Мука

      Я наливаю в стакан немного «Маунтин Дью», а затем беру «Пауэрэйд». — Что он делает? — слышу я вопрос Полины.       Оля тихо хихикает: — Это его фирменный рецепт. Он всё лето потратил на этот эксперимент и открыл идеальную формулу содовой. — Надо попробовать, — говорит брюнетка.       За ней по пятам следует владелец заправки. Он не доверяет подросткам и всегда ходит за нами, якобы рассказывая о скидках, а на самом деле приглядывает. Сейчас он втирает о распродаже вяленой говядины, и девчушка привязывается к нему с вопросом, умеет ли тот смешивать и сочетать различные продукты. Но я единственный, кого это прикалывает. Сестра выдавливает горчицу на огромный хот-дог. Я добавляю в напиток последний ингредиент и делаю глоток. Идеально. Пусть Оленька надо мной смеется, но этот эксперимент стоил усилий. — Сколько ты готова потратить на рубашку? — внезапно спрашиваю я, вспомнив о сотне долларов, которые Рома собирался потратить на замену рубашки «важного клиента». — Вот эту я купила за пятьдесят центов в «Армии спасения», — гордо объявляет Полина, показывая палочкой вяленой говядины на футболку с логотипом очередной рок-группы.       Владелец заправки пристально следит за движениями солистки, будто та собирается засунуть говядину в рукав. — Это круто даже для комиссионного магазина! — с кивком восклицает блондинка. — Пять баксов за эти джинсы, — заявляет Бяша. — Хотя я был готов заплатить шесть. — Он приподнимает футболку, являя миру свою пятую точку.       Я смеюсь. Вот эти люди по мне, в том числе и чересчур подозрительный владелец заправки.       Моргая, Полинка с криком «Ага!» указывает на что-то пальцем, от чего я подпрыгиваю. — Что? — спрашиваю я. — Вот где я его видела!       Следуя за её пальцем, я медленно поворачиваюсь и смотрю на журнал «Старз», который стоит на полке позади меня. В углу на первой полосе красуется фотография Пятифана.       Наверное, не следовало покупать этот журнал. Я и так прилично зол на него. Но я это сделал и теперь сижу один на диване в гостиной, ожидая прихода мамы, и в очередной раз читаю банальную статью. В ней рассказывается лишь о том, что «принц отелей» был замечен на прошлой неделе в Нью-Йорке на открытии очередной гостиницы, принадлежащей его семье. Неудивительно, что во время первой нашей встречи его удивила моя неосведомленность. Вероятно, Рёма думал, я притворялся, что не знал, кто он такой. А виной всему отсутствие кабельного телевидения. Может, я и не знал точно, кто он, но всегда понимал, что он не простой человек. Эта статья ничего не меняет. Скручиваю журнал и бросаю его во включенный телевизор. Спустя пару секунд в дверь заходит мама. — Привет, — говорит она, заметив меня на диване. — Ты долго, — Будет слишком очевидно, если я подниму журнал, поэтому оставляю его там и надеюсь, что она не заметит. — Прости. После приема у меня были еще дела. — Я приготовил тебе сэндвич. Он в холодильнике, — Показываю себе за плечо.       Когда шоу по телевизору прерывается рекламой, меняется освещение, и я замечаю, что у мамы красные глаза. — Ты в порядке? — Я сажусь и поворачиваюсь к ней. — Да. Просто устала. — Она исчезает на кухне, которая отделена от гостиной единственной стенкой. — Правда? — Антон, оставь меня в покое.       Мама как всегда строга. Хватаю журнал и прячу его в карман. Немного пошарив на кухне, она кричит мне: — Хорошо провел время?       Преодолеваю расстояние в четыре с половиной шага до телевизора, выключаю его и жду, когда она присоединится ко мне на диване. — Да. Мы ездили к отцу копать могилы. Было очень круто. — Звучит здорово. Жаль, ты не пригласил своего друга к нам. Я бы хотела с ним познакомиться.       Нет, не хотела бы. Даже близко. — У него боязнь кукол. Какая-то детская травма. — Правда? — Нет, мам. — Смешной ты, Антон. — А ты стала неплохо разбираться в сарказме.       Она смеется: — Так этот друг — твой парень? — Мы просто друзья. — Но друзья ли мы сейчас? — Ну, если это всё, что ты хочешь, тогда будь осторожнее, ты же знаешь разницу между «другом» и «парнем».       Я с улыбкой закатываю глаза: — Да, да. — Просто немного личного пространства, — говорит она. — Не разбивай сердца. — Ты как Сократ, мам. — Так и есть. — Слышу, как открывается и закрывается шкафчик, и готовлюсь к тому, что мама подсядет ко мне, но она говорит: — Спасибо за сэндвич, дорогой. Съем его завтра. Поела по дороге. — Хорошо. — Прости, что нарушила твои планы, но я иду спать. — В восемь часов? — День был длинным, сначала работала в магазине, потом бегала по городу.       Я вскакиваю и иду за ней по коридору: — Подожди!       Она поворачивается ко мне. Свет в коридоре выключен, и мы стоим в тени. — Да? — Пожалуйста, поговори со мной… Что-то не так.       Мы с мамой всегда всем делились. Та дистанция, что я ощущаю между нами — моя вина, знаю, мы скрываем слишком много секретов, но мне нужно с ней поговорить.       Мама опускает взгляд на свои руки, ее плечи поднимаются и опускаются: — Ничего страшного, правда, — говорит она, не глядя мне в глаза. — Пожалуйста, мам. Я же вижу, что это не так. — Сегодня я пыталась получить ссуду. Мне отказали. Я уже знаю ответ, но все равно спрашиваю: — Зачем брать ссуду? Она наконец смотрит на меня покрасневшими глазами: — Чтобы оплатить счета, которые я просрочила, — Она берёт меня за руку. — Только не беспокойся об этом. Все будет хорошо. Это просто небольшая задолженность. У нас и раньше были долги. Будем надеяться на несколько прибыльных месяцев, а пока станем экономнее. — Экономнее..?       Куда еще больше?! Мы и так практически ничего не покупаем. — Не волнуйся, хорошо? Все в порядке.       Я киваю, и она обнимает меня. Вот только меня это не успокаивает. Закрываю дверь в свою спальню. Грудь сжало так, что еле-еле удаётся вздохнуть. Журнал впивается в бедро, и я вытаскиваю его и разглаживаю. — Стоишь ли ты всех этих неприятностей, Ром? — говорю я его помятому лицу.

***

В понедельник утром я очень долго собираюсь. Все выходные я пытался понять, что же сказать Роме, и уже устал от ощущения, что поселилось у меня в груди и грозило остаться надолго. Когда я спускаюсь вниз, мама застёгивает зеленый кошелёчек для депозита и убирает его в сумку. — Я думал, ты внесла депозит в субботу. Она вздрагивает: — Ты меня напугал. — Она окидывает меня взглядом. — Ух ты, хорошо выглядишь. Давненько я не видела тебя в этом свитере. Он подходит под цвет твоих глаз. Приоделся для особенного парня в школе?       Если бы я так сильно не уважал маму, то придушил бы её на месте. — Нет, мам. Я же тебе сказал, мы просто друзья. — И он не учится в моей школе. И… подождите, она пытается сменить тему? У неё почти получилось. — Так что с депозитом? — Я не внесла деньги в субботу.       Она не внесла деньги? Мама дотошная, когда дело касается депозита. И разве вчера она не говорила, что мы в долгах? Должно быть, заметив выражение моего лица, она говорит: — Это не страшно. Я внесу их, как только там будет открыто. — Хорошо.       Беру свой рюкзак, разглаживаю свитер и поворачиваюсь к двери. Впервые после ссоры с Пятифаном моё сердце трепещет. Я улыбаюсь и выхожу на холод.       Но его нет.       Дорога до школы кажется в два раза дольше, чем обычно. Может, потому, что я постоянно оглядываюсь, или потому, что иду медленно, чтобы дать ему время подъехать. Но он так и не появляется.

***

После занятий, пока мама наверху вбивает заказы в компьютер, я достаю фотоаппарат Пятифана, который припрятал в столе в кладовке, и фотографирую кукол. Еще никогда у меня не было такой мотивации, чтобы создать сайт. С ним мы можем увеличить продажи. Пока я смотрю сквозь видоискатель на безжизненные глаза Лолы, мысли то и дело возвращаются в прошлое: как мама утром стояла у кассы с кошелечком для депозита в руках, и как пыталась избежать моих вопросов…       Вешаю фотоаппарат на шею и проскальзываю в её кабинет. Первым делом просматриваю бухгалтерскую книгу. Красная цифра стала больше, уже перевалило за три тысячи долларов. Меня это не должно удивлять, она об этом говорила. Но я все больше беспокоюсь. Открываю ящик, где лежит кошелечек для депозита, и достаю его. Он закрыт, и я какое-то время просто смотрю на него, ощущая вес в своих руках. Мне не хочется открыть его и обнаружить, что деньги все еще внутри. Я понятия не имею, что это будет означать. Что она до сих пор от меня что-то скрывает? Надо сделать это быстро и безболезненно. Открываю кошелечек и заглядываю внутрь. Пусто. Значит, она внесла депозит, однако во мне почему-то разрастается чувство тревоги.       На входной двери звенит колокольчик, и я быстро убираю кошелечек обратно в ящик и спешу в торговый зал.       На входе стоит высокий мужчина с темными волосами и бородой. С секунду я соображаю, кто он, а затем вспоминаю, что он был в магазине несколько недель назад и разговаривал с мамой. — Карина здесь? — спрашивает он, его взгляд задерживается на фотоаппарате. — Нет, её нет. — Я мог бы сказать ему, что она наверху, но чувство тревоги, которое появилось в мамином кабинете, стало только сильнее. — Передашь ей, что заходил Владимир? — Может, я смогу вам помочь?       Его глаза загораются, а рот изгибается в улыбке. — Нет. — И с этим словом он выходит за дверь.       Проходит мимо витрины, и я, выждав пару секунд, выскакиваю на улицу. Держусь поближе к зданию, чтобы он меня не заметил. Он садится в темно-синий внедорожник, припаркованный в нескольких магазинах от нас, и я быстро делаю парочку увеличенных снимков его автомобильного номера и лица. Мое сердце едва не останавливается, когда он смотрит прямо в объектив. Спешно отступаю, и металлическая дверная ручка упирается мне в спину. Скорее всего, он меня не видел, ведь я просто увеличил масштаб.       В магазине я беру телефон и уже собираюсь нажать кнопку вызова, как останавливаю себя. Не хочется говорить маме о госте по телефону. Да мне вообще не хочется говорить ей о нем. Дело не в том, что мама ни с кем не встречалась. Встречалась… иногда. Но она всегда рассказывает мне об этом. Поэтому предполагаю, что, кем бы ни был Владимир, она с ним не встречается.       А если она с ним не встречается, то кто он?

***

Двумя днями позже я смотрю на кофр с фотоаппаратом Пятифана, который лежит на моей кровати. Я загрузил фотографии на компьютер и начал работу над сайтом. Делал всё, чтобы не думать о том, что с субботы не видел «этого паренька». Прокручиваю в голове тот вечер: он приносит французскую еду, появляется Поля, я отхожу, когда Рома пытается коснуться моих волос, наша ссора. Я все время его отталкивал, но, очевидно, до сих пор он этого не понимал.       Подталкиваю ногой кофр и вздыхаю. Два дня я подумывал использовать фотоаппарат как предлог для встречи. Типа: «Я просто хотел вернуть тебе фотоаппарат». Только есть две проблемы. Первая: я понятия не имею, где он живёт. Вторая: у меня нет его номера телефона. И также есть два решения моей проблемы. Первое: позвонить тёте Галине и спросить номер Ромы. Второе: прийти в отель в надежде поймать его там.       Выбираю второй вариант. Проигрываю в голове эту безумную идею — будто если я приеду в отель, он каким-то магическим образом окажется там. Я могу сказать: «Я был поблизости», и это не будет выглядеть так уж очевидно или жалко. Но все всегда происходит не так, как я ожидаю. И, стоя на ресепшене в роскошном вестибюле отеля и разговаривая с администратором, я пытаюсь с этим смириться. — У меня его фотоаппарат, — повторяю я. — Говорю еще раз: если вы оставите его мне, я прослежу, чтобы он его получил. — Если вы просто скажете, когда он будет здесь, или дадите его адрес, я сам смогу его отдать.       Её взгляд ранит мое сердце. Этот взгляд говорит: «Ты знаешь, сколько девчонок пытались получить информацию о нём?» Я делаю шаг назад. — Вы не хотите его оставить?       Пытаюсь взглядом дать ей понять, что не доверяю ей. — Это дорогой фотоаппарат. — Только, кажется, мой взгляд не так красноречив, как её. И все-таки, должен признать, на её месте я бы вёл себя точно так же.       Разворачиваюсь и, всё ещё сжимая в руках фотоаппарат, ухожу. Перейдём тогда к первому варианту. Позвоню тётушке и узнаю у неё номер друга. Мне ведь нужно вернуть ему фотоаппарат. Это очень важно.       Ремешок чехла перетягивает мне руку — я несколько раз обмотал его вокруг запястья, чтобы фотоаппарат не волочился по земле. Пальцы становятся всё белее. Как только дохожу до двери, останавливаюсь.       Зачем я это делаю? Почему так за это цепляюсь? Цепляюсь за него? Всё не должно быть так сложно. Если бы это было правильно, я бы не врал маме. Не чувствовал бы себя виноватым. Если бы это было правильно, было бы легче.       С позором возвращаюсь быстрым шагом на ресепшен и кладу туда фотоаппарат: — Да. Вы передадите ему?       Она кивает и вроде хочет сказать что-то — может, спасибо? — но звонит телефон, и она, позабыв про меня, снимает трубку. Я делаю глубокий вдох и ухожу. Я тоже могу оставить его позади. Здесь, где ему самое место.       По дороге домой повсюду замечаю детишек в костюмах. Как я мог забыть про Хэллоуин? Хотя в Старом городе нет детей. Не многие живут в деловом районе. Паркуюсь в переулке и захожу через чёрный ход. В магазине темно, как и было при моем уходе. Сейчас около девяти часов, и, судя по последним привычкам мамы, она должна быть уже в постели, но она сидит на диване и смотрит фильм.       Заметив меня, она поворачивается ко мне: — Я подумала, ты пошёл на вечеринку, про которую я совсем запамятовала. — Нет. Я вроде как забыл про Хэллоуин.       Она похлопывает по диванной подушке возле себя. — Что смотришь? — Не знаю, какой-то фильм на «Холлмарк».       Плюхаюсь на диван рядышком с ней: — Дай угадаю, у женщины рак, а мужчина не знал об этом, но всегда любил её. — Нет. Думаю, болен маленький мальчик, и мама вдруг понимает, сколько времени проводила на работе.       Я натягиваю на себя плед, которым укрылась мама. Мы не разговариваем, просто смотрим фильм. Все настолько комфортно и привычно, что к титрам я чувствую себя гораздо лучше. Я скучал по ней… По всему этому. Не хватает только отца и Оли.

***

На следующий день на входе в магазин я сталкиваюсь с почтальоном. Он кивает мне, и я улыбаюсь. Мама за стойкой медленно просматривает почту. Не удивлюсь, если она не спешит увидеть счета, которые мы оплатить не в силах. Просмотрев всё, она вскидывает голову: — Привет. — Привет. — Нервничаешь? — спрашивает она, подняв конверты. — Да. — Знала бы она, как сильно. — Как думаешь, когда начнутся собеседования? — Собеседования? — переспрашиваю я. — В Беркли, Сакраменто, Сан-Франциско. В колледжи. — А, точно. — Сначала мне надо отправить заявления. — Еще рано. Думаю, в апреле. — На самом деле я знал точно, как и то, что крайние сроки подачи документов в колледжи стремительно приближались. Я до сих пор не рассказал ей, что собираюсь взять перерыв на год или два.– Апрель? Это так долго. А кажется, будто уже не за горами.       Улыбнувшись, она убирает почту в ящик и поворачивается к слишком большому для нашего жалкого графика календарю. Отрывает верхний листик, аккуратно складывает его и засовывает в нижний шкаф к остальным, чтобы будущие поколения оценили наш самый скучный год. — Новый месяц, — говорит она мне. — Пора составлять расписание. — Она держит ручку наготове, чтобы снова упаковать мою жизнь в маленькие подписанные коробки, где ей самое место. — На этой неделе у тебя есть внеплановые дела в школе? — Нет. Завтра у меня важный тест, поэтому сегодня мне нужно будет позаниматься.       Она вычеркивает мою смену после пяти. — В среду вечером у меня встреча предпринимателей.       Записывает встречу на шесть часов без каких-либо деталей. — Где она состоится? — Точно не помню. Мы чередуем магазины. — А почему она ни разу не проводилась у нас? — Наш магазин для этого маловат, — Она смотрит на почти пустой календарь. — Что-нибудь еще?       Мой взгляд задерживается на субботе, дне, когда мы с Ромой устраивали дни карьеры. В эту субботу была бы его очередь. — Нет. Ничего. — Ух ты, захватывающий у нас месяц. Даже не знаю, сможем ли мы справиться с таким плотным графиком. — Никаких посиделок? — Пока нет.       Она откладывает ручку и достаёт чистящие средства. Весь день я поглядываю на календарь и на «встречу» в среду. Почему мне это кажется подозрительным? Я несколько месяцев врал маме о том, с кем гулял. Возможно ли такое, что она тоже мне врала? В памяти всплывает имя Владимира, и я быстренько стараюсь выбросить его из головы. Но ничего не выходит. — Мам, а кто…       Мой вопрос прерывает звон дверного колокольчика. Я поднимаю голову, какая-то глупая надежда внутри меня нашептывает, что это может быть Пятифан. Но это не он. Это Полина.