дикая клубника

Юнги очнулся не так давно, но продолжает делать вид, будто ещё спит. Это не сложно, потому что в этом деле он поднаторел ещё тогда, когда прятался по снопам сена от приставаний детишек. — Зачем ты его сюда притащил? — слышится раздражённый голос. — А я должен был оставлять ребёнка замерзать? — Ты знаешь, что я имею в виду. — Нет, не знаю. Я не понимаю, почему ты разговариваешь со мной в таком тоне. Если тебе что-то не нравится, то ты можешь просто пойти из моего дома вон. — Джимён, ты же понимаешь, что создал большую проблему? Это человеческий ребенок и… — И что? Что ты хочешь сказать? Знаешь, ты меня очень сильно разозлил сейчас, поэтому я не желаю тебя больше здесь видеть. — Послушай… — Я всё сказал. Где выход ты знаешь. Не заставляй меня звать Риюна. Юнги, кажется, даже не дышит. Он почти не чувствует своего тела, так оно затекло, будто бы одеревенело. Из подслушанного разговора стало понятно, что где бы он не находился, это точно не его поселение. А упоминание о том, что он — человеческий ребёнок… Юнги покрывается липким потом, с трудом заставляя свои глаза быть закрытыми. Хочется распахнуть их, чтобы перестать представлять то, как возле него стоит кто-нибудь с косматой гривой и… Юнги так не вовремя вспоминает о жёлтых глазах и острых клыках, совсем недавно увиденных и заставивших его пережить один из самых страшных моментов в жизни. — Я знаю, что ты не спишь, дитя. Можешь не притворяться. Юнги сжимает пальцы в кулаки, напрягшись и сжав губы в тонкую полоску. — Тебе здесь ничего не угрожает, я обещаю тебе: ты будешь в порядке. Просто перестань так отчаянно бояться. Ты начинаешь пахнуть кисло, а это совершенно не твой запах. «А какой мой?», — отстранённо думает Юнги, в свои семнадцать ещё ни разу не познавший течку и, как последствие, не имеющий своего особого аромата. — Отдыхай, малыш. И ничего не бойся. Как только становится слышно звук закрываемой двери, Юнги открывает один глаз, прищуренно осматриваясь. В комнате никого нет. Из окна льётся полуденный свет, тонкие занавески едва ли препятствуют лучам пробираться внутрь. Он смотрит на стёганое покрывало, которое укрывает его до самого подбородка. Пёстрый узор из синих ромбов, малиновых кругов и жёлтых цветов режет взгляд. В комнате есть только кровать, на которой Юнги лежит, крошечная тумбочка, в которую едва ли можно что-то уложить, и стул. Мальчишка смотрит на закрытую дверь, как на что-то опасное и непредсказуемое. Он опускается ещё ниже, утопая в одеяльной темноте. Укрывается с головой и так лежит, нервно перебирая пальчиками на ногах долгие-долгие минуты. Испуганно подскочить его заставляет громкий стук, а потом топот, который быстро приближается, заставляя Юнги почувствовать непередаваемый ужас. Что-то тяжёлое придавливает его ноги, а потом ползёт всё выше и выше. До тех пор, пока не оседает на грудине неподъёмным грузом. Юнги задушенно вскрикивает, откидывая одеяло. Серый комок шерсти скатывается к его стопам, издав резкий удивлённый писк. Волчонок. Щенок, с жёлтыми глазами, острыми ушками, короткими лапками, куцым пушистым хвостиком и розовой кнопкой носа. «Бежать!», — звенит в голове Юнги. «Бежать!». Он вскакивает с кровати и, как есть, в одних тонких штанах и своём старом несуразном растянутом застиранном свитере, вылетает вон из комнаты, заметавшись по абсолютно такому же помещению. «Дверь». Юнги вырывается наружу, тут же оказываясь посреди огромного пространства, окружённого соснами, снежными сугробами и рубленными домами, словно кочки торчащими то тут, то там. «Бежать». Юнги рыпается то в одну сторону, то в другую, утопая босыми ногами в снегу. В этот момент он не чувствует холод. Жар, что клокочет внутри, гонит его прочь, и мальчишка срывается вперёд, решив, что движение лучше бездействия. «Бежать». Клубы пара вырываются изо рта. Ресницы индевеют. Губы пересыхают, а глаза начинают слезиться. Сегодня точно больше пятнадцати градусов мороза. Когда позади становится слышно пронзительный лай, Юнги лишь один раз оборачивается, тут же увидев, что волчонок следует за ним. А вокруг уже не так пустынно, как до этого. Теперь почти у каждого дома кто-то стоит. Юнги не хочет называть их людьми, пусть именно так они и выглядят. Но на каком-то подсознательном уровне он знает, что никакие они не люди. Что-то другое, таинственное и ранее недоступное. Лай перерастает в скулёж. С ним в унисон начинает звучать другой, не менее жалобный. Юнги проваливается в снег по колено, испуганно замахав руками. Дыхание вырывается с надсадным хрипом. Сердце стучит безумно и громко. Кажется, что все вокруг слышат этот отчаянный глухой стук. Юнги пытается выбраться, медленно, словно оказавшись в густом вязком масле, переставляя одну ногу, а следом и вторую. Перед ним вырастают стволы могучих сосен. Высокие и толстые, многовековые. Юнги таких никогда не видел, и это пугает его, доводя до икоты. А потом из-за этих сосен что-то появляется. Что-то крупное и большое. Медленно движущееся, но идущее, словно не видит никаких препятствий. Юнги кусают за запястье, но он этого даже не замечает. Возможно, ему даже не особо больно. Всё, о чём он может думать — это туша оленя, которую тащат по снегу, оставляя длинный росчерк кровавого снега. И о крепко сбитых силуэтах, которые быстро распознаются как альфы. Разве Юнги до этого боялся? Нет, то были лишь детские забавы. Вот сейчас ему по-настоящему страшно. — Что здесь происходит? Голос разрезает тишину своим низким хриплым тембром. Юнги во все глаза смотрит на альфу, выступившего вперёд. У того чёрные волосы, тёмные глаза и большой уродливый шрам, тянущийся от уголка левого глаза до противоположной щеки, разделяя лицо напополам. Юнги давится своим дыханием, проваливаясь в темноту чужого взгляда. Кровь. И ещё кровь. Много-много крови, застывшей словно вторая кожа. Именно в этот момент Юнги осознаёт, что все они, все альфы, обнажённые. Абсолютно, непрекрыто и бессовестно голые. Он всхлипывает, прячась в собственных ладонях. А потом дёргается, стоит только чему-то коснуться его волос.