Любить его это…

Любить Серёжу это оберегать его. Что бы ни случилось. Всегда оберегать. Обоим замертво пасть, лишь бы его никто и тронуть не посмел. Прятать от толпы журналистов, когда одни руки держат чужие дрожащие, а вторые обнимают со спины, забираясь под одежду, согревая. Держать либо за плечи, либо за талию, давая ощущение опоры. Это не оставлять его одного дольше чем на пару часов, потому что Серёжа — аксиома — дольше не протянет. Спешить домой, зная, что там сначала загребут в объятия, а потом не выпустят из кровати до самого вечера. Не оставлять без касаний, потому он касаниями живёт, всё норовит дотянуться до каждого, потрогать, ощутить. Это успокаивать его во время панических атак, всё так же, в четыре руки, сжимая в объятиях. И считать вместе с ним секунды, пуговицы на рубашке Олега, проезжающие синие машины, отвлекаясь, выравнивать дыхание. Приносить любимых кислых червяков в постель и кормить, ласково ругая его, только-только переставшего дрожать, за то, как смотрит в глаза, слизывая остатки сахара с чужих пальцев, и неуёмное желание. Это забирать его из офиса, когда он снова засиделся допоздна, создавая всё новое, творя, забыв про нормальное питание и сон. Разогревать приготовленный борщ и рассказывать как прошёл день, ловя добрые ухмылки и смешки. Заставлять его есть ещё одну порцию, потому что «худой ж, Олеж, до невозможности, рёбра торчат, а ну держи его, щас ещё подложу». Это ложиться втроём в постель, но так, чтобы он посередине, чтобы засыпал быстрее, разомлевший от сытости и тепла. Смотреть на него спящего, хрупкого и переглядываться, пока он улыбается чему-то во сне, и отзеркаливать эту улыбку. Смотреть и чувствовать, как он жмётся, боясь потерять это драгоценное тепло и людей. Это позволять ему всё. Касаться, когда зол, когда устал, когда хочешь побыть один. Успокаиваться от его касаний, позволять пальцам забираться в волосы, наслаждаться лёгкими поцелуями в плечи. Это не иметь ничего против, когда нагло улыбающиеся губы поползут с плечей ниже, а дыхание будет согревать лопатки. Ловить стоны, сцеловывая их поочерёдно, чтобы потом кусать друг друга, слыша как он довольно хихикает, понимая, до чего довёл. Это бесконечно им восхищаться, каждый раз замирая, когда ладонь треплет рыжие волосы, от которых словно блики по стенам кухни пляшут. И останавливаться в дверях, чтобы полюбоваться ещё секунду. Это наслаждаться каждой минутой с ним, любить ещё сильнее, видя счастливую улыбку, причина которой — ты сам. Это слушать истории из детдома и умиляться с наигранного возмущения, когда Олег перебивает, рассказывая по-другому. Видеть его обиженного, вздыхать и позволять рассказывать по-своему, по-разумовски. Это ездить с ним в детдом каждое второе воскресенье, навещать ребят, которые за многочисленные встречи успели привязаться, дарить им кучу подарков и вручную помогать чинить ему компьютер заведующей (вместе с умным юнцом, который приглянулся ещё в прошлую встречу — Лёшей). Принимать благодарности от той же заведующей за «то что взяли на себя обеспечение детдомом, Сергей, спасибо вам большое!» и, смотреть как сдерживающий слёзы Разумовский, приобнимет бывшую воспитательницу, отвечая, что ничего такого он и не сделал. Это тихонечко, уже по приезде домой, прошептать на ухо, что, возможно, взять ребёнка неплохая идея и смотреть в глаза, в которых счастье загорается синими искорками. Это всё с тем же Олегом готовить подарок на день рождения Игорю, который не праздновал его лет с пятнадцати. Ждать вместе с ним Игоря с работы, который принесёт червячков и новый сорт чая, чтобы завалить его в постель и долго-долго не отпускать оттуда, кутаясь в одно гигантское одеяло и смотреть, «Сумерки» в тридцатый раз, только потому что Серёже нравится Джаспер. Это носить подаренные им на день рождения дурацкие яркие тапочки. Недовольно бурчать что-то под нос, рассматривая нечто страхолюдское надетое на ступни, а потом выбирать вместе с ним розовый халат Олегу (в качестве мести за тапочки разумеется, а не потому что Волкову неожиданно идёт королевский розовый). И смотреть на матерящегося Олега, ходящего в этом халате нараспашку и жарящего по утрам блинчики и который, кажется, обожает так делать не меньше Грома с Разумовским. Ходить в халате нараспашку, разумеется, а жарить он больше всего любит картошку. Это ездить с ним по магазинам, скупая всё: от красных, нежно любимых Олегом яблок, до кожаной куртки, на которую Игорь посмотрел дольше пяти секунд. И ворчать на него за такое расточительство денег, даже если всё равно давным давно привык к такому. Это сидеть втроём до утра на балконе, расслабляясь друг у друга в объятиях и почти засыпая. Ругаться из-за нарушенного режима сна, а потом мириться, не в силах долго злиться. Это быть готовым убить всех соседей, что мешают спать, ради него. Потому что шумоизоляция у них нормальная, из-за соседей, которые начали делать ремонт две недели назад, только в спальне, но изматывающий себя на работе Серёжа мог заснуть даже сидя на кухне, попивая ромашковый чай, или на балконе, наблюдая за людьми. Это доносить его до их кровати полуспящего и ложиться рядом, смотря в хитрющие прищуренные синие глаза, и понимать: опять обманул, не спал, гадёныш, на руках чтоб потаскали хотел. Но Игорю с Олегом только в радость. Ну а что, они накаченные, крепкие, а Разумовский, лёгкий как пёрышко, даром, что долговязый. Это сначала в шутку, а потом каждый раз перед сном и в свободное время, заплетать ему косички, пропуская огонь сквозь пальцы, наслаждаясь шелковистостью прядей и доверчивостью. Слушать его бурчание о запутавшихся волосах наутро и давать друг другу пять втихую, чтобы он не услышал. Прекрасно зная, что всё он и слышал, и видел, и совсем не против. Это позволять ему подкатывать совершенно дебильным образом, а потом смотреть на довольную хитрую улыбку и закатывать глаза. Потому что ну что ещё можно ответить на «я детдомовский, не хочешь стать моим папочкой?» или «я конечно не школьный автобус, но ты можешь наполнить меня детишками»? Это видеть его полностью расслабленным, втайне восхищаться характером, умом, пережитым. Знать, каким видят его другие, и упиваться от того, что только с двумя он настоящий. Любить его это летать, отдаваться целиком, позволять упиваться собой, охранять. Любить его это сгорать, в чувствах сгорать, от него сгорать и каждый раз восставать из собственного пепла будто грёбанный Феникс. Любить его это чувствовать себя живым.