Художник и Шут

//////////////////////////////////////////////////// — Что происходит с тобой, Миха? М? — Балу смотрел взглядом серьёзным на лучшего друга, сложив руки на груди своей и нахмурив брови. — А что происходит? — Миша не отрывался от дела своего и продолжал рубить дрова на пне засохшем. — Не прикидывайся-ка при мне дураком эдаким, — Шура убрал за ухо прядь волос светлых. — Сначала ты говоришь, что уезжаешь на месяц, потом остаёшься на, чёрт знает, сколько, а возвращаешься с ходячим мертвецом! — Слушай, я не вякал, когда ты ведьму сюда притащил, — фыркнул гитарист с раздражением. — Я же говорил вам, что Андрей был придворным художником. Много рисовал, часто забывал в процессе про еду, вот и побледнел да похудел. — Во-первых, Машенька не мешает нам своими силами, она на все руки мастер-то; во-вторых, мы беспокоимся за тебя, с этим Андреем ты стал сам не свой, — тяжко вздохнул кузнец и устало прикрыл глаза. — Ты тоже сильно поменялся с Машей. И познакомились вы странно. Мы с Андреем тоже. Я счастлив стал с Князем. Понимаешь, да? Он мне… да чего там объяснять, даже сказать толком ничего не могу дельного. Короче, глаза мне на мир открыл. Я теперь смотрю на всё совсем по-другому, начал видеть красоту в мелочах и наслаждаться днём жизни каждым, — Горшенёв вытер с лица выступившие капли пота. — Это чувство просто восхитительно и бесподобно…        Шура ничего ответить не смог, ибо находился в неком странном замешательстве: с одной стороны, в слова друга верилось слабо; с другой, медленно, но верно в голову подкрадывалось осознание того, что сам Балу испытал похожее. — Гаврила, прошу тебя, только не умалчивай, ес твой Княже начнёт бесоёбить, — с этими словами мастер четырёхструнной гитары направился обратно в свою избу.        Нет, кузнец не против того, что у Мишки, наконец-то, отношения появились и человек близкий. Просто Андрей словно не от мира сего был, скрывал что-то важное и чувств к Горшку будто стыдился: никто ещё не видел, как Князь обнимал бы шута или просто за руку держал. Это злило. Художник явно не ценил такого замечательного человека, как Миша. И речь Князевская подозрительной казалось: странные обороты и слова, видно, что со своими книгами вечера коротал, а не за физическим трудом — от того и такой хлипкий, аки сопля конская. Кстати, о внешности новенького жильца деревни. Всё отталкивало от Андрея: начиная от неестественно бледной кожи, походящей цветом на снег, заканчивая привычкой кутаться, как капуста, в сто рубах в самое пекло. — Здорово, Шура, ты чего такой хмурый? Неужели, опять малину поели с грядок? — к Балу подбежал младший тёзка, держащий на плече мешок с одеждой, вымытой в реке от грязи. — Малину я б точно не простил, — старший выпрямился, дабы хоть немного не чувствовать себя мелким рядом с Лосем. — Дело в другом, Рене, в другом-то. — В чём же? — Леонтьев выглядел расслабленно и спокойно, кажись, только его не волновало появление в деревне «ходячего трупа». — А сам-то не видишь, что ль? Этот Андрей… он скрывает от нас всех важные вещи, не показывает своих чувств к Мише, о прошлом не ведает. Ты разве не понимаешь проблемы? — Балунов сжал руки в кулаки. — Не понимаю, Шурик, вот честное слово. Ну, гляди: ты ж раздуваешь из мухи слона. Во-первых, в прошлом могло произойти много ужасного, от чего на сердце раны кровоточат. Взять же Машу — у неё первая любовь окончилась изменой и превращением мужа в осла, а потом, вообще, горбун проклятый приставал, и ей пришлось отрубить ему этот самый горб в целях самозащиты. Мыша же никогда об этом в трезвом уме не рассказывала, всегда отпивала из кружки твоей хмеля. У Андрея тоже может быть что-то такое. Он сам расскажет нам, ес посчитает нужным, а Горшок, похоже, в курсе. Во-вторых, Шурик, да, даже мы с Поручиком редко обнимаемся при вас. Не все, как ты, могут проявлять чувства на публике. Вынь глаза из-под копыт своих и заметишь Князевскую заботу, — Лось замедлил шаг, идя с мастером четырёхструнной гитары рядом. — Твоё беспокойство понятно всем, но Миша уже взрослый, он не позволит обращаться с собой по-скотски. Ты же и против меня был, чуть крапивой не отхуярил тогда. А что в итоге? — В итоге ты сделал счастливым Поручика и спас его… но Миша говорил, что Андрей в замке жил. Так на кой чёрт сбежал от роскошной жизни? У него же были и деньги, и крыша над головой, и возможность не работать, аки конь. Так зачем же он ушёл? — униматься старший не собирался. — А почему Маша ушла из города, где у неё имелась хорошая работа и дом приличный? От чего Мышка почти каждую неделю приходила в трактир и напивалась там? М? — поднял бровь конюх. — Она несчастной была, её в том городе ничегошеньки не держало… — задумчиво произнёс Шура и резко остановился. — Вот именно. С чего ты взял, что при дворце счастье отыскать можно? Раскрой очи свои, Шура, и подумай хорошенько: стал бы Андрей уходить, не люби он Миху? — младший тоже прекратил идти. — Нет, конечно… Но чувства свои он не показывает, будто вовсе их не имеет, — кузнец посмотрел в глаза тёзки, что были спрятаны за линзами очков. — Он городской, — говорил Леонтьев с такой интонацией, словно перед ним стоит глупый и несмышлёный ребёнок. — И чего это менять должно? — тон товарища выводил из себя. — Всё меняет… Я расскажу и объясню потом, сейчас мне надо бельё развесить да посмотреть, чтобы Саша ногу свою слишком не нагружал. Сам понимаешь… — Ренегат помахал рукой Балунову и свернул к своей избе, где жил вместе с Поручиком.        Шура остался стоять в полном одиночестве и недоумении. Нет, он знал, насколько странным бывал порою самый младший Саша, но сейчас слова его заставили в ступор впасть. Что такого в том, чтобы городским являться? Там разве не идёт прогресс семимильными шажищами? Вопросов было много, а ответов — ни одного. Ждать, когда Лось удосужится всё объяснить, глупо, ведь конюх точно забудет или освободится только поздно вечером.        Кузнец направился в сторону своей избы, полностью погрузившись в вязкие, как болото, размышления. Да, он в курсе был различий меж городом и деревней, жил-то в обоих местах. Но от первого легко и быстро отвыкнуть успел, работа смогла забрать все воспоминания о нюансах. Вообще, не только Ренегат мог приоткрыть завесу столь будоражащей сердце тайны, но и Машенька. Она тоже прожила немало лет в крупном поселении и явно успела выучить все детали и обычаи.

***

       Ренегат шёл, кусая губы свои, потрескавшиеся от ветра. Разговор с тёзкой навёл на думы, давно запертые в глубинах сознания. Кажется, спустя много лет Саша вновь вспомнил причину, по коей уехал из города подальше. Настроение вмиг испортилось, и Леонтьев замедлил шаг свой, хотя и понимал, что ждут его с нетерпением. Глупо и по-идиотски вспоминать события минувших дней, их-то не вернуть и не исправить, несмотря на желание дикое. Но ничего с собой поделать не получалось.        Саша хорошо запомнил, как ещё в детстве на уроках дети все задирали девочку из-за того, что семья её правильной не являлась, «бесовской» была, как говорила старая учительница. У одноклассницы двое мам имелось, а про отца и слова не было, словно вырвали его из книги жизни дочери, ну, или свалил он. Тогда Лось ничегошеньки не понимал, девчонку не трогал, но и не дружил с нею, слишком уж репутация среди сверстников дорога была. А ещё на защиту кого-либо времени не хватало, точнее, ещё совсем маленький Леонтьев жалел драгоценные минуты, ведь их катастрофически не хватало. Саша старался взять всё от жизни: прочитать все отцовские книги в скромной семейной библиотеке, как можно скорее изучить повадки лошадей, установить ту связь, что имелась у матери.        Ренегат, ещё не получивший тогда своё прозвище, нередко «глотал» предложения в книгах, стараясь завершить чтение как можно скорее и приступить к другой. Нередко Леонтьев читал ночью, сидя у полуоткрытого окна под слабым светом луны. Возможно, именно от этого зрение с возрастом упало. Но Лось просто обязан был прочитать как можно больше, ведь времени могло не хватить. Отец качал головой на это, повторяя, что нужно вникать и пропускать через себя все строки, дабы прочувствовать содержание книги и получить эмоции от неё.        Старший Леонтьев не разделял стремление сына взять от жизни всё и как можно скорее. Владимир считал, что отведённым временем нужно наслаждаться и просто стараться уделять мелочи каждой как можно больше внимания. Именно он показал маленькому Саше многие вещи, но Лось не понимал всю их ценность, думая, что это просто попытки показать и навязать своё мнение. Помнились и уроки того, как добиться доверия от животного, и то, как отец учил правильно забивать зверьё. Руки в первый раз дрожали, как у психа, а совесть ревела о бесчеловечности ещё несовершённого поступка. На Сашу глазами чёрными смотрел кролик, а подросток даже взглянуть на животное боялся. Да, понимал Лось, что убить домашнюю скотинку не займёт много времени, но тупая жалость душила, не давая толком ничего сделать.        Невольно слетела с губ усмешка грустная, и конюх направил взор свой в сторону избы, до коей оставалось совсем ничего. Внутри Поручик ждал. От одной мысли о тёзке на устах улыбка расплылась невольно. В голове навсегда отпечаталось то, как Щиголев кричал от боли и страха за собственную жизнь в их первую встречу. Тогда Ренегат чудом успел вовремя. А лечение тёзки оказалось настоящим испытанием. До Поручика Саша никого из людей толком и не лечил, только зверьё, а тут на голову вон, что свалилось. Первые два дня старший в себя придти не мог, всё дрожал, метался, скулил щенком побитым от боли, плакал, просил прощения у непонятно кого и постоянно просил не бросать и не уходить. Выглядел любитель постучать крайне беспомощным и беззащитным. И Лось действительно старался максимально много времени проводить рядом с жертвой нападения волков.        Леонтьев развесил одежду на верёвках перед тем, как зашёл в избу. Внутри он кинул пустой мешок на пол и прошёл к столу, за коим сидел Щиголев и читал книгу, смешно брови нахмурив. Ренегат осторожно обнял тёзку со спины и носом зарылся в чужие волосы. Пахли те маслом, сделанным Машей, что неудивительно, ведь парни только вчера в бане мылись.        Поручик вздрогнул от неожиданности и оторвался от чтения: — О, ты вернулся, — улыбнулся музыкант по-родному так, как только он умеет. — Бельё я уже и постирал, и развесил. А задержался из-за Балу, он всё не успокоится. Говорит, мол, с Андреем чего-то нечисто, — очки уже испачкались, их надо протереть, но снимать вещь не хотелось. — Садись-ка, я сейчас еды положу, — Щиголев убрал чужие руки со своих плеч и двинулся к большой печи. — А Балу вечно ищет подвоха там, где ни хрена нет. — Видать, он позабыл особенности городов, — вздохнув, Лось сел на своё место за столом. — А чего с этими особенностями-то? — нахмурил брови Поручик, поставил перед младшим тарелку с картошкой и сам сел за стол. — Видать, вы слишком уж погрузились в заботы деревенские… — сделал вывод Леонтьев и вздохнул с горечью некой, уводя взгляд свой в стол. — Ты знаешь, как сильно мышление здешнее отличается от тамошнего. Короче, там приветствуется только пара из девахи и пацана. — Чего? Разве браки меж однополыми не разрешены? — старший недоверчиво глядел на супруга своего. — Разрешены, но относительно недавно. А так люди, аки псы, готовы разорвать. Понимаешь, я и уезжал оттуда по этой причине. Не хотел лицемерить… — Ренегат впервые не отшучивался, говоря о своём пробеге. — Я люблю свою семью, но не виделись мы долго. Честно, были попытки связь наладить, но они не желают ничего слышать обо мне после того разговора. — Саш, мне очень жаль… — Поручик пересел поближе к тёзке и положил свою руку на плечо младшего. — Это в прошлом. Они сами сделали свой выбор, а я свой, — Ренегат взгляд свой перевёл на мужа. — И сделал ли этот выбор тебя счастливым? — в ожидании ответа сердце готово выпрыгнуть из груди. — Самым счастливым, — улыбнулся Леонтьев. — Спасибо тебе, Саша.

***

       Этим же вечером бывшие король и шут сидели в своей избе и наслаждались минутами, проведёнными вместе. На коленях Миши лежала гитара. Он объяснял Князеву, как играть на ней, и ведал об устройстве инструмента. Говорил Гаврила увлечённо и живо, иногда делая паузы, дабы дать поэту время переварить новую информацию. Андрей, в свою очередь, вслушивался в каждое слова, глупо и по-детски улыбаясь.        Кажется, король, наконец, узнал, каково его счастье.