1860

Ориентироваться во времени становилось все сложнее, но с тех пор, как они начали, явно прошло уже несколько часов. Стоны, прежде громкие и протяжные, стали больше напоминать отчаянные всхлипы или жалобный скулеж. Побелевшие от напряжения пальцы из последних сил цеплялись за спинку кровати, короткими ногтями царапая лакированное дерево. Разъезжающиеся колени наверняка уже были стерты, поясница прогибалась так, что, казалось, вот-вот переломится, пот ручьями струился по бледной коже, но молодого барина это явно не волновало. Он стоял сзади, тоже на коленях, и, впиваясь сильными руками в дрожащие разведенные бедра, вколачивался в изможденное тело с яростью человека, не ведающего ни усталости, ни пощады. Он запрокидывал голову, встряхивая мокрыми волосами, и рвано дышал, то и дело хрипло постанывая. Закусивший губу Флок стоял за дверью хозяйской спальни и жадно заглядывал в щель, сжимая в руке свой член. Он презирал себя за то, что делал, но разносившиеся по всему дому визги цыганской шлюхи, которую вот уже две недели как безостановочно драл барин, не оставляли ему выбора. Осознание того, что причиной этих воплей был Эрен, разгоряченный, ненасытный, обезумевший от желания Эрен, возбуждало Флока настолько, что он снова и снова оказывался у незапертой двери, постыдно мастурбируя на собственного хозяина. Глядя на его сильную мускулистую спину, покрытую мелкими каплями пота, на стройные бедра, совершающие резкие рваные движения, на его пальцы, оставляющие синяки на мягком девичьем теле, Флок готов был выть в голос от того, что с Эреном был не он, а взявшаяся из ниоткуда безродная девка. Он ненавидел ее всем сердцем, ненавидел настолько, что готов был убить, и останавливал его лишь страх разозлить барина и быть изгнанным из его дома. Флок нетерпеливо водил рукой по своему члену и видел, что Эрен начинает двигаться быстрее, хватает цыганку за волосы и не то целует, не то кусает в шею, а та лишь тихо хнычет, пока он дотрахивает ее до собственного оргазма. Вместе с ним кончил и Флок, беззвучно и безрадостно — горечь перекрыла облегчение, и он прислонился лбом к дверному косяку, глядя на то, как Эрен повалился вместе с цыганкой на скомканные простыни, жадно целуя ее и что-то шепча на ухо. Чувствуя, что готов разрыдаться, Флок медленно побрел к лестнице, находя единственное утешение в надежде, что барин успокоился и теперь, наконец, уснет. Но стоило ему спуститься вниз, как дом вновь наполнился стенаниями проклятой девки, и, кипя от бессильного гнева, Флок выскочил на крыльцо. Окна спальни Эрена выходили на другую сторону, в сад, так что со двора ненавистных звуков было почти не слышно, особенно сейчас, когда голос цыганки заметно ослаб. Опустившись на верхнюю ступень, Флок увидел сгорбленный силуэт, сидящий внизу, у самой земли. По светловолосой макушке он узнал Колю. — Тоже не можешь больше это слушать? — мрачно спросил Флок, и мальчишка вздрогнул, испуганно обернувшись. — Да, — честно ответил Коля и слегка поежился. — Ежели замерз, чего к Зигфриду Григорьичу в постель не пойдешь? Он тебя пригреет, — едко бросил Флок, слышавший от деда о забавах старшего барина. Кузьмич был жалостливым стариком и с большим сочувствием говорил об этом мальчике, но самого Флока только бесило, что Колю почитают за мученика. — Зря ты так, — тот печально покачал головой, — Я же не по своей воле ложусь под него. — Ясное дело, какая ж воля у крепостного-то? — усмехнулся Флок, — В отличие от этой цыганской потаскухи, ты не сам в барскую кровать запрыгнул. — Ты несправедлив к Микасе, — тихо вздохнул Коля, — Она добрая девушка, и не ее вина, что Эрен Григорьич так запал ей в душу. Неужто тебе ничуть не жаль ее? Барин, видать, совсем ее не щадит. — Да уж, мне кажется, он из нее свой хер вынимает только заради того, чтоб помочиться, — ядовито выплюнул Флок, — Должно быть, эта шлюха околдовала его, не иначе. Он ведь в Петербурге даже ни разу в публичный дом не ходил, уж такой был умница мой Эрен Григорьич! Дружки его, распутники, то и дело его с собой зазывали, но он — ни в какую, у него — принципы! А тут на эту девку, как на течную суку повелся, смотреть тошно, — словно в подтверждение его слов, из окна спальни Зика раздались характерные звуки — того явно выворачивало, — Что, опять до беспамятства нажрался? Так и подохнуть можно — две недели не просыхает. — Боюсь, что так, — робко кивнул Коля, — Доктора бы к нему позвать, а лучше — батюшку, ведь барин и вправду преставиться может, совсем себя измучил. Выпить-то он и раньше не дурак был, да только совсем не так, как нынче. Прежде он шампанское любил и бывал от него не только печален, но и весел, а тепереча одну водку глушит, да так, что совсем в себя не приходит. Болит у него, бедного, вот он и лечится, как умеет, — мальчик звучал взволнованно и обеспокоенно, будто говорил о человеке, состояние которого его заботило всерьез. — Экий ты сердобольный, — скривился Флок, — Ну, подохнет — и хер с ним. Имение Эрену Григорьичу достанется, а он возьмет и всех крестьян освободит, вот увидишь. — Да так ли уж нужна нам свобода, Флок? Знать бы еще, что с ней делать, — задумчиво протянул Коля, — Вот, Зигфрид Григорьич почти что никакого надзору за деревенскими не ведет, и что ты думаешь? Народ не знает, куда девать себя, за что браться, и в итоге мужики за бутылку хватаются, а бабы на земле надрываются, чтоб ребятишек прокормить. Нужен нам хозяин, Флок, в этом все и дело, только толковый, понимаешь? Что Зигфрид Григорьич, что батюшка его, вроде крестьян и жалели, и миловали, а руки твердой дать не могли. А мы без нее как слепые котята — о самостоятельной жизни ничего не знаем, собственных чаяний да надежд не имеем, только на барина и уповаем, а ты говоришь — свобода! Куда нам до нее… — Рабское мышление у тебя, Коля! — презрительно хмыкнул Флок, повторяя слова, которые слышал от Эрена, — Потому в дерьме и живешь, что умом несвободен. Вот мне любопытно, ты такой от рождения, или это барин так тебя приручил? Что он с тобой делал, расскажи мне, а, Коля? Больно тебе было али сладко? Чувствовал ли ты, что он любит тебя? Хочешь ли ты еще? — глаза Флока заблестели, он и сам не заметил, как разгорячился и перешел с отвлеченной беседы на разговор интимный и глубоко личный. — Бог с тобой, Флок, какая там любовь! — боязливо перекрестился Коля, — Я и на исповеди-то не могу о таком рассказать, а ты меня вот так запросто спрашиваешь! Барин наш глубоко болен, как телом, так и духом — с тех пор, как встретил того цыгана, он словно рассудком повредился. А уж после того, как потерял его… Я в жизни такой боли не видел, как та, что терзает его без продыху. Все, что может теперь Зигфрид Григорьич — только пить да плакать, мне на него смотреть страшно! — тут в спальне старшего барина вновь зазвучали стоны и хрипы, и Коля поднялся на ноги, возвращаясь в дом, чтобы помочь. «Вот же дурень» — подумал про себя Флок, заходя в сени, где голоса цыганки уже не было слышно. Он глубоко вздохнул и улегся на узкой лавке, чтобы хоть немного поспать до наступления утра. Спустя пару коротких часов Флок почувствовал, как кто-то настойчиво треплет его за плечо. Нехотя открыв глаза, он увидел над собой морщинистое лицо Кузьмича, безостановочно бубнившего, что пора вставать. Флок неуклюже поднялся с лавки, разминая затекшую шею, и сердито глянул на деда. Из-за того, что на прошлой неделе старик повредил себе колено, упав с лестницы, его работу теперь приходилось выполнять внуку. «Давай, родимый, поспешай — я Марусю запряг уже, ехать надо» — приговаривал Кузьмич, стряхивая соринки с одежды Флока. У ворот и вправду уже стояла готовая телега с запряженной в нее старой пегой клячей. Кое-как забравшись на козлы и взявшись за поводья, Флок попрощался с дедом и тронулся в путь. До деревни он доехал быстро, в полудреме и не заметив, как пролетело несколько верст. К его несказанной радости, трястись по разбитым улицам между покосившихся избенок ему не пришлось — семья крепостных, купленная соседским барином, уже стояла на дороге вместе со всеми своими пожитками. Радостный Прохор, причесанный и вырядившийся в красную рубаху, бодро помахал Флоку и принялся перетаскивать в телегу немногочисленные тюки с гремящим скарбом. Прасковья же, на руках у которой сидел чернявый мальчуган в легкой распашонке, лишь сдержанно кивнула и с тоской глянула назад, на родную деревню. В отличие от мужа, она была одета скромно — в простую кофту и длинную юбку. На голову она повязала белый платок, закрывавший и шею. Закончив с вещами, Прохор помог им с ребенком залезть в телегу, куда запрыгнул и сам, хлопнув Флока по спине, мол, трогай. — Ты барина-то из себя не строй, Порко, — резко обернулся тот, взбешенный хозяйским жестом, — Ежели тебя богатый сосед купил, это не значит, что ты перестал холопом быть. — Как раз то и значит, завистливая ты рожа, — нахально хохотнул Прохор, пропустив мимо ушей имя, которым называл его Зик, — Нас не абы какой барин купил, а господин Смит — у него ни одного крепостного нет, так что мы, считай, люди свободные! Нам барин сам обещал, что землю в своей деревне выдаст, так что у нас теперь совсем новая жизнь будет, вот оно как, голубчик. — Ты бы пока не особо распинался, Проша, — тихо проговорила Прасковья, развлекая сына деревянной погремушкой, — Примета плохая. — Да будто вы, дураки, в приметы верите! — фыркнул Флок, — И так дитенка своего именем утопленника назвали, с вас станется и в разбитые зеркала смотреть, и свободой хвастать, которой еще в глаза не видели. — Ты совсем-то не наглей, Флок. Я ж тебе и кулаком в нос могу заехать, — мрачно осадил его Прохор, — Как мне захотелось, так я своего сына и назвал, и имя моего брата уж точно ему никак не навредит. — Ну, не кипятись, родной, — мягко погладила его по руке Прасковья, — Матвей* — доброе имя, и брат твой был замечательный человек. А ты, Флок, следи за языком, понял? — Да я-то понял, драгоценная наша Пик, — зло откликнулся тот, — Только и вы народную мудрость помните — не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Какую уж там волю для вас этот англичанский барин приготовил — еще поглядим. — Что ж ты за паскуда-то такая, а, Флок? — вспылил Прохор, — Хватит нас этими собачьими кличками звать, в конце концов! И нечего людям настроение портить — у нас все хорошо, смирись уже с этим. Мы будем жить в богатой деревне, наши дети будут учиться в школе, коли захвораем — рядом всегда будет лечебница, коли с кем повздорим, староста тамошний рассудит — он человек справедливый, так что дай нам порадоваться спокойно! — Ну, ты прежде, чем о счастье вашем распинаться, посмотри хоть на свою жену — по ней совсем не скажешь, что она рада. Напротив, чуть не плачет баба, — с гаденькой усмешкой ответил Флок. — Ей просто нелегко родные места покидать, ведь так, Пронечка? — неуверенно пробормотал Прохор, обнимая жену. — Да, нелегко, — кивнула она, но в голосе ее слышалось беспокойство гораздо более сильное, чем от обычной тоски по дому. Словно уловив настроение матери, ребенок заныл у нее на руках, — Покормить надобно, — пробормотала Прасковья и потянулась к завязкам кофты. — Имей в виду, Флок, решишь подглядывать — шею сверну, — грозно выдал Прохор, на что тот только рассмеялся. «Больно мне сдались сиськи твоей бабы» — подумал он, но предпочел промолчать. Наевшись, ребенок уснул, и до поместья Смита они доехали в тишине. При виде скромного деревянного дома, который язык бы не повернулся назвать имением, Флок невольно прыснул и с издевкой глянул на своих пассажиров. По лицу Прохора было видно, что он явно иначе представлял себе жилище богача-барина, раскошелившегося на целую семью крепостных. Прасковья же сохраняла невозмутимый вид, по-прежнему оставаясь напряженной и печальной. Ворота им открыла бойкая темноволосая девка, на вид ровесница Флока, сразу же начавшая с недоумением вопрошать, что они тут забыли и почему не поехали сразу в деревню. Растерявшись от такого приема, Прохор, не знавший, что сказать, лишь отчаянно покраснел, а Флок принялся ругаться с девчонкой, мол, он сделал все, как было велено, так что пусть зовет барина и не строит из себя генеральшу. На их крики из дома выбежал кучерявый парнишка, готовый с кулаками кинуться на Флока за то, что тот повысил голос на его подружку, и неизвестно, чем бы закончилась вся эта сумятица, если бы из конюшни не вышел барин. Он твердым шагом подошел к телеге и одним строгим взглядом заставил своих дворовых умолкнуть. — Прохор, Прасковья, добро пожаловать, — дружелюбно начал он, улыбнувшись так приторно, что Флок скривился, — Пожалуйста, проходите в дом, ваша комната на первом этаже, слева от сеней, — он указал рукой на открытую входную дверь, и просиявший было Прохор пришел в явное замешательство. — Барин, прошу простить, но вы же нам, это… землю обещали, к чему нам в вашем доме-то оставаться? — потупившись и вновь краснея, спросил он. — Не сомневайся, я сдержу свое обещание. Землю я вам уже выделил, участок с домом, где прежде жила семья, перебравшаяся в город. Земля добрая, да у избы надо крышу залатать, так что пока поживете здесь, — спокойно ответил Смит, и его взгляд как бы ненароком скользнул по стоявшей за спиной у мужа Прасковье. Она вздрогнула и шагнула вперед, прижимая ребенка к груди. — Благодарствуем, барин, вы очень добры, но мы бы лучше сразу домой поехали. Нам неудобства не страшны, в родной-то деревне каждая вторая хата была прохудившаяся, но все жили и не жаловались. Отпустите нас в деревню, прошу вас, — в отличие от оробевшего Прохора, его жена говорила весьма решительно, лишь в больших серых глазах отражался ощутимый испуг. — Мне искренне жаль, что прежде подобные условия жизни вы считали нормой, — изобразив на лице гримасу сочувствия, ответил барин, — Но я просто не могу позволить моим людям так страдать. А вы теперь мои, милая Прасковья, — с нажимом добавил он, мазнув масляным взглядом по ее покатым плечам, — Переживать не о чем, Прохор, — обратился он к стоящему рядом мужику, — Деревня близко, все материалы я предоставлю, и необходимый ремонт вы сделаете быстро. А пока — неси вещи в дом. Прохор кивнул и вместе с курчавым парнем начал разгружать телегу. Прасковья же, опустив голову, последовала за ним. Как только они зашли в дом, горластая дворовая девка подбежала к барину и начала что-то яростно доказывать. Кажется, речь шла о ее папаше, который нашел бы, куда на время пристроить новых крестьян, но Смит резко осадил ее, и она смолкла. К тому времени Флоку уже страшно наскучил этот пустой треп. К тому же, его внимание привлек низкорослый черноволосый мужчина, стоявший у входа в конюшню и не сводивший с барина горящего взгляда. Одетый по-таборному, но совсем не похожий на цыгана, бледный и длинноволосый, он был слишком похож на Микасу, чтобы не состоять с ней в родстве. «Может, то ее брат? Что, если сказать ему, как шлюшится сейчас его родственница? Вдруг он заберет ее и, как и положено в таких случаях, прирежет за то, что девка пятнает родовую честь?» — промелькнуло в голове Флока, и он уже почти решился подойти к цыгану, но тут барин, закончивший разговор с болтливой служанкой, мельком глянул в сторону конюшни, и на лице цыгана расцвела настолько красноречивая улыбка, что ее значения не понял бы разве что идиот. Флок с досадой плюнул себе под ноги, думая о том, какой же потаскушьей ярмаркой был этот табор, раз и Йегер, и Смит за один визит обзавелись там личными шлюхами. Стало очевидно — надеяться на помощь этого развратника было бессмысленно, так что Флок отбросил обреченную на провал идею и, пока Прохор разгружал телегу, угрюмо обошел маленький дворик, остановившись у ворот, к которым прислонился спиной. К своему удивлению, с другой стороны забора до него донеслись влажные звуки поцелуев и негромкие голоса. — Ладно, ладно, иди, я подожду здесь, пока ты поговоришь с ним, — произнес низкий бас, явно принадлежавший мужчине. — Да неужто ты его так боишься, малыш Майки? — со смехом ответил второй голос, невысокий, но звонкий — видимо, женский. Флоку стало жутко интересно, как они выглядят, и он отыскал в заборе узкую щель, сквозь которую разглядел огромного бородатого мужика, сжимавшего в объятиях растрепанную женщину в странной одежде. По всей видимости, на ней были брюки, и это потрясло Флока до глубины души. Тем временем, она почесала бородача под подбородком, как домашнего кота, и продолжила, — Леви не так страшен, как может показаться на первый взгляд. Я на днях видела, как он игрался с котятами, так чуть не расплакалась от умиления. — Ты сейчас заставишь меня ревновать, Ханджи, — шутливо нахмурился мужик и сгреб ее в охапку, покрывая лицо поцелуями, — Не по себе мне рядом с этим чертом бледным, вот и все. Может, и ты к нему не пойдешь? И бог-то с ним, с тем странным цыганом из твоей лечебницы. Я позову исправника, и пусть он сам разбирается, куда делась жена этого Жана и не сам ли он ее зашиб. Вернемся, душа моя, ночь была слишком коротка! — Да вернемся мы, обещаю! Но сперва — дело. Я чувствую, что Леви должен этого цыгана знать. Жана нашли на том берегу реки, где стоял их табор, судя по степени истощения, он не в себе недели две, а в это время Эрвин как раз и притащил сюда Леви, так что они точно знакомы, говорю тебе! Я просто пойду и спрошу, что он знает о Микасе, которую этот полоумный Жан день и ночь кличет. И без исправника обойдемся! — Как это — без исправника? Ну а вещи, что при этом цыгане были, ты как объяснишь? Ведь похоже на то, что он убил эту Микасу, отрезал ее волосы, снял платье и… — женщина приложила ладонь к его губам. — Хватит выдумывать небылицы, — строго сказала она, — Мы все выясним, — судя по всему, она действительно собралась уходить, и Флок, до которого только что дошел смысл сказанного, сделал первое, что пришло в голову — толкнул ворота и вышел навстречу этим двоим. — Доброго дня, — нервно улыбнулся он, не в силах скрыть своего волнения, — Я случайно услышал ваш разговор. Дело в том, что я знаю Микасу. Ее никто не убивал, с ней все в порядке. И я мог бы помочь ее мужу ее найти, — выпалил он, глядя в удивленные лица все еще обнимающихся мужчины и женщины. — Ох, это очень хорошо, это замечательно! — воскликнула Ханджи, и ее лицо просияло, — А Леви знает… — Леви ее не знает, — поспешно оборвал ее Флок, — Если вы не против, я прямо сейчас поеду в больницу, к… Жану, — звучавшее в разговоре имя он вспомнил с трудом, но все же, судя по согласным кивкам Ханджи, назвал его верно, — Хорошо, тогда я заберу телегу и отправлюсь. Как удачно я вас встретил, спасибо, вы мне очень помогли, — затараторил он и почти бегом вернулся во двор. Вещей в телеге уже не было, так что он быстро залез на козлы и тронулся вперед. Выехав за ворота, он увидел, что те двое уже вскочили на своих коней и помчали к деревне Смита. Флок усмехнулся и направился в другую сторону. Так беспредельно счастлив, как в эту минуту, он не был, пожалуй, никогда в жизни — трясясь по ухабам в старой телеге, Флок едва сдерживался от того, чтоб не захохотать в голос, поскольку держать в себе овладевший им дикий восторг не представлялось возможным. Новость о том, что, оказывается, ненавистная цыганка была замужней, ввергла его в состояние подлинного экстаза, ведь до этого момента он и представить не мог, насколько прав окажется насчет нее. Подлая, лживая, грязная шлюха, обманувшая мужа и пиявкой присосавшаяся к его дорогому барину, смогла удивить даже Флока, а уж в каком ужасе будет Эрен, когда все узнает! Как он пинками спустит ее с лестницы в тот же миг, когда законный муж явится на порог дома Йегеров! Представляя во всех красках, как Эрен обругает девку последними словами и прогонит прочь, Флок почти дрожал от счастья, ничуть не омраченного тем, что он не раз слышал о цыганских традициях и знал прекрасно — наказание за измену для женщины может быть лишь одно — смерть. И, сейчас, сердито понукая старую кобылку, он радостно ехал прямиком за ней.