Ты дурной! Крови не должно быть...

      Тихо в сегодняшнюю ночь. Бал окончен. Закончена чья-то жизнь. Начало союзу положено.       Хотя, близок тот момент, когда начало станет концом…

***

      На улице 9 марта 1870 года. Холодный ветер гулял по дворам Москвы. Тесные улочки, вереницы трамвайных путей, булыжные мостовые — все серое, мокрое, тоскливое. Беспризорные дети шныряют то тут, то там. Дамочки в шубах, брезгливо вздëрнув носик, шагают по площади. Они кокетливо смеются, отвечают культурно друг другу, но в глазах безразличие. Будто они анимированные куклы, которых ведет чья-то невидимая рука. Липкое ощущение безжизненности расползается по той самой площади вплоть до рынка. Там крик торговцев и простого люда. На их лбу залегли морщины. А руки грубы от мозолей. «Бог видит всех грешников, и да будет справедливость на этой земле» — произносит слепая бабка, сидящая на бочке, а вокруг неё вязаные платки. «Конечно, видит! И покарает нас, скорее бы уже» — бубнит мужичок и продолжает тащить телегу, напрочь забывая собеседницу.

***

      Гулять по мостовой в марте ужасно. Мокро и грязно, да и рынок неподалëку, что делает эту же прогулку невозможной из-за шума. Миловидный парнишка шёл, насвистывая незамысловатую песенку. Он не смотрел вперёд или же по сторонам. Красивые локоны волос падали на прикрытые от наслаждения глаза. — Рихард, что же ты не видишь, куда ступаешь?! — ворчит тëтушка Луиз, продавщица хлебных изделий. Очень добродушная и упрямая женщина. Знали и любили ее все, как и её пирожки с яблоками.  — Тëтушка, я не виновен. Сегодня такой прекрасный день! — вопит Рихард, запрокидывая голову назад и ярко улыбаясь.  — Молодëжь пропащая. Кто работать будет, тьфу.  — Я возьму на себя непосильную ношу. Я буду радоваться, — искренне щебечет парнишка и прощается с знакомой. Ветер не на шутку разбушевался, гул нарастает, а яркие лучи щиплют глаза. Стук колес отчётливо слышен под ухом. Это заставляет резко отпрянуть Рихарда. Он удивлëнно распахивает глаза, приоткрыв рот. Из лужи брызгает грязная вода, колесо шатается и издаëт неприятный звук. — Куда прёшь, мещанин, — зло шипит извозчик. — Что происходит? — раздается грубый, властный голос из повозки, — Василий, я же просил не останавливаться в подобном нищенском месте.       «Что же прочувствуй нищету, басалай» — думает Рихард. — Кто тут такой дерзкий, — опять властный баритон раздаëтся из повозки. В окошке виднеется профиль мужчины. Тëмные волосы до плеч и сильная шея — это всё, что видит мальчишка. Шторки закрывают лицо таинственного дворянина, поэтому внутри Рихарда начинает клокотать любопытство. Только потом осознание приходит: «Я сказал вслух?!». — Простите, господин, — нервно кусает губу парнишка, поправляя белобрысые волосы.       До этого мешающиеся шторки дергаются, и появляется профиль господина. С юношеских губ срывается выдох. Глаза хитры и вдумчивы. Подбородок острый, как и скулы. А морщина на лбу придаëт еще больше статности. В чëрных перчатках виднеется тлеющая сигарета, которая вновь подносится к губам, расплывшимся в ухмылке. — Мальчишка, я мог видеть тебя? — Мне так не кажется, господин, — дрожь от оценивающего взгляда проходится по всему телу. — Господин Ганс. Обращайся правильно, ребёнок, — сухо, чëтко, говорит так, что морозно становится в кончиках пальцев. — Господин, я должен покинуть ваше общество, ведь я спешу, — Рихард тихо и также уверенно отвечает. Он знает, что его поведение может сыграть с ним злую шутку. Но парнишка упрям и горделив. — Ты скалишь зубы не на того. Как звать? — лицо обретает оттенок заинтересованности, после в секунду выдаëтся холодный приказ. — Рихард… — белобрысый тушуется. Смотрит по сторонам и не видит людей, не слышит гул. «Настораживает меня это. Да и тишина несвойственна этому месту. Что же тогда такое?». — Сегодня на балу увижу твою мордашку получше, может даже куплю себе такой интересный экземпляр. Василий, мне долго ждать, скорее можно? Я устал! — Купите честь, её вам не хватает, — яростно шипит Рихард, задыхаясь от злости. Слишком противно и гадко стало на душе, да и вокруг всё посерело. «Слова обращены были не к человеку, они были обращены к товару на прилавке. Будто я питомец на рынке. Чëрт, ненавижу».       Повозка тронулась сразу после слов Ганса. Парень позади прожигал дыру в удаляющемся транспорте. Его распирает от негодования, на секунду он забыл, зачем шёл по той грязной мостовой, напевая ту песенку, которая отвлекала от жуткой смеси громких голосов. «О боже, точно! Где люди то?! Я шёл за цветами на сегодняшний праздник. И шёл я на рынок. И где все?»       Как-то необычно обернулся день. Бал должен состояться вечером, значит, что должна быть беготня всего и всех. И она же была, вот только сейчас, в данную секунду, всё испарились. — Грешники, да трусы, — позади раздались кряхтение и удары палки о землю. — Бабушка, о господи, хоть вы тут! — облегчëнно выдыхает Рихард, тут же кривясь от боли — Ай! За что! — Не упоминай Господа всуе, грешник. — Прости, бабушка, ну где же все?! — Да эти стелятся и коленями протирают дороги при дворе. Приехала сама графиня. Эти звери ждут от неё подачки. Куда всё катится. — Бабушка, ты же сама крестьянка? — Это не делает из меня рабыню моего господина. Я раб Божий, ни кто другой. Веришь или нет, грешник, настанет время и падут оковы лобызательств. — Сменятся другими, — смотрит в глаза старушки мальчик и видит жалость и тоску. Каждый раз при встрече он слушает её слова, и каждый раз задумывается. — Да ты не пропащий грешник. Ум то остался. Не потеряй, дурное ты счастье, — бабушка тянется рукой к макушке юноши и нежно треплет его белобрысые волосы.

***

— Что за чëрт. Кровь должна так идти. — Какой ужас. Ты дурной, не должно быть так. Крови вообще не должно быть. — Что же, неожиданности случаются. — Ты… У меня нет слов. — Милый, их и не надо. Можно поцелуй? — Да тут человек почти мёртвый. Ты спятил! — Стесняешься? Давай подождём пока умрёт и… — Заткнись, безумный.

***

      Красивый зал украшен цветами и статуями. В центре танцуют пары, по бокам стоят, обмениваясь новостями, представители дворянства. Во главе зала сидит графиня и ее отец с устроителями празднества. Около них стоят гости чуть ниже по состоянию, но выше всех остальных в зале. Слуги крутятся вокруг знати. Только один подданный цветочник снуëт по углам, тихо поправляя пионы. Их аромат, вкупе с музыкой, пьянит его. Рихард был в белоснежной рубашке и обтягивающих белых брючках с парадными белыми чулками. Он смахивал на ангелочка, вот только радужка его глаз светилась адскими огнями. Его жёлтые, как у хищной кошки, очи рассматривали каждый сантиметр представленного зала. Вскоре всё наскучило. Однообразие и безэмоциональность сочились повсюду. В сторону графини и остальной элиты из имеющейся массы господ смотреть откровенно ему не хотелось. Так что в самой тени угла, там, где располагалось окно, Рихард и встал. Звёзды украшали небосклон, в парке начинали цвести яблони. Такое умиротворение, что отдыхает всё нутро. «Печально, никто не хочет искренне насладиться… Зачем эти притворства и лицемерные комплименты друг другу?».       Юноша вновь начал копаться в философских началах. Он практически упустил новых гостей. Но всё же его спас слух, натренированный любопытным характером.       Лестница, покрытая белым ковром с узором вышитым золотыми нитками, находилась прямо напротив графини и дружеской свиты. По ней спускался молодой дворянин. У него был длинный чёрный фрак с узором заморского стиля. Брюки элегантно сидели на длинных ногах. Перчатки на руках тонкие, будто вовсе женские. На пальце перстень знатного рода. Волосы цвета каштана слегка завивались к концу, а чëлка сползала на лоб. Лицо было бледным, но не болезненным. Достаточно крупные глаза, цвет под стать волосам. А через губу проходил шрам. Прямо по правую сторону от чуть вытянутого носа. От господина веяло безумием и силой. Он хоть высок, но не широк в плечах. На вид такой тонкий, а по ощущениям… Где-то чувствовалась искра опасности. Она таилась, давая знать о себе только проницательным. И Рихард был именно таким. Даже из своего угла, он прощупал молодого господина. А тот не отставал. Почувствовав шибко заинтересованный взгляд по левую сторону, дворянин скользит поверх голов, однотипно обрамлëнных в дорогие шляпы. Рихард стряхнул напавший секундный ступор. Этот цепкий взгляд он ощущал, но старался не думать. «Эти богачи, что зацикливаться лишний раз, чëрт». — Господин Христиан, вы опоздали! — раздаётся пищащий женский голосок. — Ну что вы, милочка, я задержался, не более. — А это ни одно и то же? — Увольте, совсем разные вещи. — Вы опять острите, Христиан, — мужчина в мундире стоял на первых ступеньках лестницы, расплываясь в улыбке. — Опять же нет, капитан, ни в коем случае. Сегодня я культурен как никто, — язвительно говорит Христиан, спеша удалиться от ненужного внимания. — Несносный. — Каков милашка, — тянет девушка и, поправляя подол своего платья, спешит к подружкам.       Рихард отворачивается от этого спектакля, вновь обращая своё внимание на звёзды в окне. Запах пион усиливается неожиданно. Горячее касание ещё более нежданно чувствуется на плече. Уши закладывает. И парнишка громко вдыхает воздух. — Прекрасные цветочки, — тихий, завораживающий голос раздаётся позади. — Я рад, что вам понравилось, господин. — Как неискренне. Что же могу понять, кто я таков, чтобы ты выказывал мне уважение… — Прошу прощения, — Рихард оборачивается и стремится сделать поклон, но сильная рука, неубранная до сих пор с плеча, не даёт. — Ангелочек, не пытайся, у тебя плохо получается. — Господин, вам что-то надо? — Господин Ганс озабочен не на шутку, так что в твоих интересах держаться меня. Я подслушал, каюсь, ваш разговор. Он же взаправду купит тебя. Малыш, я самый лучший вариант для тебя, — брови Рихарда взлетают вверх, а в горле застревает возмущённый крик. — Вы раскрыли меня, не люблю выказывать уважение напыщенным уродам. Прошу простить ещё раз! — Я не спрашивал разрешение, я утверждал, ангелочек…