1860

Под громкие возгласы цыган, разом прекративших свое мелодичное пение, Эрен спешно поднялся с земли и нырнул в тень, мысленно благодаря Эрвина за столь эффектное появление. Проведя у костра достаточно времени, он окончательно убедился, что среди присутствовавших смуглых черноглазых девиц не было его русалки, ради встречи с которой он и приехал в табор. Для этого ему пришлось во многом переступить через себя — пристрастие русских господ к подобным развлечениям он считал постыдным и низким. И бушующее в душе Эрена негодование на Зика, рискующего промотать в таборе все отцовское состояние, в данную минуту заглушалось лишь страстным желанием отыскать таинственную незнакомку. В том, что девушка должна быть где-то здесь, он не сомневался — фаворит Зика, бледный молчаливый цыган по имени Леви, явно состоял с ней в родстве — скорее всего, приходился ей старшим братом. И меньше всего Эрену хотелось, чтобы тот догадался о намерениях, с которыми юный Йегер заявился в табор. Несмотря на невысокий рост и внешнюю хрупкость, цыган казался человеком крайне опасным и способным на любые безумства. Эрен не хотел этого признавать, но Леви по-настоящему пугал его. И все же, этого страха было недостаточно, чтобы остановиться. Оставив позади людную поляну, освещенную пламенем костра, юноша прокрался ближе к шатрам, стоявшим неподалеку. Судя по всему, они пустовали — видно, их хозяева сейчас песнями и плясками развлекали дорогих гостей. Внимательно осмотревшись, Эрен с замиранием сердца заметил, что возле одного из шатров, прислонившись к дереву, стоит, глядя в сторону поляны и не замечая его присутствия, темная фигурка. Он шагнул по направлению к ней и в свете Луны, выглянувшей из-за облаков, узнал ту, кого искал. — Русалка! — позвал он, бросаясь к ней. Девушка резко обернулась, и дивная улыбка тронула ее тонкие губы. Эрен в мгновение оказался рядом, положив правую руку на ствол дерева над ее плечом и не давая цыганке отодвинуться. Впрочем, она и не пыталась — стояла все так же неподвижно, подняв голову и глядя в его лицо призывным взглядом с поволокой. — Здравствуй, барин, — томно прошептала она, и по всему телу Эрена прошла сладкая дрожь. Он склонился ниже, опаляя неровным дыханием нежную девичью щеку. — Не зови меня барином, это слово звучит для меня звоном оков сословного строя, а я хочу быть вольным, как ты, — с горячностью проговорил юноша, и вторая его рука будто сама собой легла на талию цыганки, — Мое имя Эрен, так меня и называй. — Хорошо, Эрен. Тогда и ты не кличь меня русалкой. Я Микаса, — ответила она, слегка встряхнув головой, отчего ее длинные серьги переливчато зазвенели. Взгляд Эрена жадно ухватился за танцующие металлические кружки, то и дело задевавшие изящную бледную шею. — Микаса, — повторил он, крепче сжимая ладонью ее талию и привлекая цыганку к себе. Она покорно подалась навстречу, обнимая его за шею и откровенно заглядывая в глаза. Летящие рукава ее блузки до локтя оголили тонкие руки, такие же белые, как соблазнительно выглядывавшая из глубокого выреза грудь, — Мне кажется, твое сердце стучит так громко, что я могу его слышать, — тяжело дыша, проговорил Эрен, пальцами правой руки проводя от плеча Микасы к ее шее, — А ты слышишь мое? Впервые оно колотится с такой силой. Знаешь, отчего так? — Да, — тихо ответила Микаса и, не медля ни секунды, припала к его губам. Эрен ответил с такой решимостью, будто имел на этот внезапный, страстный, неуместный поцелуй полное право. Прижимая девушку к шершавому стволу дерева, он чувствовал, как его охватывает невероятное, животное возбуждение, которого он не испытывал никогда прежде. Руки сами потянулись к вороту алой блузки Микасы и бесцеремонно распахнули ее. Оторванные пуговицы полетели в траву. Девушка вздрогнула и настойчиво ткнула его ладонью в грудь, заставив отстраниться. На ее щеках виднелись пятна румянца, губы блестели от их общей слюны, а глаза горели в темноте, как у кошки. Она молча схватила Эрена за руку и потянула за собой, в ближайший неприметный шатер. Пропитанная ароматами трав и благовоний густая темнота поглотила их в одно мгновение, растворив в себе все мысли и принципы Эрена. Он уже не владел собой, утратив все человеческое и с треском срывая с Микасы одежду. Ее лица было не разглядеть, но он слышал, как отчаянно она стонет сквозь развратные мокрые поцелуи, и чувствовал на себе ее руки, помогающие ему раздеться. Оставшись совершенно нагими, они, вцепившись друг в друга, повалились на пол, устланный не то покрывалами, не то коврами. Это не имело значения — Эрен совершенно обезумел от ощущения разгоряченного женского тела, изнывающего в его объятиях, обдающего жаром, приглашающего в себя. Продолжая голодно целовать губы, лицо и шею бесстыдно ласкающей его Микасы, он грубо перевернул ее на спину, навалившись сверху. Ее распущенные волосы оплетали его руки, сковывая движения, и лезли в лицо, раздражая до бешенства. Он резко дернулся, вырвав несколько прядей, оставшихся на его теле, и девушка вскрикнула от боли. Чертыхнувшись, Эрен прошипел: — Сделай что-нибудь, они страшно мешают! — Я сделаю для тебя все, — с трепетом ответила Микаса, непослушными руками скручивая длинные волосы в тугой узел на затылке и стремясь скорее вновь оказаться в его объятиях, — Хочешь, обстригу вовсе? Лишь бы нравиться тебе, Эрен. — Нравишься, — хрипло выдал он, набрасываясь на нее вновь и забывая, как складывать буквы в слова. Членораздельная речь утратила всякий смысл, исчезло все, кроме извивающейся под ним девушки — ее искусанных губ, небольших торчащих грудей с твердыми горошинами сосков, разведенных бедер, с силой обхватывающих его, и того места между ними, где сейчас шарила его рука, нащупывая дрожащими пальцами сочащийся влагой вход. Ни сил, ни желания медлить у Эрена не было. Он чуть приподнялся, и, продолжая целовать губы Микасы, рывком вошел в нее на всю длину, выбивая из нее громкий стон и заставляя выгибаться и елозить ногами по полу. В голове разом стало совершенно пусто. Эрен уже не осознавал, кто он, где находится, что делает. Только двигал бедрами резко и грубо, стараясь вбиться сильнее и глубже, чтобы обжигающая теснота ощущалась еще острее, неумолимо нарастая и приближая вожделенный оргазм. Мечущаяся под ним Микаса отчаянно хватала его за плечи и что-то бормотала на своем языке, которого Эрен не знал. Впрочем, он не узнал бы сейчас и родного русского, не расслышал бы и своего имени — все заглушали собственные гортанные стоны, сорвавшиеся на крик, когда он затрясся всем телом и кончил, замерев внутри. После он вышел из Микасы и упал на спину рядом с ней, шумно дыша и бесцельно глядя в пустоту. Девушка тут же припала к его груди, поглаживая ее подушечками пальцев и покрывая легкими поцелуями. Затем села рядом с ним и принялась перебирать его чуть влажные волосы, глядя в лицо и нежно улыбаясь. Она что-то проговорила с вопросительной интонацией, и Эрен убежденно ответил «да», хотя понятия не имел, на что соглашался. Просто это было единственное слово, которое он к тому моменту успел вспомнить. — Было хорошо, — сказал он, одевшись и выйдя из шатра, — Спасибо, русалка. — Русалки — то утопленницы, обманутые возлюбленными. Отчего ты называешь меня так? — с глубокой грустью спросила Микаса, вышедшая его проводить. Поскольку в порыве страсти Эрен разорвал ее одежду, девушка стояла перед ним в том же виде, что и в первую их встречу — в его плаще на голое тело. Волосы снова были распущены. Он в задумчивости провел по ним рукой. — Отчего не называть, коли ты так похожа на одну из них? — улыбнулся Эрен, — Обстриги волосы, и я перестану. — Обстригу, — убежденно ответила Микаса и горячо его поцеловала, — Как только заберешь меня, Эрен, — тихо добавила она и скрылась в шатре, заслышав шум со стороны поляны. На какое-то время Йегер застыл на месте, зачарованно глядя на опустившийся полог шатра, скрывший от него прекрасную цыганку. За связь с ней он мог бы поплатиться жизнью, застань их ее брат. Мысль о Леви мигом помогла ему прийти в себя, и он быстрым шагом направился к поляне. Однако, до костра он не дошел, заметив в зарослях можжевельника светловолосую голову брата. Эрен собрался окликнуть его, но тут услышал, что Зик с кем-то разговаривает. Подойдя ближе, Эрен увидел, что рядом с ним стоит Леви. — Едем со мной, — глухо проговорил Зик, хватая цыгана за руку и поднося ее к своим губам. — Вы перепутали, барин — это табор, а не дом терпимости, — холодно ответил Леви, пытаясь отнять руку, но Зик не дал, сжимая ее крепче в своих ладонях. — Едем не на одну ночь — навсегда. Живи в моем доме, и у тебя будет все, что пожелаешь. Будешь спать в мягкой чистой постели, пить из хрусталя, есть из фарфора, носить одежды из парчи и шелка. Поедешь за границу со мной, и я покажу тебе весь мир. Тебе понравится в Париже, Леви! И в Риме, и во Флоренции, и в Вене… — Мне не нужен весь мир, мне нужна свобода, — равнодушно бросил цыган и вырвал руку из хватки Зика, который страшно разозлился и, подойдя вплотную, крепко сжал плечи Леви. — Я предлагаю тебе свободу, — угрожающе произнес Зик и, увидев, как цыган презрительно скривился, зло добавил, — Пока что — я предлагаю. Но мое терпение не безгранично. Довольно ломаться, Леви. Я хочу тебя, — он наклонился к его губам, но тот отвернулся с гримасой отвращения на лице, — Ты все равно будешь моим. Не вынуждай меня брать тебя силой, — прорычал Зик, и Леви резко ударил его в солнечное сплетение. Йегер захрипел и согнулся пополам. — В том-то и дело, барин, что твоей силы на меня не хватит, — с насмешкой сказал Леви, разворачиваясь и собираясь уйти. — Стой, — откашлявшись, вскрикнул Зик, вновь кидаясь к нему, но цыган оттолкнул его, и Йегер упал на четвереньки. Он вцепился в ногу Леви, припал к ней щекой и — Эрен не поверил своим глазам — заплакал злыми пьяными слезами, — Пожалей меня, Леви, согласись добровольно быть моим! Я люблю тебя, до безумия люблю… Для меня нет больше ни гордости, ни чести, и нет иного смысла жить, кроме тебя. Отдайся мне, Леви, мне так нужно, чтобы ты хотел меня, чтобы ты любил меня… — цыган брезгливо дернул ногой, стряхивая с себя Зика, и тот повалился на землю. — Посмотри на себя, барин. Как можно любить такого, как ты? Ты жалок, — тихо сказал Леви и быстро скрылся из вида. Эрену показалось, что, бросив последний взгляд на Зика, он улыбнулся страшной, жестокой улыбкой, в которой смешались гадливость и удовлетворение. — Я люблю тебя, Леви, — повторил поднявшийся на ноги Зик, глядя ему вслед, — И я куплю тебя. Или убью, — зловеще сверкнув глазами, прошептал он. Путь назад прошел в тягостном молчании. Повозка тряслась на неровной дороге, пьяный Зик, нахохлившись и откинув голову на сидение, тихо дремал. На его помятый грязный костюм Эрен смотрел с возмущением — наверняка, тот стоил баснословных денег, которые следовало направить на строительство больницы, а не на нелепое щегольство. Отвратительная сцена в лесу не выходила у него из головы. Эрен не знал, что было более мерзким — факт гомосексуальности брата, его сумасшедшая страсть или то, как он унижался перед цыганом. Думать обо всем этом было противно, но даже такие мысли были лучше воспоминаний о Микасе. Во всяком случае, так Эрен мог ненавидеть и презирать Зика, а, оживи он в памяти произошедшее в шатре, эти чувства пришлось бы испытать к самому себе. В спящем поместье их встретил светленький мальчик, имени которого Эрен не помнил. «То ли Костя, то ли Коля, один черт» — подумал он, глядя на то, как крепостной помогает Зику выбраться из повозки и ведет его в дом. Сам Эрен тоже пошел к себе. Не обратив внимания на спавшего в сенях на лавке Флока, он зашел в свою комнату и встретился взглядом с девушкой на небольшом, но искусно выполненном портрете, стоявшем в рамке на его прикроватном столике. Бесцветные глаза внимательно смотрели на Эрена из-под светлой челки, и он, не выдержав этого взгляда, опустил голову. Ему было прекрасно известно, что на обратной стороне портрета красуется надпись, сделанная ее рукой: «Дорогому Эрену Григорьевичу от фройляйн Фриц по случаю счастливого дня помолвки». Отчего-то именно в эту секунду он вспомнил вопрос Микасы, на которой ответил лживым подлым "да". «Ты не обманешь меня, Эрен, я могу тебе верить?»