Souvenirs de couleur menthe

      Прошло двумя днями меньше недели, но Дима так и не появился в школе. Олежа спрашивал у Гоги, но оказалось, что парень и дома не появлялся, а с лучшим другом пересекался только на вписках. Олежу с потрохами сжирало чувство вины, мысли о том, что парень спивается из-за неосторожных слов не давали нормально спать.       Может, Олежа особо и не виноват, это ведь не из-за него родители Димы забухали и забили на него. Но Душнов по натуре был таким, слабохарактерным, винил себя во всем и не мог избавиться от этого. Поэтому он и изменился. Кожа приобрела немного нездоровый сероватый оттенок, из глаз исчез живой блеск, а в кармане в быстром доступе всегда было несколько блистеров разных таблеток и носовые плоточки. Регина сильно ругалась, говоря, что Олежа принял это все слишком близко к сердцу. Мол, его не должно так сильно это волновать, он должен плюнуть и спокойно ждать Диму. И лишь Антон принял то, что Олежа не забудет эту ситуацию так просто. Он знал, что Душнов так себя ведет не столько из-за волнения за Диму, сколько из-за осознания того, что сыграл в ужасной ситуации одну из главных ролей. — Олеж, тебе ведь плевать на него. Ты просто винишь себя за то, что снова выпустил это из себя, я прав? — сказал однажды Антон, когда Регина уже психанула, устав слушать Олежино "да все со мной хорошо, Господи, успокойтесь".       Душнов тогда ничего не ответил, лишь стрельнул в Антона глазами, одним взглядом давая понять, что он прав. Давая понять, что Олеже плевать на Диму, и за это он ненавидит себя еще больше. Антон тогда лишь коснулся его волос и оставил одного, забрав с собой ошарашенную и сбитую с толку таким ответом Регину.       Олеже быстро надоело это состояние. Он взял у Гоги Димин номер и прожигал экран телефона взглядом минут пять. Текст сформулировать просто не получалось, что он напишет? Извинится, скажет, что нужно поговорить? Только это, других вариантов не было.       Чувствовал ли что-нибудь по поводу этой ситуации Дима? Первые пару дней. Раздражение, злость, желание забыть эту жизнь. Он топил тяжелые воспоминания о родителях в алкоголе. Скрывал гнев и боль за белым дымом очередного косяка с травой. Спустя три-четыре дня он начал сомневаться, не переборщил ли с драмой, все-таки прошла почти неделя, а это довольно неплохой срок, учитывая то, что он отсутствует в школе без предупреждения и справки от врача. А потом, спустя примерно день, на телефон пришло сообщение, которое Дима с раздражением проигнорировал. 8 920 *** ** *2 Дмитрий, это Олегсей Михайлович. Пора возвращаться в школу, нам нужно поговорить.       Олежа надел маску. Начал ненавидеть себя еще и за то, что заставлял близких людей волноваться. Регина показывала характер, не разговаривая с Олежей, но в ее серых глазах застыла мольба, она просто хотела вернуть старого Олежу. Антон старался просто не обращать внимание на состояние друга, но был рядом на случай, если понадобится поддержка. А Оля просто не знала куда себя деть, она бегала вокруг брата, а тот трепал ее по волосам и натянуто улыбался. А потом Дима вернулся. Прогремел словно гром по среди ясного неба.       Олежа ждал свой класс на втором уроке, встречал учеников дежурной улыбкой и кивком головы, но неосознанно старался выловить в толпе знакомый красный свитер. И выловил. Дима зашел в кабинет последний, минуты за три до звонка. Их взгляды пересеклись, заставив обоих парней вздрогнуть. Олежа скользил взглядом по новым синякам на лице, по сбитым костяшкам и мешкам под глазами, заострил внимание на треморе рук. Дима с вопросом в холодных зеленых глазах рассматривал изменившийся цвет кожи учителя и пару пустых блистеров от таблеток в дальнем углу стола. Они просто смотрели друг на друга, холодно, вопросительно, но в глубине зрачков у обоих застыло какое-то странное облегчение. Олежа первым прервал это молчание. — Дети, выйдете из кабинета на пару минут, мне нужно поговорить с Побрацким, — приказным тоном протараторил Олежа, и ученики послушно вышли из кабинета.       Дима закатил глаза, тяжело вздохнув, но скинул сумку возле своего места и подошел к учительскому столу, сложив руки на груди. Он просто молчал, ожидая, пока ему начнут выносить мозг. А Олежа смотрел куда-то на Димину бровь, не горя желанием заглядывать в глаза. — Отчим? — сухо спросил Олежа и услышал в ответ такое же сухое "ага"       Дима продолжал ждать. По голубым глазам видел, что следующая реплика начнется с предъявы. Но Олегсей резко опустил голову вниз, пряча виновато-раздраженный взгляд за черной челкой. И именно в этот момент Дима поднапрягся и понял, что не знает, чего ожидать. Новой вспышки гнева, абсолютного безразличия или нравоучений - вариантов несколько. Это даже начало пугать. — Прости меня, — тихо начал Олежа — Я не должен был говорить этого.       И это был тот момент, когда Диму загнали в тупик. Он опустил руки, вытянув их вдоль тела, и тупо смотрел на учителя, прокручивая его слова в голове. Серьезно? Он извиняется? Это не укладывалось у парня в голове. Вспышка чувства вины и одновременно раздражения на секунду словно ослепили, и когда Дима открыл глаза, то стоял уже рядом с учителем, впитывая в себя вопросительное выражение его глаз. — Это снова ваша жалость, да? Снова думаете, что я бедный, обиженный жизнью трудный подросток? — Нет, — отрезал Олежа — Я так не думаю. Мне действительно стоило держать язык за зубами. — Не нужно устраивать этот цирк, вам ведь плевать, как и всем. Не знаю, зачем вы извиняетесь, но если это не вызвано жалостью, то извинения приняты, — Дима криво усмехнулся и, вспомнив жест Олегсея, повторил его, положив руку на острое плечо — Думаю, я тоже переборщил. Не нужно было так бурно реагировать, да и пропадать на неделю.       Легкое непонимание, вызванное неожиданным прикосновением, быстро сменилось на подозрение. Олежа чуть прищурился и наклонил голову к плечу, ожидая очередной остроты или вообще чего угодно со стороны подростка, но не дождался. Дима вновь усмехнулся, убрав руку. — Это, Олегсей Михайлович. У вас конфетки не найдется?       Олежа молча залез в карман, вытащив леденец, и передал его Диме. Только сейчас он услышал запах жуткого перегара и сигаретного дыма и поморщился, показывая, как сильно палится парень. Побрацкий в ответ лишь глухо рассмеялся, шурша фантиком, и закинул леденец в рот. Брови его приподнялись и он с интересом взглянул на фантик, стараясь отыскать название конфеты. — Ненавижу мятные леденцы, но эти вкусные. Сладкие. Мои любимые, кстати. — Ага, — как-то отрешённо ответил Олежа, не отрывая взгляда от фантика в Диминых руках — Слушай, а...что произошло дома? Нет, можешь не отвечать, я понимаю. Просто интересуюсь.       Олежа увидел, как вздрогнул парень, отвлекшись от рассматривания фантика. Сам Душнов не отводил взгляда от Диминых рук, но чувствовал, как затылок прожигают внимательными взглядом. Фантик спрятался в кармане Диминых джинс, а сам парень начал заламывать пальцы. И Олежа хотел уже перевести тему, но подросток его опередил. — Почти всю эту неделю я шатался по разным вечеринкам, ну, знаете, громкая музыка, алкоголь и прочая фигня, — начал Дима, и Олежа все-таки поднял на него взгляд — Домой пришел только вчера. А там отчим, пьяный в стельку, стал кричать, что я дома не появлялся, что я неблагодарный ребенок. А я сам еще пьяный, вот и сцепились. Я его неплохо так раскрасил, — самодовольно завершил Дима. — А мама? — с максимальной осторожностью спросил Олежа по голосу понимая, что каждое слово дается парню все тяжелее и тяжелее, но он старается. Видимо, устал держать все в себе. — А что мама? Она с ним бухает. Бегала с ним, как курица с яйцом. «Ой, Кирюша, тебе не больно, он не сильно?». Тьфу, аж тошнит, честное слово — Дима скривился так, будто ему собачье дерьмо под нос подсунули — Ну а я в комнате закрылся, у меня там щеколда эта есть, музыку в наушниках включил и уснул. А потом в школу с утра, пока эти спали.       Теперь Олежа почувствовал жалость. Не ту жалость, которая могла обидеть человека одним фактом своего существования, а ту которая побуждает желание помочь. Он встал на ноги, поравнявшись с Димой, и заглянул ему в глаза, стараясь добраться до его души, увидеть его эмоции. Но они словно были в цепях, тщательно скрыты от посторонних глаз. В самих некогда живых зелёных глазах была величественная тайга, где цвели редкие цветы, были свободны птицы, что кружили над еловыми пиками, но теперь она была будто покрыта вековым льдом, что сковал всю эту красоту. В голове Олежи Дима из-за этого остался грубым, наглым и холодным, только в его описание еще добавилось слово "сломанный". — Дим, ты уверен, что мне не нужно вмешаться? У меня есть знакомые, твоих родителей привлекут, лишат родительских прав там, не знаю. Пора подумать о себе. — Нет, не нужно, — на автомате произнес Дима давно заученную фразу — Все будет нормально.       Дима отошел к своему месту и сел на стул, скрывая за расслабленной и в какой-то степени развязной позой дрожь не только в коленях, но и во всем теле. Парню чертовски сложно давалась столь личная тема, но он научился за много лет говорить о ней так спокойно, словно рассказывает сюжет книги. — Ладно, как скажешь. Тогда просто пообещай, что сбежишь оттуда при первой возможности, — согласился ли Олежа с ответом Димы? Нет, но настаивать на своем не стал. — Ладно. Обещаю. — Хочешь пить? — Нет.       Олежа пожал плечами, отвернувшись к окну. Невольно он представил себя на месте парня. Да, детство у него, может, тоже было не из лучших, но не такое. Ему вдруг стало страшно, до одури страшно, потому что то, что происходит с Димой - не единственный случай. И в такую ситуацию мог попасть он, Оля, да кто угодно. Его прадедушка в пьяном угаре, например, до смерти избил одного из своих двух сыновей. — Ты молодец, — неожиданно для самого себя выдал Олежа — Я бы уже в окно вышел, будь на твоем месте. — Да я хотел, — тихо ответил Дима, надеясь, что учитель не услышит, и потер ладонью тыльную сторону шеи.       Но Олежа все услышал и резко повернул голову, стрельнув в Диму взглядом через линзы очков. Парень, поняв, что его спалили, заметно смутился и растерялся, но звонок на урок прервал эту немую сцену. Поняв, что больше ничего уже не узнает, Олежа строгим жестом попросил Диму позвать своих одноклассников и включив компьютер, начал искать нужную презентацию. И это был едва не первый урок, когда Дима действительно записывал все, что диктовал учитель.       "Может, дальше все наконец изменится "— подумал про себя Олежа, вновь взглянув на шариковую ручку в Диминых руках.       Он даже не подозревал, сколько раз все перевернется с ног на голову.