Декаданс

И я буду в синем,

А ты будешь в красном.

Я прыгну с трамплина

На зависть скуластой тебе.

Ты в море,

я в небо...

Её родной город встретил её настоящей весной, во всей своей красе. Здесь уже вовсю деревья и кусты покрывались первыми проблесками зелени; а солнце, не скрытое тучами, нещадно припекало землю, согревая ее. Маша поморщилась. Да, когда-то она от этого солнца и сбежала. У неё слишком чувствительные глаза, а солнце не давало ей наслаждаться жизнью без постоянного дискомфорта. Интересно, была ли ее причина тогда теперешней отговоркой? Стащив свой тяжелый чемодан на перрон, девушка расстегнула чёрное пальто, обнажая надетый под ним жёлтый свитер с горлом, и на мгновение остановилась. Она просто стояла, закрыв глаза. Здесь было меньше шума, меньше суеты. Здесь то призрачное спокойствие, которое она искала в Питербурге, приобретало настоящие очертания, становилось более реальным. Открыв глаза, Мария улыбнулась. Да, здесь ей было хорошо, но оставаться здесь жить она не могла. В ее сердце был лишь Васильевский остров, укутанный саваном туч. Поэтому Кирсанова взяла свой чемодан за ручку, тряхнула короткими волосами и пошла вперед, надеясь, что не успела забыть дорогу к собственному дому. Дома было тихо и спокойно. Девушка достала дубликат ключей из отдельного щитка возле квартиры, отперла дверь и вошла внутрь. Она не стала говорить родителям о своем приезде, хотела устроить им сюрприз, чтобы увидеть, как они обрадуются. Теперь же в доме никого не было. Оклееные обоями стены встретили ее приветливой тишиной. Посреди этого царства тишины был лишь один живой обитатель - Пуся. Черная кошка, выйдя из-за косяка гостиной, внимательно посмотрела на свою ветреную хозяйку. В ее зеленых глазах промелькнуло узнавание и упрек, и кошка, прогнувшись в спине, потянулась, впивая свои ноготки в ковер. - Ну привет. - усмехнувшись, прошептала Мария. Скинула пальто, повесив его на вешалку, и присела на корточки, подзывая кошку поближе. Пуся, внимательно дернув ушками на ее слова, лениво позевывая, пошла к Кирсановой. Однако, преодолев половину коридора, черная тень замерла. Ее зрачки сузились до состояния полоски; выгнувшись, она зашипела и опрометью кинулась обратно в комнату. Мария удивленно дернула бровью на эту выходку. Она поднялась с корточек и проследовала за Пусей. Кошка лежала на верху двери, чуть надменно и напуганно смотря на девушку. На ее приближение гордое животное зашипело. - Интересно, однако... - пробормотала Кирсанова. Кинув последний взгляд на Пусю, она развернулась и вышла, чтобы больше не провоцировать эту черную обломщицу прекрасных моментов. Ближе к вечеру пришли и родители. Они были у сестры Маши целый день, а потому не ожидали, что кто-то будет хозяйничать по квартире в их отсутствие, устраивая им сюрприз в виде приготовленного семейного ужина. Мария же по-доброму усмехалась, глядя на то, как ее мама приятно ошарашена внезапным присутствием, а отец тискает свою дочь, радуясь ее приезду. В общем, этой ночью ей спать не дали. Мать, которая обычно придерживалась чуть ли не железных принципов насчет режима сна, продержала дочь на кухне до трех часов ночи, расспрашивая чуть ли ни о всем на свете. С ее позволения Кирсанова тянула красное полусладкое, а родительница пила чай. Отца с ними не было - он отказался, сказав, что в бабских посиделках не участвует, а, если ему что-то и будет нужно, то он сам спросит об этом у дочери. Несколько дней прошли в относительном спокойствии и безмятежности. Заскок у Пуси прошел и теперь кошка, как и обычно, грызла руки и носилась по квартире, словно бешенная. Жаль, только... Пальто хозяйки она в клочья порвала. Поездка на дачу, посиделки с племяшкой... Все было хорошо. Пока не настал день Х. Маша сидела на одной из лавочек в сквере литераторов. Этот сквер даже сквером назвать было нельзя, потому что он напоминал какую-то насмешку градостроя. Интересно, кто же это все "великолепие" проектировал так, что теперь здесь вряд ли поместиться даже человек сорок?.. Мария молча смотрела вперед, чувствуя, как ветерок ерошит короткие волосы, ласково обдувая тонкую, но гордую шейку, кожа которой периодически чесалась от пота, что появлялся на весеннем пекле. Противное ощущение. На солнце сидеть было жарко, в тенечке - едва прохладнее, но все равно девушку неумолимо клонило в сон независимо от окружающей обстановки. Веки слипались, словно хотели нарочно, специально сорвать все планы своей хозяйке. Мария зевнула и, тряхнув головой, поднялась со скамеечки. Дремота еще немного потопталась рядом, а потом ушла на периферию сознания, обратившись там в полноценное желание сна. Но сон сейчас был лишним. Даже любая слабина могла быть лишним пунктом в ее плане. Поэтому пришлось, взяв сумочку, отправиться на набережную. До встречи с Арсением оставалось еще полчаса, что не могло не радовать. Это означало, что она достаточно успеет сделать. Кирсанова вышла на Набережную улицу. Здесь было тихо, никого не было. Ветер за счет Уводи стал более прохладным, но это было закономерным. Также, закономерным было и то явление, что этот ветерок нес с зацвевшей реки крайне отвратительный запах. От него тянуло на тошноту. Этот запах был настолько тяжелым, что создавалось ощущение, будто это не твое тело впитывает запах, а запах поглощает тебя без остатка. Как ночной монстр из шкафа. Девушка закашлялась и наморщила носик, кривясь от подобных миазмов. Ее чуткое обоняние откровенно не понимало, почему же хозяйка так издевается над своими рецепторами? За что так их не любит? Поэтому Маша решила благоразумно уйти в тень. В смысле, двинуться вперед, держась подальше от Уводи, пока запах болотной тины не впитался в ее волосы. Карим глазам, сфокусировавшимся во время сбежавшего за тучи солнца, открылась какая-то странная конструкция, сооруженная из чего-то белого и продолговатого, похожего на кости. По мере ее приближения становилось все яснее: белые стебли, что изначально казались костями, теперь стали металлическим каркасом, окрашенным белой краской, и образующим огромное сердце. - Господи, неужели кому-то это нравится?.. - задумчиво спросила Кирсанова у самой себя, склонив голову к плечу, будто собака, и смотря на ужасное белое сердце высотой в два метра: - Это же отвратительно... Просто по́шло. Даже никакого анатомического сходства с настоящим органом... Задница какая-то... Ее губы изогнулись в гримасе брезгливости. Мария уже была готова двинуться дальше и, поверьте, сделала бы это, если бы не окрик со спины, что заставил ее остановиться. - Маша! "Начинается..." - со вздохом подумала брюнетка и, выдохнув, обернулась, чтобы посмотреть в глаза назревающей проблеме с фальшивой улыбкой: - Привет. А в Питере в это время Владимир Владимирович Маяковский шел по Васильевскому острову, подняв воротник пальто и не давая никому себя узнать. Шел торжественно, даже помпезно, словно под праздничный тяжелый марш. Его шаги, как и всегда, покорные привычно-быстрому темпу ходьбы, казалось, что еще немного и пробьют асфальт. Черное пальто с развевающимися полами мелькало в разношерстной толпе, шляпа на его голове не давала упасть серому небу под ноги и разлиться густой лужей. Наконец мужчина пришел туда, куда и направлялся - в никуда. Остановился, смотря на серую водную гладь перед собой, а после присел на парапет. Его пальцы взяли в руки один из камешков, проверили на плоскость, а после запустили в серость, заставляя сотворить несколько блинчиков до момента окончательного падения. Зачем он сюда пришел? Он, разумеется, любил Васильевский остров, но эта любовь, как и многое, осталась в его прошлой жизни. Где-то там, за гранью смерти. Теперь имел ли он право заставлять собственную память биться в клетке из контроля? Не легче ли было сбежать из России к чертовой матери?! Поэт осознавал: с ним что-то происходит. Он не знал, пойдет ли это ему на пользу или выйдет очередная ошибка, как с этой чертовкой Лилей, но сейчас... Почему бы даже так не попробовать, а? Маша, Маша, Мария... Что же в ней такого цепляющего? Солнца за стеклами очков или же напускная строгость? Пофигизм от антидепрессантов или страстное мрачное воображение?.. Что из всего этого могло заинтересовать Володю? И будет ли он потом также ее ненавидеть, как Лилю? Маяковский задумчиво почесал мощную челюсть и чуть кривовато усмехнулся. Девушки, женщины, дамы... Да, он не был таким кутилой и бабником, как его друг Сережа, но все же к дамам был неравнодушен. Именно, ты не ослышался, мой дорогой наблюдатель за чужой жизнью, - многое из жизни Владимира Владимировича было представлено немного не так, как было на самом деле. Да, Есенин был его другом. Одним из тех, с кем можно было пройти по жизни, зная, что если ты отправишь ему ночью "молнию", он отправит такую же тебе в ответ. Вова и Сергей решили запутать публику, да и имиджу поэта такая слава была ни к чему. Как же? Прожженный гражданин Советского союза, готовый чуть ли не рвать всех за свои социалистические идеалы - и вдруг дружба с тем, кто воспевает былую Россию? Вот и пришлось устроить весь этот фарс с ненавистью и соперничеством. - Жаль, Серега, что ты умер по-настоящему. - вдруг шепотом произнес поэт и вода, будто подвластная его словам, всколыхнулась, вызвав улыбку. " - Вова, неужели ты всегда будешь меня оплакивать? - Маяковский почти что услышал едва-едва раздраженный голос Есенина. - Хватит и твоего стихотворения, что ты умудрился мне накатать. Да, так меня еще никогда не позорили." Был ли то голос или свист ветра?.. Впрочем, и неважно - Маяковский засмеялся, сжав очередной камешек в своей широкой ладони. Да, все это было когда-то, там, за границей горизонта. Его кадык дернулся, сглатывая вязкую слюну, которой вдруг наполнился рот. С той встречи на квартире прошла уже неделя. Его глаза потемнели, под ними залегли болезненные тени. Есть хотелось ужасно и даже обычная пища уже не подходила, держаться становилось все сложнее. Мужчина языком потрогал начавший выступать из десны клык и втолкнул его обратно. Ладно, организм прав. Пора искать пропитание, иначе ему очень не поздоровится. Он огляделся, замечая на лавочке одинокую девушку, и ухмыльнулся, понимая, что она вполне подойдет. Была ли ирония в том, что эта девушка подозрительно походила на Машу или все было закономерностью?..

Так ненавидеть, на самом-то деле, нельзя.

Ты зыришь с укором,

а я

Обесцвечу глаза,

обезличу тебя.

Кирсанова посмотрела на Арсения и засунула руки в карманы своей ветровки. Она не обняла его при встрече, даже не поцеловала в щеку хотя бы - лишь стояла и смотрела на парня. Взгляд был цепким, критикующим... Так обычно смотрит ювелир-оценщик, раздумывая, что же перед ним - бриллиант или стеклышко? - Я соскучился. - Арс подошел к ней и привлек девушку к себе, заставляя из-за разницы в росте уткнуться ту носом в его плечо. Хорошо, что он не услышал скрипа зубов. - Я знаю. - честно ответила Мария, отстранившись через некоторое время, которое не проводила, а выжидала. Посмотрела на парня с легкой усмешкой, хмыкнула, а потом кивнула: - Пойдем. Как же ему сказать самое важное? Как он на это отреагирует? Станет кричать или...? Порой, Мария не вполне знала, чего же можно ожидать от ее парня. Да, он привык так жить, но ее такой уклад не устраивал. Ей не хотелось быть промежуточной станцией в чьей-либо жизни. А, если, даже так и должно было случиться, то она устроит вторую ветку еще до официальной развилки. Ведя за собой парня, Кирсанова понимала все сильнее - она по нему даже не скучала за все это время, хотя, раньше и дня не могла протянуть вдали от Арсения. А это был самый первый признак того, что что-то дало трещину. В любом случае, влачить прежнее существование уже не хотелось. Маша шла прямо к долбанному сердцу. Порой, через ее маску невозмутимости и пофигизма пробивалась мрачная ухмылка. Да, в ее плане это была своя злая ирония и насмешка. Изощренная пытка двоякими образами. - Маша, а что происходит? - подал голос Арсений, ловя ее холодную ладонь в свою горячую руку. Кирсанова поглядела на него с усмешкой, почти не чувствуя ничего от прикосновения к конечности. - Ничего, Арсюш. - прошептала она, вдруг останавливаясь и обнимая юношу. Приподнявшись на цыпочках, едва ли не вися на нем, Мария прошептала на ухо: - Ничего особенного. Просто нам нужно расстаться. Вот и все. И - вот оно! Вот то самое мгновение, когда меняется все! Только что расслабленный молодой человек напрягся в ее руках, словно натянутый стальной канат. - Маш, шутки тебе даются плохо, просто признай это. - пробормотал он, чуть глухо сглотнув, пытаясь все свести в шутку, хотя, уже прекрасно понял. Мария таким не шутит, это не входит в ее привычку. Семья для нее важна, как и близкие ей люди, поэтому... - А я и не шутила. - она пожала плечами, смотря на набережную за его спиной. - Извини. Но с меня действительно хватит. - Почему? - тревожный скрип зубов. Продолжая стоять в обнимку, они обсуждали свой разрыв. Это было настолько же логично, насколько и абсурдно. Что-то было в этом стоянии, в этом последнем касании, последнем дыхании... - Мы слишком разные. Их голоса были поразительно спокойны - ни капли ярости, крика или разрывающей на куски ненависти. Это было странно, ведь Арс вполне достаточно вспыльчив, ему сдерживаться... Это нечто из разряда подвига! Но так ли долго им получится держать заданную планку? - Маш, но так нельзя. - попробовал сделать шаг навстречу юноша, в попытке собрать хоть что-либо. - Если что-то не так, то ты скажи. Если во мне, то я.. Я... Я изменюсь, честное комсомольское, Маш... Как оказалось, Арсений шагал навстречу стене. - Не люблю я тебя! - внезапно закричав, впервые дав волю эмоциям, Кирсанова вырвалась из хватки его рук и сумела толкнуть ладонями в грудь, заставив пошатнуться. - Слышишь?! Не люблю!!! Достало!!! Арсений попробовал схватить ее тонкое запястье, но девушка выкрутила руку, не давая себя поймать в ловушку. В его глазах стояли слезы, но он их молча глотал, не давая вырваться наружу. Развернувшись и шумно выдохнув, не в силах за этим наблюдать, Мария сжала кулаки и двинулась прочь по аллее, уходя окончательно. Арсений запустил руки в волосы, сжав ладони в кулаки. Он знал, что у его девушки своеобразный характер и, если она что-либо решила, то это не вытравить из ее головы. Юноша мог лишь гадать на кофейной гуще о причинах разрыва и смотреть ей вслед, чувствуя, как рвется в груди какая-то ниточка.

И я буду целым,

А ты половиной.

Поверь не хотела

По подлому в спину.