Обстоятельствам не поддаюсь

Ничего не изменилось. Дамиано до сих пор не мог понять, как такое возможно. Он был уверен, что стоит ему хоть раз поцеловать Итана по-настоящему, и уж тем более засунуть руку ему в штаны, как мир перевернется. Все вокруг вдруг станет очень сложным. Не может не стать! На него обрушится гнев Виктории, неодобрение Лео, истерика Джо, осуждение друзей и тонна собственного когнитивного диссонанса. Возможно, взвоют сирены. Он будет постоянно терзаться сомнениями, не спать ночами, думая, правильно ли поступил и что делать, если вдруг окажется, что нет. Дамиано нисколько не сомневался в том, что ему придется Привыкать и Преодолевать. Он был готов Идти на Жертвы и Прилагать Усилия, чтобы это – нежное, волнующее, невероятно теплое, расцветающее на лице Итана, стоит их взглядам встретиться – никуда не исчезло. Но ничего не изменилось. Усилия приходилось прилагать только к тому, чтобы не лыбиться, словно деревенский дурачок, с утра до позднего вечера. Ну, и еще - чтобы хотя бы изредка переставать лапать Торкио. Залезать к нему в постель посреди ночи, подминать под себя теплое, сонное тело и отрубаться, уткнувшись лицом в чужие пахнущие сеном и горячим камнем волосы казалось настолько естественным, будто Дамиано всегда так делал. Стены вокруг не рушились. Не выли сирены. Мир оставался тем же самым, с той лишь разницей, что теперь ему можно было трогать и целовать Итана когда угодно и столько, сколько заблагорассудится. Ни о какой неловкости даже речи не шло. Дамиано творил с ним, что хотел. Он исследовал эту местность без карты, и вместе с тем каким-то удивительным образом чувствовал себя так, словно вернулся домой. Вернулся куда-то, где всегда должен был быть. Остальные обитатели виллы, казалось, разделяли его чувства. Вчера, усталый после долгих часов репетиций, Итан отрубился прямо в гостиной, подмяв под щеку диванную подушку. Узрев такую соблазнительную картину, Дамиано немедленно перегнулся через спинку, поцеловал его в волосы и засопел в ухо, чтобы разбудить и дислоцировать наверх. Итан – он был готов поклясться! – начал улыбаться еще до того, как проснулся. - Странно, - протянул Томас, когда он, спровадив Торкио наверх, вернулся в гостиную, чтобы выкурить последнюю за день сигарету. – Очень странно. - Что странно? – Дамиано выбил из пачки зажигалку, прикурил себе и Раджи и устроился рядом с ним на ступеньках крыльца. - Странно, что мне не странно. Да. Странно. Странно, что никому не странно. Странно, что не странно ему самому. Черт с ним, с сердцем, от которого Дамиано никогда не знал, чего ожидать и давно решил не противиться его загонам, а просто верить. Но ведь твердый член в чужих штанах вместо мягких влажных складок, между которыми так приятно нырнуть пальцами – это-то могло его хоть немного выморозить, или по крайней мере чуть-чуть напугать? Почему не пугает и не вымораживает? Почему вместо этого, когда Итан вжимает его в кровать и наваливается сверху, ему хочется извиваться, часто-часто дышать приоткрытым ртом и просить его поскорее сделать с ним что-нибудь? Господи, хоть что-нибудь. Что это за ебучее наваждение? «Дело не в члене, а в том, кто прицеплен к нему с другой стороны». Кажется, это правда. Торкио особенный. Особенный. Настолько, что все это возможно только с ним. С этим отмороженным пришельцем с другой планеты, который каким-то образом умудряется совмещать в одном себе эти его приступы чего-то... Дамиано даже не знает, как это назвать. Что-то опасное, животное. Что-то настолько сильное и пугающее своей глубинной мощью, что у него подгибаются коленки. И вместе с тем - нежную, наивную искренность, от которой щемит в груди. Люди чувствуют его тепло и доброту и тянутся к нему, а он с радостью их обнимает. Да и с чего ему не доверять людям? «Ты пока единственный, об кого он обжегся», услужливо напоминает ему его внутренняя Вик. Это правда. Но Дамиано очень старается зализать нанесенную им рану, даже если по Итану и не скажешь, что у него что-то болит. * Дни в Гарласко, в отличие от нагруженных событиями суток, которые они проводили в разъездах, всегда летели быстро. Казалось, только вчера они вернулись сюда после победы на Евровидении и последовавшего за этой победой тура, и страдающий от жары Томас сигал в бассейн по двадцать раз на дню, как сентябрьская свежесть сменилась прохладой раннего октября, и разгуливать по дому в трусах и майках стало не слишком весело. Однако дни без Итана, свалившего на выходные к сестрам, текли медленнее, чем замерзшая вода. Дамиано скучал. Скучал больше, чем показывал, больше, чем готов был признать. Ему, как и каждому из них, всегда было немного не по себе, когда рядом вместо трех согруппников терлись только двое. Но в отсутствии Итана это ощущение незаконченности, неправильности выходило на новый уровень. Ежась от холодных капель, стекающих с мокрых волос на голые плечи, Дамиано пробрался к шкафу и принялся вслепую шарить в глубине полки в надежде выцарапать свитер потеплее. Он каждую осень отжимал у Томаса и Итана самые красивые и удобные свитера «поносить один раз, ну че ты», считал это отличной традицией и не видел причин, по которым нельзя делать так и впредь до скончания веков. Холодный пол кусал пятки. Полотенце на бедрах сползало, свитер не нащупывался. Свободной рукой Дамиано плотнее заткнул выскальзывающий край. И вдруг всем телом ощутил, как за спиной шумно выдохнули. Он обернулся. Итан с абсолютно нечитаемым выражением лица прижимался виском к косяку и смотрел на него немигающим взглядом. Глаза у него были черные. У ног лежал небольшой дорожный рюкзак. За обтянутым черной футболкой плечом темнела пустота коридора. Дамиано мигом забыл о своих клептоманских поползновениях. Обернувшись, он облокотился о полку и зацепился большими пальцами за обернутое вокруг бедер полотенце. - Как съездил? Торкио медленно, обманчиво-сонно мигнул. - Неплохо. - Какая прелесть. - Да. А вы тут как? - Ой, да ты знаешь, - Дамиано опустил руку на пах и без зазрения совести потрогал через полотенце уже начавший подниматься под тяжелым взглядом член, – Все по-старому, все по-старому. Никаких новостей. Итан, словно примагниченный, сделал шаг в комнату. Прикрыл за собой дверь. В напряженной, звенящей тишине послышался щелчок замка, и в следующую секунду Дамиано смело, развернуло лицом в шкаф, вжало грудью в дверцу. - Ну привет, - ухмыльнулся он. Итан что-то неразборчиво промычал ему в шею страшным голосом, дернул с него полотенце, отбросил в сторону и прижался твердым, ощутимо горячим даже сквозь брюки членом между его ягодиц, и Дамиано резко стало не до ухмылок. Его еще никогда в жизни так не лапали. Жадно, голодно, почти грубо, шершавыми ладонями по груди, плечам, за бедра и между ними. Его разом прошибло потом, низ живота будто окатило горячей водой. О том, что еще недавно он проклинал свою привычку не брать в душ одежды и дрожал от холода, было странно даже думать. Дамиано откинул голову на чужое плечо, судорожно выдохнул, ощутив на открывшейся шее торопливые поцелуи, и двинул бедрами, потираясь о прижатый сзади твердый ствол. Итан ахнул, дернул бедрами ему навстречу, а потом вдруг развернул к себе, поцеловал так, что у Дамиано подкосились колени... и едва не силой поволок к кровати. - Иди сюда. Сейчас же. Дамиано предпринял последнюю попытку выебнуться. - Мамма мия, малыш Итан. Я смотрю, ты соскучился? - Очень. – Итан без лишних сантиментов пихнул его лицом в подушку и навалился сверху. – Очень. Очень. Оказаться под ним, таким тяжелым, твердым и буквально пышущим жаром, ощущалось так крышесносно правильно, что Дамиано задохнулся. «Вот так», колотилось в мозгу, «да, правильно, вот так. Держи меня. Пришпиль меня к кровати, чтобы я никуда не делся». Мысль отдалась сладкой пульсацией в затвердевшем члене, зажатом между кроватью и животом. Он чувствовал руки на своих бедрах, на боках, на горле. Итан, словно поехавший, гладил его всего. Широкие ладони прошлись по его лопаткам, по-хозяйски сжали талию... а потом весь Итан вдруг стек по нему вниз, и он почувствовал его пальцы у себя под ягодицами. Большие руки мяли и поглаживали его ягодицы, жадно сминали кожу. Что-то теплое, мягкое и неожиданно мокрое коснулось его прямо между... - Блядь! – Дамиано дернулся всем телом. Чужой рот исчез. Итан мгновенно снова оказался на нем и ткнулся носом в висок. - Ты не хочешь? – прошептал он. – Извини. Я просто... Оно само. Мне так захотелось поцеловать тебя там... Дамиано с трудом удержался, чтобы не зарычать на него. - Твою мать, ты издеваешься? - сумел прошипеть он, тяжело дыша, - а ну вернись обратно, где был. Блядь, Итан, ты... А-а-а... Закончить мысль ему не удалось – Торкио в кой-то веки раз не стал тормозить, а с готовностью выполнил его просьбу. Широкие теплые ладони огладили ягодицы, сжали, немного развели в стороны, и по его рефлекторно сжавшейся дырке снова прошелся горячий язык. Дамиано тряхнуло, по бедрам растекся пульсирующий жар, от которого затряслись ноги. Он просунул ладонь под живот, крепко сжал член и застонал так отчаянно, что сам испугался. - Да, да, да, - вырывалось изо рта само собой. - Вот так. Господи, как же охуенно, ты представить себе не можешь. Еще. Еще. Еще-е-е... Итан крепче перехватил его за талию и буквально вжался лицом ему между ягодиц. Дамиано чувствовал, как кончик его языка дразнит края дырки, беззастенчиво проникает внутрь. Они никогда еще такого не делали. Они, надо сказать, много чего переделали за последние полторы недели. Дамиано уже несколько раз кончал, рыча Итану в плечо и насаживаясь на его пальцы, а однажды – ощущая, как его член трется между его мокрых от слюны и пота, плотно сжатых бедер. Ему уже посчастливилось увидеть, как Итан выглядит на коленях, с темными мазками румянца на скулах, заломленными бровями и членом, трущимся о приоткрытые губы. Дважды ему почти удалось дожать и наконец развести этого невыносимого нудилу на полноценный секс, но в последний момент упрямый осел Торкио все же находил в себе силы бортануть его, потому что «я не буду растягивать тебя по слюне, тебе ведь будет больно. Не стоит этого делать, Дамиано, правда, я... Давай в следующий раз, когда будем дома, а не в гостиничном номере. Ты меня вообще слушаешь? Что ты... Ох...». Несмотря на то, что в такие моменты Итана с завидным постоянством хотелось задушить голыми руками, доводить его до состояния, когда отказ явно причинял ему физическую боль, было непередаваемым удовольствием. Но такого они не делали. Такого с ним не делал никто и никогда. Итан вылизывал его, толкался внутрь языком с такой самозабвенностью, будто на свете не существовало занятия увлекательнее. И естественнее. Дамиано ощущал, как слюна стекает на бедра, как Итан размазывает ее большим пальцем по коже, трет чувствительное местечко за яйцами. Он постанывал, не переставая, от душного, тяжелого возбуждения было трудно дышать, член пульсировал под животом, подтекал и пачкал простынь. Торкио вставил в него палец – самый кончик, совсем чуть-чуть, не дальше одной фаланги – и принялся разминать упругие мышцы, не убирая языка. Дамиано хрипло выругался, развел ноги и выгнулся ему навстречу, уже абсолютно ничего не стесняясь. Итан сбился, замешкался, а потом вдруг отстранился, и Дамиано услышал, как звякнула пряжка ремня и зашуршала торопливо стягиваемая одежда. Да. Да, Господь и святые ангелы-угодники, блядь, наконец-то. Он взялся за перекладину в изголовье кровати и потянулся, всем своим видом давая понять, что весьма одобряет подобное развитие событий. Итан за его спиной чертыхнулся, шумно выдохнул и снова подгреб его под себя – голый, горячий, заведенный до предела. Очень нужный. Дамиано закинул руку назад и дернул его за патлы. - Вставь мне, - выдохнул он, стараясь звучать властно. Или, по крайней мере, не слишком умоляюще. Получилось так себе. - Окей. Окей, д-да. - Торкио сглотнул у него над ухом. – Господи. Я никогда в жизни никого так не хотел. Дамиано собрался было ответить, что еще не хватало, чтобы он хотел кого-то также, как его – какого хрена, это что еще за разговорчики, да он ему ноги сломает! – но не успел. Щелкнул колпачок неизвестно откуда взявшегося тюбика, и, наскоро смазав пальцы, Итан проник в него сразу двумя. Дамиано взвыл. Размятая, разлизанная его языком дырка послушно раскрывалась под грубыми, твердыми от застарелых мозолей пальцами. Итан добавил третий и задвигал рукой вперед-назад – ритмично, но медленно и очень осторожно, давая ему привыкнуть к растяжению перед тем, как ускориться. Дамиано выгнулся, чуть меняя угол, и вдруг крепко зажмурил глаза, без стеснения срываясь в громкий, жалобный стон. Пальцы Итана прошлись по нервному узлу, который, как Дамиано уже усвоил, совершенно точно существовал на свете для того, чтобы лишить его последних крох самообладания. Торкио, быстро сообразив, что к чему, прикусил его плечо, глухо всхлипнул и принялся наращивать темп. Горячая тяжесть в паху наливалась все сильнее, и Дамиано не был уверен, что переживет эту ночь, не схлопотав инсульта. - Ес... Ты... ох, че-ерт... – Отлично, теперь он еще и заикается. Дамиано мощным волевым усилием преобразовал мысль, колотящуюся в черепной коробке, в человеческие слова. - Если ты меня и сегодня не трахнешь, я не знаю, что с тобой сделаю. Итан резко вдохнул у него над ухом. Голос у него дрожал. - Ты точно уверен? - Да. Да. – Он закинул руку назад, ухватил Итана за загривок и притиснул ближе к себе, не переставая двигать бедрами, отчаянно насаживаясь на его пальцы. – Только попробуй снова меня кинуть, мигом отправишься в Рос. Торкио мягко засмеялся и прижался к нему всем телом. Твердый ствол терся мокрой головкой о его ягодицу, и Дамиано на полном серьезе казалось, что он в состоянии кончить от одного только этого. - Не хочу в Рос. - А трахнуть меня? - Очень. – Итан всадил в него пальцы резче, будто демонстрируя, что да, хочет и насколько сильно. – Очень хочу. Господи. Дами. Наученный горьким опытом, он думал, что на то, чтобы уговорить этого перестраховщика наконец раздуплиться и перейти от слов к действию уйдет еще полчаса, и уже мысленно смирился с тем, что сегодня, похоже, впервые в своей жизни скатится в просьбы и натуральные мольбы... Но Торкио, похоже, тоже уже достиг предела. Дамиано чувствовал, как Итана колотит, пока он, перегнувшись через его спину, шарил в тумбочке, от волнения ронял все, что находил, тихонько чертыхался и искал снова. Наконец он услышал, как за спиной хрустнула упаковка презерватива, ощутил прикосновение густо смазанных пальцев к своей раздразненной до сверхчувствительности дырке, а после них, наконец... Итан вжался лицом в его волосы, несколько раз быстро поцеловал в затылок. Дышал он так, будто вот-вот заревет. - Пожалуйста, скажи мне, если тебе будет больно. – Головка его члена терлась у Дамиано между ягодиц, то и дело задевая чувствительные края входа. Отлично, самое время поговорить. – В первый раз может быть не очень приятно, и я не хочу... Я думаю, что важно, чтобы... - Твою мать! – Дамиано с силой вцепился в его бедро в отчаянной попытке двинуть в себя. – Я тебя натурально убью. Итан, блядь, пожалуйста, давай уже, я больше не мо... А-а-а-ах... Горячий, невероятно твердый член начал упруго вдавливаться внутрь. Дамиано захлебнулся воздухом, его выгнуло вперед, пальцы беспорядочно заскребли по простыне. Он ощутил, как внутрь, раздвигая стенки, втиснулась головка, но на этом равномерное давление не остановилось. Итан вжимал в него член, задушено поскуливая ему в волосы, пока не оказался внутри полностью. Дамиано не понимал, что с ним происходит. Боль – незнакомая, странная – гулко пульсировала в растянутых мышцах, но вопреки этому о том, чтобы отстраниться, невозможно было даже думать. Мокрые, дрожащие, они крепко прижимались друг к другу, почти не двигаясь. Итан, кажется, о чем-то его спрашивал своим вконец разъебанным голосом, но Дамиано не слышал и не видел ничего, кроме шума в ушах и белых пятен перед глазами. Прошла объективная вечность, прежде чем Итан стал потихоньку раскачиваться в нем. Он двигался едва ощутимо, очень осторожно, и как-то совсем жалобно постанывал на каждом толчке, но Дамиано было некогда за него переживать – он был занят тем, что рвал зубами угол подушки. Задница горела огнем, проклятый конский хрен Торкио распирал тесный вход, собственное возбуждение в виду таких судьбоносных событий притупилось и ушло на второй план, но от одной мысли о том, что это на самом деле происходит, случается наяву, его крыло так сильно, что искры из глаз сыпались. Первый по-настоящему ощутимый толчок послал жаркую волну по позвоночнику и вырвал из него стон. Итан отреагировал мгновенно – погладил его бедро, спину, просунул руку под его локоть и крепче прижал к себе. - Ты самый лучший. Дами. Боже. Боже... - Ага, я в курсе. – Дамиано попытался было прибегнуть к спасительному мудачеству, но голос выдавал его с головой. – Завязывай нежничать. - Нет. Нет, не перестану. Доверься мне. Пожалуйста... попытайся расслабиться, хорошо? Дамиано кивнул. Черт с тобой, кара небесная. Итан прижался приоткрытым ртом к его шее прямо под ухом и стал покачиваться, одновременно ласково поглаживая все, до чего мог дотянуться. Он протиснул ладонь Дамиано под живот, двинул вниз и сжал его глухо пульсирующий болезненным возбуждением член. Дамиано опустил было взгляд, чтобы посмотреть, но ничего не было видно – только рука Торкио ходила вверх-вниз: смуглая, с выступающими венами, с простой черной резиночкой на запястье... Эта резиночка, такая знакомая и привычная, вдруг так дала ему по мозгам, что Дамиано едва не задохнулся от прилива необъяснимо острой нежности. Это он. Он. Хренов Итан Торкио. Неловкий пацан, которого они нашли по объявлению в гребаной бумерской соцсети. Который приперся к ним на прослушивание в уебищных сандалиях поверх носков, страшненький и смешной с этими своими торчащими ушами и кошмарными усиками. Который боялся их, таких красивых, дружных и шумных, но все равно смотрел, упрямо не отводя взгляда, потому что с порога понял самое важное: они – его. А он – их. Итан, который в ответ на дежурное «Как дела?» может разразиться занудной лекцией, который выбешивает его своими загонами чаще, чем любой другой человек на свете, который иногда отчаливает в свой мир, ныряет в него так глубоко, что и не докричишься, не выцарапаешь его оттуда. А Дамиано хочется. Всегда хотелось. Чтобы Итан был рядом, и смотрел на него, только на него, и его влажные теплые глаза светились бы любовью. Это он. Человек, которому Дамиано в состоянии довериться целиком и полностью. Которому не задумываясь отдаст вожжи от себя в любую секунду, стоит тому только попросить... Напряжение осыпалось с него, словно снег с ели. Дамиано не знал, как именно у него это получилось, но он вдруг просто отпустил себя, и тело, до этого напряженное, словно звенящая струна, вдруг открылось навстречу мягким толчкам. Он подался назад, подхватывая очередное движение, сам насадился на поршнем ходящий вперед-назад твердый член, и искры удовольствия сыпанули по телу, словно где-то внутри взорвалась хлопушка. Итан, почувствовав его отдачу, ахнул, и, путаясь в гласных и картавя сильнее обычного, зашептал на ухо сбивчивые похвалы и признания. - Сильнее, - выдохнул Дамиано, встречая на полпути каждый из его все учащающихся толчков. – Сильнее, пожалуйста. Ну же. Мир вне клубка из горячих тел перестал существовать. Итан возил его по кровати, крепко удерживая за бедра, вбивался в него резко и жадно, давно позабыв об осторожности. Колени дрожали и разъезжались, и он подозревал, что сорвал себе голос, рыча и вскрикивая в подушку. Но даже если и так, Дамиано ни о чем не жалел – переживать все это молча он совершенно точно не собирался. Подушка пахла Итаном, его волосами, и от этого раскаленная пружина внизу живота затягивалась все туже, грозя вот-вот лопнуть, окончательно вышибая ему мозги. - Хочу видеть тебя, - прорычал Итан ему на ухо. В изломанном голосе сквозило отчаяние. - Да. Да. – Дамиано уже ничего не соображал, но как только услышал его слова, понял, что ему тоже надо. Немедленно. Прямо сейчас. Итан вышел из него, ухватил за плечо, помог перевернуться, встянул его ногу себе на талию, уперся ладонью в постель рядом с его головой, находя точку опоры среди простыней, и снова всадил ему. Дамиано вскрикнул и уже не затыкался. Голова моталась по подушке, его колотило, кончить хотелось так, что плыло перед глазами. Но все это меркло по сравнению с тем зрелищем, которое теперь открывалось ему. Итан, разодранный эмоциями, с абсолютно больными глазами, выглядел так, словно сбежал из психушки. Дамиано схватил его за шею и заставил упереться лбом в свой лоб. Рыкнул, опустил одну руку вниз, сжал свой тяжело пульсирующий член и быстро задвигал кулаком. - Я... Я... – попытался было предупредить он, когда понял, что его сейчас сметет, но не сумел – мощная волна оргазма медленно вздулась внутри, на одно обжигающие мгновение замерла на пике и наконец обрушилась на него, размазывая по кровати. Ему хотелось орать, но он не мог. Получалось лишь открывать и закрывать рот, выгнув спину и вжимаясь затылком в подушку. Итан все еще размашисто вбивался в него, впервые в жизни сбиваясь с ритма, и эти мощные удары внутри продлевали то, что с ним происходило, вытягивали эйфорию тела на новую, незнакомую прежде, почти пугающую глубину. Словно во сне, Дамиано провел рукой по животу и груди и размазал по мокрой от пота коже теплые подтеки собственной спермы. И, кажется, доломал этим Итана окончательно. Резко врезавшись в него бедрами еще пару раз, Торкио дернулся, торопливо стянул с себя резинку, перехватил член у основания, уперся головкой ему в живот и кончил прямо на него, до бесконечности повторяя «боже, боже, боже» и его имя. Его локоть подломился, и Итан рухнул сверху, прижимаясь к нему, к его измазанному их спермой животу. Дамиано обхватил его за плечи и впился ногтями в лопатки, то ли держа, то ли держась. Обоих потряхивало. Вдохнуть получалось через раз, пить хотелось зверски, да и распластанный по нему Итан был далеко не пушинкой, но не существовало ни единого шанса, что Дамиано сейчас пошевелится. Не существовало ни одного шанса, что он разожмет объятья. * Ополовиненная луна лежала на верхушках деревьев. Снаружи шумела черная крона бука, шептались кусты. Издалека слышались звуки дороги, которая пролегала за границей их владений, а значит – в другом мире. Дамиано курил в окно, пристроившись на подоконнике. Все мышцы сладко тянуло, отголоски удовольствия гуляли по телу, заставляя то и дело покрываться мурашками. Он смотрел, как Итан спит. Спать ему, конечно, оставалось недолго – Дамиано собирался растормошить его в самое ближайшее время, потому что самому ему спать не хотелось, а если он не спит, то и Итан не будет. Ему хотелось... целоваться. Трогать мягкий теплый рот губами, шептать в него всякие глупости, гладить кончиками пальцев лицо и шею и слушать глупости, которые Торкио будет шептать в ответ. Ему хотелось спрятаться с ним под одеяло и заставить ответить на тысячу вопросов. Хотелось утянуть его с собой в душ и вымотать ему всю душу, красуясь перед ним под теплыми струями и не даваясь. А потом даться. Спуститься вниз и смотреть с ним старый смешной фильм, развалившись на диване. Угнать его на кухню, чтобы притащил еды. Высвистеть двух остальных придурков и забаррикадироваться на всю ночь в студии. Дать ему почитать новые песни... Что-то из этого. Или все сразу. Дамиано пока не решил. И поэтому пока что просто смотрел. Мы с ним поссоримся, вдруг отчетливо понял он. Мысль, кристально ясная в своей простоте, вспыхнула в сознании и осветила его всего, до самых дальних, самых потаенных уголков души. Они поссорятся. Еще тысячу раз. Миллион. Итан будет нудеть и бесить его. Дамиано будет психовать и рявкать. Итан время от времени будет уплывать от него в свой мысленный Валинор, Дамиано будет раздражаться, отдаляться и язвить ему через слово. Они посрутся в ближайшем же туре, будут бычить друг на друга из разных углов комнаты, в сотый раз нервируя своим поведением Вик, расстраивая Томаса, заваливая интервью. А потом помирятся. А потом повторят все снова. И так – до скончания веков. К горлу подступило. Дамиано укусил себя за губу и с силой втянул носом воздух. - Ты пришелец и зануда, - сказал он бесчувственному телу на кровати. – Я тебя люблю. Итан, конечно, его не услышал. Он спал. Но Дамиано собирался в самом ближайшем времени исправить и то, и другое.