Wheel of the Year

——

      К Бельтáйну, который наступил слишком быстро, Сокджин окончательно обозлился и впал в отчаяние. Он с плохо скрываемой обидой и яростью оделся в назначенный вечер в тонкие белые одежды и водрузил на голову венок из ароматных весенних цветов, собранных по предрассветной кристальной росе. Прыгая через высокое пламя, он с замиранием сердца смотрел в рыже-жёлтые всполохи и в каждом из высоких костров, разожжённых на холме, видел улыбающийся ему образ. Сбежав домой, он прорыдал всю оставшуюся ночь и весь следующий день не вылазил из постели. Оставалось чуть меньше двух месяцев его свободной жизни, прежде чем один из альф скуёт его невидимыми кандалами и предаст его имя забвению.

——

      Перед роковой ночью, на Ли́ту, омеги активно готовились встретиться со своей судьбой. Они шили тонкие, почти невесомые туники, подпоясывали их плетёными поясками и украшали цветами и травами. Они встряхивали и поправляли волосы, смазывали свою кожу маслами, чтобы сделать её ещё мягче и нежнее. Некоторые умудрялись, несмотря на остроту момента, приласкать себя, чтобы аромат феромонов покрепче закрепился на их коже и точно привлёк к ним суженого.       Сокджин только жалостливо морщился, даже не пытаясь осуждать собратьев за угодничество своей будущей несвободе, но и не стремился присоединиться к ним. Он не хотел украшать себя, не хотел думать о своей привлекательности. Если уж боги решили отдать его кому-то из альф, то пусть тот забирает его любым. Зачем ему стараться, если сделка уже состоялась. Он просидел весь день до вечера, смотря в окно и наблюдая за стайками готовящихся к церемонии омег. Омеги помладше и остальные ещё совсем маленькие дети бегали за ними и галдели, радуясь всеобщему эмоциональному подъёму.       Пару раз кто-то из его близких друзей-омег подходил к окну и просил Сокджина присоединиться, хотя бы потому, что в будущем они уже так не повеселятся вместе, да и, быть может, вовсе никогда не увидятся. Сокджин отказывался, не чувствуя в себе сил выползти из дома. Его жизнь утекала сквозь его пальцы, его друзья испарялись со скоростью света, делая его будущую жизнь невыносимой. Взору открывалась неприятная картина одиночества и чужих незнакомых мест. И проще было потерять возможность попрощаться с родными и друзьями как следует, чем принять её. Возможно, так будет казаться, будто он никуда и не уходил, не начинал новую жизнь и остался с ними всеми навсегда.       День стремительно кончался. Пришёл папа и помог Сокджину надеть тунику. Он с нежностью и словами утешения вплетал ему в волосы стебельки ароматных трав и цветов, и Сокджин молча сидел со слезами на глазах.       — Я всегда буду любить тебя, — папа поцеловал его в макушку. — До скончания нашего мира.       Сокджин болезненно всхлипнул и вцепился в папу руками. Плакать было нельзя, но чувствовать папино тепло ему не могли запретить даже боги. Ему не было дела до того, что он мог помять тунику или хрупкие лепестки цветов. Вся эта напускная красота всё равно растреплется и исчезнет, стоит ему вбежать в лесную чащу.       С заходом солнца и появлением первых звёзд на широком лугу зажглись костры, затянулись песни, восхваляющие богов, и потянулись запахи горящих благовоний, жареного мяса и дыма. В честь такого события альфы-охотники с нескольких окрестных поселений попросили у богов священной добычи, и лес щедро предоставил им нескольких упитанных кабанов и оленей. Их туши запекались и поджаривались на вертелах в предвестии праздничной трапезы, а кровь их была дарована богам, заполнив каменные чаши у ног идолов.       Сокджин прошёл по прохладной траве босиком и присоединился к шеренге стоящих в середине луга омег. Он знал из них не всех — некоторые прибыли издалека, — но одинаково понимал, что все они сейчас могли чувствовать. На их лицах читались различные эмоции, но ни у одного не было такого же скорбного выражения, как у него самого. Все они были стройны, прекрасны и украшены к празднику, посвящённому не им. Пир был устроен для альф. В угоду их алчности. И только для них омеги улыбались и привлекательно пахли, источая феромоны и ароматы эфирных масел. Как глупо, думал Сокджин. Ведь так их будет легче найти в темноте леса.       Альфы, решившие участвовать в ритуальной охоте, собрались чуть поодаль и с нетерпением переходили с места на место, переговариваясь и перерыкиваясь между собой. Сокджин даже с такого расстояния видел ненормальный блеск в их глазах, дрожь в телах и только возрастающее бешенство. Совсем скоро Старейшина позволит им ритуальное знакомство, и молодые звери не могли дождаться возможности показать омегам свою заинтересованность, в надежде, что кто-то из них, возможно, поддастся во время погони.       Сокджин не собирался поддаваться никому. Он напрягал мышцы в теле, прогревая их, и надеялся избежать своей участи. Для этого нужно было лишь пересечь широкую полосу густого леса и добраться до воды холодного лесного озера — владений Богини-покровительницы и защитницы омег. Сокджин внутренне молился ей и просил отсрочить своё заточение. Если доберётся до кромки озера раньше всех претендующих на него альф, то получит целый год вольной жизни, ибо никто не посмеет тронуть его, если он коснётся воды.       Внезапно песнопения смолкли, и Старейшина вышел в центр луга, встав в начале омежьей шеренги. Он взмахнул в воздухе кривым посохом из дубовой ветви, украшенным рунной вязью, и послал альфам приглашающий жест. По правилам с омегами нельзя было вступать в диалог. Их можно было обнюхивать, прикасаться к плечам или ладоням, но ни в коем случае нельзя было целовать или кусать.       Альфы плотно окружили омег, закрыв для них пламя костров, и приступили к выбору будущей жертвы. Сокджин напрягся всем телом, ожидая, что кто-то из этих животных подойдёт к нему. И когда один из них остановился напротив, омега резко глянул ему прямо в глаза. Альфа в ответ только улыбнулся, и от этой улыбки Сокджину сразу же стало дурно, а тело пробила холодная дрожь. Это была та самая улыбка, которую он видел в пламени, когда прыгал через костёр. Альфа наклонился к нему, чтобы понюхать его шею, и Сокджин не мог не почувствовать и его запах тоже. Он бы нагло соврал сам себе, если бы сказал, что феромоны этого альфы не заставили его захотеть поскорее стать взрослым и испытать, на что способен их обладатель. Это были мерзкие мысли, призванные сбить его с пути, заставить подчиниться. Животная сила альфы боролась с чем-то, что Сокджин прятал глубоко внутри себя, и эта борьба становилась для него всё тяжелее.       Сокджин сглотнул слюну и застыл, ощутив дыхание альфы на своей шее. Зверь обнюхивал его жадно, как и подобало истинному хищнику. Чужие ладони легли Сокджину на плечи, и он сжал зубы, сдерживая протестующий рык.       — Я собираюсь поймать тебя, — проговорил альфа, когда утолил свою жажду. — Боги создали тебя для меня.       Сокджин смотрел на него не отрываясь. Ему не было дела до того, видел ли этот заносчивый зверь злобную обиду в его взгляде. Какая разница, если самые страшные сценарии начинали сбываться? Выходило, не врали опытные омеги, когда говорили, что, завидев истинного, поймёшь это сразу. И ничто уже не будет так, как раньше. Мир изменится навсегда.       Много дней подряд Сокджин с ужасом ожидал этой ночи: высоких костров до небес, диких танцев и пения, купания в ледяном озере, животной погони и жара первой близости, приправленной запахами пряных влажных трав, молочного тумана, свежей крови и феромонов. Он боялся ощутить на себе сильное тяжёлое тело, которое придавит его к земле, и жестокие клыки, которые осквернят его нежную кожу. Он боялся быть наполненным до краёв. Эмоциями. Болью. Ночным влажным воздухом. И вязким семенем, которое превратит следующие несколько месяцев его жизни в постепенно нарастающий кошмар. Он провалится в этот страшный сон и никогда больше не проснётся, потеряв себя в бесконечной смене сезонов. Щенки высосут из него все соки и к следующему Йóлю он будет выглядеть не лучше умирающих зимних богов. Только он не возродится с приходом весны. И тогда он взвоет и пожалеет о том, что не умер в родах, даже если больше всего он мечтал просто жить.       Сокджин видел своё будущее в этом альфе. Теперь только эти руки будут обнимать его, только эти клыки кусать и только этот запах будет смешиваться с его. Только если он не постарается и не будет бежать быстрее, чем этот зверь, заявивший права на его жизнь.       Думать о своей судьбе было невыносимо, и Сокджин дёрнул плечами, скидывая чужие руки. Это было недопустимой дерзостью с его стороны, и боги наверняка возненавидят его за это, но Сокджину нравилось думать, что он мог бы найти приют в других местах, если покровители здешних мест откажутся от него. Он помнил про почти забытые святилища богов, которые были скрыты дремучими лесами и горными склонами. Размышляя об этом, он позволил лёгкой улыбке появиться на своём лице и проводил взглядом послушно отошедшего от него альфу. В нём виделась решительность и обещание завоевания. Сокджин почти явственно видел, как зверь будет сражаться за него с другими такими же, чтобы сделать его своим. Даже если Сокджин был отдан ему богами, чужаку придётся побороться за своё право. Убрать всех соперников с пути, настичь омегу, повалить в высокие стебли папоротника и вжать в мягкий влажный мох, кусая тут же, чтобы оставить свой след. Для закрепления связи — повязать. Желательно не единожды, чтобы их судьбы переплелись наверняка.       Чужак был настроен решительно, но и Сокджин не собирался оставлять надежду на спасение.       Когда знакомство подошло к концу, омеги рассредоточились и повернулись в сторону леса. Перед ними была сплошная чернота деревьев, слабо освещённая с краю огнями костров. Тьма затягивала и манила вступить в неё. Сокджин мельком оглядел остальных. Некоторые из омег замерли, всматриваясь в темноту, и улыбались, словно слышали божественный зов. Таким не нужно было ничего доказывать или объяснять. Они сами шли на смерть. Остальные выглядели такими же напряжёнными, как и он сам. Бежать в лес было страшно, и ни один из них не знал, что их там ждёт. Но одно было ясно точно: сегодня их детство закончится.       Сокджин судорожно вдохнул, наполняя лёгкие воздухом и готовясь к рывку, и, когда Старейшина дал знак, сорвался с места, стремясь поскорее скрыться во тьме леса. Как только свет от костров исчез, Сокджин погрузился во влагу ночи, перестав быть человеком. Теперь он был добычей, жертвой, принесённой на алтарь жестоким богам. Он рвано дышал, внутренне моля омежьих богов противостоять злу, но сам не верил в избавление. Рык рождался в груди, но он хотел сберечь силы. Он бежал, не разбирая дороги. Острые обломки веток, упавшие с сосен шишки и сухой мох кололи ему ступни, кусты царапали кожу и рвали тунику, но он не думал об осторожности. Его заботила только его цель — священное озеро на краю леса и его ледяная вода.       После второго сигнала Старейшины до убегающих омег донёсся громкий клич и рычание альф, которые после небольшой форы сорвались за ними в погоню. Сокджин взвизгнул от страха, метнувшись в ту сторону, где лес был погуще, и припустил ещё сильнее. Лёгкие болели от натужного дыхания, а в горле пересохло, но он продолжал нестись меж деревьев с почти затухшей надеждой на милость богов. Только один из сотни омег добегал до озера и получал право отсрочить своё супружество на год вперёд. Сокджин больше всего на свете хотел стать таким счастливчиком.