Нормальные люди

      Оля редко задумывается о своем прошлом. Она не любит вспоминать ни кем она была, ни кто был рядом с ней. Ей от этого обычно тошно. Поэтому она раз за разом утыкается в учебники и мало что замечает помимо своих книг. Иногда от Оли Добровольской остается только задыхающееся тело. Немо кричащее, умоляющее о спасении. Воздух не поступает в легкие, а вокруг восстают тени, от которых хочется забиться под землю. Лишь бы не достали, лишь бы не заговорили. Оля знает, что они не скажут ни слова, пока она их не увидит.       Легкие горят огнем, в лицо бьет ледяной ветер, но она не останавливается. Бежит из последних сил. Лишь бы не догнали. Кажется, она сбивает какую-то старушку, но помочь ей она не в силах. Догонят и не оставят ничего, только немую тень. Такую же, как они. Девушка бежит дальше, роняя тетради и ручки, к чертям конспекты и заметки, их можно восстановить.       Забеги наперегонки с собственным прошлым кажутся ей привычными на протяжении последних нескольких лет. Раньше это были бега от отца, теперь от его тени. Слезы не останавливаются, не останавливаются и ноги. Впереди тупик, сзади они, а бежать все тяжелее.       Прохожие кажутся ей размытыми, а их возгласы — белым шумом. Все внимание сфокусировано на шагах позади. Сердце то ли остановилось, то ли зашкаливает по всем фиксированным показателям. Она думает, что осталось совсем немного. Два колодца и она в своей квартире. Они не знают где она живет.       — Конечно знают, — жужжит подсознание, — он все знает. И ты это знаешь.       На кромке сознания колышется олина собственная зубастая тень, готовая сожрать ее, обглодать кости и полноправно занять ее место. Она оборачивается, смотрит своей Яло в глаза и бежит дальше, не останавливаясь до самого дома недалеко от Литейного.       Лестница плывет перед глазами как палуба, расшатанная ветром и волнами. Она с трудом переставляет ноги, слезы застилают глаза. Ольга всем своим весом виснет на перилах. Сил нет совсем, а тени уже лижут ей пятки. Еще чуть-чуть, но пока не ясно в какую сторону. Расфокусированные глаза мажут по его лицу.       — Их здесь нет, он не здесь, они мертвы, он не навредит мне. Они не здесь, — отчаянно бормочет девушка, — их нет, не может их здесь быть. Вас здесь нет! Оставьте меня! Вы не знаете где я! Оставьте меня в покое. Пожалуйста!       Очередная попытка договориться с прошлым оканчивается крахом, и Оля рывками движется к квартире. Дверь черная, плотная и настоящая, думает она. Дверь не тень и их не пропустит, а за ней Пуджик, он мягкий и живой. Их здесь нет. Они не догонят. Они вообще мертвы, нет их здесь. На улице воет сирена, а Оле кажется, что это — ее собственный вой. До черной, плотной и настоящей двери один лестничный пролет.       Трясущимися руками она проворачивает ключи в замочной скважине и вваливается в квартиру. Дверь под лопатками холодная. И пол тоже. Пуджик, боднувший Олю в бедро, теплый и пушистый. Через дверь они не пройдут. Она в безопасности.       Девушка поднимается обратно на ноги и нетвердой походкой подходит к шкафу. На самом его дне замызганная коробка, а в коробке утрамбованные скелеты гремят костьми. Она высыпает все содержимое картонки на пол прихожей и опускается рядом со всем этим хламом. На самой вершине небольшой горки с ненавистью блестит фотография. На фотокарточке мужчина, его супруга и две девочки. В другой край коридора улетела тетрадка с пометкой «Оля Симонова, 7а». Девушка носком ботинка подтягивает ее к себе и открывает посередине. Маленькая Оля Симонова пишет, разбавляя кривые заметки солеными каплями слез:       — ОН запретил мне быть ветеринаром. ОН сказал, я буду юристом.       Глаза взрослой Оли Добровольской пустеют, а тетрадь падает к остальному мусору. Зажигалка вспыхивает крошечным огоньком, а за ней вспыхивает гора воспоминаний. Она только и может смотреть, как небольшой костерок трещит в ее прихожей, а огонь облизывает краску.       — Не буду я юристом, Олег Николаевич.

***

      — Так ты расскажешь, почему половина стены в коридоре обгорела? — Сережа все еще озадаченно смотрит на нее.       — Знаешь, Серый, я думаю это уже было, когда я въехала, — Оля пожимает плечами и криво улыбается, — думаю, я была не слишком-то внимательна в выборе квартиры. Ну и ладно, давай просто поставим тумбу на место. У тебя, кстати, нога не болит? Ты конкретно так врезался.       Разумовский отрицательно качает головой и придвигает элемент интерьера на его законное место. Оля улыбается чуть шире и тащит молодого человека пить чай. Какая разница, что произошло так много лет назад, правда?       В конце концов, они не знают, где ее искать.       Ведь не знают, да?