Обстоятельствам не поддаюсь

Мне 20 лет. Скоро будет 21. Ну, не так уж скоро, ждать еще больше четырех месяцев. Но мне все равно кажется, что хоть я и самый младший среди всего этого цирка, я нормально в некоторых вещах секу. Виктория, может, и думает, что я по части проницательности и чуткости по отношению к окружающему миру недалеко ушел от Чили, но Чили-то тоже все видит и понимает, так что – три ха-ха! Я знаю, как открыть бутылку вина без штопора. Нужны только стена и ботинок. И я это не на ютьюбе подсмотрел, а сам придумал. Методом, так сказать, проб и ошибок. Потом и кровью! Еще, если поблизости нет стены, могу ключами. Нормально секу в машинах. Я, конечно, не какой-то автомобильный бог, но колесо могу поменять, не залезая предварительно в гугл, и капот открываю не только для того, чтобы озадаченно туда таращиться. Это Дамиано у нас думает, что масло – значит оливковое. А Вик, если б могла, вообще покупала бы новую тачку каждый раз, как старая начинает себя подозрительно вести. Может, однажды и будет. Знаю, как нагнуть любого в покер. Знаю, как просидеть за Фифой всю ночь, хоть утром и надо рано вставать. Практикую. Знаю, как пройти из точки А в точку Б, один раз взглянув на карту. С навигацией у меня все в порядке. Это Вик с Итаном могут полчаса тупить в Вэйз, а потом уверенно пойти в противоположную от нужной сторону. А Вик, если ее поправить – еще и начать спорить! Знаю, что хочу мотоцикл. Харли! Но не с уебищной низкой посадкой, а нормальный. Знаю, что надо учить английский. Дамиано говорит, что мне надо не втыкать на Дуолинго, а просто разговаривать, как умею. Что, мол, в первый день все будут считать, что я недоразвитый, во второй, пятый, десятый – тоже, но в конце концов я научусь, и все будет круто. Практика в таких делах – единственный путь. Знаю, что он прав, но пока стесняюсь. Знаю, что должен больше времени проводить с семьей. Но не знаю, как. Родители скучают по мне, и я по ним тоже. Мама – моя самая большая фанатка. Отец от нее не особо отстает. Если бы в сутки можно было впихнуть 48 часов, а в месяц – 60 дней, я бы бывал дома чаще. Знаю, что хочу учиться. Не как в школе, где в тебя пихают науки, совершенно неприменимые в жизни, которую ты себе выбрал, а – музыке. Чем больше я узнаю, тем отчетливее понимаю, что этот вид искусства – айсберг, высоко возносящийся над гладью океана. А я сижу на самой его верхушке, ма-а-а-аленький, почти невидимый снизу, и самоуверенно лижу кончик, воображая себе, будто чего-то достиг. Еще знаю, что развиваться стоит разносторонне. Я уже много раз встречал людей, с которыми можно поговорить о двух вещах: о них самих и о их работе, и это удовольствие ниже среднего, доложу я вам. Но дело даже не в том, что кому-то будет скучно с тобой разговаривать, а в том, что, углубляясь только в какую-то одну сферу жизни, ты вырастешь кривой и непропорциональный. Как спортсмен, который качал только одну руку. С мозгом тоже так. Никакая сила на земле не заставит меня интересоваться точными науками, и Итан может хоть двести раз подкатывать ко мне со своим занудством на тему «каждое настоящее искусство имеет свою теорию, которую можно выразить в терминах математики», но я все равно буду слышать только «бла-бла-бла, бла-бла-а-а-а, бла-бла!». Хотя исторические паблики, как он, с удовольствием бы почитал. Знаю, в каком настроении проснулся каждый из моих друзей еще до того, как они открывают рот. Просто по движениям, выражению лица и необъяснимым настроенческим флюидам как-то получается. Про Итана тоже много чего знаю. Мне кажется, между нами четырьмя вообще так: все общее, все поровну, но все равно есть вещи, которые друг о друге знают лишь двое. Про Итана я, к примеру, знаю, что он очень редко с кем-то спит. Хотя и Вик, и Дамиано уверены в обратном. Но они ошибаются. Конечно, случается иногда, но мне всегда кажется, что он потом сам об этом жалеет. Или по каким-то другим причинам чувствует себя неуютно. На прошлых выходных, когда мы возвращались из клуба втроем, без него, все думали, что он с кем-то уехал. А я, войдя в комнату, которую мы с ним теперь делим, обнаружил, что он уже давно там – лежит на застеленной кровати одетый, и спит, отвернувшись к стене. Вернулся на такси. Это - что-то о нем, что в целом мире знаю только я. О Дамиано тоже знаю эксклюзив. Знаю, что его в последнее время всерьез коротит. И я не про то, что все и так видят: как он скрипит зубами и сощуривает глаза, стоит кому-то из посетительниц Дома Монескин попытаться распластаться по Итану. Это другое. Однажды, еще до признания, мы с ним делили косячок и разговаривали о девчонках. Не в смысле сисек и жоп, а по-настоящему. И в какой-то момент он сказал, что, наверное, никогда не бросит Джорджию, потому что «она же была со мной, еще когда мы были никем. До Санремо, до Евро. Где еще я найду человека, насчет которого смогу быть полностью уверен, что он правда любит, и правда меня, а не хайпит с задранной над столом ноги, понимаешь?» Я сказал, что понимаю. Хотя на самом деле уже тогда мог назвать ему человека, который любил его, еще когда у нашей группы не было даже названия. Но, конечно, не стал. Дамиано тогда выглядел, как человек, который сморозил лишнего и теперь жалеет, что дал такой неромантичной откровенности просочиться наружу. Я сказал ему взглядом, что никому не расскажу. Знаю Вик лучше всех. Знаю, что она мне не пара. Я люблю ее больше всех людей на свете, но знаю, что, если бы в какой-то альтернативной вселенной между нами завязался роман, мы бы друг друга поубивали, развалили бы группу, и вообще пол-Италии лежало бы в руинах. Несмотря на это, знаю, что если когда-нибудь женюсь, то только на ней. Знаю, что нам очень повезло. Дамиано и Вик вечно орут на каждом углу, что всегда были уверены в нашем успехе, и это правда. Они были. «Кто крут и упорен – у того все получится» - отличная установка, на самом деле так бывает только в одном случае на многие тысячи. Нам повезло стать этим случаем. Вещи, которых я НЕ знаю, не поддаются исчислению. Не знаю химию. И не хочу знать. Не знаю, как люди быстро подсчитывают сдачу в уме. Считаю, что некоторым (мне) эта абилка не доступна на генетическом уровне. Не знаю литературу совсем. Каждый раз, когда пытаюсь начать читать книжку, глаза сами собой закрываются. Не понимаю, как Итан может заниматься этим извращением так часто и с таким удовольствием. Если спрашивают, говорю, что люблю Стивена Кинга, потому что смотрел все фильмы, а «Побег из Шоушенка», говорят, так и вообще лучше книги. Не знаю, как все успеть. Не знаю, как делать скриншоты. В смысле, знаю, но получается только раза с четвертого. Во всех остальных случаях случайно выключаю экран. Не знаю, где буду через пять лет. Бросил даже загадывать. Не знаю, почему про людей говорят «он умеет готовить» или «он не умеет готовить», когда готовка – это, в сущности, следование этапам рецепта. Так что, получается, нет на свете никого, кто не умеет готовить. Только те, кто не хотят (как я). Не знаю, как люди мотивируются деньгами. Бабушка говорит, что это оттого, что они у нас всегда были. Но я так не думаю. Я со своими гитарами и Вик и под мостом был бы счастлив. Ну ладно, не под мостом – под мостом нет розетки – но вы поняли. Не знаю, как можно задротить по качалке. Ходить туда каждый день. С ума сойти! Мяч с пацанами могу погонять, это ладно, но все эти систематические занятия и упражнения – не для меня. Скучно, хоть вой. Не знаю, зачем спать под одеялом с включенным кондиционером. Не знаю, как взломать замок проволокой. Но очень хочу узнать. Не знаю, чего всем так дались наркотики. Мне не вставляет. То есть, я и не пробовал никогда ничего сильнее травки, но не вставляет как идея. Рокеры золотого века вывозили на них туры, и в этом есть какое-то очарование, какая-то романтика, но она абстрактна и неприменима ко мне. Не знаю, как слушать песню целиком, не разбирая ее в голове на отдельные элементы. Вик и Итан говорят, что раньше могли. До того, как они начали заниматься музыкой всерьез, песни как будто были у них в головах одним куском. Как суп-пюре, где все ингредиенты перемолоты вместе в равномерную кашу. Я такого почти не помню. Для меня музыка распадается на составляющие настолько давно, что я почти забыл, каково это – не выделять отдельно бас, ритм-гитару, клавиши, ударные. Сколько я всего не знаю, хе! Не знаю, как кто-то может в здравом уме и твердой памяти предпочесть мужиков девушкам. Я все понимаю, одобряю и поддерживаю, но глубоко в душе все равно тайно недоумеваю. Девушки – они же такие... Красивые, мягкие, завораживающие! Как будто немного потусторонние. Волшебные. Не знаю, как объяснить. Ну вот просто – раздень любую, даже самую непримечательную девчонку – и у тебя перехватит дыхание, потому что женщины – они все как будто немного богини. А раздень любого, даже самого красивого на свете пацана – будет красивый пацан с хуем. (Хотя, когда Дамиа и Итан целовались для клипа, мне было приятно на это смотреть. Внутри было такое ощущение - как будто меня под завязку залили теплой водичкой, и стоит немного наклониться, как она расплещется через край, и я начну улыбаться, как идиот. Но это потому, что это Дамиано и Итан.) Не знаю, переживем ли мы весенний тур. И насчет декабрьских фестивалей тоже в больших сомнениях. В смысле, я понимаю, что все будет классно, потому что мы вместе и это именно то, о чем мы всегда мечтали. Но иногда мне кажется, что, грезя о жизни рок-звезд, ни один из нас до конца не осознавал, насколько велика в этом бизнесе доля... бизнеса. Не знаю, где буду праздновать Рождество. Хотелось бы сказать, что с семьей или с этими придурками, но впервые в жизни, честно – не знаю. Что происходит, не знаю. До сих пор пытаюсь уложить в голове идею того, что следующим летом буду скакать по одним подмосткам с Deep Purple и разогревать монстров из Iron Maiden. У меня, ради всего святого, их футболка есть. Не знаю, удастся ли нам когда-нибудь посмотреть в толпу фанатов с по-настоящему знаменитых сцен. С тех сцен, с которых взирали на беснующееся людское море такие легендарные люди, как Боуи, Джаггер, Фредди, Джим Моррисон, Кобейн, Хэндрикс. Не знаю, но искренне верю.