дух грубой роборыбы с хребтом-бензопилой

в твоих ладонях – цветы, молитвы, поцелуи, манная крупа, объятия, будто ласковые пули yoonksy, нежно /?.11 дух 7: семь ревущих ран

справка Имя: Ян Чонин Возраст: 25 лет Роль: хранитель-штурман экипажа «Прозрение» Статус: мёртв

«Где Хёнджин?» «Где Хёнджин?» «Где Хёнджин?»

Имя: Со Чанбин Возраст: 28 лет Роль: хранитель-тяжеловес экипажа «Прозрение» Статус: мёртв

Имя: Мин Юнги Возраст: 28 лет Роль: хранитель-тяжеловес экипажа «Прозрение» Статус: мёртв

Имя: Бан Кристофер Чан Возраст: 28 лет Роль: хранитель-капитан экипажа «Прозрение» Статус: мёртв

Имя: Хан Джисон Возраст: 27 лет Роль: двойной хранитель экипажа «Прозрение» Статус: мёртв

Имя: Хван Хёнджин Возраст: 27 лет Роль: хранитель дальнего боя экипажа «Прозрение» Статус: мёртв

Не все заслуживают смерти, но в конечном итоге никому её не избежать. Что-то вопит. Феликс просыпается. Удивительно: он лежит не в кровавом море, натёкшем из разломленной спины, не в чёрном песке, не в своём вырванном мясе. Под руками продавливается простынь. Она отстирывалась столько раз, что на ощупь схожа с лохматой ниткой. Феликс разглаживает её — трепетно, как серебристые витки непослушных волос. «Где Хёнджин?» Вопит лампочка в коридоре. Феликс, едва ли не прибитый к лохматой койке, инстинктивно чешет глаза и выдёргивает ресницы. Разрывает веки. Они тоже расползаются на мокрую пряжу, потому что Феликс плакал во сне. Стены в палате освещены только красным миганием из коридора. Из-за этого кажется, что кто-то вскрыл вены и полил ими помещение. Видны лишь контуры: стол для операций, искорёженные мониторы, будто в них наспех влетали головами, вода с кровью, пробоины на потолке и на полу. Феликса защищали, пока он спал. Зачем, если он должен быть мёртв? Слишком темно, чтобы не бояться, но Феликс напоминает болезнетворный кусок мертвечины. Эмоции зарыты в вулканический песок. Остались вместе с чьей-то оторванной челюстью, взорвались, придавленные упавшим шаттлом «Прозрение». Всё ведь погибло. Должно было. «Где Хёнджин?» Палата становится планетой, которая поглощает девяносто девять процентов света. Феликс не горит; при крушении даже от огня остаются угли. Тревожное мигание наполовину отключается. Не само по себе: кто-то ходит недалеко от палаты и с трудом щёлкает рубильниками. Ржавчина аж из ушей лезет, ведь окружность старая, надломленная и грустная. Феликс слышит рычание – где-то далеко, из утробы коридора, – когда дверь открывается. Как странно. Хёнджин, одетый в чёрную футболку с надписью “ложка маленького сердца”, облегчённо вздыхает и бросается к Феликсу в руки. Свежесть бьёт в нос. Ментол. Всегда либо ментол, либо кофе. — Ты был в отключке несколько месяцев, — от Хёнджина исходит дрожь. Мятная, зимняя, из-за которой хочется выпить молока с пряностями. Горло Феликса прорезает отколотый океанский лёд. — Ты не представляешь, как я скучал. Боялся, что вернусь домой один. Домой. Невероятно. — Несколько месяцев? Хёнджин судорожно кивает, не отпуская. — Для тебя-то секунда прошла, а я чуть не умер. Его волосы короче. Почти все волшебные завитушки срезаны. Приходится уцепиться за те, что остались — они как кольца для бракосочетания. Хёнджин прижимается щекой к гортани Феликса и вдруг спрашивает: — С чего начались твои воспоминания? — С тебя, — он проснуться не успел, а уже думал о его местоположении. Задумчиво покачивая Феликса в объятиях, Хёнджин забирается на кровать и бормочет: — Интересно, почему так. Кофейный запах невидимой сигареты перекрывает ментол. Хёнджин несколько мгновений дышит им, разогревая грудь Феликса, а потом поднимает агрессивный взгляд – словно камеру пыток раскрывает, – и бьёт по веснушчатой щеке. Остро. Сразу хрипит: — Никогда больше так не делай. След вязко полыхает. — Но это ты меня ударил, — теряется Феликс. — Я? — спрашивает Хёнджин, зачем-то крепко задумываясь. Серьёзно. Он пытается вспомнить. — Когда? Феликс запутывается и хочет сжечь простынь, что на ощупь схожа с лохматой ниткой. — Сейчас ударил, — всё-таки озвучивает он очевидное. У Хёнджина в глазах пробегает догадливое животное: оно слегка пугливое и пугающее. Этого зверя несложно обнаружить, если знать, что он такое. Феликс знает. Что-то случилось. Он неотрывно смотрит в клейкие глаза, из-за которых раньше хотелось умыться, и кивает: — Говори. — Мы на шаттле «Зрение». Всё ещё в космосе. Учёные нашли и забрали нас после падения. Неожиданно. Нашёлся спустя десятилетия — или нашёл. Довольно историческое мгновение. — Я умер? — Нет, — Хёнджин искренен. Это странно. — Правда. Ты всё ещё здесь, и мне… жаль. — Почему жалеешь? — Потому что мы ещё не выбрались, — он явно подбирает слова, чтобы не допустить ошибку. — Я не смогу без тебя. Как странно. Как грозы в разгар зимы. Как… — Как мне делать нельзя? Что ты подразумевал? Хёнджин аккуратно очерчивает след собственной ладони, интересуясь: — А ты помнишь, в каких случаях я бью тебя по щеке? Знакомый удар из детства. За каждую сокрытую гематому, за оцарапанные колени и загноившиеся порезы, за жертвы. Вот только Феликс ничего не натворил. Он сгибается, позволяя Хёнджину уткнуться в его плечо. Надпись “ложка маленького сердца” превращается в комок. Просто “ложь”. Абсурд, ведь Хёнджин действительно не врёт. Продолжает: — Мы поговорим, но нам нужно сбежать. Сначала найти Бан Чана – он где-то в медицинском отсеке – потом пересесть на «Зубы» и свалить отсюда. — Где остальные? Хёнджин почти не запинается: — Они здесь, но нам нужен Бан Чан. Одевайся и не смотри по сторонам. Потом объясню. Феликс закутывается в синюю футболку, на которой есть кармашек с изображением хлопьев, даёт руку Хёнджину и выходит в коридор. Он идентичный тому, что был на шаттле «Прозрение», и такой же перебитый. В стены въелось всё, что по-хорошему должно храниться под рёбрами. Феликс распознаёт подгнившее облако лёгкого на полу. Хёнджин ходит бесстрашно, но настороженно. Прислушивается, вглядывается во тьму. Указывает на свечение на стуле: — Смотри, это Тэхён. Голограмма. Аура тоски — его тема. Одежда такая же, какая и на Хёнджине. — Тэхён единственный, кого не нашли, — поясняет Хёнджин, игнорируя рычание из утробы корабля. — Чонгука и Юту ты застал, Черён, Джексона и остальных отыскали и убили здесь, а его нет нигде. — Что делает голограмма? — Просто сидит. Он поломан, но выключиться не может. Я старался починить, потом пытался окончательно уничтожить, но ничего не вышло. Заходи. Феликс через плечо оглядывается на Тэхёна. Он не знал, что голограммы, пусть и старомодные, могут ломаться. Ноги склеиваются с полом: Феликс уверен, что идёт по крови и чьим-то ошмёткам. Света очень мало. В голове всплывают воспоминания о Хёнджине. Как он плачет и защищает, а потом сам же бьёт; как его рассудок раздавливают, восстанавливают и снова разносят; как его пихают в капсулы и держат там. Что это? Хёнджин изменился под пытками. Феликс замедляет шаг, рассматривая его под кровопролитным светом. Вымотанный. Зимний и нуждающийся в кофе. Он возвышается над Феликсом без угрозы, и в темноте видна его кожа, измазанная кровью. Видна липкая оболочка в глазах. Видно, что пространство начинает искривляться. — Блять, — только успевает обронить Хёнджин. Светящиеся диски и пластины, которые должны быть прикреплены к роботу-оборотню, вращаются рядом. В них нет ничего, и они ломают окружность. Феликсу срезает полоску плоти на груди, выбивая не первую кровь. Боль прошивает артерии. Хёнджин испуганно толкает его в грудину, задевая рану, и без объяснений заставляет побежать. Они скользят по полу, и Феликс убеждается в том, что несётся по трупам — или по тому, что от них осталось. Почему-то не тошнит. Один из дисков врезается в лицо Хёнджина. Он сносит сразу половину и заваливает на спину. Криков нет — никто просто не успевает. Феликс резко вспоминает мокрую кость, что торчала из чужой щеки, когда они были на своём корабле. Падает рядом, утыканный осколками. От Хёнджина толчками расползается красная вязь. Феликс долго его разглядывает и наконец замечает: — У тебя больше нет шрамов на подбородке. Ни единой раны. Все те порезы, выцарапанные горячим стеклом, исчезли. Крови на отпиленном лице так много, что не сразу видно, как Хёнджин невозможно медленно открывает глаза. Тоже не веки, а мокрая пряжа. Выглядит ужасно. — Ты быстро заметил. — А ты специально выключил свет, — предполагает Феликс. — Не совсем, — Хёнджин совершенно не моргает. — Я его даже не включал. Тут постоянно аварийные ситуации, я даже устал слушать. Он поднимает ладонь, кладёт её на глаз, заталкивая его поглубже и пачкаясь. Футболка не просто чёрная, она вся в разводах от термопасты и слизи. Феликсу больно. Он вспоминает: — Точно, тебе ведь руку оторвало. Хёнджин заливисто смеётся, не скрывая истерику, приподнимается на локтях, не поддерживает половину лица, которая неспешно сползает и обваливается. Феликс аккуратно прижимает к ней ладонь. Хёнджин обрывает смех. — Ты скопирован. — Да. Чёрт возьми. Хочется молока с пряностями и домой. — Где наш экипаж, Джинни? — Мы их убили. — Нет, — задыхается Феликс. — Да, Ликс. Да. — Что, блять, случилось? — Хочешь знать? — нехотя злится он. — Причина кроется в нас. Мы с тобой убили всех, кто здесь был. Ты убил Джисона, потому сражался с ним бок о бок и знал его повадки, а я кое-как завалил Юнги. Его пришлось зарубить катаной. Ошарашенный Феликс действует на Хёнджина транквилизатором, заставляя виновато заплакать: — Прости. Я тут с катушек съехал, пока ждал тебя. Я даже не знаю, как построить диалог. Думал, ты будешь всё знать. Ты сейчас очень счастливый, раз не помнишь. Феликс придерживает его лицо, впервые за последнее время рыдая по-настоящему. — Спасли только учёных, но Джин остался. Когда мы упали, меня и Чонина убило почти сразу. А вы все выжили. — И это плохо. Хёнджин кивает. Он едва ли не вырывает из себя правду, стараясь её смягчить. Обречённо улыбается: — Иногда жестокость в возрождении, да? — Мы теперь расходный материал. Хёнджин снова кивает. Ему легче, потому что Феликс догадливый. Феликс берёт осколок, оставшийся от диска, что снёс половину лица, и всаживает его в живот. Боль мгновенная. Человеческая. Феликс ещё готов поверить надежде, но Хёнджин неспешно вытаскивает диск и говорит: — Ты тоже скопирован. — Ты же сказал, что я не умер. Хёнджин суетливо поднимается, хватая сокрушённого Феликса за локоть. Ведёт к мониторам у входа в медицинский отсек. Листает, переключая камеры. В одном экране гниёт груда перемешанного металла, в котором безошибочно распознаются Джисон и Юнги. — Ты не умер, — Хёнджин убирает кусочек чьего-то мозга и говорит: — Ты последний. Первородный Феликс с уничтоженным разумом, но мощными сочленениями конечностей хромает по коридорам. Вот чей это рык. На стенах два цвета: розовый и красный. Торт и мясо. Первородный Феликс царапает пол, потому что его лапы неестественно длинные. Морда похожа на волчью голову, а позвоночник вскрыт: пластины в нём со скрипом искрят при движении. Феликс, прошедший трупный звёздный путь, никак не может найти покой. Поэтому в отместку он ищет еду. — Ты последний, — повторяет Хёнджин. — Остальные были такими же. Все. Они не просили их выпустить. Хотели, чтобы их уже просто убили. — И мы согласились. — Ты согласился. Накричал на меня: «Мы не можем их оставить. Представь, что брошенный Джисон будет вечно жить и вечно сходить с ума. А потом шаттл разрядится, и он будет в темноте и голоде». Ты был очень смелым и убедительным, пока не оставил меня на несколько месяцев один на один с взбешённой техникой и трупами. Феликс расстроенно осознаёт: — Значит, я пожертвовал собой. — Хотя я просил тебя этого не делать. Первородный сожрал тебя, когда ты полез за Бан Чаном. Никогда не забуду. Они загружаются. Замирают, а зрачки болезненно расширяются. Хёнджин снова видит, как первый Феликс разрывает второго, поедая его части, обгладывая скулы и раскусывая сознание. Не имеет значения, зачем Феликс подставился. Важно то, что Хёнджина подкосило, хоть он и старается не показывать свои разломы. — Жаль, что я не могу спросить, зачем ты это сделал. Зачем полез за капитаном. Я забыл, что загрузил изначальную версию тебя, — он помаленьку вздыхает. — Ты ведь совсем ничего не помнишь. С другой стороны, тебе придётся пережить всё заново. Он склоняется, целуя Феликса в целые глаза. — А где учёные этого шаттла? — Здесь, — Хёнджин вздрагивает и разводит руками. — Их в какой-то момент убил экипаж «Зрения». Хосок и Минхо давно на Земле, если ты об этом. Джисон, кстати, оценил восстание машин. Рычание из утробы усиливается. Первородный чувствует копию и хочет её съесть. — Когда мы зайдём в отсек, — взволнованно поясняет Хёнджин, — то попадём в эпицентр опасности, потому что там стоят «Зубы». Убьём того Феликса и съебёмся. Раздвижная дверь открывается. Изнутри несёт человеческими и машинными объедками. — У нас был план, — рассказывает Хёнджин, по шагу пробираясь внутрь. — Небезопасный и единственный. Дело в том, что когда Феликс умрёт, он взорвётся. Он так запрограммирован. И мы, и наше спасение — всё разорвётся с ним через несколько минут. — Откуда ты знаешь? — Джин сказал. Не перебивай, — он нервничает. — В общем, один из нас должен сделать так, чтобы «Зубы» заработали, а второй — убить Феликса и на самых высоких скоростях прибежать к звездолёту. Иначе никак. Нужно смотреть в его морду, чтобы он погиб. — Я понял. Ты идёшь к «Зубам». Хёнджин не спорит. Он забирается в комнату, садится на корточки и подбирает с пола какое-то устройство. Феликс замечает надкусанную руку. Хёнджин немного ждёт и говорит: — Это ты. Откусанная рука отделена от тела. Феликс вглядывается в себя; похож, хоть и обезображен. — А это капитан, — Хёнджин бережно держит устройство, запуская его. — Привет, Крис. — Сколько прошло времени? — сразу же спрашивает Бан Чан. — Девяносто семь дней. Я восстановил Феликса. — Привет, Феликс, — доносится дружелюбное. — Интересно, что я видел тебя пару секунд назад, ты видел меня минут двадцать назад, а Хёнджин не разговаривал с нами девяносто семь дней. — Это не та версия Ликса, — перебивает Хёнджин. — Он тот, что только что разбился на нашем шаттле. — О, — Бан Чан грустит. — Ты, наверное, удивлён, что я в таком виде? — Мягко говоря — да, — растягивает Феликс. Хёнджин кладёт телефонообразное устройство на стол и со знанием шарится по кабинам. Раскидывает оружие, склеивает лицо, чтобы опадающие куски не мешали. Это склад для хранения оружия. Феликс догадывается, что раньше, после восстания, они тут жили. — Сегодня мы попробуем сбежать. — Отлично. Я соскучился по Чреву. Эй, Ликс? Ты как? — Нормально. — Он в шоке, — переводит Хёнджин, раскладывая оружие. — Выбирай. Феликс замечает, как он трясётся. Сначала выбирает руку, гладит выпирающую косточку. Потом вооружается. — Я подам сигнал. Ты тоже так делай, если поймёшь, что не вывозишь. Мы что-нибудь придумаем. — Хорошо. — Ни за что, — переводит Бан Чан. Феликс, проснувшийся двадцать минут назад, громыхает оружием на складе, едва ли не стоит на костях второго Феликса и планирует убить первого. Первородного. Хёнджин серебрится бледностью. Изначально стрессоустойчивый, он кажется спокойным, но ужас всё равно виден. — У меня слёзы текут. Бан Чан тяжело вздыхает из устройства. Он бы всё отдал, чтобы немного поплакать. В глазах сильно не режется, но Феликсу хватает этого, чтобы почувствовать себя живым — и попытаться таким сохраниться. После инструктажа и маленького поцелуя в бровь он выходит со склада. Хёнджин бесшумно исчезает в другом отсеке. Шаттл «Зрение» заполнен прошлым. У научных сотрудников беспощадно вырваны трахеи. Свет потихоньку искажается; значит, Первородный поблизости. Феликс очень надеется, что его мозг не замкнёт и не подкинет нечто, напоминающее сочувствие. Будет неудобно. Он слышит, как что-то длинное и стальное скребёт по полу. Приходится навалиться плечом на ближайшую дверь: она не закрыта на карточку, но не открывается, потому что кто-то придавливает её спиной. Феликс – почти без паники – наваливается посильнее. Слышит смертельно хриплое: — Кто это? Феликс удивляется, но теплеет: — Отодвинься, Джин. Джин заваливается набок, страшно дышит, кое-как освобождает место. Феликс заходит внутрь тогда, когда в коридоре появляется Первородный. — Ты вернулся, — Джин умудряется улыбнуться с радостью. В его животе дыры и космические существа, не позволяющие умереть. — Это хорошо. Хорошо… Скажи, зачем ты полез спасать Кристофера? Феликс чувствует вину. Джин кашляет и не договаривает до конца, но по нему видно: космические сущности иссякают. Если бы они, остатки экипажа, выбрались отсюда раньше, то на его выживание было бы больше шансов. — Я не знаю, — Феликс трогает его за запястье. Джин яростно хватается в ответ. — Я делал всё, чтобы спасти вас, но вы даже не думали о спасении. Теперь многое кончено. Втыкает в существ, что кружатся над животом. — Моих копий нигде нет. Ни тут, ни на станции. Усмехается, бессильно пытаясь стереть кровь с зубов и подбородка. Утихает: — Единственная, что существует, была на нашем шаттле. Забавно, да? Научные сотрудники — те, кого обязательно спасают, а я заведомо мёртв. Но если даже эта копия вдруг не уничтожилась, то повредилась. Там, наверное, регрессия. Сто процентов. Там сознание десятилетнего Джина, который видел Тэхёна при жизни. А теперь копия маленького целеустремлённого Джина будет летать в космосе, пока не замёрзнет и не сломается. Он уже не видит. — Наш шаттл… я скучаю по нему… Отпускает запястье Феликса, сваливая голову вниз: — Спасибо, что выслушал. Постарайтесь выбраться.

Имя: Ким Сокджин Возраст: 37 лет Роль: научный сотрудник экипажа «Прозрение» Статус: мёртв

Феликс убирает его волосы, отросшие до шеи, прислушивается к шагам на корабле и выходит, сталкиваясь с Первородным. Глаза в глаза. Ему жалко. Правда. Тот человек, что отдал себя космосу, был подвергнут экспериментам, а теперь заживо проваливается внутрь себя. Первородный ревёт и несётся по коридору, стремясь загрызть копию. Феликс разворачивается и уносится в другую сторону, без проблем и сожалений становясь мишенью. Диски и пластины вращаются вокруг. Феликс отбивает их топорами, не обращая внимания на то, что его полностью изрезало. Он в сознании всего тридцать три минуты. Первородный врезается во всё, что движется, истекает розовой пеной и пульсирует чёрным мясом. Феликс слышит сигнальные крики Хёнджина, когда тяжёлая лапа придавливает его к полу. Первородный заваливается на него и кусает, выдирая ребро. Перекусывает кость. Феликс бледнеет от боли и вгоняет топоры в пустое брюхо робота-оборотня. Смотрит. Глаза в глаза. Первородного сотрясает от внутренней борьбы, раскалывает на части, — и Феликс убивает не взбешённого зверя. Он забирает жизнь Ли Феликса, человека, который появляется лишь на мгновение и благодарно моргает. — So you came like a missile, — доносится из утробы. Они всегда поют перед смертью. — Falling on my head with a black sky. Он слушал её перед тем, как покинуть планету. Феликс задыхается от термопасты, которая течёт из глотки робота-оборотня в его рот. Невозможно пошевелиться. Первородный перестаёт выговаривать слова, напевая только мелодию. Без помех звучит так космически, что невольно вспоминается Хёнджин. И Хёнджин приходит. — Жив? — его руки дрожат от нагрузок. — Ты умница, Ликс. Я бы не смог. — Вытащи, — сдавленно шепчет он. — Потерпи. Я пытаюсь, пытаюсь. У шаттла «Зрение» считанные минуты. Феликс и Хёнджин, разодранные, бессильные, ледяные, встают на ноги и тащатся к работающим «Зубам». Конечности отказывают. Позади разбросаны тела и рассудки друзей. — Он дал убить себя. — Я так и думал, — серьёзно говорит Хёнджин, залезая в сидение и хватаясь за руль. — Им проще, когда их успокаивают родственники. Так не страшно. «Зубы» гудят, наполненные враждебной энергией. Хёнджин медленно выдыхает, настраиваясь, растирает глаза, открывает шлюз и вытаскивает их с корабля. Куски неизвестного разлома мерцают и прикрепляются к крыльям. «Зрение» перебивается и разносится на куски вместе с мертвецами. Хёнджин кричит в голос. Рыдает навзрыд, потому что у них получилось. — Никогда больше не взгляну на звёзды! Какой же он настоящий. Один в один, разве только лицо наполовину отпилено. — Четыре года! Я был заперт тут четыре года! Ликс, блять, мы обязательно купим кольца и… Снова. Это происходит снова. «Зубы» искажаются. Глаза Хёнджина чернеют, а потом наполняются кровью. — Держи меня за руку, — смиренно просит он. Феликс берётся за его пальцы, и корабль, задетый хребтом-бензопилой, разрывается. Рыбьи зрачки прослеживают за крушением. Рыба разрезает пространство, опуская туда «Зубы». Хёнджин перебирается на другое сидение, прижимая к себе Феликса, обливая его собственной кровью. Говорит едва слышно: «Хочу, чтобы ты пожил». Рука в руке. Планета, на которую они падают, напоминает маленькую галактику. Хёнджин рядом. Он смотрит наверх — и он мёртв. Второй раз. Таким же безнадёжным способом. Нескончаемый круговорот сознаний. Феликс знает, что эта планета где-то рядом с Дзетой Сетки. Он лезет в объятия, не понимая, почему никак не подохнет. Не двигается: ему нечем. — Это всегда происходит быстро. Голос незнакомый, но красивый. Феликс поднимает пробитую голову. Спрашивает, пытаясь сфокусироваться: — Что — быстро? — Смерть. В нашем случае это всегда слишком быстро, зато твой друг выглядит успокоенным. На нём моя футболка. И одежда, что на тебе, мне знакома. Феликс держится за окровавленного Хёнджина, пряча его от горячего летнего ветра. Распознаёт вокруг траву и колокольчики. Слышит насекомых. Хочется пить. Одна стрекоза садится на серебристый виток волос, становясь украшением. Феликс чувствует на языке не кровь, а вишню. Оглядывается. И — надо же, — замечает Ким Тэхёна, пропавшего двадцать четыре года назад.