Декаданс

Молчаливая битва взглядов никоим образом не плодоносила. В смысле, результатов не было. Мария выжидающе смотрела на Володю, он - точно также в ответ на нее, словно гляделся в зеркало. Они вдвоем ждали, кто же из них первым пересечёт начерченную стартовую полосу, чтобы дать отмашку на начало разговора. Однако, никто не спешил. Никто не желал сдаваться первым, а, особенно, Кирсанова. Упертая личность. Она смотрела на него испепеляющим взглядом, словно могла что-либо изменить. "Наивная. Глупой я тебя не рискну назвать, но вот наивной - запросто. - подумал про себя футурист, мысленно усмехнувшись. Он не отводил взгляда от ее глаз. Смотрел прямо в них, надеясь, что она сможет понять о чем он думает. - Ты серьезно думаешь, что я первым сдамся?.." У Марии же мысли были в немного ином ключе. Она глядела в ответ и ее разум боролся с желанием сердца начать зубами кусать, терзать свою нижнюю губу, в попытке справиться с нервами. "Молчи. Только молчи. Пусть он первым сдастся. Ни за что!" Но молчание затягивалось. Стрелки на часах дошли до отметки в половину третьего часа и там внезапно замерли, как останавливается воришка, когда начинает вопить сигнализация. Минутная стрелка в истеричном порыве активности дернулась вперед, но не смогла сойти с места, а потому осталась в скорбном молчании на цифре "пять". На улице ветка, подвластная штормовому и порывистому весеннему ветру, ударилась в стеклопакет со всей силой, оставив на стекле внушительную косую трещину, через которую ощутимо засвистело. - У меня дома бутылка вина разлетелась сама по себе. - вдруг произнесла девушка, вспомнив звон битого стекла и алые капли на своем лице и постели. Именно этот факт ее внезапно сейчас забеспокоил, ведь, вспомнив об этом единожды, теперь Маша не могла этого забыть и не находила ему объяснения. Внезапное скучающее выражение на лице Маяковского после ее задумчивых слов сменилось нейкой гримасой досады и... Подозрения? - Погоди. - вдруг произнес он, нахмурившись и подавшись вперед, ближе. - Ты вдруг решил поговорить? Голосок прорезался? - едко поддела Маша. За насмешкой в ее голосе скрывалось густое недовольство. Если не обида. Эх, женщины. - Я не об этом, ехидна. Я хочу спросить, когда это произошло. Сама не зная почему, но Маша покорно назвала точную дату и... Владимира словно подменили. Он вскочил, заметался по кухне, как зверь, которого заперли в клетке, лишив свободы. Маша же наблюдала, выгнув бровь и затаив дыхание. Она боялась произнести хоть слово, сделать хоть малейшее движение, будто это могло разъярить зверя еще сильнее и перевести все внимание на ее скромную персону. Но Кирсанова все равно пропустила момент, когда он подлетел к ней. - Что я чувствую?! - зарычал со всей яростью мужчина ей прямо в лицо. Его сильная рука схватила девичью ладонь и, с силой сжав в кулаке до хруста тонких косточек, положила к себе на грудь. Под рукой... Билось сердце. Живое. Трепетное. Настоящее. В это даже не верилось. - Да откуда я могу знать, что ты, блять, чувствуешь?! - заорала Кирсанова, вскочив со стула, на который присела, когда их любезный разговор прервался. Кружка рухнула со стола, разбившись в дребезги и расплескала кофе на плитку. - Знаешь! - в ответ заорал Володя. Вена на его лбу истерично билась от накатывающей ярости. Теперь было видно его истинное лицо страстного, несмотря ни на что, все еще живого существа. - Не знаю и знать не хочу! И убери от меня свои руки! Сейчас попереломаю к ебанной матери! - Маша вырвалась из хватки, но ударилась спиной о стенку. Ощущение того, что отступать больше некуда и что Владимир окончательно поехал кукухой заставляло... Паниковать заставляло, мать твою! - Я. - начал говорить футурист, осторожно двигаясь вперед, к девушке. - Хочу... - Остановись. Меня не интересуют твои фетишистские замашки. - тихо произнесла Мария, не отрывая взгляда, следя за каждым движением мужчины, который сейчас откровенно напоминал зверя. - Знать... - И футуристические тоже... Володя! - Как ты, черт побери, это сделала? - Да что я сделала?! - Когда у тебя в комнате разбилась бутылка, у меня разлетелось в гостиной зеркало! А еще почему-то раздался в ушах твой крик. Как ты это сделала? Маяковский стоял рядом, нависал над хрупкой фигурой студентки второго курса, опираясь одной рукой в стену. - Прекрати давить на меня своей массой. - просипела Маша, но не сделала и шага в сторону, чтобы уйти из этого импровизированного шалаша. - Я не знаю, честно. Не понимаю, почему это произошло, почему ты об этом спрашиваешь, да и вообще откровенно охуеваю с того, что ты приписал это мне! Кулак грозно впечатался в стенку рядом с ее ухом. Маша даже глаз не закрыла. Они были широко открыты, в них стояли слезы, которые вдруг там появились. Кирсанова смотрела на Владимира, не отрывая взгляда и отчаянно сдерживаясь, чтобы не расплакаться от несправедливости мира. Приходилось постоянно напоминать себе, что она сильная, но сейчас это казалось откровенной ложью. На ее плечо упали куски штукатурки, а на руке поэта сбитые костяшки чуть покровили, но тут же зажили. В квартире не осталась и следа ярости. Разумеется, кроме дырки в стене и разбитой чашки. - Я два раза повторять не буду. - проникновенно, но жестко прошептал Володя ей на ушко. В голосе сквозил металл. - Начнешь истерить - убью. Было ясно - это не шутка. Он действительно может убить. Убрать, как ненужную фигурку с игрового поля, чтобы не мешалась. И, разумеется, никто не узнает. Все спишут на самоубийство. "- У нее все было в порядке, ума не приложу, как она могла так поступить." "- У нее была депрессия. Не удивительно, что она сделала с собой подобное..." Чужие голоса пролетали в ее голове. Едкие слова кололи горло, рвались наружу... Но пришлось проглотить их, чтобы заново поцарапать трахею и пищевод, и желудок. Кирсанова закрыла глаза и положила руку на обнаженную грудную клетку, понимая, что сейчас и здесь водит он. А она - банальный лузер. Она сдалась. Черт, как же это унизительно! Он явный мастер втаптывания в грязь. - Ты... Ты чувствуешь... Сначала Маша думала, что ей придется врать и тогда она явно увидит всем известный свет в конце тоннеля. Но вот в ладонь ударила горячая струя чужих эмоций. Кирсанова не знала, как это объяснить, словно она в один миг оказалась там, внутри, и теперь смотрела на мир его глазами. - Недоумение. - цепляясь за разные ниточки, отбирая одну у второй, она стала их называть, не имея даже не малейшего понятия, что это и как возможно. Она это чувствовала и этого уже вполне хватало. - Ненависть. Страх. Злость. И... - девушка запнулась, уверенная в том, что она практически ошиблась. - Симпатия?! - Хватит на этом. - Маяковский отдернул ее руку от своей обнаженной кожи, заставляя Марию распахнуть глаза от такого резкого разрыва контакта. - Ты эмпат. - Я в курсе, гений. Это всегда у меня было. - прошипела эта язва сквозь зубы, не смея простить свое уязвленное самолюбие. Ничего, она ещё найдет способ отомстить. Это Маша точно может гарантировать. - В таком ключе? - "таком" он выделил интонацией, явно намекая на последствия. - Мм... - чуть призадумалась Мария, продолжая не терять бдительности: - В таком - нет. А причем здесь зеркало и бутылка? - А при том, Мэри, что ты настолько сильно возмутилась, что выброс силы устроил... Локальное разрушение. - вздохнул Владимир. - Но это было дома! А ты был здесь! Не вижу никакой логики! - скептически настроенная к окружающему миру натура не позволяла девушке принять все так, как есть. Заставляла сомневаться, искать ответы... Хотя, может, это и правильно? - Или не хочешь видеть? Ты думала обо мне. Сила была направлена на меня, вот она и долетела до адресата. Значительно ослабевшая, но все еще способная причинить вред. Ты очень сильный эмпат, способный влиять на других. Маяковский опустил голову. Темные пряди волос висели прямо возле лица Маши и приходилось сдерживать желание дотронуться. Черт, слишком много эмоций, слишком много желаний... Что же происходит с ней? Нет, не так. Почему она? Кирсанова с самого детства была обычным ребенком, здесь даже уцепиться не за что, кроме как за золотую медаль, которую теперь следовало наглаживать тряпочкой. Блять. Сомнительная перспектива потратить два года размеренной жизни, чтобы сейчас стоять на чужой кухне в начале третьего ночи с тем, кто давно должен быть мертв. Когда же все умудрилось пойти под откос?.. - Я была права? - спросила Маша, глядя на водопад каштановых прядей. - Ты не человек? - Произнеси это уже адекватно. - с усмешкой вскинув голову, Володя вгляделся в ее глаза. - Да, я вампир, верно. Если думаешь, что ты сошла с ума, то я прямо сейчас отправлю тебя на такси в ближайшую психбольницу. - Я поняла, на что ты намекаешь. - вздохнула девушка и, закрыв глаза, откинула голову назад, упираясь затылком в стену. - Чувствую себя героиней какого-то чертового фэнтези... - Да брось. - Володя пожал плечами и криво усмехнулся. Усмешка была чуть усталой. - Не все так уж и плохо. По закону жанра тебе полагаются суперспособности и крутой спутник, а еще смертельные опасности. - Поверю на слово, хотя перспективка-то сомнительная. - Маша единым движением зачесала челку назад и взглянула на на мужчину. - Как же так вышло? - Ты подразумеваешь, как я стал таким? - правильно понял ее слова футурист. Он смёл осколки кружки в совок, выкинул и взял тряпку, чтобы вытереть кофейную лужу. Как бы Марии не хотелось ему помочь, она все же решила не вмешиваться, ведь это он хозяин квартиры. Пускай хозяйничает. - Тогда, когда решился на самоубийство, но история об этом началась намного раньше. - произнес Маяковский. Поэт прошел из кухни в комнату, где вольготно устроился на постели, снова закинув руки за голову. Мария же присела в кресло. - У меня много времени. - она пожала плечами. - Ты не любишь страшилки. - чуть флегматично отозвался он, едва заметно надув губы в гримасе. - Сделаю исключение. - твердо ответила Кирсанова. Она закинула ногу на ногу, а руки сцепила в замок, мол, я вся во внимании, начинай. Володя посмотрел на нее. Образ девушки, сидящей во мраке комнаты его абсолютно не пугал, ведь поэт имел прекрасное зрение. Образ его завораживал. Хотелось подойти и провести по мягким коротким волосам, коснуться открытой шеи, что была горделиво выпрямлена... - Брызги за кормой сверкали так ярко, С миром упокоится на дне яхта. - напел он пару строк из "Сплина". Одно движение и он уже сидит на постели, внимательно смотря на девушку. Свет луны серебрит волосы и открытые плечи, ноги в черных брюках широко расставлены. Маша хотела было пошутить на тему той части тела, которая мешает танцорам, но не смогла вымолвить и слова. Может, к лучшему? С ее-то талантом портить подходящие моменты. - Знаешь, однажды Марк Твен сказал, что на смертном одре мы будем жалеть только о двух вещах... - Что мало любили и мало путешествовали. - закончила за него Мария и кивнула. - Я слышала это высказывание. - Что же ты хочешь узнать, если ты и так знаешь всю мою биографию? - с усмешкой чуть сокрушенной, спросил Володя. - Я ее знаю по учебникам и интернету. Теперь хочу узнать от тебя. Он посмотрел на Кирсанову. Долгий, пронзительный взгляд и долгожданный кивок. Поэт согласен еще раз выкопать из могил старые кости, чтобы вновь увидеть аккуратное пулевое отверстие в своей груди. - Я не жалел. В моей жизни было достаточно путешествий и любви. Жаль, что односторонней, разумеется. - Не скажу, что ты это заслужил, Володя. - улыбнулась горькой улыбкой девушка. - Но так и есть. Ты стольких бросал сам, стольким кружил головы, что неудивительно, что однажды это к тебе вернулось. - Это сейчас хорошо видно. Когда ты свободен и не привязан, как цепной пес. А я и был этим псом. Я называл июль 1915 года своим счастливым моментом жизни. Теперь же я готов его до остервенения проклинать. Да и в принципе вся моя жизнь не имела смысла. - Так было и будет всегда. Большинство жизней не имеет никакого значения. Но плевать. Продолжай. - Тогда слушай, Мэри. - кивнул футурист, и для Кирсановой мир перестал существовать, убаюканный его глубоким голосом. ... Он помнил ее улыбку. Он всегда будет ее помнить именно такой, какой увидел впервые. Она много смеялась и много флиртовала с ним. Ее не останавливало присутствие мужа и собственной сестры. Впрочем, Володю это тоже не остановило. Пока Эльза, потерявшая дар речи от подобного поступка, побледневшая, стояла в углу комнаты, Маяковский читал стихи. Читал, а потом просил разрешения для посвящения. Он почувствовал радость, когда Лиля ответила согласием. Что такого он мог в ней найти? В ней нет ничего отличительного, бывали женщины и красивее ее. Но Лиля обладала странной внутренней силой и красотой, что притягивала, как обычно мотылек летит на свет пламени. Жаль, конечно, что мотыльки находят в нем последнее пристанище, когда их крылышки обугливаются... В общем, с появлением этой химеры, его жизнь стала напоминать бардак. В ней и так не было особого порядка, но конкретно эта дамочка сумела разрушить даже то, что еще не было построено. Она то притягивала, то отталкивала. То ласкала, а то кусала, и этому не было конца. Когда одержимость Маяковского ею спадала, Лиля тут же находила иной способ привязать его обратно. Она ревновала, что к Тане, что к Норе... Но и сделала тоже не мало: выпустила его стихи, сборники; помогала во всех начинаниях; поддерживала, когда никто не верил. И именно она привела в дом того человека, который в корне изменил жизнь Володи. Мария смотрела на него и слушала, не смея даже вдохнуть и выдохнуть, чтобы не нарушить целостность повествования. Он рассказывал такие факты, о которых знать никто не мог, и это заставляло верить. Разбивало последние сомнения. Это действительно он и это действительно было. - Знаешь, наверное, я второй раз в жизни кому-то выговариваюсь. Легче не становится, но со словами мысли обретают другой смысл. - произнес поэт, на миг прервав свой рассказ. Владимир посмотрел на девушку и хмыкнул. На миг его пробило ознобом, но Вова постарался этого не показывать. Вот только Кирсанова все равно заметила. Поднявшись с кресла, она подошла к постели и набросила ему на плечи одеяло, словно оно - тонкое, едва ли не прозрачное - могло помочь ему согреться. Здесь было бы мало даже ватного, зимнего! Мужская ладонь поймала тонкое запястье. Чуть сжала, с оттенком напора. - Присядь. - шепотом сказал Владимир. Это не было просьбой, но и не являлось приказом. Что-то было в этом слове. Что-то, что не оставляло возможности воспротивиться и отказать. И Кирсанова присела рядом на постель. Они сидели плечо к плечу; пальцы поэта бегали по тонкой коже запястья, вызывая шквал эмоций. - Я вся во внимании. - шепотом выдохнула Маша. Володя повернулся к ней, сверкая карими глазами, и девушка только сейчас ощутила, что значит "тонуть в человеке."