Otherworld

__________________ ЧАСТЬ 2

__________________

      Это был древний лес.       Возвышающиеся деревья мацу уже давно вытеснили весь подлесок, кроме самого стойкого. Высоко над головой густой полог переплетённых ветвей фильтровал солнечный свет, придавая ему приглушённые подводные тона. Склон усеивали покрытые мхом валуны, шёпот тумана скользил в лес, подобно путеводной звезде призывая её ближе.       По мнению Сакуры, лес Шиккоцу — местопребывание Слизневых Мудрецов — представлял собой мрачное зрелище.       Ворота вели к тёмной дорожке с каменными ступенями, углубившимися посередине от многовекового использования. Сами ворота были построены из каменных блоков и имели черепичную крышу, красные панели которой давно выцвели. По бокам взбирался плющ, покрывая вырезанных слизняков по обе стороны входа. Пока Сакура неподвижно созерцала лес, начался небольшой дождь. Дождик падал на камни и влажную лесную подстилку, его стук приносил облегчение от царившей в лесу тишины.       «Я знала, о чём просила», — подумала она, ища укрытия под старинными воротами. — «Цунаде-сама предупреждала меня».       И вот, по лесной подстилке к ней приблизилась фигура. Молодая женщина с серебристыми волосами до плеч, одетая в юкату с вертикальными синими и белыми полосками — странно, они напомнили ей о…       — Сакура-сама, — сказала Кацую, её голова качнулась вверх и вниз в приветствии. — Приятно снова видеть вас.       Озадаченная, Сакура на мгновение замерла, пытаясь осознать ситуацию. Кацую, казалось, поняла, что происходит, и смущённо улыбнулась ей:       — Мои извинения, Сакура-сама, я думала, Цунаде-сама предупредила вас. Шиккоцу — это духовное царство, и поэтому вы видите меня иначе, чем в вашем физическом мире.       Сакура кивнула.       — Здравствуйте, Кацую, — поприветствовала Сакура с улыбкой. — От Цунаде-сама я поняла, что вы ждали меня.       — Нечасто у нас в Лесу Шиккоцу бывают гости, и ещё реже кто-то приходит тренироваться, чтобы стать Мудрецом, — благоговейно сказала Кацую. — На самом деле, вы первая после Цунаде-сама, а до неё мы не видели претендента долгое, долгое время. Испытания на пути к становлению Мудрецом в лучшем случае мучительны и отнимают много времени, в худшем — опасны и меняют жизнь, — сказала Кацую, прежде чем поспешно добавить: — Уверена, что у вас всё получится.       Сакура сглотнула.       — Это обнадёживает.       Раздался звенящий смех Кацую.       — Итак… Что это подразумевает? — спросила Сакура. — От Цунаде-сама я узнала, что здесь замешаны испытания?       — Это так. В Шиккоцу вас ждут четыре испытания, — сказала Кацую, склонив голову. — Путь к тому, чтобы стать Слизневым Мудрецом, труден. Поскольку мы принадлежим к духовной сфере, это означает, что мы углубимся в ваш дух и узнаем, готов ли он удерживать заключённую в Шиккоцу силу. Это означает, что вам придётся победить не только свои страхи, но и саму себя. Вы готовы продолжить?       «Победить свои страхи и саму себя?» — Сакура задумалась.       — Да, — решительно сказала она. — Я готова.       — Вам предстоит путешествие в центр леса, — сказал Кацую. — По пути вам придётся столкнуться с Четырьмя Истинами о себе в четырёх испытаниях. Ваш разум проявит хранителей, которые проведут вас через каждое из испытаний, — она сделала паузу. — Итак, Сакура-сама, это очень важно. Если в какой-то момент вы почувствуете, что не можете идти дальше, развернитесь и покиньте лес. Не отклоняйтесь от пути. Если вы потеряетесь, мы не сможем найти вас.       — Ясно, — нахмурившись, сказала Сакура. — Но… хранители?       — Это может быть кто угодно. Кто-то, кого вы встречали или ещё должны встретить, или, возможно, никогда не встретите. Или, возможно, найдёте кого-то, кого встретили бы, только если бы вселенная приняла немного другой оборот. В лесу Шиккоцу время ничего не значит. Здесь оно работает иначе, чем в физическом мире: непрозрачно и нелинейно. Оно сходится, изгибается и поворачивается, а затем снова распадается.       Сакура осторожно кивнула.       — Действуйте, когда пожелаете, Сакура-сама, и удачи.       Глядя на первобытный лес, она на краткий миг позволила дождю упасть ей на лицо, а затем сделала свой первый шаг в лес Шиккоцу.

***

      Путь через лес был длинным, извилистым и вообще-то довольно скучным. Она ожидала, что по пути будет опасно, но, если не считать темноты, из-за которой она то и дело поскальзывалась на мшистой тропинке, бояться было на удивление нечего, а услышать можно было и того меньше. Твари, которые, как она думала, бродили по лесу, ещё не показались, а карканье птиц, которых она заметила у входа, затихло. Единственным звуком, который она улавливала, был шелест листьев и стон деревьев при каждом порыве ветра. Сакура пробиралась через гряды и по тропинке. Она старалась не наступать на голубоватую траву, хотя и не была уверена, почему.       — Не пугайся, трава — это просто трава.       Сакура подпрыгнула при звуке голоса, резко обернувшись и инстинктивно пытаясь схватиться за кунай, которого не было.       На верхушке одного из поросших мхом валунов сидел мужчина. На нём были синие доспехи с белым меховым воротником поверх чёрного костюма. Это был красивый мужчина с алебастровой кожей и лохматыми серебристыми волосами, с характерными красными линиями, проходящими по скулам и подбородку. Его губы были слегка надуты, а брови сдвинуты над глазами цвета рубина.       Она знала этого человека. Как она могла не знать? Каждый день своей жизни Сакура просыпалась с видом на его глядящий на Коноху лик в скале — Второй Хокаге.       — Вы мой проводник?       Второй склонил голову набок.       — Верно.       — А как мне вас называть? — осторожно рискнула спросить Сакура.       — Имя? — спросил мужчина, слово перекатывалось у него на языке, будто он попробовал на вкус что-то ему незнакомое. — Да, — он заколебался. — Хоть и прошло много времени с тех пор, как я в последний раз им пользовался… Сенджу Тобирама. Да, таково моё имя.       — Вы предпочитаете господин Второй или Сенджу-сама?       Тобирама приподнял бровь, глядя на неё.       — Господин Второй? Значит, ты из Конохи?       — Да.       — Из какого клана?       Часть её воспротивилась тому, как он с ней разговаривал, но Тобирама казался человеком, который на протяжении всей жизни добивался своих целей и желаний, просто заявляя о них.       — Харуно, господин Второй. Маленький и незначительный клан.       — Ни один клан не является незначительным, — сказал Тобирама. Сакура наблюдала за ним и его грациозными движениями, когда он спрыгнул с валуна. Ростом он был чуть ниже, чем Обито-сенсей, и смотрел на неё сверху вниз с определённой напряжённостью в рубиновых глазах. Странно, но она всегда представляла его выше. — Хотя должен признать, что не слышал о клане Харуно.       Неуверенный взгляд, быстро пробежавший по его чертам, едва не вызвал смешок на её губах, который она быстро сдержала.       — Ничего страшного, господин Второй.       — Если ты из Конохи… Какой в настоящее время Хокаге? Третий? Четвёртый?       — Вообще-то Шестой.       — Шестой? — спросил Тобирама, положив руки на бёдра, обдумывая эту информацию, после чего на его лице появилась улыбка: — Замечательно. Мечта моего брата всё ещё жива, — он поглядел на неё. — И кто… — он остановил себя, подняв руку: — Нет, не говори мне. Есть вещи, о которых мёртвым не следует знать из страха обиды или сожаления.       Сакура сглотнула и кивнула, не зная, как к нему относиться. Тобирама был одним из лучших шиноби Конохи — настолько близким к божественности, насколько шиноби только мог стать. Хотя он не был так популярен, как Первый или даже Третий — и она подозревала, что это отчасти из-за его менее харизматичной личности — было поразительно видеть его воочию и видеть, что он был… просто человеком.       — Ты мною разочарована? — спросил Тобирама, по-видимому, уловив бурю мыслей, кипящую под поверхностью.       — Нет, — нерешительно ответила Сакура, отводя глаза. — Просто не знала, кого ожидать.       — Хранители — это те, кто тебе требуются, чтобы пройти испытания.       — Ну, спасибо, наверное, — Сакура нахмурилась.       — Пожалуйста.       — Итак… Думаю, мы должны следовать по дороге, — она сделала паузу. — Или испытание уже здесь?       — Оно дальше по дороге, — сказал Тобирама, подняв руку и указывая на извилистую тропинку, которая вела мимо плакучей ивы. — Недалеко отсюда.       — Что я должна делать во время этого испытания? — спросила Сакура, прогоняя мысленный образ того, как ей голыми руками приходится сражаться с кабаном. Она снова двинулась по дороге, обнаружив, что Тобирама следует за ней.       — Это Испытание Дуккха. Здесь ты должна отыскать истину о страдании, — объяснил Тобирама, и его глубокий голос эхом разнёсся по всему лесу.       — Истину о страдании? — спросила Сакура.       — Верно.       — Очень информативно, — пробормотала она.       Тобирама выглядел озадаченным.       — Если у тебя есть вопросы, задавай. Отвечу, если смогу.       Она осторожно пробиралась по части тропинки, которая густо заросла ветвями, дорогу местами перекрывали узловатые корни высоких деревьев.       — Что вы подразумеваете под «истиной о страдании»? Речь о моих страданиях?       — Часть становления Мудрецом состоит в том, чтобы понимать окружающий мир. Понимание окружающего мира невозможно без чёткого понимания того, кто ты есть и каково твоё место в мире, — объяснил Тобирама. — Быть Мудрецом — значит быть проводником природной энергии, но этот канал должен быть беспрепятственным.       Сакура молчала, позволяя словам Тобирамы проникнуть в неё.       — Так почему вы? — задумалась Сакура, прежде чем быстро добавить: — Господин Второй.       — И правда, почему?       Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.       — Кацую сказала, что моими хранителями будут люди из моего прошлого или будущего, или люди, которых я никогда не встречу. Мне интересно, как всё это работает, — она нахмурилась. — Я просто представляю вас и то, как вы реагируете?       Губы Тобирамы дрогнули.       — Мне нравятся академические вопросы, — заявил он, словно должен был объясниться за то, что проявил веселье. — В этом мире есть три области Мудрости. Мьёбоку, связанная с физическим миром, является владением Жаб. Пещера Рюичи, соединённая с ментальной сферой, является владением Змей, а Шиккоцу — духовная сфера, — Тобирама пригнулся, чтобы пройти под плакучей ивой. — В древних легендах говорится, что после смерти душа возвращается в Шиккоцу, покидая останки всех тех, кто ходил по земле. Отголоски тех, кто приходил раньше.       — И вы один из этих отголосков?       — Верно.       Что-то вдалеке привлекло его внимание. От Сакуры не ускользнуло хмурое выражение, появившееся на лице Тобирамы, пока он смотрел вдаль. Немного удивлённая, она проследила за его взглядом и склонила голову набок, увидев маленький чайный домик.       Он выглядел так, будто годами ожидал в Шиккоцу — виноградные лозы, вьющиеся по стене, мох, покрывающий крышу, и маленький бамбуковый фонтан, которого, она была уверена, раньше не было, теперь появился рядом с небольшим ручьём, который окружал постройку.       — Чайная на опушке леса, — услышала она шёпот Тобирамы позади себя. В уединении собственного разума Сакура задалась вопросом, почему он так назвал это — они явно были уже глубоко в лесу Шиккоцу. Но прежде чем она успела задать этот вопрос, Тобирама обошёл её и направился к чайному домику. Он шёл быстро, длинные ноги несли его к чайной быстрее, чем Сакура представляла себе, когда бросилась за ним.       Он обошёл домик, склонив голову набок от восхищения и эмоций, слишком тяжёлых и сильных, чтобы она могла даже начать их описывать, а затем вошёл внутрь. Сакура последовала за ним, и до неё донёсся соблазнительный аромат зелёного чая и печёного данго; она чуть не врезалась в Тобираму, когда он остановился как вкопанный.       — Она здесь?       — Кто она? — спросила Сакура, выглядывая из-за громоздкого тела Тобирамы.       Чайный домик был пуст, если не считать причудливой деревянной мебели и одинокого мужчины, сидящего посреди помещения. Лицо мужчины было скрыто маской из чистого серебра, черты которой изображали смеющегося человека. Его длинные волосы были абсолютно белыми и аккуратно зачесаны назад. Мужчина был одет в изысканное кимоно и держал в руках дымящуюся чашку чая, хотя и не пытался пить из неё.       — Нет, — ответил мужчина Тобираме лёгким мелодичным голосом. — Думаю, она всё ещё в мире живых, — он склонил голову набок, глядя на Тобираму. — Живёт вполжизни, тоскуя по чему-то, чего у неё никогда не будет.       — Хватит, Ноппэра-бо.       Мужчина рассмеялся, а Сакура перевела взгляд на Тобираму.       — Ноппэра-бо?       — Ёкай — древний дух, — объяснил Тобирама, скрестив руки на груди. — Твоё первое испытание. Ты заметишь, что у него нет лица.       — Перестань, — заговорил ёкай. — Ты портишь сюрприз, — Ноппэра-бо указал на единственный стул напротив себя. — Присаживайся, Харуно Сакура.       Она взглянула на Тобираму, и тот одобрительно кивнул. Он ещё раз оглядел чайный домик, и на его лице отразились эмоции, а затем он снова овладел ими и сел за ближайший пустой столик. Сакура откашлялась и села напротив ёкая.       Гладкая серебряная маска нервировала её — показывала её собственное отражение, когда он долго смотрел на неё. Теперь, будучи достаточно близко, Сакура поняла, что его уши были заострёнными и длинными, пронзёнными дюжиной золотых и серебряных колец, но это была единственная отличительная его черта. Маска заканчивалась чуть ниже того места, где был рот, а подбородок имел идеальную яйцевидную форму.       — Твой хранитель сообщил тебе, — заговорил ёкай, — что это твоё первое испытание, о искательница истины. Открой мне свою истину о страдании, и тебе будет позволено пройти к следующему испытанию. Потерпи неудачу и вернёшься туда, откуда пришла.       — Как мне открыть свою истину о страдании? — спросила Сакура.       Ёкай поставил нетронутую чашку и поднял длинный загорелый палец с острым на вид ногтем:       — Мне потребуются три вещи. Форма страдания, причины, стоящие за ним, и истина о нём. — Он достал из одного из рукавов тонкий стержень длиной с его предплечье и склонил голову набок: — Ты готова?       — Да, — решительно сказала Сакура.       — Отлично, — сказал ёкай, постукивая стержнем по своей маске.       Его лицо мгновенно обернулось лицом её матери.       Сакура подавила вскрик, глядя, как её мать одарила её улыбкой с высоты мужского тела. Это было что-то прямо из её ночных кошмаров, и она не могла не заёрзать на стуле, отпрянув от ёкая. Голова её матери издала тихий смешок и продолжила говорить:       — Как мне нравятся эти первые реакции. Но, похоже, это не мать, да?       Из леса донёсся звук, сначала неразборчивый, но голоса становились всё громче и громче, пока окна чайной не задребезжали от этого звука, и Сакура поняла, что слышит саму себя. Кричит на свою мать за то, что та выбросила старую фотографию Саске, которая у неё была, ругается из-за ботинок, которые всегда снимала и оставляла у входа в дом, из-за того, что Мебуки никогда не признавалась, как гордится своей дочерью, и ужасный момент, когда сама она призналась Кибе, что хотела бы, чтобы у неё вообще не было родителей. В ней зашевелился стыд, когда она услышала, как говорит о своей матери, даже когда голова Мебуки доброжелательно улыбнулась ей. Наконец голоса стихли, и ёкай сказал:       — Нет… Не мать.       Ещё одно постукивание стержнем по лицу ёкая, и Мебуки превратилась в Кизаши.       — Может быть, отец… — задумчиво произнёс Ноппэра-бо. — Мы всегда боремся за отцовскую любовь, не так ли? — в глазах Кизаши промелькнул притворно невинный взгляд, когда ёкай посмотрел на Тобираму.       — Очень забавно, дух, — пророкотал Тобирама.       Кизаши долго наблюдал за ней, пока голос Сакуры звенел по лесу, выкрикивая оскорбления в адрес отца. Сжав кулаки на коленях, Сакура слушала, как она снова и снова унижает своего отца, пока звук не затих. Она заморгала от слёз в глазах и заставила себя посмотреть на ёкая.       — Не родители, хм…       Глубоко внутри она знала, какое лицо отразит истинное лицо её страдания, но от одной только мысли о нём во рту появилась горечь. Больше не осталось ничего, что можно было бы изыскивать или из-за чего страдать. Он отвергал её снова и снова, и она смирилась с этим. Это ничего, что он её не любил. Ничего, что, как бы она ни старалась, он никогда не рассматривал её с этой точки зрения. Он был её другом, её товарищем по команде, и только это имело значение.       Ноппэра-бо прокручивал лица её детства, от Ируки до её обидчиков, от первого человека, который умер на её операционном столе, до Куренай, меняя лица всё быстрее и быстрее, оценивая её реакцию. Каждое лицо вызывало отчётливые воспоминания и эмоции, такие же интуитивные, как и в первый раз, когда она пережила их.       Сверху вниз на неё уставился Обито, бездонный колодец его взгляда не впечатлил.       — Не дай себя увести, — сказал Тобирама, напугав её: незаметно для неё он подошёл и присел рядом на корточки. — Это трюк Ноппэра-бо. Они никогда не начинают с того, что вызывает страдания, лишь открывают тебя, чтобы сломить, как только это отыщется.       Сакура кивнула и приготовилась к тому, что будет дальше. Она зажмурилась, её кулаки дрожали, когда она заставила себя открыть глаза, услышав характерный щелчок изменения лица.       На неё уставился Саске, уголок его рта приподнялся в ухмылке, которую она всегда находила привлекательной. Его глаза цвета полуночи были бездонными. Даже сейчас, даже зная, что это был не он, от его лица у неё перехватило дыхание, а сердце болезненно заколотилось.       — Сакура, — сказал ёкай голосом и ртом Саске, даже имитируя ту лёгкую шепелявость на букве «с», которую большинство людей упускали, но она днями наслаждалась этим звуком. — Это я?       На Сакуру нахлынули воспоминания, охватывавшие более десяти лет, заставив затаить дыхание. Первый раз, когда она увидела Саске в Академии — он успешно тренировался с сюрикенами, и она не могла перестать смотреть с благоговением. Время, когда он отчитал её за то, что она плохо отзывалась о Кибе; время в Стране Волн, когда она думала, что он умер, пытаясь защитить Кибу, и частичка её тогда умерла вместе с ним. Когда он прыгнул перед ней, когда её едва не обезглавил преступный ниндзя, прежде чем она поняла, что происходит; когда объявил, что уходит на специальную подготовку Учиха и не вернётся в Седьмую команду в течение двух лет — последний раз, когда она призналась ему в любви и умоляла его не уходить.       Сакура не могла остановить текущие по щекам слёзы, вытирая их и ожидая, когда Ноппэра-бо положит конец своей атаке на все её чувства.       — Близко, но не то, — сказал ёкай.       Её глаза распахнулись как раз в тот момент, когда он снова постучал по своему лицу, и на этот раз Сакура смотрела на собственное подобие.       «Разве ты не знала?» — прозвучал голос Сакуры. — «Женщины должны быть сильными, чтобы выжить».       Что-то глубоко внутри неё сломалось, когда её собственный детский наивный смех отразился на ней — слова, однажды так бессердечно сказанные Ино, но знала ли она тогда, что это значит? Знает ли она теперь? Глубоко в её животе поселился страх — сразу и ледяная яма, и пылающий ад, — и Сакура обхватила себя руками, извиняясь перед Куренай, Кибой и всеми остальными, кто доверился ей, тому, что она вылечит их, а она потерпела неудачу.       — Охохо, — произнес ёкай своим взволнованным девичьим голосом, сжимая руку в кулак. — Я должен был догадаться. Форма твоего страдания — такая же как у наставницы, верно? — собственный голос Сакуры затих, и когда она подняла глаза, ёкай вернулся в свою форму, снова спрятав маленький стержень.       — Величайшее страдание шишо…       — Она сама, — усмехнулся Ноппэра-бо. — Как и твоё, — он подпёр подбородок рукой и склонил голову набок, глядя на неё — жест был странно интимным, хотя Сакура предположила, что он просто заглянул ей в душу. — Интересно, почему это?       — Чего ты хочешь от меня?       — Как же, я хочу раскрыть истину.       — Как… — прохрипела она, — как мы это сделаем?       — Скажи мне, Харуно Сакура. Расскажи мне о том, что гноится внутри тебя.       Сакура молчала, глядя на ёкая и пытаясь понять смысл его слов. Рядом с ней пошевелился Тобирама, заставив её повернуться к нему.       — Он хочет получить самое болезненное воспоминание или истину о тебе. Только тогда ты сможешь отважиться двигаться дальше.       Ёкай терпеливо ждал, сложив руки на коленях.       — Мне страшно, — прошептала Сакура, не смея взглянуть ни на Тобираму, ни на ёкая. — Я боюсь, что меня недостаточно, что люди видят во мне ученицу Цунаде и ожидают от меня большего, чем в моих силах. Я не идеальная маленькая ученица Хокаге и не одна из сильнейших куноичи в мире. Я просто талантливый медик, но я всё равно теряю людей, — она сжала кулак, зажмурив глаза, чтобы остановить поток угрожающих пролиться слёз. — Я не могу спасти всех. Я не могу сделать всё лучше. Я далеко не так сильна или так хорошо осведомлена, как все обо мне думают.       — Ты признаёшь, что несовершенна, хм? — спросил ёкай. — Что мечта, которую ты создала для себя, всего лишь мечта? Та, которая, возможно, никогда не осуществится, — он наклонился вперёд: — Лес Шиккоцу — это совсем не то место, к которому ты привыкла, Харуно Сакура. Это духовная сфера, которая простирается далеко за пределы всех других сфер. Тебе не грозит опасность превратиться в слизняка или превратить твоего пациента в слизняка, если будешь лечить кого-то природной энергией. Ты будешь играть с самой жизненной силой этого кого-то. Одно неверное движение, любая поспешность, и ты можешь вырвать душу из тела.       — Душу пациента?       — Да, — Ноппэра-бо рассмеялся. — Представь, что несёшь ответственность не только за тела, но и за души. Если душа отделена, никакая реинкарнация невозможна. Линия бесповоротно заканчивается. Пути назад нет. У тебя хватит сил справиться с этим, Сакура? Потому что лишь те, кто находит в себе мужество принять свои действия, могут углубиться в лес.       Глаза Сакуры расширились, когда она осознала серьёзность поставленного перед ней вопроса — продолжить означало возыметь силу, превосходящую ту, которой обладал кто-либо в Конохе: силу исцелять всех, спасать всех. Но если она совершит ошибку… если она не сможет правильно обращаться с силами…       Было ли это тем, чего она хотела?       Она хотела, чтобы рядом с ней был кто-нибудь, кто угодно, кроме призрачных остатков Сенджу Тобирамы и ёкая, который сейчас потешался над ней: Обито-сенсей, Цунаде-шишо, даже Шестой. Когда эта предательская мысль закралась ей в голову, Сакура посмеялась над собой. В этом и был весь смысл испытания. Вот почему она должна была пойти одна. Она всегда знала, что это будет нелегко. Всегда знала, что будет одна проходить испытания. Мудрецы были редкостью — лишь горстке людей когда-либо удавалось стать Мудрецом. Неужели она действительно ожидала, что это будет легко?       Ожидала ли она пройти через это без жертв?       «Но есть и награда», — подумала Сакура.       Она закрыла глаза, стиснула зубы и вытерла слёзы.       — Я не совершенна, ёкай, и никогда не буду. Но да, у меня хватит сил справиться с этим.       Ёкай рассмеялся, глубоко вздохнул под маской и запрокинул голову. Когда он снова наклонил подбородок вниз, маска исчезла, оставив только гладкую поверхность там, где должно было быть его лицо. Бесконечно благодарная Тобираме за предупреждение, Сакура сохраняла невозмутимое выражение лица и ждала.       — Ты прошла первое испытание, Харуно Сакура. Вперёд, — Ноппэра-бо с размаху встал со своего места, поклонился, обошёл вокруг стола и вышел из чайного домика. Его удаляющаяся спина растворилась в лесу, пока он не превратился в тень, рассеявшуюся во тьме леса.       Пошатываясь, Сакура встала и разжала кулак, поворачиваясь к Тобираме, чтобы поблагодарить его, но обнаружила, что в чайной она одна.

***

      Сакура растянулась на своей импровизированной постели из мха, вглядываясь сквозь полог деревьев, чтобы увидеть проблеск звёздного неба. Время в лесу текло в другом темпе, и она не была уверена, был ли сейчас день или ночь в реальном мире, и даже как долго она была здесь. После встречи с Тобирамой и Ноппэра-бо она чувствовала себя измученной, словно все её эмоции были насильно вырваны из тела, оставив её оцепеневшей и истощённой.       Сон дался нелегко: жизнь, проведённая в качестве куноичи, означала, что она либо доверяла прикрывать её спину товарищам, либо призывала буншина, чтобы он дежурил, пока она спит. Теперь, когда её товарищи по команде остались в реальном мире, а чакры в лесу не существовало, Сакура провела первую ночёвку, подскакивая при каждом услышанном звуке.       Потирая глаза, Сакура воспользовалась очередным моментом передышки и встала. Тропинка, по которой она шла, теперь вела в более тёмную часть леса, где то тут, то там были разбросаны крошечные красные фонарики, яркости которых едва хватало, чтобы освещать ей путь.       Начался ливень, более сильный, чем первый. Когда на неё обрушилась сверкающее полотно холодных капель, Сакура выругалась и поспешила к одному из древних деревьев, усеивавших пейзаж. Под его корнями она нашла укрытие и свернулась калачиком, чтобы согреться.       Появилось слабое ощущение. Волоски на шее один за другим встали дыбом, за ними последовали волоски на руках. Сакура заставила себя не напрягаться, сохраняя расслабленную позу, даже несмотря на то, что остро ощущала устремлённый на неё взгляд. Однако на врага это не было похоже, да она и не ожидала увидеть врага в Шиккоцу.       — Выходи, — крикнула Сакура, сжимая кулаки и оглядывая густой лес в поисках того, кто наблюдал за ней.       Прямо перед ней раздался шорох, и она увидела, как из-за деревьев вышла долговязая фигура. Её приветствовала растрёпанная копна серебристых волос; её взгляд скользнул вниз, и она нахмурилась, увидев зелёно-синюю форму джоунина Конохи, и сразу после этого посмотрела в лицо Какаши. Но там, где она ожидала увидеть Шаринган и холодный взгляд, неповреждённый протектор Конохи прикрывал полученный от Обито глаз, а открытый, грифельно-серый, излучал дружелюбие.       — Йо, Сакура, — сказал Какаши, поднимая руку так, будто приветствовал старого друга. Его видимый глаз сощурился в улыбке.       «А иногда тебя могут направлять те, кого ты никогда не встретишь, но могла бы, если бы жизнь пошла немного в другом направлении».       — Какаши, — выдохнула она.