Otherworld

      — Так, тебя я уже видела, — сказала Сакура гигантскому грибу, росшему на стволе дуба. Она погрозила ему пальцем и расхохоталась. Хорошо, что здесь больше никого не было — никто не увидит, как она сходит с ума. Не то чтобы это имело значение. — Я здесь умру, — заговорщически прошептала она грибу. — Затерявшись в Шиккоцу.       Сколько времени прошло с тех пор, как она видела Какаши из другого мира? Наверняка несколько дней; всякий раз, когда Сакура чувствовала, что не может идти дальше, она отдыхала, сворачиваясь калачиком под деревьями. Хотя и прошло уже какое-то время, она не чувствовала ни голода, ни жажды, из-за чего она сделала вывод, что фактически не нуждалась в пище во время своей вылазки в лес.       К сожалению, отсутствие потребности в еде или питье ничего не значило, если ей предстояло провести остаток жизни, блуждая по мифическому лесу.       Сакура бесцельно бродила в поисках дороги, но та полностью исчезла, будто кто-то принёс в лес ластик и стёр её с лица земли. Даже фонари, которыми была усеяна дорога — и те исчезли.       Неподалеку каркнул ворон.       Часть её всё ещё была иррационально зла на себя. Кацую предупредила её, чтобы она не сходила с дороги, и вместо того, чтобы прислушаться к предупреждению, Сакура подумала, что не так уж и плохо сойти с дороги, чтобы укрыться от дождя. Какаши тоже не остановил её — но опять же, она не была уверена, был ли Какаши проводником или испытанием, или, возможно, странной комбинацией того и другого.       Снова каркнул ворон, и звук этот был почти похож на смех. Расстроенная, Сакура стиснула зубы и посмотрела на чёрную птицу, сидящую на ближайшей ветке. Ворон склонил голову набок, наблюдая за ней с живым интересом, словно позвал её.       И тут на её снизошло осознание.       — Стой, — сказала Сакура, пытаясь встать. Это была первая птица, которую она увидела с тех пор, как вошла в Шиккоцу. Ворон попрыгал взад и вперёд по ветке, а затем расправил величественные крылья и полетел глубже в листву. — Подожди! — крикнула она ему вслед, бросаясь в погоню.       Птица была быстрее, чем она без чакры. Ворон грациозно летал под ветвями деревьев, каркая всякий раз, когда Сакура слишком сильно отставала, словно звал её. Она вытерла струйку пота, пытаясь перелезть через принадлежавший огромному дубу изогнутый корень, лихорадочно осматривая лесной полог в поисках признаков ворона, но тот исчез.       Вместо этого прямо за корнем начиналась тщательно ухоженная дорожка, вдоль которой стояли те же красные фонари, что украшали главную дорогу. На мгновение Сакура замерла, боясь, что если она пошевелится или моргнет, дорога перестанет существовать. Затем, очень осторожно и мучительно медленно, она моргнула.       Дорога по-прежнему была.       — Шаннаро! — взревела она, когда, сжав кулаки, поспешила к тропинке и упала на колени. Жёлтые гладкие камешки казались её пальцам величайшим сокровищем, когда она убедилась, что это не иллюзия. Сакура вскочила на ноги и пошла по тропинке, стараясь не сбиться с пути, следуя по ней в глубь Шиккоцу.       Вдалеке она слышала тихий звук флейты сякухати, играющей лёгкую мелодию. Та успокаивала её, становясь громче с каждым её шагом, пока, наконец, тропинка не обогнула очередное гигантское дерево.       Не слишком далеко от Сакуры находилась гостиница. На веревках, которые тянулись от дерева к дереву, были подвешены белые бумажные фонарики, а дорожка вела прямо к заведению. Со всех сторон к зданию приближались тени, каждая со своим фонариком. В дверном проёме, подняв к небу рот, стояла рыба размером с человека, одетая в бело-голубое кимоно. Она приветствовала каждую из тёмных фигур размашистым жестом, открывая дверь и приглашая войти.       Сакура с отвращением уставилась на рыбу, отпрянув, когда гигантский рыбий глаз, блестящий и немигающий, сфокусировался на ней.       — Человек? — заорала на неё рыба. Тени остановились и повернулись к ней. Хотя у них не было ни глаз, ни ртов, Сакура чувствовала осуждение в их взглядах. Собравшись с духом, Сакура прочистила горло и подошла к человеку-рыбе.       — Я на пути становления Мудрецом, — объявила Сакура. — Мне сказали следовать по дороге к центру леса.       Человек-рыба долго молчал. Сакура заставила себя посмотреть ему в глаза, которые были больше, чем её зеркало дома на туалетном столике, и ждала, пока он заговорит.       — Тогда тебе нужно попросить у начальника комнату, — сказала Рыба. — Но ни к чему не прикасайся своими человеческими руками. Боги знают, сколько времени потребуется, чтобы избавиться от твоего зловония.       Сакура, оскорбившись, сделала шаг ближе, что побудило человека-рыбу отступить со странным хлюпающим звуком.       — Прошу прощения?       — Люди, — взревела Рыба, открывая дверь. — Вы все пахнете смертью и разложением! — Она помахала Сакуре плавником и сделала знак, чтобы та вошла внутрь. — Отвратительно, — добавила она, прежде чем захлопнуть за девушкой дверь.       — Сумасшедшая рыбина! — огрызнулась Сакура, зная, что та услышит её через дверь. Она почти собралась сломать её и преподать рыбе урок, если бы не отвлеклась на то, что ожидало её внутри.       Её встретила приёмная с прекрасными полами из тёмного дерева и красивой композицией стоящей на столе икебаны, в которой ветви дерева сакуры цвели белыми цветами. Остальная часть интерьера была изысканной и утончённой: место, которое она с удовольствием исследовала бы — если бы не чудище, стоявшее за стойкой регистрации.       Мужчина — если она могла назвать его мужчиной — был высоким и широкоплечим, одетым в малиновое кимоно и чёрную хакаму. От плеча до бедра его грудь пересекала цепочка из крупных фиолетовых бусин, а его длинные белые волосы были собраны на плече. Лицо закрывала бело-красная маска изображавшая ворона, но самой потрясающей чертой в нём были два гигантских чёрных крыла. Они заполняли всю комнату, перекрывая двери в другую часть заведения.       Администратор — или это был владелец, о котором говорила Рыба? — положил руки по обе стороны своего стола и наклонился вперёд: его голова повернулась под неестественным углом, а перья шуршали, пока он смотрел на неё.       — Человек? — заговорил он. Несмотря на его рост, голос мужчины был мягким и мелодичным.       — Да, — сказала приросшая к месту Сакура.       — Имя? — спросил он, проводя длинными когтистыми пальцами по странице потрёпанного на вид тома.       — Мне сказали попросить комнату, — сказала Сакура, осмеливаясь сделать шаг к нему. Где-то глубоко внутри неё затрепетало узнавание, когда она подумала о древних книгах со сказками, которые мать читала ей в детстве. Это был не человек — это был Тэнгу, дух-страж гор. Пока она относится к нему с уважением, он не причинит ей вреда.       Он посмотрел на неё снизу вверх и глубоко вздохнул.       — Имя, — настоял он.       — Харуно Сакура.       Тэнгу опустил лицо, почти коснувшись бумаги клювом, и сверился со списком.       — Харуно Сакура, комната 112, — сказал он, постучав ногтем по каракулям, которые, похоже, были её именем. Сбитая с толку, она наблюдала, как Тэнгу выпрямился и отошёл от стола, стуча по полу сандалиями гэта при каждом шаге.       Сакура увернулась от массивного крыла, когда он без предупреждения повернулся, но он сложил крылья, и чёрные перья легли плашмя на его спине. Он с отработанной грацией открыл дверь и нырнул в открывшийся за ней коридор, ожидая, что она последует за ним.       — Вы ждали меня? — спросила Сакура, следуя за ним, проходя комнату за комнатой.       Они свернули за угол и вошли в помещение, примыкающее к внутреннему саду. В центре был большой пруд, посреди которого плавали лотосы, а на скамейках вокруг воды сидели тени, читая книги или тихо переговариваясь друг с другом. В дальнем углу сидела ещё одна тёмная фигура, игравшая на сякухати, которую Сакура слышала ранее.       Тэнгу не ответил ей. Он целеустремленно направился к комнате в конце крыльца и подождал у двери, пока она догонит его.       — Харуно Сакура, — произнёс он мелодичным голосом. — Ваша комната. Не прикасайтесь ни к чему, кроме пола. Не мешайте другим гостям, — он сделал паузу. — У вас одна ночь.       — Одна ночь? Для чего?       Тэнгу открыл перед ней дверь и подождал, пока она войдёт внутрь.       — Для третьего испытания.       — Подождите! Что я должна сделать? — спросила Сакура, поворачиваясь лицом к Тэнгу. Он закрыл за ней дверь, и как раз в тот момент, когда она собиралась распахнуть её, в голове прозвучало предупреждение о том, что она не должна прикасаться ни к чему, кроме пола. Она убрала руку и вздохнула, поворачиваясь, чтобы осмотреть комнату.       Путь ей преградил большой экран сёдзи, богато украшенный изображением убийства ворон посреди изумрудного леса. Сакура полюбовалась им и обошла вокруг него, войдя в главную комнату, где обнаружила знакомое лицо — этот человек полулежал на подоконнике, держа перед собой чашку чая.       — Хокаге-сама, — выдохнула она, и на долгую секунду по всему её телу закружилась мощная смесь облегчения и тепла, пока она не поняла, что это не мог быть её Итачи. Разве только если в её отсутствие что-то пошло совсем не так. Как и в случае с Какаши, Сакура подняла глаза и встретилась взглядом с Итачи, чьи ониксовые глаза долго наблюдали за ней, пока она рассматривала его внешность.       Он выглядел моложе, но в то же время старше. Его лицо было измождённым, а кожа напоминала бумагу. Его руки, которые, как она помнила, были большими и тёплыми, выглядели почти хрупкими, но больше всего её внимание привлекли его глаза. Вместо тепла и мягкости, к которым она привыкла, в этом Итачи была жёсткость. Хоть сердце Сакуры и жаждало сделать шаг ближе к нему, она держалась на безопасном расстоянии.       — Хокаге-сама? — спросил он, почти про себя, мягким голосом. Он издал какой-то звук — хотя Сакура не могла сказать наверняка, была ли это насмешка или просто веселье, — затем снова поднял на неё глаза. — Харуно Сакура, — сказал он вместо приветствия.       — Вы мой проводник или испытание? — спросила Сакура.       Тогда на лице Итачи появилась улыбка, хотя она выглядела почти чужеродной для этого Итачи, словно была чем-то непривычным.       — Проводник, — ответил он. — Хотя, как я понимаю, я не тот, кого ты ожидала.       — Моими предыдущими гидами были Сенджу Тобирама и Хатаке Какаши, которого я не знаю, — сказала Сакура. — Не думаю, что кто-то из проводников — это те, кого я могла бы ожидать в подобной ситуации. Кроме того… — она посмотрела на него: — …вы не настоящий.       — Такой же настоящий, как и любой другой в этом мире, — сказал Итачи, отпивая чай.       — Так вот почему вам разрешено касаться чего угодно, кроме пола? — спросила Сакура. — Потому что от вас не пахнет… смертью и разложением?       Итачи приподнял бровь.       — Это звучит нездорово.       — Человек-Рыба сказал, что я так пахну, — сказала Сакура, указывая большим пальцем в ту сторону, откуда она пришла. На губах Итачи появилась очередная улыбка, когда он поставил чашку и повернулся к ней. Какое-то мгновение было трудно вспомнить, что это был не её Итачи. Щёки залил румянец при мысли о том, что Шестой «её».       — Умибозу, — сказал Итачи.       — Прошу прощения?       — Человек-Рыба, это Умибозу, — пояснил Итачи. — Хотя они и морские создания, похоже, этот по неизвестным мне причинам связан контрактом с Карасу-Тэнгу.       Сакура кивнула.       — А тени?       — Тени?       — Те, что во дворе?       На него снизошло понимание.       — Для меня они больше, чем тени. Возможно, потому, что я живу в этом царстве вместе с ними, а ты…       — …а я здесь временно, — сказала Сакура, желая выяснить, что случилось с этим Итачи, раз он умер так рано. Его измождённый вид наводил на мысль о болезни — но если он был болен, почему Коноха — почему она — не спасла его? Это было невозможно? Будет ли её Итачи подвержен той же болезни? Он болел и выиграл битву со своей болезнью? Она проглотила свои вопросы и заставила себя сосредоточиться. — Значит, они жители духовного царства?       — Это так.       — А моё испытание?       — Испытание Ниродха, — объяснил Итачи. — Истина о прекращении страдания. Ты прошла два испытания. Знаешь, что они из себя представляли?       Она подумала о Ноппэра-бо и Какаши.       — Страх… что меня недостаточно, и самопожертвование вплоть до неверности самой себе.       — Ты обнажила свои страдания — то, что сдерживает тебя, и боролась с теми, за кем стояла правда. Теперь пришло время тебе встретиться лицом к лицу со страданием и понять, что ждёт тебя как Мудреца. Следующие два испытания предназначены для того, чтобы ты нашла свой путь к становлению Мудрецом — естественным проводником — и приняла человека, которым станешь.       — Что это значит?       — Для каждого человека по-разному, — сказал Итачи. — Для некоторых это означает, что нужно избавиться от своей привязанности к живому миру или конкретным людям, чтобы достичь духовного пробуждения. Другим просто нужно избавиться от того, что их сдерживает. Это испытание покажет, что нужно именно тебе.       Сакура осторожно кивнула.       — И как мне это сделать?       Итачи допил остатки чая и указал на центр комнаты.       — Сядь.       Она села и, сложив руки на коленях, стала наблюдать за тем, что делал Итачи. Он достал три небольших экрана сёдзи, но в отличие от того, что стоял у двери, эти экраны были просто белыми, без каких-либо иллюстраций. Первый он поставил перед ней, а два других — по бокам, заключая её внутри. Наконец, он сел позади неё.       — Закрой глаза, — приказал Итачи тихим голосом. — Я буду считать до нуля. Когда я закончу, открой глаза. Испытание начнётся.       Сакура взглянула на него через плечо и коротко кивнула, закрыв глаза и слушая, как он отсчитывает от десяти.       Внезапно, когда обратный отсчёт Итачи дошёл до шести, её охватил непреодолимый страх. Он змеился по ней, обиваясь завитками вокруг неё и вокруг её шеи, сжимаясь до тех пор, пока она не почувствовала, что не может дышать.       «Секундочку, — подумала Сакура, крепко зажмурив глаза. — Принять человека, которым я стану? Что это значит?»       — Пять.       «Что я должна буду сделать или кем стать, чтобы быть Мудрецом?»       — Четыре.       «Буду ли я самой собой, когда выйду из этого Леса?»       — Три.       «Нужно ли мне избавиться от своих привязанностей к миру?»       — Два.       «Нужно ли мне отпустить людей?»       — Один.       В мгновение ока все люди, которых Сакура когда-либо любила, заполнили её разум — от её воспитательницы в детском саду до улыбающегося лица Ино, когда та рассказывала о космеях, до редкой улыбки Саске, добрых слов Обито, глупых шуток Кибы, до матери и отца, которые никогда не понимали её стремления становиться всё сильнее и сильнее, до Цунаде, засыпавшей пьяной на своём столе, до Шестого, держащего её за руку и говорящего, что верит в неё.       — Ноль.       Сакура открыла глаза.       Экран сёдзи перед ней изменился. Из чёрной точки, растекаясь по бумаге подобно свежим чернилам, формировался замысловатый узор. Он покрывал холст тёмными линиями, образовывая трёх стоящих детей и одного, сидящего на корточках между ними. Ей не требовался последовавший за этим яркий всплеск красок, чтобы понять, что скорчившийся ребёнок — это она, а трое других — её обидчики в детстве. Вокруг них раздался нарастающий детский смех, от которого волоски на её руках и шее встали дыбом. Он исчез так же быстро, как и появился, и послышался насмешливый голос Ами-чан:       — Лобастая, лобастая, — смеялась Ами. — Всегда плачет. Всегда такая слабачка. Снова побежишь к сенсею?       — Почему я это вижу? — прошептала Сакура. Она гордилась тем, что её голос оставался спокойным, хотя внутри всё наполнилось страхом. Это было в лучшем случае бессмысленно: она на протяжении многих лет видела Ами в деревне. В отличие от Сакуры, Ами так никогда и не получила ранг выше генина, и это было достаточным вознаграждением за все те годы, что она превращала мир Сакуры в ад. Она усмехнулась. — Своих детских обидчиков?       — Они оставили на тебе свой след.       Глубоко в её животе засело унижение.       — Они были просто детьми.       — Это не значит, что это не было болезненным опытом, Сакура, — упрекнул Итачи. — Когда разбивается стекло, мы часто, если не всегда, можем проследить вдоль трещин путь до самых первых. Ты не сможешь продвинуться к концу страдания, не поняв и не приняв его начало.       Сакура повернулась к нему.       — Цукияма Ами не была началом моих страданий.       — Тогда почему ты так и не решаешься встретиться с ней лицом к лицу?       — Потому что это кажется бессмысленным.       Итачи долго молчал. Сакура сглотнула сухость во рту и снова перевела взгляд на экран сёдзи, оценивая сходство Ами и двух её подружек и съёжившегося ребенка, которым была она. О чём она только думала? Почему она не была такой, как Ино, и просто не отчитала Ами с самого начала? Почему Сакура ничего не делала в течение многих лет? Почему предоставила Ино разбираться с этой кутерьмой и почему не постояла за себя? Почему она была такой слабой?       Непрошеные слёзы жгли ей глаза, пока она смотрела на картину, стиснув зубы, снова и снова упрекая себя в том, что она не предпринимала никаких действий.       — Это не работает не так, Сакура.       — Что?       — Ты можешь ругать себя, но тебе нужно принять свои действия и бездействие и двигаться дальше. — В голосе Итачи был намёк на что-то ещё, и когда Сакура взглянула на него, она обнаружила ироничную улыбку на его губах. — Ты сделала всё, что могла. Иногда это правильное решение. Иногда — нет. Сейчас самое время принять это решение, правильное или неправильное, и простить себя.       — Но…       — Те, кто прощает себя и способен принять свою истинную природу, являются сильными.       Сакура закрыла глаза и повернула лицо к потолку, сдерживая слёзы, освежая в памяти свои самые ранние воспоминания — как страшно и одиноко она чувствовала себя в этом мире. Тогда не было ни Ино, ни Хинаты, ни Тентен. Только Сакура. Даже её родители не понимали. Она провела рукой по лбу — теперь идеально пропорциональному остальной части её тела — и позволила насмешкам Ами захлестнуть себя. Она подумала обо всех оскорблениях, которыми Ами осыпала её на протяжении многих лет, обо всём гневе и слезах.       «Она была всего лишь ребёнком. Неуверенным в себе ребёнком, — подумала Сакура, отметая все оскорбления. — Она сдала экзамены хуже меня. Она всегда пропускала тренировки с сюрикенами. Её буншин выглядел ужасно. Просто неуверенный в себе ребёнок, выбравший лёгкую мишень».       Когда Сакура выдохнула, даже не подозревая, что задерживала дыхание, Ами исчезла с экрана сёдзи. Чернила из сухих превратились во влажные и растворились чёрной жидкостью, возвращаясь к точке в середине экрана сёдзи.       — Молодец.       — И это всё? — спросила Сакура.       — Боюсь, что нет, — сказал Итачи, и в его голосе звучало веселье. Когда он закончил говорить, точка снова расширилась, превратившись в изображение крошечного Саске, впервые отвергающего её ухаживания. Слегка смущаясь, зная, что за ней сидит Итачи, Сакура заставила себя противостоять мечте стать женой Саске, которая у неё когда-то была, и отпустить её.       Они работали всю ночь — Итачи хвалил её за каждый её шаг, начиная с суровых уроков жизни Мебуки и заканчивая парализующим страхом, который она испытала во время встречи с Забузой. С каждым таким шагом она уставала всё больше и больше, но ей также становилось легче, чем больше она изливала себя, снимая слои боли, разочарования и печали в поисках того человека, которым она была.       На небе за окном появились первые признаки рассвета, когда экраны сёдзи проиллюстрировали её самое последнее и самое болезненное воспоминание. Она знала, что это произойдёт, и готовилась к этому всю ночь, но от вида её проиллюстрированного «я», с рукой глубоко внутри Куренай и кричащую, чтобы её сердце продолжало биться, у Сакуры перехватило дыхание. Её тело сотрясли тихие всхлипы, когда она прикусила губу, чтобы не расплакаться, и отвела взгляд от композиции, надеясь вернуть себе самообладание. Итачи позади неё слегка пошевелился, и хотя он не был тем человеком, которого она знала, то, что он был там с ней, определённо приносило утешение.       — Я совершила ошибку.       — Люди склонны совершать ошибки, — сказал Итачи.       Сакура покачала головой.       — Я нарушила первое правило, которому меня научила Цунаде-сама. Разведать поле боя и осмотреть раненых. Более тяжёлые раны обрабатываются в первую очередь… — она заставила себя посмотреть на картину. — Я была так отвлечена друзьями детства, что забыла о Куренай.       — Ты спасла своих друзей?       — Да, всех, кто был жив, когда я добралась туда.       — Ты смогла бы это сделать, если бы спасла Куренай?       Сакура подумала о том дне на поляне — потрясённое лицо Кибы, попытки Саске помочь ей и вой Асумы, когда он нашёл свою жену и ребёнка.       — Нет, — прошептала она.       — Иногда человек вынужден выбирать между двумя плохими вариантами, — сказал Итачи. — И иногда идеальных исходов не бывает. Ты спасла тех, кого могла.       Это было самое значительное, что он сказал с тех пор, как они начали испытание, и Сакура почти почувствовала боль, скрывающуюся за этими словами. Она повернулась и обнаружила, что Итачи смотрит на неё с тем же пустым выражением — тёмные глаза спокойны, голова слегка наклонена, — прежде чем он снова перевёл взгляд на холст. Она сделала то же самое и проследила за каждой линией, изображавшей тело Куренай и выпуклость её живота, пока собиралась с мыслями.       — Разве это странно, что я чувствую, что не могу отпустить?       — Со временем боль становится частью нас самих. Она растёт в нас и определяет нас до тех пор, пока не станет частью нашей личности и зоны комфорта. Отпуская и прощая себя, ты решаешь не нести бремя боли с собой в настоящем и будущем, а оставить его в прошлом. — Он помолчал. — Держаться за боль и жить в ней легко. Истинное мужество — это готовность оставить всё позади и заполнить пустоту, которую оно оставляет, чем-то другим.       — Чем-то другим? — спросила Сакура.       — Надеждой на что-то лучшее.       Она кивнула и вытерла слёзы и, сделав глубокий вдох, позволила себе снова прочувствовать все эти эмоции — страх, гнев на себя и на того, кто сделал это с Куренай и Генро, осознание того, что она потерпела неудачу, всепоглощающую печаль, когда она сидела у реки Накано, ожидая, что время поглотит её целиком, а затем утешение Итачи.       «Пятьдесят девять секунд, возможно, ничего бы не изменили».       Сжав кулаками юбку, Сакура плакала в тишине, прощаясь с Куренай и её нерождённым ребёнком в прошлом и ступая в будущее.       Чернила вернулись в точку, где ещё мгновение оставались неподвижными, а затем растеклись в изображение, которое она безошибочно узнала — оно наполнило её ужасом ещё до того, как оно полностью сформировалось. Позади неё Итачи издал звук удивления.       На сёдзи появился Итачи. Вместо того чтобы выглядеть измождённым и более молодым, он был самим собой. Его губы трогала улыбка. Волосы, наполовину скрытые шляпой Хокаге, были перекинуты через плечо; позади него развевалась мантия, которая, как Сакура знала, была белой с алым.       — Почему? — спросила она экран, сердце громко билось в её груди. — Почему?       — Как… — спросил Итачи у неё за спиной, и его голос переполняли эмоции. Поражённая, Сакура оглянулась через плечо и увидела, что он смотрит на собственное изображение, широко раскрыв глаза, рассматривая каждую деталь и ища ответы на чёрно-белом экране сёдзи. — Как он это сделал?       — Что сделал? — спросила Сакура, поднимаясь на ноги.       Итачи смотрел на портрет так, будто увидел привидение — перед его глазами проявилось нечто невозможное, и он отчаянно впитывал каждую мельчайшую деталь работы, даже когда Сакура подошла и села перед ним.       — Итачи?       — Как он это остановил? — прошептал Итачи.       Повинуясь инстинкту, она положила руку ему на колено, и Итачи немедленно отпрянул от неё, выдернув ногу из её хватки и оторвав взгляд от портрета.       Именно тогда, и только тогда, в её голове прозвучало данное ей предупреждение, тогда как звуки, казалось, исчезли.       «Не прикасайтесь ни к чему, кроме пола», — говорил Тэнгу.       Казалось, что всё вокруг — стены и Итачи — было резко отодвинуто от неё, или, возможно, её телепортировали в другое пространство — мир стал белым, стены и двери исчезли, и Сакура очутилась посреди пустоты. Она моргнула, ища Итачи, но обнаружила лишь пустоту.       Когда она моргнула второй раз, мир стал чёрным как смоль.       Она заморгала в кромешной тьме, ища где-нибудь свет, но не нашла его.       — Харуно Сакура, — прозвучал голос, заставивший её вздрогнуть. Она осталась стоять как вкопанная, понимая, что это был Тэнгу. — Вы нарушили правила моего заведения. Вы прикоснулись к тому, что не принадлежит вашему миру. За это мы забрали то, что для вас ценно.       — Подождите…       — Мы вернём вас в Шиккоцу.       — Подождите!       Секунду спустя Сакура почувствовала, что упала в траву. Она вцепилась в неё и приподнялась, оглядываясь вокруг, но обнаружила, что перед глазами всё ещё была чернота, несмотря на то, что они были открыты.       — Нет… Нет, нет, нет, нет! — прошептала Сакура, прижимая ладони к глазам — чакра не появлялась. — Нет! — закричала она, вскакивая на ноги, отчаянно пытаясь найти источник света, чтобы глаза снова начали функционировать, но безрезультатно. Сакура упала на колени, крича и рыдая, желая, чтобы ей вернули то, что было ценным.