А вас я попрошу остаться

За окном снова повалил снег, засыпая позеленевшего Коперника, который был слишком увлечён своей астролябией, чтобы возмущаться. А вот Химик тяжело вздохнул — и за себя, и за Коперника, думая о том, как сейчас будет пешком добираться до квартиры в своём осеннем пальто. Слишком поздно — никакие трамваи уже не ходят, а разъезжать на машине не позволяет легенда. Не может быть у простого советского инженера машины. А может, чёрт с ним? Вызвать такси и не мучиться? Такого холодного конца января в Кракове не было уже лет десять — так Божена говорила. Она тоже преподавала на химическом факультете и всё называла его «Кешиком». А ещё откармливала хрустиками и отпаивала гоглем-моголем. Он искренне не понимал, откуда такая забота об русском преподавателе по обмену, но не возражал. Гоголь-моголь спасал его от простуды, а доверие местных играло на руку. Он не питал особых надежд по-поводу этого задания. То, что он вообще получил его после прошлого провала в Праге — было чудом. Так уж получилось, что он со своей учёной степенью и работой в НИИ лучше всего подходил для внедрения в университет. Хотя он и не понимал, почему его послали именно сюда. Да, в Ягеллонском было много интеллектуальной элиты и, наверняка, куча антисоветски настроенных. А в каком польском университете этого не было? «Солидарность» процветала в Варшаве, в Гданьске, логично было бы послать его туда. Но найти что-то здесь, в Кракове? Заведомо провальная миссия. И ему дали её, чтобы окончательно списать со счетов. А ведь он мог быть сейчас в ГДР и искать двойных агентов в Штази. Может, там даже не обошлось бы без погонь, перестрелок, будоражащей опасности… Но он вынужден сидеть в Польше и выискивать распространителя антисоветских листовок, который, наверняка, окажется каким-нибудь недалёким студентом-одиночкой, а не группой диссидентов. И всё из-за этого несносного американца… О котором Химик думал едва ли не каждую ночь. Все эти месяцы он ненавидел себя за мысли о Ромео, за воспоминания об его губах, его руках, его теле. За сны, где Ромео — Рома, Ромочка — как ни в чём ни бывало сидит у него на кухне, они болтают. А потом сон заканчивался либо поцелуями и сексом на кухонной тумбе, либо тем, что к ним врывалось КГБ и арестовывало обоих. Но он понимал, что вряд ли когда-нибудь ещё встретит Ромео. Один раз — случайность, два — совпадение, три — закономерность. Четыре… Четыре — это уже судьба, а в судьбу Химик не верил. *** — Они, к-конечно, все х-хорошие, но некоторые студенты мне вред…из вредности только по-польски отвечают, — пожаловался Кеша. Божена сочувственно покивала, а Гжегож, жуя блинчик, сказал: — Так ты слишком мягкий с ними. — Н-ну я же не буду…это ж не м-мои студенты, — Кеша вздохнул, — ну с-сейчас, конечно, мои, н-но им же, н-наверное, может там, ну, неудобно по-русски лекцию слушать, н-непривычно… Его прервал громкий голос поварихи: «Рierogi proszę!», и он с виноватой улыбкой пошёл за своим заказом. Это уже стало традицией, что в обеденный перерыв они с Боженой и Гжегожем шли в молочный бар возле университета и обсуждали всякие сплетни про преподавателей и студентов. Эти двое как-то сразу взяли его под своё крыло, посчитав безобидным и нуждающимся в поддержке и друзьях. Химик с радостью подпитывал это впечатление о себе, а сам ловил каждое слово от них, которое могло бы помочь в его миссии. Едва Кеша вернулся к столику, он так сильно чихнул, что тарелка с варениками чуть не оказалась на полу. — Na zdrowie! — сказала Божена. — Ты что, простыл опять? Ох, милый, тебе надо теплее одеваться. — Д-да, ну так… — виновато пожал плечами Кеша. — Ты гоголь-моголь делай вечером перед сном, я тебе рецепт говорила: желток, можно два… — Да он запомнил, ты уже третий раз рассказываешь, — Гжегож засмеялся в тарелку, а Божена недовольно на него цыкнула. Кеша невольно улыбнулся, глядя на них. У него никогда особо не было друзей, но сейчас он чувствовал себя частью этой небольшой компании и от этого было так хорошо и уютно. Конечно, может через несколько недель он попрощается с ними навсегда. А может из-за него эта миловидная профессорша с ранней сединой и застенчивой улыбкой и этот румяный светловолосый доцент с привычкой вечно что-то жевать — окажутся за решёткой. Если они диссиденты. — Всё хорошо, Кешик? Какой-то ты грустный… — Да-да, я…н-нормально. Т-ты о чём-то с-спрашивала? П-прости, я прослушал… — Я говорила, что у Ханны будет небольшая вечеринка в пятницу — ну, Ханна из исторического — там будут стихи, песни под гитару, холодец… И красивые девушки. — Божена… — Гжегож нахмурился и попытался её остановить. — Więc co? — пожала она плечами. — Может, наш Кешик женится на полячке и не захочет обратно? С нами останется. Кеша закашлялся и, краснея, сказал: — Я Ханну, ну, не очень з-знаю, думаешь, она и там остальные в-все не против будут? — Ханна может не сильно обрадоваться, — глянул на Божену Гжегож странным взглядом. Она даже не посмотрела на Гжегожа, взяла Кешу за руку и сказала: — Приходи. Приходи обязательно. Конечно же Химик решил, что обязательно придёт. Такие вечера были рассадником антикоммунистических инициатив и если здесь есть диссиденты — они будут там. *** «Поїзд у Варшаву спогади навіяв, Я на Україні згадую тебе. Ти співав для мене пісню вечорами: Komu co do tego, że my tak kohamy!» Женщину, которая пела, звали Наталка и хоть родом она была со Львова, но жила и преподавала здесь, на географическом факультете. Её муж — Юрек, поляк — с филологического факультета. Химику даже не нужно было ничего делать, только сидеть и пить глинтвейн, а Божена в это время снабжала его информацией о статусе и семейном положении каждого присутствующего. — Ханна красивая девушка, но готовить не умеет совершенно, — Божена была весьма серьёзно настроена найти Химику польскую невесту, — у неё даже яичница подгорает всегда, оjejku... А вот Мария с биологического… В квартиру Ханны Бжезинской набилось не меньше двадцати человек — и пели, и стихи рассказывали (но беззубые — Химик полагал, что из-за его присутствия). Все болтали группками, хотя при Кеше затихали или начинали говорить о какой-то ерунде — всё-таки русский, чужой. Кеша рассеянно кивал на долгие монологи Божены, изо всех сил старался казаться неловким и безобидным, даже пролил себе на рубашку немного глинтвейна, якобы случайно. Он сидел тихо, стеснительно, ожидая, что в какой-то момент Божена сама потащит его знакомиться со всеми подряд. Он застыл и перестал дышать. Хозяйка квартиры вышла в зал из комнаты, которая всё это время была закрыта. А следом за ней вышел Ромео. — К-кто это?.. — сглотнул Кеша, показывая на него. Как скоро Ромео заметит его в толпе? — Тот чернявый, красивый? Это Константин…ммм… Вульфер… Вольфер, кажется. Австриец, писатель, он с историками сотрудничает, они ему помогают писать. Так что ты не один тут такой иностранец. — Я… — он столкнулся взглядом с Ромео, тот застыл посреди комнаты. — Я с-сейчас. Не слушая, что сказала вслед Божена, пробираясь сквозь толпу, он нашарил вспотевшими ладонями сигареты в кармане брюк и ввалился на балкон, вдыхая морозный воздух, прежде чем достать сигарету, поджечь и вдохнуть уже дым. — А говорил, что не встретимся, — раздался мягкий голос за спиной. Ромео опёрся на ограду балкона, почти соприкасаясь локтями с Химиком. Он тоже закурил, и дым «Мальборо» смешался с дымом советского «Экспресса». Один раз — случайность, два — совпадение, три — закономерность… — Четыре… — пробормотал Химик чуть слышно. — Что? — Ромео наклонился ближе. — Какими судьбами здесь? — Химик взял себя в руки и натянул ехидную улыбку. — Не поверишь, пишу книгу. А ты? — Не поверишь, преподаю в университете. — Понятно-понятно… — Ромео принял игру и будто не специально задел Химика коленом. — И надолго ты здесь? Тот, «совершенно случайно» стряхнув пепел Ромео на костюм, ответил: — На какое-то время. А ты? — На какое-то время. — Тогда, получается, что мы оба оказались в одном и том же месте на какое-то время… Это не к добру. — Ты так считаешь? А я вот рад повстречать старого знакомого, — с вызовом улыбнулся Ромео. — Не люблю, когда ты трёшься на моей территории, — признался Химик. — Мне больше нравится срывать важные задания тебе и оставлять с носом. — Интересное заявление… А мне вот нравится быть на твоей территории и путать все планы тебе. — Спишь и видишь быть схваченным КГБ? — Честно говоря, КГБ уже хватало меня за разные места и не сказал бы, что мне не понравилось. Химик искренне засмеялся. Ромео залюбовался им, его улыбкой, раскрасневшимися от мороза щеками и кончиком носа. Вряд ли набожные поляки оценили бы то, что ему хотелось сейчас сделать с этим кгбшником. А вот если бы они были одни… — Так что, товарищ писатель, мне выслать ориентировку на тебя и получить повышение за поимку американского шпиона? — Деловито поинтересовался Химик. — Сначала я бы советовал тебе накинуть пальто, а не стоять на холоде в одной рубашке, — Ромео затянулся ещё раз и, затушив окурок, бросил его в жестяную банку. — А то ведь заболеешь, умрёшь и никаких тебе повышений. — Так мило, что ты беспокоишься, — Химику действительно уже было холодно, но он упрямо вздёрнул подбородок, сжимая зубы, чтобы не стучать ими. — Есть ещё другой вариант. — Другой? — Ты можешь сделать вид, что я просто писатель, и мы будем мирно сосуществовать. До поры до времени. — И зачем же мне это делать? — приподнял бровь Химик. — Затем, К е ш а, что я могу рассказать по секрету всем-всем-всем, кто ты на самом деле. А уж если меня поймают твоими стараниями, то я не удержусь от того, чтобы поведать твоим друзьям-чекистам, как ты спас мир в Праге. Ну и меня заодно. — Вот паршивец, — восхищённо улыбнулся Химик. — Похоже, я не могу тебя просто сдать. — Похоже на то, — подмигнул Ромео. — Пристрелить бы тебя прямо здесь, — произнёс Химик с придыханием. — Тогда твоё задание, каким бы оно ни было, провалится. — Ненавижу тебя. — Правда? Химик оглянулся на людей в комнате, которым не было до них никакого дела. И поцеловал Ромео в уголок губ так быстро, что тот мог бы при желании решить, что ему показалось. Ромео остался на балконе, когда Химик, не прощаясь, ускользнул обратно в зал. Он улыбался, закусив губу. *** Ясное дело, что за теми пятью людьми из исторического факультета, включая Ханну Бжезинскую, начали внимательно наблюдать. За следующие несколько дней коллеги из ПНР по указанию Химика проникли в дом каждого, установили жучки везде, даже в ванной, все их телефонные разговоры теперь прослушивались и записывались. Это было естественной процедурой для тех, кто подозревался в поползновениях на союзное единство. За Ромео Химик решил следить лично — сказался больным в университете и всё время проводил у его квартиры, записывая, фотографируя всех, кто заходил в дом. Но за четыре дня никто из университета там не появлялся, Ромео не встречался ни с кем, иногда выходил в магазин или ел десерты в кафе в полном одиночестве. Конечно, он ведь не дурак, он предположил, что за ним будут наблюдать. Холод пробирался под тонкое пальто, посиневшие губы дрожали, а Химик смотрел в окно, где горел свет, и думал, что скорее подхватит воспаление лёгких (наверное, на это Ромео и рассчитывал), чем ЦРУшник сдастся и проколется. Видимо, времени у того было достаточно и он никуда не спешил, измываясь над Химиком. Дверь дома открылась, появилась знакомая фигура в белом пиджаке. Химик насторожился, готовый последовать за Ромео, осторожно радуясь, что тот наконец-то решил отправиться на встречу с диссидентами. Но Ромео шёл прямо к нему. — Дышишь свежим воздухом? — мило улыбнулся он, поравнявшись с Химиком. — Д-да, оч-чень полезно, говорят, — зубы предательски стучали. — Ты следишь за мной или просто хотел исполнить серенаду под моим окном, но всё не решаешься? — К-конечно серенаду, только гит-тару забыл, — ухмыльнулся Химик. — Так попросил бы у меня. — Музицируешь на досуге? — Немного. Хочешь послушать? Химик всмотрелся в его лицо, освещённое жёлтым фонарём, чтобы понять, издевается Ромео над ним или говорит серьёзно. Тот закатил глаза, схватил Химика за локоть и потащил за собой. — Если ты задумал меня убить… — Если бы я хотел тебя убить, то оставил бы на улице. Пальто, серьёзно? Вам настолько плохо платят? — Вы, американцы, всё оцениваете деньгами? — Ты такая язва… — Ромео затолкнул его в свою квартиру и захлопнул дверь. — А ты дурак — привёл вражеского шпиона на свою территорию. Не боишься, что я обшарю всё, найду всеее твои тайники и оставлю здесь столько жучков, что ты не соберёшь их до следующего нового года? — Ты будешь слишком занят выпиванием горячего чая, завернувшись в плед, и слушая моё музицирование. Лицо Химика на миг стало очень расстерянным и уязвимым. Он нахмурился, часто заморгал и открыл рот, но не нашёл слов. Тут же отвернулся, делая вид, что рассматривает интерьер квартиры. Ромео улыбнулся, умиляясь этой картине. — Идём, — сказал он. — мне придётся держать тебя за руку, пока буду делать чай, чтобы ты ничего не украл опять. — Звучит как вызов, — ухмыльнулся Химик и театрально протянул ладонь. Ромео переплёл их пальцы, и Химику стало так стыдно за своё сердце, которое трепыхнулось, будто у школьника на первом свидании. Ужасно, унизительно, непозволительно… Тепло. Ладонь Ромы была тёплой, бархатной, он держал крепко, но без нажима — нежно, будто держит вот так его каждый день. Будто… Он отпустил его руку только тогда, когда усадил в кресло, поставив рядом на столик чашку горячего ромашкового чая. Действительно укрыл красным пледом в клеточку, и Кеша фыркнул с улыбкой, но укутался в него едва ли не по самые уши. А потом Роман взял гитару, которая стояла у стены и которую Кеша даже не заметил оказавшись в квартире, сел на диван напротив и провёл пальцами по струнам, взяв первый аккорд. — Wise men say only fools rush in… Сердце Кеши трепыхнулось снова от тихого интимного баритона. Он невольно задержал дыхание. — But I can't help falling in love with you… — Роман пел с лёгкой улыбкой, чуть прикрыв глаза. Кеша ловил каждый звук, следил за каждым движением пальцев, будто Роман не исполнял романтическую песню, а сдавал всю агентурную сеть ЦРУ. — Like a river flows surely to the sea, darling so it goes, some things are meant to be. Никто никогда не пел для него до этого момента. И никто никогда не споёт для него так. — Take my hand, take my whole life too, for I can't help falling in love with you, — подняв голову, Рома пропел последние слова, глядя Кеше в глаза: — For I can't help… falling in love with you. — Жаль, что ты не стал певцом, — сказал Кеша, когда затих последний звук. — Я стал тем, кем я есть, — Роман осторожно отложил гитару на пол, прислонив к стене. — Зачем ты впустил меня? — стянув с себя плед, Кеша встал с кресла. — Зачем это всё? Роман поднялся с дивана. Под пристальным взглядом сделал шаг навстречу — мягко, словно подбирался к дикому животному. — Потому что врага нужно держать близко. — Не слишком ли близко?.. — тихо произнёс Кеша. — В самый раз… — почти прошептал Роман, поднимая руку и проводя кончиками пальцев по волосам на виске Кеши. Они соприкоснулись губами в мягком, трепетном поцелуе, который с каждой секундой становился ощутимее, глубже. Кеша скользнул руками Роману на спину, прижимая к себе, а тот полностью зарылся пальцами в кудри на затылке — шёлковые, приятные на ощупь. Сделав несколько шагов назад, не разрывая поцелуя, Роман упёрся ногами о край дивана и опустился на него, утягивая Кешу за собой. — Думал обо мне долгими зимними вечерами? — промурлыкал он на ухо, забираясь Кеше под рубашку, сжимая его бока. — Ещё чего… — рвано выдохнул тот, ластясь и млея, вдыхая терпкий запах заграничного парфюма. — А я о тебе думал иногда, о том, как громко ты стонал тогда в машине, каким отзывчивым был… Кеша ахнул, сильнее вжимаясь бёдрами в Романа и тут же оказался опрокинутым спиной на диван. — Похоже, я оставил неизгладимое впечатление, — хмыкнул он, когда Роман прижал его руки к дивану над головой. — Да, впечатление ты умеешь производить, — тот наклонился и прошептал ему в губы: — хоть и практики у тебя маловато, судя по всему. Кеша приподнял бровь, язвительно сказав: — А у тебя практики достаточно, я погляжу. — Достаточно, — ухмыльнулся Роман. Глаза Кеши полыхнули недобрым огнём, он щёлкнул зубами у самого носа Романа. Тот поцокал языком и до мурашек строго произнёс Кеше на ухо: — Веди себя хорошо. После таких слов ему резко захотелось вести себя плохо. Хотя, физическая близость с вражеским агентом уже подпадает под понятие «плохо», даже «очень-очень плохо». Кеша не собирался сейчас размышлять о морали и долге. Кеша собирался поскорее раздеть Романа, целовать его, трогать, чтобы пальцы и губы запомнили каждый изгиб, каждую ямочку, каждую родинку. Чтобы приятные сны были точнее, а то, что страшные станут ещё страшнее после этой ночи — так это не большая плата. Он готов её заплатить. *** Ветер, дующий с реки был колючим, пробирающим до костей, а утреннее солнце выблёскивало на сугробах будто в насмешку и совсем не грело. Сидя на лавке и пряча озябшие пальцы под мышками, Химик смотрел на скованную льдами Вислу, по которой спокойно гуляли люди: кто-то вытаптывал надписи на снегу, кто-то играл в снежки. Не казалось, что они готовы бунтовать и отстаивать свою свободу. Хотя, может это только видимость? Может им будет достаточно толчка, спички — и снова вспыхнут забастовки, протесты, а угроза очередного военного положения и отряды ЗОМО их не напугают, не остановят больше. Химик ненавидел такие задания. Они заставляли его сомневаться в том, правильно ли он поступает. Имеет ли он право рушить жизни этих людей из-за их простого, естественного желания свободы? Это были опасные размышления. Подобные мысли и его могли превратить в предателя своей страны на радость Ромео. Тот принял бы его с распростёртыми объятиями и организовал ему жизнь в штатах. Наверное… Испугавшись себя и этих фантазий, Химик вздрогнул. Он уже совершил ошибку, когда решил развлечься с симпатичным ЦРУшником. Он уже пропал — ещё там, в Аргентине, когда переступил черту колкого флирта. А сейчас — с каждой их встречей, с каждым поцелуем — всё дальше падал в пропасть. Эгоистично хотелось, чтобы Ромео падал вместе с ним, чтобы тоже терзался страхами и сомнениями, а не воспринимал всё как очередное своё постельное приключение. И жить, и работать было бы гораздо проще, если бы они никогда не встретились, продолжали бы вести тихую войну по разные стороны баррикад. Даже если… Даже если между ними бы разгорелось нечто большее, чем то, что уже есть — это закончилось бы скверно. С вероятностью в девяносто пять процентов — смертью одного из них. У этой связи нет и просто не может быть счастливого будущего. Потерявшись во мрачных мыслях, Химик не заметил приближения коллеги. Только когда тот сел рядом, поставив между ними небольшой коричневый чемоданчик, он вернулся в реальность и сдержанно кивнул. — Новости? — спросил Химик, не поворачивая головы. — Здесь, — агент легонько постучал по чемодану, — все записи по объектам. Но скажу сразу — там ничего интересного. — Я посмотрю, — Химик знал, что если напрямую усомниться в интеллекте и компетентности человека, то можно получить по лицу. Он уже получал. Дважды. — Да пожалуйста, — хмыкнул агент, — но мне кажется, вы ошиблись насчёт них. — Я никогда не ошибаюсь, — холодно отчеканил Химик, сжав пальцы на ручке чемодана. — Продолжайте наблюдение, записывайте всё, даже если что-то кажется вам несущественным. Надеюсь, мне не стоит напоминать, что произойдёт, если вы что-то упустите. Агент промолчал, но побледнел. Химик, подчёркнуто вежливо попрощавшись, встал и пошёл вниз по набережной. Чемоданчик в его руке поскрипывал при каждом его шаге. Нужно абстрагироваться от чувств, отключить их и думать о задании. Будто это та сложная задачка по химии в седьмом классе над которой он сидел всю ночь, пока не пришёл к решению. Он всегда был таким, ещё с детства. Может, благодаря своей дотошности и вниманию к деталям он и смог стать таким ценным кадром. Но даже от ценных кадров избавляются, когда те оступаются. Сейчас он не может оступиться так, как в Праге, не может провалить миссию. И он не провалит, независимо от того, какую роль в этом играет Ромео. Независимо от того, что он…чувствует. *** — Ох, Кешик, ты видно ещё не оправился после болезни, — Божена вздохнула, глядя на огромные синяки под глазами Химика. — Д-да нет, кха-кха… — не говорить же ей, что полночи перечитывал отчёты по прослушке её друзей. — Мне г-гораздо лучше, чем хуже. Сказав это, он зашёлся в уже неподдельном кашле. Всё-таки горячий чай и горячая ночь не спасли его от простуды. Болеть во время задания было так же неприятно, как оказаться рассекреченным. Ну, почти так же… — Идём, выпьешь чаю, поешь pączki — я как раз испекла, — она похлопала его по плечу. — Пончики? Скоро ведь…ммм… Жирный четверг, да? — Химик остановился посреди коридора, кусая губу. — Ну да, — улыбнулась Божена, — послезавтра. Так здорово, что ты знаешь наши традиции. — Здорово… — в голове промелькнула мысль о возможной зацепке. Нужно было срочно перечитать отчёты. — Знаешь, я п-позже поем, хочу сейчас к лекции подгот…перечитать там, посмотреть… — Ну смотри, если что — заходи ко мне! — выкрикнула она ему в спину. Рассеянно кивнув, Химик уже мчал к своему кабинету. Он захлопнул за собой дверь и, плюхнувшись на стул, открыл на коленях чемоданчик с записями. Его интересовала именно Ханна Бжезинская — её телефонные разговоры и встречи. В некоторых из этих контактов было кое-что общее. Вот! «Двадцать седьмое января. 18:47. Бжезинской позвонил Яков Гульвич. Говорили про кулинарию.» Дальше, дальше… «Двадцать девятое января. 20:34. Позвонила Милена Стилинская. Советовалась по-поводу готовки.» «Первое февраля. 12:16. Приходил Гжегож Бженчишчикевич. Обсуждали погоду, семью, приготовление пончиков. Ушёл в 14:05.» Он почти не заметил связь, почти упустил зацепку. В голове теперь крутились слова Божены: «Ханна красивая девушка, но готовить не умеет совершенно…» Тогда почему все так советовались с ней, даже Гжегож? Чёрт, если он тоже в этом замешан… Дверь скрипнула открываясь и Химик вскинул голову, готовый увидеть кого угодно: студента, Божену… Но не его. — Пришёл за вдохновением для книги, товарищ Вольфер? — якобы небрежным движением Химик сгрёб документы в чемодан, закрыл его и опустил на пол. — Ты кое-что забыл у меня ночью, — усмехнулся Ромео, запирая за собой дверь на защёлку. Он медленно подошёл к столу, за которым сидел Химик, и положил на него три жучка. — Мог бы оставить себе, это ведь подарок, — невинно улыбнулся кгбшник. — Не понимаю, когда ты успел. Мне казалось ты был достаточно занят. — Мастерство не прое… Ну, я профессионал своего дела, в общем. — Хоть не украл ничего в этот раз — и на том спасибо, — Ромео упёрся руками в стол, низко наклоняясь над Химиком. — Уверен? — тот облизнул губы и вытащил из кармана брюк серебристую Zippo. — Не нужно было отпускать мою руку. — А я думал, что выронил её, — покачал головой Ромео. — Можешь оставить себе. — Тебе я уж точно её не верну. — Химик фыркнул. — С тем же успехом ты мог бы выйти на улицу и закричать, что ты американец. — Нас всегда выдают маленькие слабости… — последние слова Роман прошептал уже Кеше в губы. От Романа в голове и в груди всё переворачивалось вверх дном. Нет-нет, он не поддался слабости, это тренировка — не терять бдительность в любой ситуации. Кеша врал самому себе, потому что Роману хотелось доверять, хотелось целоваться с ним вот так, хотелось заниматься сексом на письменном столе и забыть о задании и чемодане под этим самым столом хоть ненадолго. — Так ты только ради жучков зашёл? — спросил Кеша, уже застёгивая рубашку и поправляя волосы. Роман сидел на его столе, довольный, будто сытый кот, и обманчиво расслаблено курил свои Мальборо. — Проходил мимо, знаешь. — И решил между делом обезвредить врага? — Яд в твоём голосе плохо сочетается с румянцем на щеках, — улыбнулся Роман, поднимаясь и делая шаг навстречу. — Разве ты этого не хотел? — Я хочу понимать твои мотивы, — Кеша с вызовом посмотрел ему в глаза. Тот лишь наклонился и легко поцеловал Кешу в лоб. — Ты кажешься горячим, — сказал он. — Во всех смыслах. Заболел? — Если ты снова предложишь мне плед, я, пожалуй, откажусь. Делу время, потехе час — вот ещё одна русская поговорка в твою коллекцию. Роман хмыкнул, ничего не отвечая. Только уже уходя обернулся и сказал тихое: — Береги себя. Кеше захотелось швырнуть ему в голову чемодан с отчётами и заорать: «Сам себя береги, тупой американец!» Но он зашёлся в приступе кашля и не сделал ни того, ни другого. *** Порой чистое везение и удача играют большую роль, чем усердная работа и умения. Особенно в деле шпиона. Химику она улыбалась не часто, но сейчас он понял, что вот — это оно. Когда Ханна, выйдя из деканата едва заметно кивнула проходящему мимо Гжегожу, а тот, чуть потоптавшись на месте, развернулся и пошёл за ней — Химик почувствовал, что происходит нечто важное. На достаточном расстоянии, чтобы не быть замеченным и в то же время не упустить Гжегожа из виду, он двинулся следом. В библиотеке было почти пусто, но Химик заметил, как Гжегож скрылся за одним из стеллажей. Тихо, осторожно Химик пробрался к соседнему стеллажу и стал вслушиваться в шёпот на польском. — …он говорит, что сейчас опасно и нужно всё отменить. Говорит, что за нами наверняка следят. — голос принадлежал Бжезинской, в этом не было сомнений. — А ты сама что думаешь? Мы так долго готовились… — Гжегож зашуршал обёрткой от конфеты. — Я думаю, что он в этом разбирается, — она хмыкнула, — всё-таки специалист. Хотя и не сказал, почему именно так решил. Но мы сделаем немного по-другому: второй этап отложим, а первый ускорим. — Насколько?.. — Завтра ночью. Напечём пончиков и разберём печку до более благоприятного момента. — А это не опасно? Хранить это всё… — Пыльные коробки с макулатурой меньше привлекут внимания, чем эта огромная штуковина. И я узнавала: ремонт в подвале не будут делать как минимум до апреля. Туда никто не сунется. Если хочешь что-то спрятать — спрячь это под носом. Химик так привык к маленьким печатным машинкам, спрятанным под полом в домах, что даже не рассматривал тот вариант, в котором эти ребята окажутся настолько дерзкими, чтобы проворачивать дела прямо в университете. — Но раз за нами следят, разве не вызовет подозрений, если мы всю ночь просидим здесь? — Гжегож гонял по рту леденец и Химик едва различал, что он говорит. — Я думала об этом… В горле защекотало и глаза Химика заслезились от едва сдерживаемого кашля. Чтобы не выдать себя, он как можно бесшумно прошёл между стеллажами и покинул библиотеку, из последних сил стараясь подавить рвущийся кашель. Только когда дверь за ним закрылась, Химик зашёлся в приступе такой силы, что едва удержался на ногах. Не беда, что он не услышал весь разговор, он и так узнал достаточно. Всё должно решиться завтра. *** Ночью он почти не спал из-за лихорадки, которую даже анальгин не сбивал. Когда всё же Кеша проваливался в короткий сон, то видел странные кошмары, порождённые его больным сознанием. Ему снилось, будто он во дворе какой-то тюрьмы — стены вокруг высокие, до самого неба, а на земле лежит снег, и так холодно, что автомат в его руках трясётся. Перед ним на коленях стоят Ханна, Гжегож, Божена и Роман. По обе стороны от него — люди в советской форме, они злятся на него, говорят: «Кончай их, чего ты копаешься». Кеша не хочет, но рука не слушается, поднимает автомат. Ноги словно примёрзли и сам он весь заледенел — не сбежать, не крикнуть. Палец жмёт на курок — бах, бах, бах… Ханна, Гжегож и Божена падают в снег. Роман смотрит ему прямо в глаза и в них такая боль и разочарование, что Кеше хочется направить оружие на своих соратников, на себя — только бы не на него. Но Кеша стреляет и Роман тоже валится на землю, глядя невидящими глазами уже в такое далёкое небо. Кровь течёт по снегу из их тел, её так много, так много… Всё вокруг становится красным и Кеша падает прямо в эту кровавую горячую реку. Он пытается всплыть, но чьи-то руки хватают за лодыжки, за запястья, и тянут вниз, пока сил отбиваться уже не остаётся и он тонет в крови. Лишь к утру температура чуть спала, и совершенно обессиленный он пошёл в университет. *** В молочном баре привычно раздавался звон посуды и выкрики о готовности очередного заказа. Здесь было уютно, тепло и беззаботно. — Ty siebie do grobu chcesz widocznie wpędzić! — ещё никогда Химик не видел, чтобы Божена так злилась. — Я с-себя нормально чувствую, — прохрипел он, пряча взгляд в чашке кофе. — Нормально?! — Божена повернулась К Гжегожу: — Jak ci się to podoba? — Она права, выглядишь ты не очень, — пожал плечами тот. — Сейчас какая-то зараза ходит, моя Бася тоже подхватила и лежит с температурой. Химик не рискнул посмотреть ему в глаза. Уже завтра Гжегож будет ненавидеть его, а не беспокоиться о его здоровье. — Ты должен лежать в постели, а не ходить в университет, Кешик. — вздохнула Божена, качая головой. — Завтра я не вылезу из п-постели, обещаю. А сегодня… Нужно закончить дела, л-лекцию там провести. — Совсем о себе не заботишься… Всё-таки нужно найти тебе жену. От смущения Химик покраснел и закашлялся. — В чём-то наша сваха права, — засмеялся Гжегож. — А ты… — сглотнув, Химик всё же поднял на него глаза. — Может ты пораньше сегодня уйдёшь? Н-ну, если жена твоя болеет, может, ей надо чего-то там… — Посмотрим, — Гжегож улыбнулся, наверняка подумав о ней. Химику стало тошно. Внезапно ему захотелось предупредить Гжегожа, что их операция будет стоить им всем свободы, что их будут ждать в засаде в этом чёртовом подвале, и как только печатный станок заработает — им всем настанет конец. Но не смог. — Ничего, отдохнёшь завтра, получше станет, — Божена поняла его несчастный вид по-своему. — А я тебе бульона принесу горячего, вкусного. Сразу на ноги встанешь. — Спасибо, — прошептал Химик, но улыбнуться ей в ответ у него так и не получилось. *** За годы работы на КГБ, Химик осознал, что ожидание — самая действенная из нефизических пыток. После того, как человек сутками сидит в камере, не зная, на чём именно попался и что о нём известно разведке, изводит сам себя и сходит с ума от переживаний и одиночества — допрос всегда идёт намного эффективнее. Сейчас Химик чувствовал все прелести этой пытки на себе, потому что минуты тянулись как часы, а часы как дни, пока он сидел в кабинете и ждал результатов операции. Он не мог присутствовать, потому что его громкий кашель сорвал бы всю засаду. Температура снова подскочила и он, прислонившись лбом к окну, пытался напитаться крохами этой зимней прохлады и заморозить горячий, лихорадочный поток мыслей в голове. Получалось плохо. Он думал о Гжегоже и представлял, как его больная жена будет переживать и ждать домой мужа, не зная, что вернётся он только через годы, если вернётся вообще. Думал о Ромео. Наверняка это именно он — тот «опытный человек», о котором говорила Ханна и который предупреждал её об опасности, советовал всё отменить. Ромео не попадётся, он всё поймёт и сбежит в свои штаты, будет жить там долго-долго и счастливо, вспоминая его, а может и не думая о нём совсем. Да, Ромео ничего не угрожает. Химик уже примирился с мыслью о том, что Ромео значит для него так много. Гораздо больше, чем должен значить. Стук в дверь прервал пытку ожиданием, и в кабинет вошёл мужчина из местной разведки, имени которого Химик не запомнил — Лесь, Леон? — Операция прошла не совсем так, как должна была, — сказал то ли Лесь, то ли Леон. — Что не так? Вы взяли диссидентов? — хрипло спросил Химик. — Пришёл только один человек — женщина. Её арестовали. Химик нахмурился, злясь на себя и на болезнь за то, что не смог проконтролировать всё самостоятельно. — Везите её в штаб, я проведу допрос, — сказал он, спешно надевая пальто. — Вы болеете, может, мы… — Я проведу допрос. — отрезал Химик, и Лесь-Леон захлопнул рот. *** «Эмоции недопустимы, когда дело касается государственной безопасности. Если ваш друг, брат, сват, ваша жена, мать, дочь — оказываются предателями родины… В вашей голове не должно возникнуть и мысли о том, чтобы утаить их предательство, не должно промелькнуть и капли сомнений в том, что они обязаны ответить за свой поступок. Как бы ни был симпатичен вам человек, родина — вот что должно быть для вас на первом месте…» Слова, которые он услышал в свой первый день работы на КГБ, крутились в голове заевшей пластинкой, пока Химик шёл в допросную. Он лишь мельком увидел её испуганное и растерянное лицо, когда её выводили из машины. Но в том, что это она — сомнений не было. Химику казалось, что это не он будет проводить допрос, а его самого сейчас начнут препарировать, давить и вытаскивать наружу всё, что есть у него внутри. Но здесь у него роль палача, а не жертвы. Роль гораздо хуже и гаже. Дверь допросной закрылась за ним, отрезая весь остальной мир, создавая иллюзию, что остался только он и она, хотя Химик знал, что за зеркалом целая дюжина глаз и ушей следят за всем, что происходит и произойдёт в этой комнате. Божена подняла взгляд и её глаза расширились от шока, а рот открылся, но из него не вылетело ни звука. Химик положил папку на стол перед собой и сел напротив Божены, лицо которой побледнело до оттенка снега, пролетающего за скованным решёткой окном. — Я знаю твоё имя, но по протоколу ты должна произнести его вслух. — сказал он безэмоциональным, сухим тоном. — Nic ci nie powiem… — едва шевеля губами, прошептала она. — В твоих интересах говорить. Это серьёзно, ты даже не представляешь, насколько большие у тебя проблемы. — голос подвёл Химика и последние слова прозвучали гораздо тише, чем он хотел. — Nie powiem… — Божена замотала головой, вжимаясь в стул и обнимая себя руками. — Двадцать восемь разновидностей пропагандистских листовок! — он открыл папку и хлопнул по ней ладонью, от чего Божена вздрогнула. — Все — от имени «Борющейся Солидарности»! Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь, насколько долго тебе придётся сидеть за такое? Она заплакала, опустив голову вниз. — Божена… — Химик сглотнул, заставляя голос не дрожать. — Почему ты оказалась одна в подвале, где были все остальные? В ответ он услышал лишь тихие всхлипы. — Сколько лет Амелии? Восемь? А Матеушу пятнадцать, кажется. Ты говорила, что он очень прилежно учится и хочет поступить в университет. Божена, если тебя арестуют по такой статье, то Матеуш сможет поступить в лучшем случае в какое-нибудь училище. Ты можешь молчать сейчас, но ты разрушишь его будущее. А твоя маленькая дочь не увидит маму ещё очень-очень долго. Ты покрываешь своих друзей, но согласна ли ты пожертвовать собственными детьми ради них? Если ты скажешь всё, что знаешь — тебя отпустят. Я обещаю. Почему ты оказалась одна в подвале? — Я… — лицо Божены скривилось, она пыталась вытереть слёзы, но те продолжали бежать по щекам и капать на поцарапанный стол. — Он сказал, ч-что им опасно, за ними могут следить, а я… На меня никто не подумает… И я работала когда-то в полиграфии, я знала, что надо делать… — Кто тебе это сказал? — Гжегож… — Фамилия, назови фамилию. — Бженчишчикевич… — её глаза стали совсем пустыми и безжизненными. — Кто ещё в этой организации? — Химик записал имя и фамилию, нажимая на ручку сильнее, чем нужно, вбивая слова в бумагу. — Говори. Я пойму если ты соврёшь или захочешь что-то утаить — мы достаточно провели времени вместе. — Как ты можешь, мы же все так хорошо к тебе… — Божена. — он сжал руку в кулак, впиваясь ногтями в кожу, боясь, что если она скажет ещё хоть что-то подобное — то он не выдержит, просто не сможет. — Имена и фамилии. Помни, что от этого зависит будущее твоих детей. — Ханна Бжезинская… Она… Она главная среди университетских. Милена Стилинская… Яков Гульвич… Микалина Новак… Збежек Вуйчич… Константин Вульфер… Он… Гжегож намекал, что он на самом деле не писатель. Он, кажется, помогал им… Помогал с поставками оборудования. На секунду маска треснула и Химик застыл. Но потом записал поддельное имя Ромео. Божена действительно рассказала всё, что знала. Под конец она уже мало напоминала живого человека — только оболочку. Химик поставил точку и протянул ей лист, чтобы она его подписала. Божена сделала это механически, вряд ли что-то видя перед собой. Когда он уже стоял у двери, чтобы уйти, чтобы этот кошмар наконец-то закончился, она сказала ему в спину: — Bóg cię ukarze… Бог накажет тебя за всё, что ты сделал. Химик обернулся и произнёс ехидным тоном: — Он уже меня наказал. Его сломленную улыбку при этих словах не видели коллеги за стеклом, только Божена. *** — Арестуйте всех, кого она назвала. Отпустите её через несколько часов, чтобы она не успела никого предупредить. — Отпустить? — Она просто пешка, к тому же мы заключили сделку — она рассказала всё, что знала. Увольнение из университета будет достаточным наказанием для неё. Думаю, сегодня вы справитесь без меня. — Вы плохо выглядите, давайте, наши подвезут вас до дома — транспорт ещё не ходит… — Не стоит. *** Он бежал по ещё темным улицам в расстёгнутом пальто. Лёгкие горели, кашель душил, и ему казалось, что вот-вот он просто свалится в снег, а тот укроет его мягким одеялом сверху и больше не будет жарко, больше не будет больно. Но Химик бежал, надеясь, что успеет до того, как разведка вычислит адрес квартиры. Он забарабанил в знакомую дверь, опираясь о стену, чтобы не упасть. Едва уловимое движение в глазке — и дверь распахнулась. Ромео явно спал — его волосы были взъерошены, но, несмотря на это, в его серьёзном и собранном взгляде не было ни капли сна. Он затянул Химика в квартиру и захлопнул за ним дверь. Тот вдохнул воздух, но не смог ничего сказать, заходясь в кашле, и упал бы, если Ромео не подхватил бы его под локоть. — Какого чёрта, Кеша? Что?.. — Тебе нужно убираться… Сейчас же… — смаргивая выступившие от изнуряющего кашля слёзы, просипел Химик. — Ты в таком состоянии… — Тебе нужно бежать, идиот! Я… Всех вычислил. Тебя тоже сдали… Уходи… Пожалуйста. Роман посмотрел ему в глаза, придерживая за плечи и сказал мягко: — Позаботься о себе. — Обязательно. — Кеша грустно улыбнулся. — Убирайся. Роман сжал его в объятиях и поцеловал в висок, прошептав: — Спасибо. Кеша вдохнул его запах в последний раз, а затем оттолкнул и вышел из квартиры. Он ещё какое-то время стоял на улице, прячась за поворотом дома, пока не удостоверился, что Роман ушёл до того, как за ним приехали. Успел. Снежинки кружились, оседая на его кудрях, когда он медленно брёл вдоль уже потухших фонарей сквозь зябкое раннее утро. Кеша предал людей, которые были к нему добры и считали его друзьями, выполняя свою работу. Химик предал родину, спасая вражеского шпиона. Он в любом случае получался предателем. Он в любом случае проиграл. Вот только предать родину оказалось намного легче, чем он ожидал. И он не жалел об этом.