Красота с уродством

Юнги отбыл в тот же час, как получил весть. Чимин вмиг потерял его силуэт в ночи за стеной противного дождя, стук копыт за грохочущем громом, чувство близости в момент разъединения губ. Последние дни он наслаждался жизнью как никогда. Дом около моря дарил иллюзию свободы, минимум слуг чувство уединенности, а альфа рядом — любовь. Характерно скрытую, спрятанную в нежных касаниях, шепоте в волосы или же взгляде. Чаще Юнги смотрел холодно, отстраненно, будто нет между ними целой истории, борьбы с собственным я и связи. Благо, Чимин знал его не первый день. Они могли часами сидеть в саду, пока Юнги собирал букеты к ним в комнату. Тогда он бросал мимолетные, опасливые взгляды, пропитанные печалью. Болезненной привязанностью. Нежеланием отпускать. И сомнениями. В библиотеке Юнги всегда находился рядом, пока Чимин решал дела, оправдывая свой титул герцога. И там он любовался долго, с пеленой, которую Чимин мог легко отодвинуть в сторону и увидеть глубокую яму. Чернота затягивала в свои чертоги, редко ослепляя вспышками. В них было жадное желание обладать, щенячье обожание и самая настоящая болезнь. Чахотка, испанка, чума. Юнги не мог насытиться образом альфы. Как павлин выпускал свои феромоны, борясь с невидимым врагом. Метил Чимина. Медленно вставал и шел развязной походкой к столу, чтобы аккуратно вырвать документы и захватить в плен ладонями чужое лицо. Показно лениво рыскал по нему взглядом, стараясь скрыть страх. Страх не найти ответных чувств и желания. За несколько лет Юнги так и не произнес заветных слов. Только соглашался, загадочно улыбался и падал на колени, принимая все, что дает ему альфа. И даже сейчас, когда вроде бы можно дать волю безумному чувству овладеть собой полностью, он сдерживался. Слабо, иррационально и по привычки. Эго Чимина молчало. Игра в кошки-мышки ему давно наскучила, ещё в пансионе, где он самодовольно и самым древним способ пытался привлечь внимание холодного альфы. В настоящем пререкания и ходьба вокруг да около была подчинена больше закону инерции. Оба уже были не дети. И если последнее Чимина не тревожило, то вот Юнги… Отпуская альфу домой, Чимин просто боялся, что тот сделает глупость. Он знал его как никто другой. Даже лучше, чем альфа сам себя.

***

Матушка выглядела величественно. Вдовские наряды ей были к лицу. Темные волосы аккуратно уложены, острые лисьи глаза, что унаследовал Юнги, смотрели строго и не прятали за собой боль — ей было наплевать. Маленькие бледные губы с вечно смотрящими вниз уголками, в привычном жесте неодобрительно поджаты. Баронесса торжествовала и злорадствовала одновременно. — Нагулялся? — кивнув головой служанке, она в тишине ожидала как ей нальют чай в фарфоровую чашку, украшенную вензелями. Юнги на свою даже не взглянул, ожидая, что вместо сахара ему подсыпали кантареллу. — Ты чуть не сорвал помолвку своими необдуманными действиями. — Это не были- — Заткнись! — кипяток выплеснулся ему прямо на одежду. На дорогую шелковую рубашку, подаренную Чимином и пропитанную его феромоном. Запах неспелого кислого винограда тут же смешался с крепко заваренным чаем, портя все. Мнимую свободу, вольность чувств и желание противостоять. Юнги запоздало стал расстегивать её, ощущая болезненное жжение в районе груди. Матери определенно не понравилась расписанная гематомами и засосами грудь. Она презрительно сощурилась и попросила заново наполнить чашку. — Ты должен помнить где твое место, Юнги, — зло выплюнула баронесса. — Я и так слишком долго помыкала твоим вольностям и к чему это привело? Прерывисто вздернув рукой, она попросила всех слуг удалиться. Беседка, скрытая зелеными лозами, быстро опустела, спрятав от всего мира только их двоих. Госпожа Мин поднялась со своего места и, в два шага обогнув круглый столик, оказалась сбоку от сына. Обманчиво мягко схватила альфу за подбородок и направила его взгляд вверх. Юнги беспрекословно подчинился. Острые ногти неприятно впивались в кожу, норовясь ее вспороть. Такое он мог позволить только Чимину. — Ты жалкое, абсолютно отвратительное порождение своего отца, — она улыбнулась. Той самой фальшивой материнской улыбкой, что светила на светских балах, стоило только речи зайти о родном чаде. — Заткни свою пасть своими презренными желаниями, милый. Мир не такой добрый, как тебе кажется. Сегодня он обещает тебе все, а завтра предаст, променяв на такого же испорченного ублюдка. Сделай это первым, не разочаровывай меня хотя бы в этот раз. Поцеловав напоследок в лоб, баронесса вернулась на свое место начав комментировать какой же дивный чай успел привезти ее почивший муж из-за границы. Юнги молча отпил его из своей чашки. Яда там не было.

***

Отца хоронили в семейной кругу. Мать решила не устраивать из этого целого представление. Все прошло без фарса, наигранных слез и в максимально спокойной атмосфере. Никто не горевал. Отец для Юнги ничего не значил. Тот был законченным простаком, шедшим у всех на поводу. Однажды он чуть не проиграл их дом в карты. Он не умел врать, вертеться в светском обществе, льстить и ублажать верхних господ, чтобы подняться. Естественно, что мать с ним не считалась. Однако устои сложились так, что управлять, принимать окончательные решения может только альфа или же бета в семье. Матушка как могла пыталась давить на отца и склонить на свою сторону, пудрила мозги столь мастерски, что отец так и не понял как оказался полностью в подчинении. Жалкий. Одним вечером в саду пансиона, Юнги перебирал мягкие волосы альфы и думал. Думал так долго, что печаль отобразилась на его лице и Чимин не мог не задать вопрос отчего. Он признался в своем главном и сокровенном страхе. Стать копией отца. Слушая причитания портного, что снимал мерки для свадебного костюма, он понял, что самые страшные опасения воплотились в жизнь. Он знал, что письма, пропахшие кислым запахом, бесчеловечно сжигались в камине легкой рукой матушки. Знал, что его невыносимый альфа уже пытался проникнуть в их дом, но был бесцеремонно выпровожен охраной. Знал, что матушка напоследок ему сказала: — Он сделал свой выбор. Юнги беспрекословно поднимает руки, чтобы пожилой бета мог определить его обхват груди. Наверное, параметры вышли невозможными, потому что сердце рвалось и ломало ребро так резво, что альфу распирало. — Думаю, цвет черного янтаря будет юному барону к лицу, госпожа. Мать согласно кивает.

***

Омега был милый. Невинный, как только распустившийся цветок. Все стеснялся, смотрел в пол, краснел и млел от холодного взгляда альфы. Юнги был старше его на восемь лет. Парень был из разорившегося рода, но, по слухам, что бегут быстрее ветра, мог вот-вот заново занять не скромную нишу среди светского общества. Найденные шахты на их территории обещали драгоценные камни, статус и признание взбалмошной короны. Говорить им было не о чем. Юноша умел играть на пианино, читал скучные философские книжки и помнил стихи великих поэтов наизусть. Разговаривал на трех языках, имел безупречные манеры и прямую осанку, словно проглотил штык. У него были невероятно голубые глаза, светлые волосы и длинные аристократические пальцы, что скромно и постоянно поправляли прическу. Пока их стол хранил тишину, за соседним, где сидела баронесса и отец омеги, был наполнен притворным смехом и обещаниями. Юнги вслушивался в их разговор, продолжая сравнивать омегу перед собой с человеком, чей образ его никогда не покидал. Тошнотворный сладкий феромон портил всю картину и игру воображения альфы. Он желал вкусить боли. Расплавится под жадными прикосновениями, шипеть от пухлых и жестких губ другого. Он хотел обладать не слабым телом, а подминать под себя остервенело альфье. У Чимина была такая же прямая осанка, но как же он прогинался под ним, стоило даровать хоть немного ласки. Чимин всегда смотрел ему прямо в глаза, говорил открыто и спорил. Живо, резво, отстаивая свое мнение. Смеялся громко, заваливаясь всем телом на Юнги и улыбался не приторно, а до невыносимого больного укола в груди. Юнги любил его сексуально заломленные брови, объемные бедра и очаровательные мешочки под глазами. Он мог считать чужие родинки часами. Наслаждаться бархатистостью загорелой кожи и целовать в аккуратный приплюснутый нос, в тайне борясь с убийственным желанием сломать человека. Ранить настолько, чтобы тот уже никуда не ушел. Всегда был рядом. Только его. — А вы читали учение Сократа? — мягко вопрошает омега. Юнги слегка приподнимает губы. В пансионе, когда они изучали эту тему, он предпочитал сбегать с уроков, чтобы неумело отсосать альфе. Хотя раньше это казалось не так. Но время идет, и Чимин уже не кончает через пару секунд. — Просветите же меня.

***

Омега хороший, заключает Юнги. Действительно пытается заинтересовать, показать себя и неловко выдвинуть свои требования. Он не ожидает чистой и внеземной любви, согласен на обычное человеческое взаимопонимание. Он так же связан обстоятельствами и героически пытается их преодолеть. Только это не успокаивает, потому что Юнги так не может. После скоропостижной помолвки, о которой объявили уже спустя день приезда Юнги в отчий дом, прошло три недели. Свадебная церемония должна была случиться через полторы. Естественно, туда Чимин приглашен не был.

***

Венчание было назначено на столь раннее утро, что для Юнги подготовка проходила как в тумане. В голове не было ни одной мысли. Только перед глазами мелькали картинки, как его готовят к церемонии, как он едет в карете к месту и как он в безмолвии проходит к алтарю и священнику. Он не замечает внутреннего убранство, красивых и высоких сводчатых потолков, море цветов и людей, что пригласила его мать. Та, сидит в первом ряду, все ещё в траурном наряде и украшенная фамильными драгоценностями, по-доброму улыбаясь каждому. Принимая соболезнования и поздравления. Словно и не было того бала, где они с Чимином сотворили глупость. Все позабыли о выходке и только заторможенный альфа стоял у подиума и смотрел в одну точку как единственный свидетель той выходки. Он нервно облизнул губы, стоило только омеге появиться перед его лицом. Ранимый и робкий юноша смотрел на него огромными глазами и умолял не причинить в дальнейшем боли. -… Боже вечный, разстоящаяся собравый в соединение, и союз любве положивый им неразрушимый… Звуки пианино, голоса хора и басовитый голос священника то прорывался в сознание Юнги, то уходил на задний план. Казалось, что сердце замерло на мгновение, на такое долгое, что ещё немного и весь организм перестанет функционировать. Как же страстно он этого желал. Он еле заметно поворачивает голову в сторону матери и смотрит ей в глаза. Спокойные и умиротворенные, будто все позади. И ему видится его дальнейшая жизнь. Где Чимин его отвергнет, назовет предателем и боле даже не посмотрит в его сторону, что уж говорить о тайных свиданиях. Найдет себе новую игрушку. Юнги тот, кто желает знать и слушать все сокровенное только от одного человека. Он мечтает раскрываться и делиться своими страхами с единственной душой. Которая сидит на предпоследней скамье. Юнги поспешно переводит взгляд обратно на мать. Та улыбается, чуть ли не мурча от удовольствия. — Готовы ли вы заключить сделку? — шепчет он тихо, на грани слышимости. — Что? — недоуменно вопрошает омега. — Я дарую вам покровительство, если ваш ответ будет положительным. Юноша бросает нервный взгляд на родителей, на священника, а потом снова заглядывает омеге в глаза. Кивает. Юнги смеется. Громко, раскатисто, сотрясая плечами и вводя в ступор всех людей, находившихся в церкви. Выездной цирк, какой-то. — Дорогой? — спрашивает мама. — Дорогой! — кричит с заднего ряда Чимин. Юнги бросает омеге «назначу вам встречу через пару дней» и шагает прочь. Баронесса тормозит его на середине. — Вернись сейчас же! — голос властный, повелительный. Под него Юнги плакал и умолял остановить хлесткие удары прутьев. Под него Юнги плясал много лет. Под него Юнги хватается за атласный ворот белоснежной рубашки и впечатывает чужое тело, обтянутое корсетом, к себе, чтобы бесцеремонно залезть языком в горячий и влажный рот. Он целует Чимина с придыханием, жалобным скулением и слабостью в ногах, потому что борется с кошмаром не каждый день. Чимин вяло отбивается, пытается отцепить чужие руки, чтобы болезненно столкнуться с обезумевшим альфой лбами. — Вы чуть не опоздали, — шепчет Юнги, пытаясь вернуться к желанным губам. — Заставил вас понервничать? Юнги притормаживает, вглядываясь в осунувшееся лицо. С непривычными голубоватыми синяками под глазами, животным блестком и треснутыми губами. И сознается: — Да.

***

Они поспешно отбыли в усадьбу Юнги, используя экипаж Чимина. Всю дорогу спорили, пререкались и натурально порыкивали, обнажив альфьи клыки. Никто не хотел уступать. Феромоны бодались друг с другом, заполняя маленькое помещение кареты и легкие, в попытке подавить, склонить на свою сторону, чтобы враг прогнулся. Пал. Чимин рычит на всех в холле, распугивая прислугу, и громко хлопает дверью главной гостиной, прежде чем грубо и неаккуратно толкнуть Юнги на софу. — Вы просто не представляете какой же вы ублюдок, барон. — Удивительно как вы сходитесь во мнениях с моей матушкой. — Не упоминайте эту женщину, — Чимин устало валит Юнги спиной на обивку, а сам пристраивается у откровенно раздвинутых ног. Любуется. Растрепавшейся прической, помятой рубашкой и красиво выделяющемся силуэтом члена сквозь брюки. — Если бы я мог рисовать, то мне бы не хватило и сотни полотен, чтобы передать вашу красоту. — Избавьте меня от этого. — А может ещё и заодно от себя? — обидчиво хмычет Чимин. Он не тратит времени, чтобы расстегнуть одежду, срывает металлические пуговицы прямо так, обнажая молочную кожу альфы. Сразу принимается водит по ней руками, пальцами вжимая до покраснения. Он скучал. До пристыженных слез. — Почему вы так долго мучали меня? Неужели… Неужели страх настолько овладел вами, что затуманил разум и не дал вспомнить такую простую вещь, что власть отныне в ваших руках? Юнги отпускает. Он расслабляется под чужими ласками и не сопротивляется, даже когда прелестные пухлые пальцы альфы смыкаются на его шее, перекрывая кислород. Всего на краткий миг. — Прости. Юнги хватает только на это. Чимину большего и не надо. Он наклоняется, размашисто проходит по ароматной железе языком и кусает. Оставляет бесполезные метки, впрыскивая феромон, что испарится спустя часы. Рвет на себе свою собственную рубашку, чтобы кожа к коже, чтобы был слышен еле заметный шорох их тел и враждующие ароматы сохранились, оставили отпечаток на дерме. Юнги думает, что он будет умирать и возрождаться часами, пока Чимин не насытится и не оставит единого живого места на его теле. Бляденыш ведь обязательно захочет обозначить всю имеющуюся территорию. Но тот заходит дальше. Лезет к нему штаны, болезненно и насухо проходясь по вялому члену. — Чимин… — Прошу вас, замолчите, — альфа открывается от сладкой шеи, обхватывает свободной рукой лицо и вглядывается в любимые безмятежные глаза. — Отдайтесь мне весь, иначе это сжирающее чувство не покинет меня никогда. Юнги сдается окончательно. Он был готов поглотить Чимина сам, был настроен на совместные обнюхивания и ласки, чтобы восстановить потерянное время и залечить неприятные воспоминания разлуки. Вместо этого он добровольно, хоть и нехотя, стелется под альфой. Шипит сквозь зубы, когда тот альфьими клыками чуть ли не прокусывает ему бедра. Как слишком поспешно и мало проходится горячим языком по члену, как растягивает непозволительно грубо, сплевывая вязкую слюну прямо на сжавшееся кольцо мышц, за неимением другой смазки. Терпит пальцы, хмурясь, не получая от этого никакого удовольствия. Удовлетворение и покой от происходящего ему приносит чужое лицо, искаженное болью, бездумный шепот, и заверения «такой хороший для меня», и просто нахождение Чимина рядом. Юнги полностью подавляет свои феромоны, вдыхая кислый виноградный, когда тот входит. Медленно, волнообразными толчками и со скулежом. — Я с тобой, Чимин-а, — сжав в объятьях и опаляя ухо, заверяет Юнги. И альфа целует. Стукаясь зубами, залезая языком чуть ли не в самую глотку, что аж слюна стекает по подбородку, стонет прямо в рот, а потом отрывается, чтобы вцепиться Юнги в шею и осторожно трахать в таком положении. Чимин кончает ему внутрь, замирая на долгие пару минут. И если у него болит только челюсть, то Юнги почти готов отдать душу праотцам, настолько его тело истерзано. — Я не хочу вынимать, — признается альфа. Заглядывает в чужие мокрые глаза и произносит сокровенное: — Хочу, чтобы она осталась там, чтобы ты понес моих щенков и чтобы ты навсегда имел мой запах. — Просто будь рядом. — Мне мало. Юнги мог бы пообещать ему горы, но отдать он может только себя. Что он уже давно сделал. Они лежат в тишине ещё немного, пока Чимин отойдет и разделится с альфьей сущность. Юнги смиренно ждет. А когда этот момент наступает, болезненно и вымученно стонет, потому что: — Если вы сможете дойти до кабинете отца, я готов отсосать и вылизать вашу задницу там. Этот альфа невыносим.

***

Матушка до последнего плюется ядом, желает смерти и проклинает их с Чимином на пару, моля бога, чтобы на них снизошла кара. — Не слишком ли мягко вы с ней обошлись? — Этого будет достаточно, — подводит черту Юнги, смотря вслед удаляющему экипажу. Отныне вдовствующая баронесса не госпожа на его землях. Ей уготована участь провести остатки своей жизни в загородном доме, вдали от светского серпентария и ненавистного сына. — Так мы сходим на могилу к вашему отцу? — Я думал, что вы его ненавидите. — Ох, дорогой, — смеется Чимин. — В этой жизни я люблю только вас и себя, к другим теплых чувств питать я не намерен. Юнги отворачивается от дороги и встречается с герцогом взглядом. Своим потерянным с чужим уверенным. — Вы любили своего отца? — Нет, и вы прекрасно это знаете. — Я тоже, — Чимин улыбается. Ему чужая ложь, что пятно на белой ткани. Он помнит как в детстве самоуверенный мальчишка казался далеким идеальным человеком, пока не раскрылся. Не рассказал о своих страхах, переживаниях и мыслях. Может, Юнги и правда не любил почившего отца. Но он так долго жаждал его внимания и хоть малейшей заинтересованности, что в итоге это все обратилось в обманчиво диаметрально противоположные чувства. Его отец был марионеткой. Глупой и инфантильной. Но кажется именно она научила тогдашнего маленького альфу хоть немногим премудростям. — Нездоровая любовь у вас в крови, барон Мин, — заключает Чимин. Юнги усмехается. — Только к вам.