама сомневался, что этого будет достаточно.       — А, Сакумо-кун, — позвала Йоцуха, вырывая его из раздумий.       Дальше по улице знакомый сереброволосый мальчик ссутулился и сунул руки в карманы. Сакумо поднял глаза, чтобы встретиться с ними взглядом, и Тобирама увидел скрывавшуюся в них пустоту. Один из мрачных дней Сакумо. У него таких было много.       — Тобирама-сама, Йоцуха-сан, — поприветствовал Сакумо с нерешительной улыбкой. Тобирама подавил желание ущипнуть себя за переносицу. Шиноби никогда не должен показывать свои эмоции. Скоро ему придётся усадить мальчика и поговорить с ним об этом.       — Всё в порядке, Сакумо-кун? — спросила Йоцуха.       — Конечно, — ответил Сакумо. Он посмотрел мимо неё на Тобираму. — Тобирама-сама, если у вас завтра будет время, я бы хотел продолжить нашу тренировку. Думаю, я справлюсь с той техникой, что вы мне показали.       — Седьмой тренировочный полигон, — проинструктировал Тобирама.       Сакумо глубоко кивнул ему и улыбнулся Цунаде и Йоцухе.       — Хорошего дня.       — Тебе тоже, Сакумо-кун… — сказала Йоцуха, вытирая руки о фартук и глядя, как Сакумо завернул за угол и исчез. — Я беспокоюсь о нём.       — Время от времени он впадает в меланхолию.       Йоцуха бросила на него взгляд.       — Думаю, его настроение выходит за пределы меланхолии.       — Как это?       — Его настроение словно поглощает его, и ему трудно от него избавиться.       — Он найдёт выход.       — Он потерял всю семью во время последних стычек, — отметила Йоцуха. — Горе может быть тюрьмой, особенно когда кто-то запирается и выбрасывает ключ. Трудно вырваться из рамок собственного разума, когда ты и все твои мечты застряли в прошлом.       Тобирама поцеловал Цунаде в лоб, вдыхая лёгкий запах, который был присущ только его племяннице.       — Твои мечты остались в прошлом? — спросил он.       — Раньше я так считала, — сказала Йоцуха, заправляя волосы за ухо и бросая на него долгий взгляд; её щёки загорелись румянцем, который, без сомнения, отразился на его собственных. — Но… теперь нет.       Благодарный за Цунаде на своих руках, Тобирама прочистил горло и усадил племянницу в детское кресло, решительно отвернувшись от Йоцухи.       — Я рад это слышать, — объявил он, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимое выражение лица.       Йоцуха на мгновение замерла, её глаза метались между его глазами, будто она отчаянно хотела спросить его о чём-то, и он молча умолял её не делать этого. Они вместе стояли на краю пропасти, колеблясь между влечением друг к другу и приличиями. Она была из тех женщин, которым нужен был мужчина рядом, который не боялся бы отдать ей всего себя, а он был тем мужчиной, который должен был стать следующим Хокаге. Даже если он выберет её, он никогда не сможет принадлежать ей.       — А вот и моя маленькая Цуна! — прогремел голос Хаширамы.       Поражённый, Тобирама поднял глаза и увидел, что к ним приближается его старший брат — на лице того появилась ослепительная улыбка, когда он поприветствовал Йоцуху и сел, ущипнув Цунаде за щёку со всей любовью, которой мог бы осыпать свою дочь. Тобирама смутно задавался вопросом, не было ли это способом Хаширамы наверстать потерянное с Каэдэ время. Эти двое почти не разговаривали в последние дни.       — Господин Первый, — поприветствовала Йоцуха. — Вам как обычно?       — Да, пожалуйста, — сказал Хаширама. — Лучший матча в городе можно найти только здесь.       Йоцуха густо покраснела от этого и поспешила внутрь. Когда дверь за ней закрылась, Хаширама повернулся к своей внучке:       — А она красивая, эта женщина.       Внизу живота Тобирамы стало тяжело.       — Несомненно.       Хаширама посмотрел на него серьёзными глазами поверх головы Цунаде.       — Возможно, несколько молода.       — Когда-нибудь она станет прекрасной женой другому мужчине, — пробормотал Тобирама.       Хаширама долго смотрел на него и в конце концов ухмыльнулся.       — Да, станет, правда ведь, Цуна-чан?       Тобирама старался не думать о том, что это заставляло его чувствовать.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь пятьдесят четыре года, принял врученную ему мантию, на которой были написаны слова «Второй Хокаге».       Засунув руки в рукава, он старался не думать о брате, похороненном в безымянной могиле, чтобы защитить его от мародёров, ищущих его гены, чтобы найти секрет Мокутона и его ускоренного исцеления.       Рядом стоял шиноби в белой фарфоровой маске — первый из его новоиспечённых охранников АНБУ. Обезьянья маска хорошо подходила Хирузену. Позади него стоял совет, состоящий из членов четырёх благородных кланов — Учиха Шигеру стоял среди них. Несмотря на то, что он тщательно создавал на лице пустое выражение, Тобирама видел тьму, которая кишела в его глазах.       Он не был дураком. Его не любили и не обожали, как Хашираму. Люди избегали его на улицах, а не разговаривали с ним. Учиха ненавидели Тобираму за его роль в создании полиции Конохи и за то, что его назначили Вторым. Он не был таким же клеем, каким был Хаширама, и теперь, когда его брат покинул этот мир, каждое мгновение жизни становилось для него намного тяжелее.       «Будь ты проклят, Хаширама», — подумал он, плотнее запахивая мантию и направляясь к краю административного здания Хокаге.       Внизу его ждали жители Конохи.       — Начиная с сегодняшнего дня, я буду управлять деревней Коноха в качестве Второго Хокаге, — объявил он.       Тогда как люди радовались и аплодировали, когда Хаширама сделал то же самое заявление, лишь несколько граждан вежливо захлопали в ладоши — у одного из них были светло-земляничные волосы и улыбка, которая согревала его даже в этот прохладный зимний день.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь пятьдесят семь, стал свидетелем начала Первой мировой войны шиноби. Он носил свои красно-белые одежды, куда бы ни шёл, надеясь поддержать и мотивировать всех шиноби Конохи.       Они радовались, когда он воскрешал их мёртвых врагов и когда приказывал трупам убивать собственных близких. Они прозвали его Серебряным Громом — он мчался через лес с невиданной до этого скоростью.       Среди всего этого бывали тихие моменты, когда он задавался вопросом, будет ли он принят как достойный шиноби, сильный сам по себе, и сможет ли он, приближаясь к своему шестому десятилетию в этом мире, наконец выйти из высокой тени Хаширамы.       Его надежда, которую он держал так близко к сердцу во время войны, была разрушена, когда они вернулись в Коноху победителями — всё из-за слухов о том, что он некромант и воплощение бога смерти.       Жители Конохи, которые всегда в какой-то степени избегали его, крепче прижимали к себе своих детей, когда он проходил мимо, и складывали защитные жесты за его спиной, когда предполагали, что он не смотрит. Учиха, патрулировавшие улицы, не утруждали себя тем, чтобы скрыть своё веселье по поводу того, как низко он упал в общественном мнении, и мысль о том, чтобы быть на том же уровне, что и они, приводила его в ярость и вызывала отвращение.       И поэтому он заперся в своём кабинете и поместил Эдо Тенсей и технику Летящего Бога Грома в список запрещённых дзюцу, чтобы гарантировать, что никто другой никогда не сможет использовать эти техники. Он запер свиток с информацией, запечатав его своей чакрой, и сел за стол. По мановению его руки дверь в кабинет открылась, и вошёл чуунин с горящими глазами и новыми свитками миссий.

***

      Сенджу Тобирама, которому теперь шестьдесят три, не был уверен, как он оказался в объятиях Йоцухи после того, как всю жизнь отрицал себя, но в том, что её мягкие ладони были на его руках, ошибки быть не могло.       Её дыхание сбилось, когда она проследила руками линии его предплечий к бицепсам, всё ещё мощным, несмотря на его возраст, и к плечам, где она мягко размяла пальцами его плоть. Он обнял её, прижимая к себе — их сердца бились в унисон, так громко, что он был уверен, что его охранники АНБУ услышат.       — Тобирама, — прошептала она ему, встав на цыпочки, чтобы приблизить свои губы к его. Он застонал, услышав своё имя без титула, без почётного звания, и с невероятным усилием заставил себя отступить.       — Йоцуха…       — Прошу, Тобирама, — умоляла она. — Я так долго ждала…       Он закрыл глаза, откинув голову назад и делая вдох за вдохом.       — Я стар, — сказал он, не смея опустить на неё взгляд. Её руки упирались ему в грудь, и хотя он сражался тысячи и тысячи раз, он был не в состоянии вырваться из её хватки и поступить правильно.       — Я знаю, — выдохнула Йоцуха.       — Слишком стар для тебя.       — Это не так.       — Я скоро умру.       — Все умирают, Тобирама.       Её слова перенесли его на сорок лет в прошлое, когда Хаширама сказал ему именно эти слова. Тогда он был молод, полон страсти и идеалов и готов изменить мир. Как быстро он разочаровался и озлобился из-за того, чем этот мир обернулся.       Насколько другой была бы его жизнь, выбери он стоящую перед ним женщину вместо своего брата, который даже не уделял бы ему времени, не будь ему что-то нужно от Тобирамы?       — Я люблю тебя, Тобирама.       Четыре слова. Это всё, что потребовалось, чтобы сломить решимость, силу воли и сдержанность могущественного Второго Хокаге. Он потянулся к ней, его пальцы нашли её щеку и погладили её.       — Ты первая женщина, которую я полюбил. Первый человек, который стал мне дорог за очень долгое время, — и последний человек, который ему дорог на более глубоком уровне, чем граждане Конохи. Но он не сказал ей об этом.       Он не упомянул и о том, что циничен и уязвлён, и что видел слишком много войн, чтобы когда-либо полюбить так, как этого хочет Йоцуха. Но в этот момент он принадлежит ей, и он срывается, когда Йоцуха прижимается губами к его губам.

***

      Сенджу Тобираме шестьдесят четыре года, когда его жизнь рушится.       Всё началось с хихиканья в больнице: многозначительные взгляды, брошенные на него, две медсестры, сплетничающие в углу палаты… а затем он услышал нечто, от чего по всему его телу пробежал ледяной огонь. Через секунду Тобирама оказался рядом с медсестрой, которая держала папку, и выхватил ту у неё.       Он свирепо посмотрел, как она открыла рот, чтобы заговорить, и открыл файл — пальцы скомкали папку из плотной бумаги, когда он обнаружил, над чем смеялись медсестры.       Не говоря ни слова, Тобирама вышел из больницы, свистом подзывая своих охранников АНБУ. Сару появляется рядом с ним, склонив голову набок, изо всех сил стараясь не отставать от быстрого темпа Тобирамы.       — Доставь её, Сару. Сейчас же.       — Да, господин Второй, — сказал Хирузен, исчезая в вихре листьев.       Он добрался до своего кабинета в рекордно короткое время и обнаружил, что Йоцуха уже ждёт перед его дверью, а Хирузен стоит позади неё. Йоцуха улыбнулась ему, нервничая, заметив его плохое настроение, и последовала за ним, когда он едва не выломал собственную дверь.       — Ты солгала мне.       — Тобирама?       Он закрыл глаза при звуке своего имени на её губах, готовый простить и забыть, если бы не переполнявшая его чистая ярость. Он повернулся и схватил её за руку, притягивая ближе к себе.       — Я знаю, кто ты, — прошипел Тобирама, крепче сжимая запястье Йоцухи. Она ахнула, глаза расширились от страха, когда он наклонился ближе. — Ты что, считаешь меня дураком? Посмеялась за мой счёт? Убирайся. И чтоб я больше никогда тебя не видел.       — Тобирама… — прошептала она, прижимая руку к животу. — Прошу…       — Уйди! — взревел он.       Йоцуха убежала от него, не оглядываясь, дверь в его кабинет захлопнулась, и её шаги затихли вдали. Ему пришла в голову мысль, что для неё это не было игрой — что она питала к нему искренние чувства. Но Тобирама подавил эти слабые мысли, когда прошёл вглубь кабинета и сел в кресло.       Он уставился на свой стол, заваленный бумагами, планами и дипломатическими протоколами, и очистил его поверхность одной рукой, а затем, рыча, перевернул стол, после чего упал на колени, сжимая пальцы вокруг дерева, которое Хаширама когда-то сотворил из ничего; горячие слёзы катились по его щекам, пока он отчаянно плакал в своём кабинете — на него были устремлены понимающие глаза, но никто не хотел видеть его страданий.       После того, как слёзы перестали заливать щёки, Тобирама судорожно вздохнул и выпрямился. Он поднял свой стол и собрал бумаги, которые сбросил на пол, вытер чернила, разлитые по полу, и долго смотрел на чернильные брызги на деревянных панелях, прежде чем с глубоким вздохом опуститься в своё кресло и поднять руку.       Мгновенно чьё-то присутствие в его кабинете дало о себе знать — тихий звук дзюцу телепортации нарушил тишину в комнате. Он потёр глаза, ущипнул себя за переносицу, не обращая внимания на то, кто стоял перед ним, и сказал:       — Следуй за ней.       — Есть, господин Второй.       Когда член АНБУ покинул его кабинет, Тобирама закрыл лицо руками.       — Что я наделал? — прошептал он. — Что я наделал…