Лекарство от одиночества

      Щелк. Мелькает маленький огонёк дешёвой зажигалки, которая издаёт тот самый звук, от которого юношу передергивает, потому что вокруг, кажется, устаканилась гробовая тишина. Но это не так. Он в подворотне, тёмной, грязной, отталкивающей, лишь слегка отдаляющей звуки машин и топот прохожих. Кончик светится в полумраке, когда Ацуши втягивает в себя сигаретный дым, пропуская его через лёгкие, задерживая, чтобы выдохнуть петляющие клубы плотного дыма. Мрак. Темнота накрыла его душу, подкралась незаметно и окутала всё и вся, связанное с ним, скрывая. Паренёк и сам не понял, в какой момент каждая часть его привычного дня стала тяготить его, как от всего столь привычного и знакомого стало тошнить, как будто он сел на безумную карусель жизни, что до сих пор крутилась так быстро, что он даже понять не мог, является ли пассажиром или нет, а сейчас, когда она замедлилась, хочется на стену лезть от пошлости бытия и тяготы обыденности. Поднимаясь рано утром, в пять часов, как велела ему ненавистная привычка, выработанная ещё в приюте, он вяло перебрал конечностями, пытаясь вбить в себя хоть немного бодрости. Чёрный кофе должен был помогать ему в этом, и, хоть это мерзкое чёрное варево ужасно не нравится Ацуши, парень все равно его пьет, усердно закусывая чем-то приторно-сладким, чтобы заглушить противную горечь. Лицо предательски кривится, но Накаджима не подаёт вида, не желая показывать это своей милой соседке Кёке. Она встаёт так же рано, помогая ему собираться, и её хороший настрой просто вынуждает парня натянуть улыбку. Зачем портить ей начало дня своим плохим настроением, которое длится уже которую неделю и не планирует отступать? В этом нет вины Кёки, так почему же он должен зря расстраивать девушку? Лучше не мешаться. Примерно те же мысли преследовали Накаджиму на работе. В Агентстве редко что-то меняется. Даже методичность метронома нервирует меньше, чем пугающая стабильность этого хаотичного места. Раньше, признаться, от неё было даже очень приятно. День за днём одно и то же. Ацуши не дают одиночных заданий, как обычно, он с ними и не справится, пилят за отчёты, в которых парень не силен, потому что с компьютером он познакомился лишь несколько месяцев назад, как и с практикой заполнения документов, не говоря уже о простом написании текста или изложении своих мыслей. Чего от него вообще хотят? Сила его способности мало помогала в бытовых ситуациях, а драться против других эсперов и простых людей, что в большинстве своём оказываются заведомо слабее, потому что Накаджиме не дают сложных заданий вне необходимости, уже стало такой же привычной вещью, как и стирка вещей. Но все это не доставляет Ацуши никакого удовольствия. Он вечно напряжен, вечно на нервах и в панике, а когда и она проходит, становится настолько плевать на всё, что даже крики Куникиды, что могли, по мнению юноши, поднять мертвеца из могилы, лишь бы работал, уже не действовали как раздражитель. И. Так. Каждый. Сука. День. От. Заката. До. Рассвета. 24/7. Бесконечно. Непрерывно. Всегда. И в какой-то момент ему захотелось убежать. На самом деле нет, этого хотелось всегда, каждый вздох наполнял его желанием что-то изменить или не менять ничего, застыть не шевелясь, чтобы продолжать это издевательство над собственным рассудком. Алкоголь, сигареты, наркотики — всё это способно нанести большой вред организму, вызывало пагубные привычки, ассоциировался с падением к неизменным желаниям, но не несло для парнишки никакой опасности. Регенерация и быстрый обмен веществ делали своё. Даже подсев на что-то, Ацуши всегда мог просто пересидеть тот период, когда тигр полностью обновит организм. Умереть он так точно не сможет, не таким образом, ни каким либо ещё. Его хищник был ему не подвластен и очень своенравно относился к желаниям хозяина, и только лишь благодаря силе директора юноша мог призвать себе лапы, уши или хвост. Захочет он спиться до забытия, его вытащит на свет недовольная огромная кошка, что, возможно, ему это ещё припомнит. Он пьёт горький кофе, заедая его приторно-сладким пирожным. Он живёт серой жизнью, закуривая в перерывах сигарету. Это не зависимость. Ацуши тянется к пачке очень редко, когда становится невыносимо… Он даже не знает, что именно ему так тяжело даётся. Может, у него не получается банально жить? Звучит практически смешно! Юноша смеётся, вдыхая новую порцию дыма. Какое же всё тусклое. Он хочет вспышки. И Накаджима получает вспышку. Кратковременную эйфорию, под действием которой забывается всё. Или хотя-бы некоторое. Мгновение без самоуничижения. Почему ему так плохо? Он окружён хорошими, добрыми людьми, которым не безразличен. (Ни один из них не близок в достаточной степени, чтобы Ацуши мог рассказать о своих проблемах и мыслях). Он сыт и одет. (Правда, за те гроши, что детектив получает за свою работу, он не может позволить себе хорошую одежду, отдельное жилье или качественную еду на протяжении всего месяца). У него есть знакомые, что помогают ему. Например, Дазай-сан. Наставник. Он был человеком, на которого Ацуши хотел быть похожим. (По крайней мере до тех пор, пока юноша не узнал тёмное прошлое Осаму. С тех пор, как понял, что он не такой добрый, каким кажется). Накаджима доверяет ему. Верит. Восхищается, но боится. Дазай смотрит прямо в душу, всегда читает человека насквозь, но бездействует. Помогает, зная, что ты станешь частичкой его продуманного пазла. Накаджиме было бы намного легче, если бы он смог понять Дазая, но тот не подпустит юношу к своему сердцу, что, наверное, к лучшему. А существовать на расстоянии вытянутой руки Ацуши слишком больно. Ужасно холодно. Он замерзает. Греется от огонька зажигалки, но этого не хватает. Затяжка. Немногим лучше. Он всё ещё хочет спасать людей. Это болезненное желание построено на вере, что тогда в его жизни будет смысл, тогда ему можно будет жить. Зачем? Чтобы спасать людей. Зачем? Чтобы избавиться от этого голоса в голове. Зачем? Он не даёт ему жить. А живёт ли он? Бычок одиноко падает на асфальт, его давят смешные ботинки, что были удобны, лишь поэтому эспер ещё не выкинул их в первую попавшуюся мусорку. Рубашка пропахла сигаретами. Дешёвыми, как и вся его жизнь, всё его существование. «Ничего. Пройдусь по городу — запах утихнет». Ну и что, что горчит? Просто заешь чем-нибудь послаще. С сиропом. И кремом. С шоколадной крошкой. «Тошнотворно». Ацуши запутался. Он делает два шага, чтобы покинуть это мерзкое место, но тут же опускается на корточки, хватая себя за колени. Из груди вырывается что-то сродни крику. Истерика. Парень даже не плачет, но его трясёт, словно самолёт в зоне турбулентности. Что с ним не так? Просто, что с ним не так? Почему так больно от своего собственного существования? Почему не хочется даже пальцем пошевелить от бессмысленности всего это цирка! Раньше смысл был не нужен, но теперь… Так хочется знать, что есть ещё в этом мире что-то светлое, но Накаджима не видит! Он ослеп. Ни улыбки коллег, ни благодарность спасенных, ни смерть, ни страдания — уже не вызывают эмоций. Здесь темно и очень холодно, и его огонь гаснет, а Ацуши не ведома причина. Он встаёт с постели на автомате, если бы ему не нужно было бы на работу, юноша бы вообще не поднялся. И все остальное он тоже делает на автомате. «Переключаю передачу, ставлю на ручник, даю газу, врезаюсь в реальность. Серую, вязкую, безвкусную». Когда его перестаёт трясти, блондин поднимается, заглаживает волосы, поправляет рубашку и подтяжки. Отлично! Пытается улыбнуться, но выходит только исказить и так унылое выражение лица. «Ничего страшного. Всё хорошо. А завтра будет ещё лучше. (Нет)». Витрины мелькают на периферии зрения. Мысли мигают на краю сознания. Как же хочется убежать, скрыться от реальности, забыться, как от наркоза. Заснуть, чтобы увидеть самый сладкий из возможных снов. Всего мгновение без всего этого. Всего мгновение без себя. Стать кем-то другим. Хотя бы денёк провести не так, как обычно. Избавиться от непослушной способности, от груза ответственности, от детской травмы и от серости мира. И тут глаза ловят предмет, помещенный за широкое стекло. Парик. Кажется, он только что нашёл себе ещё одну приторную сладость.

***

      Он забежал в ванную с большим пакетом и сразу же заперся на ключ. Зеркало отражало уже привычный образ усталого человека с непривычно светлыми волосами и тусклыми глазами. «Попытка не пытка, верно?» Юноша достаёт одну за другой приобретенные вещи, аккуратно раскладывая их на поверхности стиральной машины. Кровь бурлит, пробивает мандраж, слишком сильная реакция, но Ацуши довольно долго не чувствовал ничего, кроме тоски, чтобы сейчас себя сдерживать. Азарт, предвкушение, он же не занимается ничем плохим, верно? Даже так, плевать! Руки тянутся к коробочке, доставая из неё линзы. Надеть их получается спустя десять минут, но запал от этого не спадает. Накаджима проверяет отражение. Светло-голубые, естественные глаза смотрятся на его лице совершенно инородно. Вдох. Трясёт. Брови пришлось накрасить тёмным, в цвет парика, как и ресницы. Для более ощутимого различия парень нанёс ещё больше косметики, даже глаза подвёл. Чем больше, тем незаметнее. Затем последовал парик. Чёрный. Совершенно отличный от его настоящего цвета. Причём пряди на нем были весьма длинные, до плеч не доставали, но всё же. Провозившись с ним ещё полчаса, скрывая сетку на линии роста волос, Ацуши немного уложил их, завязав сзади небольшое хвостик из маленькой части волос наверху, выправляя пряди у лица, чтобы скрыть его. Отражение было совершенно не похоже на него. Это был уже не Ацуши Накаджима, а кто-то другой. Парень вернулся к пакету и вытащил оттуда одежду. Вся она была нарочно больше на пару размеров, тем самым укрывая тело, не давая понять его настоящие формы. Спортивные штаны, чёрная футболка с ярким принтом и куртка слоями легли на детектива. «Меня так даже Рампо не узнает!» — подумал Ацуши. Это так необычно. Так странно. Волнительно. Что же делать? Сейчас уже поздний вечер, но его это не останавливает. Хочется пройтись в своей новой шкуре. Кроссовки скрипнули о пол, хозяин дома проскочил через порог, даже не попавшись на глаза своей сожительнице. Странное дело, привычные улочки не изменились, но смотреть на них стало куда приятнее. Юноша шёл вприпрыжку, тряся складками одежды и своим секретом. Маленькая тайна. Небольшая ложь. Его спасение. Наконец-то получалось дышать полной грудью. Уже не имеет значения, что на него кто-то смотрит, ведь смотрят на оболочку. Это заводит. Рвёт. Воскрешает. Будоражит. Хочется кричать, вопить, заблудиться в лабиринте улиц. И Ацуши следует зову своего сердца, что за долгое время молчания впервые решило запеть. Ноги ведут всё дальше и дальше, в те районы, в которые парень не заходил. В те места, которые его не интересовали. Неоновая вывеска выделялась своей яркостью. Бар. Кто сейчас его остановит? «Куникида, посмотри, я иду делать неправильные вещи! И даже под утро не вернусь домой. Пропущу день, не пойду на работу, и пусть идут к чёрту все твои отчёты!»