Эсме

Кюмсаль не могла усидеть на месте, казалось, носильщики специально волоклись до дворца вечность — а ей так хотелось скорей оказаться в объятиях своей принцессы! За парчовыми занавесками медленно проплывали каменные стены дворца, где-то журчали фонтаны, птицы играли свои ночные трели. Шаги военной едва слышно раздавались рядом, она шла, заложив руки за спину, глядя вперед. Кюмсаль все еще была обижена на женщину за ее строгое отношение. Привыкшая к материнской ласке, она с детства была избалована вниманием, а в такой важный день, казалось, сами небеса послали не землю столпы солнечных лучей только чтобы поцеловать кожу Кюмсаль. Она не удержалась, отодвинула занавеску, чтобы лучше видеть фельдмаршала и спросила, указывая на ее клинки: — Зачем вы принесли с собой оружие в такой радостный день? Разве это не харам — бросать отблеск от клинка на дом невесты? Кюмсаль улыбнулась, ей хотелось уколоть женщину за ее предыдущие слова и строгость по отношению к ней. Фельдмаршал смерила девушку скучающим взглядом и ответила: — Вы не невеста, кюнефе. Да и я не простая военная, при мне всегда должно быть оружие. — Кюнефе? — Кюмсаль нахмурилась. — Это еще кто? — Сладкий пирог. Фельдмаршал вдруг улыбнулась, но Кюмсаль эта улыбка не понравилась — холодная, безразличная, равнодушная к тому, о чем она говорит. — Так мы называем наложниц, еще не получивших благословения своих господ. Для юношей есть другое название — кадаиф. Тоже очень вкусный десерт, вам понравится. — Мне не нужно благословение принцессы, я сама ее выбрала, а она выбрала меня. Я ее избранница, и мы всегда будем вместе. Теперь и во взгляде фельдмаршала проскользнула тонкая усмешка, но не злая, а даже умиленная. Незатейливый разговор с Кюмсаль ее смешил. Девушка была так наивна, а уже метила в фаворитки. Знает ли она, куда попала? Едва ли. — Вы не можете считаться даже фавориткой, пока не подарите императорской фамилии хотя бы одного ребенка. А уж чтобы стать избранницей будущей императрицы, вам надо очень постараться. Кюмсаль хмыкнула. — Я в этом не сомневаюсь. Разве за простыми наложницами посылают саму госпожу фельдмаршала? — с усмешкой. Военная бросила на нее еще один, уже заинтересованный взгляд. — Я желаю вам удачи, кюнефе. Если вы также смелы на действия, как на слова, тогда надеюсь вскоре увидеть вас за одним столом со всей императорской семьей. Фельдмаршал коротко, уже почти дружески улыбнулась и скрылась за паланкином. Только тогда Кюмсаль заметила свору слуг, уже ждавших ее у входа во дворец. В банях было жарко, воздух внутри пах сладостями. Кюмсаль на руках вынесли из паланкина и на руки же передали служкам в бане. Они ловко освободили ее от одежды и несколько раз окатили теплой водой. Кюмсаль наслаждалась их умелыми прикосновениями. Несколько служанок, пока Кюмсаль поливали из золотых черпаков и натирали душистыми маслами, внесли угощения. Девушка потянулась было за сочной сливой, как рука служанки мягко остановила ее. Улыбаясь, служанка сама поднесла плод к ее губам. Кюмсаль обтерли и запахнули в роскошный шелковый халат, уложив волосы и помазав масляными духами шею. Драгоценности, как и все украшения сняли, а глаза подвели тонким слоем сурьмы. — Принцессе нравится, когда глаза слегка подчеркнуты, — также улыбаясь, пояснила служанка. С порога бани Кюмсаль подхватили на руки и донесли до самых покоев принцессы, где девушку, опустив на постель, оставили наконец одну. Разнеженная горячей водой, массажем и сладостями, Кюмсаль мягко потягивалась на кровати, когда дверь в другом конце покоев отворилась, и внутрь зашла Айше. Увидев лежащую на постели девушку, она ласково улыбнулась, подходя ближе. — Я рада видеть тебя. Как прошло твое путешествие до дворца? Надеюсь, Багира тебя не обижала? — Багира? — Кюмсаль с удивлением подняла голову. — Так вот как зовут ту женщину? Айше, присев у ее ног, кивнула, также мягко улыбаясь. — Она была ужасно строга ко мне и все время обижала, — деланно обиженно сказала Кюмсаль, надув губы, — тебе надо разжаловать ее в солдаты, чтобы научилась себя вести. И заставить убирать конюшни. Айше тихо рассмеялась. Она с нежностью взяла в руки аккуратную стопу и прижалась губами к лодыжке, закрыв глаза. Кюмсаль вспыхнула. Айше скользнула губами выше, проходясь по колену и, наконец, высунув язык, лизнула бедро Кюмсаль, мягко раздвинув ноги. Девушки вздрогнула, не сдержав стона. Все-таки мама была права, как хорошо, что ей удалили волосы. — Я подумаю над твоими словами позже, — хрипло проговорила принцесса, прижавшись губами чуть ниже пупка, отчего у Кюмсаль поджались на ногах пальцы, а внутренности обдало жаром. Она так долго представляла себе это, лелеяла в самых сокровенных фантазиях, и вот — эта ночь настала. Ночь, когда они с принцессой станут едины. У Кюмсаль выступили на глазах слезы. Айше, не упуская ни мгновеньями, начала покрывать поцелуями губы девушки, раздвигая их языком и врываясь внутрь. Кюмсаль сжала ее черные волосы у себя в кулаке, прижимая лицо принцессы ближе, вжимая в себя, требуя больше касаний и больше ласки. Когда ее тело сотрясла судорога удовольствия, Кюмсаль простонала. Под кожей обрисовались мышцы, ноги дрожали, а рука, сжимавшая волосы принцессы, как будто окаменела. — Я хотела этого с того момента, как увидела тебя. Прошептала Айше, поднимаясь и нависая над Кюмсаль. Ее лицо блестело от смазки в свете фонариков. Она прижалась ко рту Кюмсаль, тем же языком, что доставляла ей удовольствие, забираясь внутрь, жадно вылизывая десны, зубы, сплетаясь своим языком с языком девушки. От собственной смазки у Кюмсаль щипало язык, она была кислой на вкус, но смешавшись со слюной Айше, напоминала самый сладкий щербет.

\\\

Кюмсаль провела в покоях принцессы три ночи. Эти ночи стали бессонными для обеих женщин. Айше учила Кюмсаль познавать себя и свое тело, вытворяя с ней такое и задевая такие точки, что девушка под третью ночь начала жаловаться на саднящее горло от сладких хрипов и возбужденных стонов. Слуги двигались бесплотными тенями, перед взором Кюмсаль размылось все, кроме лица ее возлюбленной. Она не чувствовала на своей коже чужих рук, смывающих засохшую смазку, чужих глаз, касаний, плеска воды, вина, щербета, стука тарелок, когда трапезу приносили им прямо в покои, накрывая у камина. Все для Кюмсаль пропало и стало бессмысленным, кроме Айше, которую она кормила с рук сладкими финиками, а потом прижималась к ее рту, чтобы вылезать и покусать губы, блестящие от сока. В ее руках она засыпала и просыпалась, запах ее волос вдыхала, с ее черными локонами игралась после очередной постельной утехи, лежа у Айше на груди. Эти два дня и три ночи стали первым счастливым воспоминанием, подаренным Кюмсаль дворцом. На третий день Кюмсаль разбудили слуги. Она была одна в покоях, от Айше остался только ее аромат на развороченной постели. Слуги принесли ей воды умыться, одели и выдворили вон из покоев. — Без присутствия госпожи вы не можете находиться там, кюнефе, — проблеял один служка, глядя в пол. — Это еще что значит? — Кюмсаль была в ярости. Едва удержалась, чтобы не топнуть ножкой от переполняющего ее негодования. — И хватит звать меня кюнефе, я вам не простая наложница! — Боюсь, все не так просто, кюнефе. Как из-под земли перед Кюмсаль выросла сухонькая старушка, с ног до головы задрапированная в темно-синюю ткань. — А вы еще кто? — Мое имя Бибигуль, кюнефе. Я заведую гаремом императорской семьи. Пожалуйста, не срывайтесь на слугах. Они правы. Вы не имеете права находиться в покоях принцессы, когда ее там нет. Таковы порядки, и мы ничего не можем с этим поделать. Кюмсаль тут же остыла, ей стало совестно за свой крик. Дома мама никогда не срывалась на Ханым и Наджмие, растившим ее с детства. И сама Кюмсаль воспринимала их как давних членов семьи.Что бы сказала мама, узнав, как себя ведет Кюмсаль? Ей сделалось нестерпимо стыдно, и Кюмсаль поспешила извиниться: — Мне очень жаль, извините за мое поведение. Бибигуль расплылась в доброй старческой улыбке. — Ничего страшного, кюнефе. Здесь есть и вина слуг, что ничего вам не объяснили. Пожалуйста, пройдемте со мной, я расскажу вам о нашей жизни и порядках, которые теперь довлеют и над вами. — Мне не нравится, что меня здесь называют кюнефе, — Кюмсаль сморщилась. — Ах, этого вам точно не избежать, пока вы не станете фавориткой, — Бибигуль по-доброму рассмеялась. — Многим девушкам тяжело привыкнуть к здешним порядкам, вы будете скучать по семье и рваться назад, когда интерес принцессы начнет угасать. И хотя мы поддерживаем дисциплину в гареме другие девушки не всегда бывают друг к другу приветливы. — Интерес принцессы ко мне не угаснет, — Кюмсаль нахмурилась. — Молю Богиню о том же. Но вы же понимаете, кюнефе, что в цветочном саду невозможно любоваться одними только розами. Здесь растут и изысканные лилии, роскошные георгины, сладкопахнущие ирисы и нежные ландыши. Гарем императорской фамилии все равно, что цветник, здесь столько красоты, сколько нет даже в самом любящем сердце. Бибигуль махнула рукой на открывшейся перед их взором сад с фонтанами и естественным ручьем, в котором играли девушки. По лицу Кюмсаль пробежала тень. Черноволосые, златокудрые, худые и полные девушки в легких платьях играли в саду, сидели у фонтанов и музицировали. Здесь были и острые как клинок лица с холодными, горделивыми взглядами; и налитые любовью, пышущие здоровьем фигуры девушек, громко хохочущих на весь сад. Кюмсаль вдруг почувствовала себя тенью красоты, свидетельницей которой стала. Собственная кожа вдруг показалась ей чужим, сморщенным, облезшим костюмом, который она натянула на себя. А в груди чья-то тонкая, старческая рука болезненно сжала сердце. — Эта часть дворца выделена под гарем, кюнефе. Здесь живут наложницы принца Мехмеда и принцессы Айше. Покои фавориток обычно находятся рядом с покоями их господ, чтобы господа могли навещать их по своему желанию. Наложницы и наложники императрицы проживают отдельно, но вы будете с ними иногда пересекаться. — Когда я смогу увидеть принцессу? Только лицо Айше успокаивало и согревало душу Кюмсаль, мысль о том, что она желанна и любима еще теплела у нее в груди, прогоняя чудовищный страх, розовыми шипами разросшийся внутри при взгляде на красавиц гарема. — Когда она вас позовет, — твердо ответила Бибигуль. — Вы не можете покидать гарем. Если стража вас поймает, мне придется наказать вас. — Наказать? — у Кюмсаль по спине пробежался холодок. — За воровство, драки и непослушание мы также наказываем, но менее строго, — взгляд Бибигуль вдруг сверкнул клинком. — Теперь вы принадлежите гарему императорской фамилии, и только они могут отослать вас из дворца. Если вы попытаетесь самовольно покинуть дворец — наказание будет ужасным. — Разве можно добровольно покинуть такое чудесное место? — Кюмсаль насилу выдавила усмешку. — Я надеюсь, что до этого не дойдет, кюнефе. Пожалуйста, располагайтесь. Вы уже пропустили завтрак, но я распоряжусь, чтобы вам подали лепешки и щербет.

///

В гареме Кюмсаль не понравилось. С детства она привыкла быть в центре внимания: когда в их доме мать устраивала званые ужины, гости неизменно восхищались маленьким ангелочком в красивых платьицах. Мама называла ее своей ласточкой, многочисленные тетки, сестры и бабки в ней души не чаяли. Даже старшие мамины братья, приезжавшие один или два раза навестить сестру, не привыкшие к громкому проявлению чувств, звонко целовали Кюмсаль в упитанные детские щечки и щекотали бочка. В дни рождения их просторный дом был заставлен цветами и корзинками фруктов, которые спешили послать семья, друзья и знакомые, чтобы побаловать именинницу. А когда Кюмсаль начала появляться в мейхане Памука, то даже просто сидя в укромном уголке, наблюдая за изгибающимися танцорами, она продолжала ловить на себе горячие, заинтересованные взгляды альф, что могли судить о ее красе лишь по неприкрытым платком глазам — но и этого оказалось достаточно, чтобы Кюмсаль начали оставлять маленькие подарки — колечки, камешки, заморские монетки — надеясь на встречу с ней. Кюмсаль никогда ничего не принимала, все раздавая другим танцовщицам, и лишний раз старалась не заговаривать с одним и тем же гостем дважды, чтобы не давать пищу для сплетен. Несколько раз, уже после того, как Кюмсаль научилась танцевать и присоединялась изредка к другим танцорам, Памуку приходилось насилу выводить разбушевавшихся альф, пытающихся схватить или коснуться девушки. Кюмсаль знала, что была красива. Желанна. Места, где Айше касалась ее, продолжали пылать, а многочисленные оставленные метки, засосы и укусы, Кюмсаль с гордостью демонстрировала открытыми платьями. Возможно, поэтому и с первого дня в гареме ее невзлюбили. Пока только присматривались, не рискуя вступать в открытый конфликт, что тоже было делом времени — сама Кюмсаль это понимала. Чем быстрее увядали старые метки, тем скорее другие наложницы начнут вести себя смелее. Если госпожа тебя не зовет, это ли не доказательство того, что ты больше не любима? Кюмсаль вела себя замкнуто, на контакт первой не шла — это ей вменяли гордыней и заносчивостью, первой с другими девушками не заговаривала и старалась по возможности даже есть отдельно. Единственное, чего Кюмсаль не могла избежать, сколько бы сил не прикладывала — поход в бани. Пока ее кожа помнила и цвела прикосновениями принцессы, Кюмсаль бояться было нечего, она без страха снимала платье, забираясь в воду, чтобы служанки могли помыть ей голову и натереть маслами. На взгляды других девушек она не обращала внимания, равно как и на бубнеж Бибигуль. — Кюнефе, вы ведете себя неподобающе, — хмуро отчитывала ее Бибигуль в очередной раз, когда Кюмсаль позже всех приступила к пище, уединившись в саду, — вы должны жить в мире и дружбе с другими наложницами, а вы показываете свое пренебрежение к другим девушкам. Последствия могут быть ужасны. Вы им не госпожа. — Пока, — едва слышно отвечала Кюмсаль, с каждым разом все больше гневающаяся на Бибигуль за ее выговоры. Но старая женщина оказалась права, и как только сошел с ее кожи последний засос, на Кюмсаль будто летний ливень обрушились чужие нападки. — Что, не зовет тебя больше принцесса? Разочаровала ее в постели? — Не то слово, только посмотрите, да как вообще таких страхолюдин в гарем берут! Не волосы, а солома. Богиня, да с такими бедрами только поросят и рожать! — А я слышала, что она родом из деревни. Для таких одна ночь с принцессой — предел мечтаний. Получила свое и возгордилась, будто госпожой стала! — А что если и так?! Кюмсаль с грохотом опрокинула блюдо с бараниной. Девушки с визгом бросились врассыпную. — Я провела с принцессой три ночи, а вы и минуты у нее на пороге не простояли, общепенки! Да кто вы такие по сравнению со мной! Нет, пустите меня!.. Отпустите, кому сказано?! — Отведите ее в темницу, — хмуро бросила Бибигуль. — Сама накликала беду, пусть сама и стоит против беснующегося урагана. Не кормить ее ужином, пусть посидит подумает. Кюмсаль кричала, кусалась и вырывалась, когда двое крепких стражников, жестко скрутив ей руки, отвели и заперли в холодной камере. Истерика еще долго не утихала, Кюмсаль бесновалась как загнанный в вольер лев — билась о пол и стены, вопила так, что дворец чудом трещинами не пошел. Наконец, забившись в угол от усталости, девушка закрыла зудящие глаза. Мышцы болели от напряжения, а живот сводило от голода. Из маленького окошка под самым потолком в камеру проникал рассеянный свет — уже наступила ночь? Холодный пол и покрытые влагой стены внушали ужас. За решеткой был темный коридор, ни одного факела — все вокруг утопало во тьме, Кюмсаль пробила дрожь. Она снова вспомнила оставленный дом, маму, матушку, Эсме и Ханым с Наджмие. Зачем она оставила их? Чего ради пришла во дворец? Разве не знала она, что в гареме императорской семьи живут сотни прекраснейших девушек, которых собирают по всей империи. На что она надеялась? У Кюмсаль уже не осталось слез, она тихо всхлипнула. Вдруг в коридоре послышался шум — дверь наверху открылась, и во мраке раздались чьи-то шаги. Девушка не подняла головы, уверенная, что это стражник пришел проверить ее. Шаги застыли прямо напротив ее камеры, и пальцы ног мягко осветило потрескивающее пламя факела. — Хотела бы я сказать, что удивлена, но нет, — знакомый голос раздался по ту сторону камеры. — С первой нашей встречи я поняла, что проблем с вами не оберешься, кюнефе. Кюмсаль медленно подняла голову — спину от усталости и холода ломило. В воздухе пахло маслом от факела. Дрожащее пламя неравномерно освещало лицо Багиры. — Что вы здесь делаете? — прохрипела Кюмсаль. — Вас спасаю, — усмехнулась женщина. — Эй ты там, быстро открыл камеру. К решетке тут же подлетел худенький солдатик со связкой ключей. Ничего не спрашивая, он быстро щелкнул замком и, поклонившись, снова пропал во тьме. Кюмсаль, у которой перед уставшими глазами двоилось пламя, не было сил, даже чтобы подняться. Она только уронила голову обратно на руки и затихла. В этот раз шаги раздались совсем рядом. Багира вошла в камеру, послышался шорох, и на плечи Кюмсаль упал халат женщины — тяжелый, отороченный мехом и драгоценностями. Кюмсаль в непонимании наклонила голову, как ее резко подхватили на руки. — Что вы делаете? — вскрикнула девушка от неожиданности, хватаясь за чужую шею. — Свою работу. Посвяти мне факелом, — обратилась она к охраннику. Солдатик проводил их до выхода из тюрьмы, где лунный свет и еще целый отряд уже ждали их снаружи. — Вам повезло, что принцесса вернулась сегодня, иначе отморозили бы себе все почки. Как бы детей потом рожали? — прошептала на ухо женщина. — Это не ваше дело, — смутившись, ответила Кюмсаль. — Я сейчас ее увижу, да? Багира поморщилась от неприкрытой в голосе Кюмсаль надежды. — Да.

\\\

— Чего так долго, Багира? Айше себе места не находила, только услышав донесение одного из служек, кого бросили в темницу, сорвалась со встречи с послом, чтобы быть здесь. Фельдмаршал осторожно внесла девушку в покои и опустила на кровать, Кюмсаль, увидев обеспокоенное лицо Айше, склонившейся над ней, протянула руки, выбираясь из чужого халата, чувствуя, как снова плачет. Айше тут же припала к ее губам, расцеловывая холодное лицо, растирая своими руками ее ладони. Багира тактично отвела глаза, заложив руки за спину. — О, мое сокровище, кто это сделал? Кто посмел? — Айше целовала ее волосы, кончики пальцев, мочки ушей. — Скажи же мне, не молчи. — Бибигуль, это все она! — Кюмсаль всхлипнула. — Меня в гареме ненавидят, обижают, другие девушки постоянно цепляются ко мне, а она на это глаза закрывает! Сегодня приказала бросить меня в темницу за то, что я посмела защищаться, ненавижу ее. — Это правда? Айше подняла взгляд на Багиру, но та только пожала плечами. — Багира, приведи немедленно сюда, Бибигуль. Посмотрим, что она скажет. — Нет, она будет клеветать на меня, — разразилась новыми рыданиями Кюмсаль, ближе прижимаясь к принцессе, обхватывая ее за пояс, — не оставляй меня с ней, Айше, умоляю! Не бросай меня… — Чш-ш, моя хорошая, конечно, я тебя не оставлю, — Айше прижалась губами к ее макушке, успокаивая, — что же тебя так напугало… Багира, приведи Бибигуль! Бибигуль, догадавшаяся обо всем, только завидев приближающуюся в окружении солдат фельдмаршала, не сопротивляясь и ничего не спрашивая, последовала за ней прямиком в покои принцессы. Айше сидела на постели, как ее оставила Багира, а на коленях у нее, обхватив руками принцессу за талию, лежала Кюмсаль, тихо всхлипывая. — Вы желали меня видеть, досточтимая госпожа, — тяжело поклонившись, выразила свое почтение Бибигуль. — Что это значит, Бибигуль? Я наказала тебе следить и оберегать мою возлюбленную как зеницу ока, а ты бросаешь ее в темницу, за место тех, кто издевался и гнушался над ней! Так ты выполняешь приказы своей госпожи?! У Айше от гнева покраснела шея и распахнулись в ярости глаза. Бибигуль стояла с опущенной головой, уперев взгляд в пол. — Досточтимая госпожа, если же вы позволите мне сказать, я предостерегала кюнефе… Кюмсаль на этом слове вздрогнула от отвращения, но Айше, истолковав это по-своему, в мягком жесте накрыла ее плечо своей рукой. — …чтобы она не выказывала другим наложницам своего пренебрежения. Кюнефе ни с кем не общалась, не ела и не пила в чужом присутствии, я всего лишь старалась уберечь ее, но кюнефе сама накликала на себя беду. Я управляю гаремом уже без малого пятьдесят лет, досточтимая госпожа, зачем мне лгать вам? Я поступила в соответствии с нашими порядками, по совести, как всегда делала. У Айше меж бровей залегла складка. Сколько она помнила, Бибигуль заведовала гаремом еще со времен прабабушки, вручившей ей эту должность. Она вырастила поколения наложниц и наложников, которые подарили императорскому дому несколько десятков детей. — Кюмсаль, это правда? — Айше, — Кюмсаль снова всхлипнула, припадая губами к чужому животу, но принцесса мягко повернула ее лицо к себе. — Айше, как я могу лгать? Меня бросили в тюрьму как преступницу. Другие девушки нам завидовали, они постоянно подстраивали мне козни, издевались, насмехались, говорили, что я отвратительна, что я недостойна тебя, я не могла и глотка сделать в их присутствии, и единственный раз, когда я решила защищаться… Принцесса погладила ее по руке, успокаивая. — Бибигуль, что ты на это скажешь? — Кюнефе говорит правду. Но в этой правде виновата лишь она одна. — Ты хочешь сказать, что моя возлюбленная сама виновата в том, что ее ненавидят и изводят? — прорычала Айше. — Видимо, пятьдесят лет достаточно для тебя. Твой взор замутнен, а сама ты слишком утомилась. Пора на покой. — Моя госпожа! — Бибигуль в неверии закричала, падая на колени. — Куда же я пойду? Дворец мой дом. Госпожа, пощадите, я вас на руках выносила во младенчестве, также как и вашу матушку! Лучше прикажите казнить. — Нет, никакой казни, — у Айше на лице заходили желваки. — Я распоряжусь, чтобы завтра же ты покинула дворец. Я не хочу, чтобы ты приближалась к гарему. Раз твои руки ослабли, то бразды правления пора передать кому-то другому. — Госпожа!.. Бибигуль схватилась за сердце, разражаясь рыданиями. Ее маленькое тело сотрясалось от обрушившейся боли. Принцесса махнула рукой, давая знак стражам, и они вынесли рыдающую женщину вон из покоев. Айше тяжело вздохнула, сердце будто полоснуло клинком. Кюмсаль, тихо ей улыбнувшись, прижалась губами к чужой руке. Багира искоса внимательно наблюдала за ними. — Никому нельзя доверять, — наконец, вздохнула Айше, — какой ужас, и я не знаю о том, что происходит в моем собственном доме. Душа моя, тебе больше нечего бояться. — Но как же те девушки? — глаза Кюмсаль распахнулись от ужаса, и в уголках тут же заблестели слезки. — Они меня заживо съедят, как только узнают, что их защитницу выдворили из дворца. — Об этом тоже не беспокойся. Багира, — фельдмаршал перевела на нее взгляд, — пока я не найду замену Бибигуль, о делах гарема будешь заботиться ты. Никому больше я доверить самое главное сокровище этой страны я не могу. Пусть те девушки, что издевались над Кюмсаль, сегодня же покинут дворец. Я не хочу, чтобы их тени мерещились ей в коридорах. Это может быть опасно. — Как прикажете, госпожа, — ответила Багира. Кюмсаль, прижавшаяся лицом к коленям Айше, ее взгляда избегала.

\\\

Кюмсаль, убаюканная запахом и теплом Айше, уже засыпала, когда принцесса, нежно перебирая ее волосы, сказала: — Ты устала, пусть Багира проводит тебя. — Хочешь отослать меня? — на глаза сразу напросились слезы. Кюмсаль, только успокоившаяся от своих рыданий, тут же приготовилась с боем бороться за сегодняшнюю ночь в покоях принцессы. — Я подумала, что ты захочешь отдохнуть, — поспешила мягко заверить ее Айше. — Но если ты хочешь остаться, я буду только рада. Кюмсаль, поджав губы, отвернулась. — Как я могу спать, не чувствуя твоего дыхания на своей коже. Мне так хорошо в твоих объятиях. Я не хочу никуда уходить. — Так оставайся. Кюмсаль от ее слов только нахмурилась. — После сегодняшней ночи мне все равно придется вернуться в гарем. И даже если те девушки, что обижали меня, уйдут, на их место прибудут новые. Они прознают, что ты ко мне относишься по-особенному, и будут изводить меня. — Милая моя, я же не могу ради тебя распустить весь гарем, — Айше усмехнулась. — Разве я этого прошу? — Кюмсаль резко поднялась, всматриваясь в лицо Айше. — Ради тебя я оставила дом, ради того, чтобы принадлежать только тебе, без брака, без формальных обещаний. Я поверила в нашу любовь, в то, что нужна тебе… — Ты нужна мне, — Айше взяла ее лицо в свои руки, следя за взглядом. — Не так, как ты мне, — горько ответила Кюмсаль, — я готова жить в темнице, без тепла и света, но только не в гареме, только не среди их завистливых, злых взглядов. Я бы хотела остаться у тебя на пороге, только бы видеть тебя, встречать с тобой новый день, любоваться луной. Но ты не позволишь. — Конечно, я не позволю своей возлюбленной спать у себя на пороге, — весело рассмеялась Айше, еще больше хохоча от деланно обиженного взгляда Кюмсаль из-под ресниц. — Ты смеешься надо мной. А я говорю всерьез. Я бы хотела всегда быть рядом. — Ты уже рядом, я счастлива от того, что могу видеть тебя каждый день, — ее взгляд вдруг посерьезнел. — Но не можешь же ты в самом деле поселиться у меня в покоях, традиции этого не разрешают. — Я была воспитана так, что свою первую ночь могу отдать только своей нареченной жене, — отстраненно ответила Кюмсаль, — но все равно провела ее с тобой. Я сейчас с тобой, несмотря на то, что мои матери были против этого. А ты даже не можешь уступить мне. — Так чего же ты хочешь, душа моя? Кюмсаль глянула на нее из-за плеча, словно раздумывая, как ответить. Она закусила губу, собирая пальчиками ткань своего платья. — Видеть тебя. Каждый день. Быть рядом. И не бояться, что мне в еду завистницы подсыпят яду. Или утопят в бане, — она опустила голову, отворачиваясь. — Душа моя, ты уже возлюбленная моего сердца, никто не посмеет причинить тебе вред. Я бы выделила тебе покои, но ты ведь знаешь, что только подарившие императорскому дому реб- — Я знаю это! — Кюмсаль вскочила с кровати. — Ты говоришь, что никто не причинит мне вреда, но сегодня меня бросили в темницу, пока ты была занята. В следующий раз они вынесут мое бездыханное тело из дворца, а ты даже не узнаешь! Если бы я могла — я бы уже сотню — нет, тысячу! — детей тебе нарожала, но все, что я могу пока, это выражать свою любовь словами. Кюмсаль метнулась к двери, намереваясь выбежать, но принцесса перехватила ее за руку, привлекая к себе, мягко перехватывая за пояс. — Всему свое время, душа моя. И у нас с тобой будут дети. Ты так переживаешь об этом? — Пусти меня, — прошептала Кюмсаль. — Я хочу от тебя детей, но для меня они не показатель нашей любви. Даже без детей, без твоего положения и будущего, я бы все равно любила тебя. Возможно, будь оно лучше, если бы ты и в самом деле не была принцессой… Тогда я бы хотя бы могла проводить с тобой каждую ночь. Отстранившись, и более не удерживаемая, Кюмсаль тихо вышла из покоев, затворив дверь. В окнах отражались дрожащие огни факелов, в коридоре было душно от знойной ночи. Кюмсаль осталась стоять, прижавшись спиной к двери, но шагов Айше за ней не было слышно. Двое стражей, стоящих по бокам, не повернули и головы на ее присутствие. — Вы так упорно пробивались внутрь, и так легко сдались. Кюмсаль вздрогнула. Багира снова стояла неподалеку. В свете факелов ее глаза казались бездонными, такими же черными, как и мрак, что наполняет коридоры темницы в катакомбах под дворцом. — У вас должно быть много свободного времени, раз вы так часто прогуливаетесь по дворцу, — чувствуя, как загнанно колотится сердце, ответила Кюмсаль. — Благодаря вам, теперь у меня его еще меньше. Багира перевела спокойный взгляд на дверь от покоев. — Не ожидала увидеть вас сегодня еще раз. Собираетесь в гарем или, может, обратно домой, кюнефе? Кюмсаль зло оттолкнулась от двери и, приблизившись к женщине, ядовито прошептала: — Это последняя ночь, которую я провожу в гареме, помяните мое слово. И последняя ночь, когда вы ко мне так обращаетесь. Одну особу, которая также упорствовала, уже выслали из дворца, не думайте, что и вы незаменимы. Она вытянула шею, чтобы прошипеть это ей прямо в лицо. — Ну что вы, кюнефе, — глаза Багиры опасно блеснули, она наклонилась ниже, — каждому из нас можно найти замену. Разве что мне ее подобрать трудней, чем вам. Хотите совет? Кюмсаль молчала, продолжая рассерженно сверлить лицо Багиры глазами. — Что молодая сосна, древний дуб, старая ива — без корней повалить их не составит труда и ребенку, а тоненький столетний бамбук вырвать не сможет и сотня рук, понимаете, о чем я? — по глазам видела, что понимает, но не могла не сказать это вслух. — Прежде чем бросать вызов более могущественному сопернику, убедитесь, что вас не сможет выдворить из дворца такая же юная красавица как вы. Кюмсаль перед глазами видела, как лицо фельдмаршала окрашивается в красный, как собственными руками она ввергает ее тело в адские глубины — туда, где ей самое место — но остатки рассудка опустили дрожащие руки, прижали к туловищу, наказали немедленно бежать отсюда, пока язык девушки венком из лезвий не обвился вокруг ее собственной шеи. — Проводите госпожу. Кивнула Багиру одному из стражников, глядя вслед убегающей в темноту Кюмсаль.