Обстоятельствам не поддаюсь

- Господи боже мой, - сказала Вик. - Я не могу на это смотреть. И тут же, противореча своим словам, достала телефон, включила камеру и приблизила на максимум, чтобы рассмотреть как можно лучше. Томас рассмеялся. Пригладил волосы, торчащие дыбом с одной стороны и примятые к голове с другой. Помятый и растрепанный со сна, он как бы и наблюдал, и не наблюдал за происходящим в бассейне. Строго говоря, он наблюдал за тем, как наблюдает она. Вик давно просекла эту его привычку. Он и сериалы иной раз смотрел как будто через нее, а уж во взаимоотношениях с людьми (и с отдельным подвидом человеческой расы – журналистами) такое и вовсе происходило сплошь и рядом. - Завтракать будешь? – спросил Том и спрыгнул с кухонной стойки. – А то смотри, я остатки вчерашней доставки могу и сам умять. - Я не могу есть, когда такое творится! - А я могу. – Том почесал ногой Чили, развалившуюся перед холодильником. – Кроме того, ничего особенного и не творится. Он же ничего не делает. Они договорились! Пф-ф-ф! Вик закатила глаза. Мужчины! Даже лучшим из них никогда не прочувствовать всех полутонов и оттенков человеческих взаимоотношений. Единственным членом их группы, на которого в этом смысле можно было положиться, был Итан, потому что он вырос под крылышком у двух сестер, и сам, как иногда казалось Вик, был немного женщиной. Однако в последние дни его хваленая чувствительность к едва ощутимым подводным течениям давала сбой. Учитывая сложившуюся ситуацию, Вик не могла его винить. Зато могла винить Дамиано. Винить, осуждать и перманентно желать уебать лопатой. Вик посмотрела на экран смартфона. Пиксельный Дамиано, сложив руки на кромке бассейна, улыбался и что-то говорил пиксельному Итану, который разлегся в шезлонге с книжкой. Тот улыбался в ответ. В теории – обычное утро. Один выполз на солнышко почитать в тишине и спокойствии, другой решил окунуться. На деле Дамиано бросил недопитый кофе и рванул «купаться» пятнадцать секунд спустя после того, как засек Торкио во дворе. Сделал один-единственный, строго показательный заплыв, а потом прилип к бортику рядом с Итаном, который – Вик могла в этом поклясться! – до сих пор перевернул страницы своего чтива ровно ноль раз. О чем они говорили, она не знала. Ее это и не интересовало. Ее интересовало, кто будет помогать ей организовывать похороны. - Будешь помогать мне организовывать похороны? - Не вопрос, - кивнул Томас. Он уже добыл из холодильника некоторое количество картонных коробочек с разнообразными логотипами и теперь фигурно выкладывал их содержимое на тарелке, перед тем как отправить всю эту красоту греться в микроволновку. – А чьи? - Как – чьи? Нашего солиста! Который совращает нашего ударника! - А-а-а. Нет, этого не буду. Он и после смерти кого хочешь достанет. Будет являться и предъявлять, что на поминках не ту музыку играли. - И еду не ту подавали. И гроб почему без кружев и жемчугов? - И «вы похоронили меня НЕ В ГУЧЧИ?!» Они дружно похрюкали. Очень уж отчетливый образ всем возмущенного призрака-Дамиано предстал перед внутренним взором. Том достал нагретую тарелку, поставил перед Вик на стол и подсел сбоку. Этот человек знал ее достаточно долго и достаточно хорошо, чтобы никогда не воспринимать ее «я не голодна» за чистую монету. - А если серьезно, - сказал Том, передавая ей вилку, - заканчивай с этим. Чего ты хочешь? Чтобы они и дальше вели себя друг с другом, как дальние родственники? Чтобы Дамиано его за километр обходил? - Нет, конечно. Пусть ведут себя нормально. Как раньше! Как мы с тобой. Томас выгнул бровь. - Мы с тобой сидим бок о бок за совершенно пустым столом и едим из одной тарелки. - Уф-ф-ф... – Вик мстительно пихнула его вилку своей, так, чтобы тщательно сконструированный ансамбль из кусочка курицы и спаржи, который Том уже тащил ко рту, шлепнулся обратно. - Не передергивай, ты меня понял! - Честно говоря – не особо. Дамиано его всегда лапал к месту и не к месту, как и всех вокруг. Хочешь, чтобы он хватал нас за разные места, а с Итаном здоровался за руку? Вик дернула плечом – так нервно, что со стороны могло показаться, будто она пытается вправить себе сустав. - Ладно, не важно. Я все равно не смогу объяснить так, чтобы тебе не показалось, что мне пора в больничку для мозгов. - Ну-ну, не расстраивайся, - Томас подгреб к себе немного острой морковки. – Я в любом случае всегда буду думать, что тебе там самое место. Вик показала ему язык с остатками непрожеванной еды и бросила последний взгляд наружу. Сцена «Джульетта на балконе» сменилась на «Леду и лебедя»: Дамиано, бросив притворяться, что пришел поплавать, вылез из воды, подтащил соседний шезлонг поближе к Итану и что-то втирал ему, подперев щеку ладонью. Торкио слушал, заинтересованно склонив голову на бок. Ладно. Пусть творят, что хотят. Она умывает руки. Говоря откровенно, вялые попытки Томаса заверить ее, что «ничего такого не происходит», изрядно подбешивали. Потому что такое происходило, и если Раджи в силу легкого, неконфликтного характера было трудно это заметить, то Вик все видела отлично. Начались эти брачные танцы а-ля Давид несколько дней назад. Если точнее – в понедельник, когда они немного отошли от легендарной вечеринки, подробности которой Вик наутро вспоминала обрывками. Дамиано, пролежавший пластом до обеда, держался за голову и явно ловил вьетнамские флэшбеки. Обычно, когда он чувствовал себя не очень хорошо, не очень хорошо начинало чувствовать себя все живое в радиусе километра, однако в то утро спасение пришло, откуда не ждали. Итан, оскорбительно свежий и выспавшийся, тронул пальцами его плечо, и тихо спросил – кофе? Дамиано осторожно кивнул тяжелой головой и посмотрел на него с благодарностью. Торкио ушел исполнять, а Вик поняла, что что-то изменилось. На той вечеринке между этими двумя произошло что-то, благодаря чему напряжение и натянутость наконец лопнули, и они снова стали взаимодействовать как нормальные люди, а не как две невоспитанные собаки в приемной у ветеринара. То есть – это Итан стал взаимодействовать, как нормальный человек. Дамиано, как выяснилось позднее, медленно сносило течением в какой-то доселе невиданный, но крайне подозрительный омут. Он залипал. Бесхитростно, наивно, едва ли отдавая себе в этом отчет. Не далее как вчера утром Вик попросила его посмотреть, на какое время забронированы их пятничные билеты, и Дамиано честно достал телефон, чтобы проверить, но тут через гостиную продефилировал Итан – сонный, в пижамных штанах, с растрепанной после сна косичкой – и Дамиано в прямом смысле пришлось пихать локтем. - А? – очнулся он. – А! Да. Полдесятого. - Это сейчас полдесятого, - сказала Вик. – Я тебя про рейс в Вену спрашиваю. Отлагай уже! Дамиано тряхнул головой, послушно раздуплился, зарылся в телефон и даже извлек из него требуемую информацию. А потом, немного помаявшись на низком старте, бросил мобильник на диван и выперся на террасу следом за Торкио – по всей видимости, проверять, хорошо ли тот спал, готов ли к новому дню, и не слишком ли сильно на него светит солнце. Учитывая то, что расстались они вчера в первом часу ночи (без малого проводив друг друга до дверей спален), придумать других причин у Вик не получалось. Поначалу она думала, что Дамиано просто соскучился. Связь между ними – всеми ними! – всегда была очень крепкой, и мелкие размолвки, без которых в жизни, увы, не обходится, давались им тяжело. Не потому, что их было так уж трудно разрешить, а потому, что дуться на кого-нибудь из Монескин было невыносимо. Вик прекрасно понимала это чувство. Однажды она не разговаривала с Томасом целых два дня, потому что он и Лео решили, что ей пора расстаться со своим пагубным пристрастием к разного вида газировкам, заныкали специально купленную на выходные бутылку кока-колы и наотрез отказались отдавать. Вик ругалась и угрожала минут двадцать, а потом всерьез надулась. Мальчишки тут же перепугались – страшнее ее искренней обиды были лишь вечерние новости – и оперативно выдали заложников. Даже наполнили ее любимый стакан льдом, украсили ломтиком лимона и подобострастно подпихнули к ней поближе, но Вик была непреклонна. И сломалась лишь тогда, когда поняла, что без Раджи под боком чувствует себя так, будто ей ампутировали конечность. За двухдневным радиомолчанием последовало бурное примирение. И - целые сутки, на протяжении которых они смотрели видосы, прижавшись друг к другу, резались в приставку, сочиняли кавер на Джолин (вернее, кавер на кавер, потому что сошлись во мнении, что Дамиано в этом плане утрет Джека Уайта, особо не напрягаясь), танцевали, бесились и в общем и целом стояли на ушах. Период интенсивного примирения после самой незначительной размолвки – это то, что всегда требовалось им, как воздух. Так что, если бы дело было лишь в этом, она бы особо не напрягалась. Почти три недели – это вам не баран чихнул. Она бы, наверное, тоже ходила за любым из них хвостиком после настолько долгого эмоционального дефицита. Но Дамиано и Итан не ссорились. Дамиано и Итан разбрелись по разным углам, потому что один из них в приступе помутнения рассудка признался другому в любви, а тот испугался и сквикнулся. А потом что-то произошло, и теперь Дамиано вел себя так, будто решил приударить за горячей девчонкой, которая по чистой случайности оказалась его ударником. И если все это – такая дофига остроумная шуточка, то Вик юмора не разделяла. Она считала, что люди, которые так шутят, попадают в ад, причем задолго до смерти. Отдает ли он себе отчет в том, что делает? Вик бросила последний взгляд в окно. Ей хотелось верить, что нет. Иногда многое из того, что кажется очевидным со стороны, вблизи рассмотреть гораздо труднее. Как старые зернистые фотографии – поднеси такую к глазам, и ничего не будет понятно, но стоит немного отдалить ее, как картинка складывается куда более отчетливая. Возможно, Дамиано просто не видит себя со стороны и не понимает, насколько двусмысленным кажется его поведение. И если это так – она ему скажет. Потому что одно дело – играючи флиртовать с другим человеком, не подозревая о его чувствах к тебе, и совсем другое – делать то же самое, осознавая, что своими действиями роешь для его доверчивого сердца могилу. * Некоторые люди называли их отношения созависимостью. Люди вообще любят все как-нибудь называть. Категоризация – естественная потребность, она упрощает жизнь, делает ее более предсказуемой, а оттого – менее пугающей. Точно так же, как если рассортировать все свое барахло по кучкам, аккуратненько сложить и рассовать по соответствующим ящикам, коробочкам и полкам, ты всегда будешь знать, что увидишь, заглянув в определенный отдел. Никаких сюрпризов. Вик любила хаос. Любила бардак. Ей нравилось разгуливать среди полыхающих руин общественного мнения и ошметков ханжества, периодически попинывая обломки. Это они сделали. Они смогли! Сильные, красивые и страшные, они пронеслись по миру, словно четыре всадника апокалипсиса. Это - то, что имело значение. Ярлыки, навешиваемые публикой, значения не имели. Если бы Вик задумалась об этом глубже, то, наверное, согласилась бы с тем, что их дружба сильно отличается от обычной в общепринятом смысле этого слова. Несмотря на то, что они всегда были окружены весьма разноцветной и неформальной богемой, ей редко приходилось видеть примеры настолько сильного погружения друг в друга – даже среди близкой к ним по возрасту и мировоззрению молодежи. Она не знала ни одной девушки, которая, оставшись наедине с тремя взрослыми парнями, разгуливала бы перед ними топлесс, не испытывая по этому поводу абсолютно никакого дискомфорта. А также не знала парней, которые относились бы к этому настолько спокойно, ведь «ну мы же шляемся без верха, почему тебе нельзя?». Исключая женатые парочки, она не знала людей, которые проводили бы вместе столько времени. Туры, перелеты, гостиницы, студия – ей страшно было представить, как трудно, должно быть, вытягивать все это тем, у кого нет той эмоциональной поддержки, которую бесперебойно поставляли друг другу они. Может, это и называется созависимостью – энергетическая подпитка, невозможность и нежелание проводить больше суток порознь? Господи, да они ведь даже после недели в студии, на головах друг у друга, ездили потусить в какой-нибудь клуб вместе. А случись одному из них отлучиться больше, чем на день, общий чат превращался в такую вакханалию, что становилось непонятно, зачем этому кому-то потребовалось уезжать, раз он все равно только тем и занят, что переписывается с ними. Паб, в который они завалились сегодня, был забит под завязку. «Трезубец», гласила ободранная вывеска над дверью. Хотя Итан и объяснил ей, что место, скорее всего, зовется так в честь одной из крупнейших рек Вестероса, Вик придерживалась мнения, что Торкио просто умничает, а на самом деле владелец банально дрочит на морскую тематику. Это и в самом деле было вероятно: обитые дубовыми панелями стены паба украшали картины, на которых кракены сминали своими огромными щупальцами рыбацкие шхуны, а сирены заманивали корабли на рифы сладкоголосым пением. Над стойкой из темного дерева красовался штурвал – до того здоровенный, что Вик поначалу волновалась, как бы он не сорвался со штырей и не грохнулся бармену на голову. Штурвал, судя по торчащим внизу щепкам, был настоящий. «Трезубец» был странным местом. Помимо внушительной барной стойки и парочки столиков, примостившихся у стены, в нем имелось также обширное пространство для танцев, бильярдный стол, музыкальный автомат с выборкой старого американского кантри, и даже допотопные игровые автоматы. Складывалось впечатление, что хозяева паба решили напихать в него побольше приятностей, не особо заморачиваясь о том, чтобы сохранить концепцию и единый стиль. Вик пронзительно вскрикнула, рассмотрев на двери туалета намалеванный черной краской английский алфавит. Цветная рождественская гирлянда змеилась поверх и подсвечивала буквы R, U и N. - Йу-ху! – Томас немного попрыгал на месте, словно бегун, разогревающийся перед спринтом. – Ну что, зажжем? Вик стянула джинсовую куртку, в которой пришла, завязала рукава вокруг пояса, схватила его за руку, и они вместе ринулись в толпу. Как же здорово было просто танцевать! Музыка хлестала в нее со всех сторон, распущенные волосы метли по лицу и плечам, люди вокруг смазывались и превращались в калейдоскоп движений, вспышек света и красок. Вик специально надела сегодня свободные, домашние штаны, и даже почти не красилась, потому что пришла оторваться, а не светиться перед камерами. Том, бесящийся рядом, отдавался музыке и движению с таким же самозабвением, как и она. Было немного странно скакать, не чувствуя на себе веса бас-гитары. Ощущение свободы – рук, пальцев, всего тела – подзабытое в бесконечных выступлениях и разъездах, пьянило и пузырилось восторгом где-то в горле. Чтобы по-настоящему дать ему выход, Вик издала боевой клич и прыгнула на Раджи. Тот, как всегда, поймал. Подхватил ее на руки, словно обезьянку, подбросил, перехватывая поудобнее, и, хохоча, что-то прокричал ей в лицо. Что именно, Вик не расслышала, но это было и не важно: танцевальный микс вдруг сменился вступительными аккордами White Stripes, и они, обнявшись, ошалело заревели в унисон. Ей почему-то казалось, что в месте, полном людей, странное поведение Дамиано, не дававшее ей покоя в последнюю неделю, должно сгладиться. Ведь легко напридумывать себе невесть чего, когда два человека все время у тебя перед глазами, и кроме как друг на друга, смотреть особо и некуда. Однако вышло все с точностью до наоборот. Происходила какая-то инфернальная хрень. По всем параметрам. Стоило какой-нибудь симпатичной девушке оказаться рядом с Итаном, или – не приведи Господь! – обменяться с ним парой дружелюбных фраз, как Дамиано активировался рядом, словно демон, призванный из небытия. Он даже не говорил ничего – просто проходил рядом, задевая Итана плечом, и бросал на него короткий острый взгляд. Большего и не требовалось. Торкио мгновенно терял концентрацию, и, как бы очередная красотка не пыталась снова завладеть его искренним вниманием, сделать этого у нее так и не получалось. Итан что-то мямлил в ответ на ее слова, а сам наблюдал поверх чужой макушки за растворяющейся в толпе спиной в красной кожанке с яростным Maneskin на лопатках. А потом случился парень. В тот момент, когда он случился, она и Дамиано как раз догонялись текилой. Вик сидела на высоком стуле, давая отдых напрыгавшимся ногам перед очередным заходом на танцпол. Дамиано стоял рядом, облокотившись о барную стойку с довольным видом хозяина помещения. Они с улыбкой наблюдали за Томасом, который отплясывал в кругу визжащих девчонок. Лео – тоже в кругу и тоже визжащий – снимал всю эту прелесть на камеру. Вик не могла с точностью сказать, когда именно это произошло. В один момент Итан стоял у бильярдного стола в компании Авроры и ребят из съемочной группы и дожидался своей очереди, сложив ладони на кие, а в другой он уже обменивался любезностями с симпатичным, слегка хлыщеватым блондином. Блондин придерживал на плечах серебристый пиджак, мелко улыбался и – ого, вот это новости! – периодически осторожно трогал Итану волосы. Торкио улыбался в ответ. Серебристый пиджак сунул ладонь в задний карман джинсов, извлек оттуда пачку Лаки Страйк и дернул головой – мол, пошли? Итан прислонил кий к стене, кивнул, и вместе они принялись пробираться сквозь толпу в сторону выхода. - Пойду покурю, - проговорил Дамиано раздельно. Выглядел он так, будто пытается причинить серебристому пиджаку вред силой мысли. Вик отработанным движением выбросила руку и ухватила его за воротник куртки. - Покури здесь. - Нет, я хочу на улице. - Дамиано. Не смей. Дамиано поднял брови. - Чего не сметь? Вик почувствовала, как тщательно утрамбовываемое все это время бешенство рвануло наружу, словно вода из трещины в дамбе. - Не смей строить из меня дуру! И не смей ходить за ним! Дай человеку двигаться дальше! Ты же не хочешь его? Вот и не смей! - Ты что, с концами уже... - Если ты сейчас попытаешься задвинуть мне про «ты все не так поняла», я тебе въебу. Клянусь, что въебу, Дамиано! Некоторое время они яростно пялились друг на друга. Глаза в глаза, словно две ощерившиеся кошки. Музыка и гомон голосов вокруг будто поблекли. Виктория чувствовала, как дергается верхняя губа – всегда, когда она злилась, ей в силу какого-то не до конца атрофировавшегося атавизма хотелось показать зубы. На скулах у Дамиано ходили желваки. Наконец он опустил взгляд. Сунул руку в карман, вытащил непочатую пачку, демонстративно содрал с нее прозрачную упаковочную пленку... Отвернулся от двери, влез на барный стул, сжал губами сигарету и принялся остервенело щелкать зажигалкой. Домой они в тот вечер возвращались втроем.