***
Когда Харт в своих невероятно крутых часах что-то настраивает так, что дротик с неизвестным веществом летит прямо в шею начавшего звонить в полицию бармена, он следом перекидывает из руки в руку зонтик и очаровательно улыбается. Улыбается так, словно это обычный вторник и ничего необычного не происходит. Так, словно они приятели или, по крайней мере, старые знакомые. Хотя для них больше подойдёт фраза недавние знакомые. Подходя обратно к их столику, мужчина галантно ставит зонтик рядом с затасканным диванчиком, присаживается, тяжело выдыхает и допивает пинту чего-то, что он так расхваливал минуты две или три назад. Он выглядит уставшим, но слегка расслабленным.
Харт действительно разобрался со всей шайкой-лейкой очень быстро. Эггси невероятно поражён этим, поэтому он смотрит на мужчину с придурковатой улыбкой и широко распахнутыми глазами.
Харт затирает что-то про то, что ему нужно было выпустить пар, про то, что у него погиб друг, про то, что этот друг знал его отца. Эггси не слушает. Он наповал сражён чёткими и скоординированными действиями мужчины, его элегантностью и галантностью, приятными манерами и особенно звучно-мелодичным Оксфордским акцентом. А, ну и зонтик — эта вещь покорила парня до глубины души.
Когда мужчина встаёт со своего места и направляет на парня свои супер-умные и крутые часы, Эггси выдаёт:
— Потрахаемся?
Харт выглядит слегка опешившим, даже растерянным, но через мгновение его лицо снова становится непроницаемым и умиротворённым.
— Во-первых: следите за языком, юноша, — Харт опускает руку с часами. Дротик то ли со снотворным, то ли ещё пойми с чем, Эггси явно больше не грозит. — Во-вторых: Ваше предложение, юноша, неуместно.
Эггси уверен, что Харт джентльмен даже в постели. Эггси уверен, что ничего более восхитительно удручающего в своей жизни не слышал. Эггси уверен, что так красиво его ещё никогда не посылали.
Харт уходит, совершенно непринуждённо открывая задвижки на двери. В баре за мгновение становится тихо и пусто, пускай на полу и валяются пятеро и ещё один за барной стойкой. Эггси чувствует себя некомфортно после этого откровенного разговора, словно с него сняли кожу, сделали беззащитным. И пускай он знает это чувство уже много-много лет, живя под одной крышей с отчимом, но каждый раз — как первый. Гулкая тишина немного давит, а новая информация перемешивает мозги в блендере, превращая их в кашу. Всё так тяжело и сложно, но с этим тяжёлым грузом ему некуда идти.
Он идёт домой, где ему чуть не влетает от отчима, но уже второй раз за сутки его спасает Гарри, наглым образом прицепивший к плечу парня жучок. Мужчина говорит, что заметит, если Эггси пропадёт, он шантажирует Дина, он зовёт парня на встречу.
У того портного — и у Эггси вспыхивают кончики ушей. Такая нервная радость от того, что его защитили, что его позвали, что о нём помнят. О нём
заботятся. Мельком проносится мысль, что мужчина делает это только из-за покойного друга Ли Анвина, из каких-то личных и корыстных целей, но спасти третий раз за день — невероятно! И явно нечто другое, нежели простой долг. Щенячье чувство восторга и благодарности несёт его на крыльях счастья мимо гопников у двери по крышам и опасным местам этого отвратительного людского муравейника к самим воротам, а затем — прямо к магазину одежды.
Kingsman.
Даже звучит благородно, а на языке играет послевкусие, как приятное красное полусладкое. Задерживаясь буквально на несколько мгновений перед красивыми пиджаками в витрине, Эггси уверен, что всё это не просто так. Золотые буковки слишком блестят.
На его слова Харт никак не реагирует. Продолжает играть со стаканом алкоголя, совершенно невозмутимо глядя на появившегося парня. И пока на него смотрят пронзающим и сдержанным взглядом, то Эггси не церемонится в разглядывании мужчины с ног до головы. Рассматривает изящные кисти, аккуратную укладку, расправленные широкие плечи, стройные ноги. И, о Боже, этот идеальный костюм.
Пока Харт первый проходит в примерочную, Эггси снова смотрит на словно вырезанную из мрамора фигуру.
Становясь напротив зеркала, его просят сказать, кого он там видит, и пока парень лепечет что-то про себя, то мысленно отмечает, что видит он, так-то, человека, с которым хочется переспать. И это он, со своей всеобъемлющей манией собственного превосходства, плещущей через край, не про себя говорит. Хотя он тоже ничего так.
Крайне вдохновляющая речь с кучей неизвестных парню фильмов, заканчивается на том, что ему предлагают сменить дорожку по которой он сейчас идёт. Дорожку воришки и угонщика, быть может наркомана, бесполезного члена общества, полного труса, игорщика, сумасбродного идиота, человека, растрачивающего свой потенциал. Наверное, не была упомянута только его заинтересованность в хорошем сексе.
— Потрахаемся? — В этот раз Харт озадачен даже не мгновение, а пару мгновений. Ко всему прочему, по-видимому, он ещё не отошёл от того, что Эггси не знает классику девяностых, но вполне осведомлён о фильме, старше самого Харта, поэтому его замешательство очевидно. И парень не рассчитывает на положительный ответ, прикалываясь. — Ну, напоследок, прежде чем я ступлю на
правильную дорожку.
Он подмигивает в зеркало.
— Это всё ещё крайне неуместное предложение, — мужчина почти незаметно закатывает глаза на одно короткое мгновение, а затем снова смотрит прямо на Эггси, пришпоривая взглядом. — Предлагаю тебе попасть в Kingsman.
— Стать портным?
— Агентом.
— Типа шпионом?
Эггси считает сегодняшний день сном. Даже не кошмаром — скорее сном о мечте. О мечте, которая наконец-то исполнилась. Свершилась. Он и так был готов кричать «
да, да, да!» на каждом углу Лондона, чувствуя детское возбуждение от шанса стать кем-то вроде Джеймса Бонда. А после этого вопросительного «
интересует?» парень готов себе это «
да» на лбу написать несмывающимся чёрным маркером — он чувствует, что это его предназначение, что Харт не ошибся, что он полностью готов к этой работе.
Примерочная-лифт, скоростная капсула на другой конец города, полигон с самолётами, истребителями, машинами и прочими средствами передвижения, кодовое имя
Галахад — у парня голова кругом. Пока что неизвестный мужчина показывает ему дверь и просит войти. И когда этому мужчине кажется, что Эггси уже не услышит, тот заговаривает:
— Мальчишка предлагал вам переспать.
— Да, Мерлин, я заметил.
— Весь в отца…
***
— С ним всё будет в порядке?
Пока Эггси прокрадывается в палату, его раздражает брошенное «
если он придёт в себя…» Он придёт в себя. И точка.
— Эггси, нужно проявить терпение. Но надежда есть, понимаешь?
Мерлин продолжает что-то говорить про подготовку к испытаниям, про то, что ему стоит постараться, чтобы наставник мог гордиться им. И Эггси старается изо всех сил. Таскается со своим упрямым щенком, учится дрессировать и его, и себя, много тренируется — даже больше остальных. Пытается читать книжки из программы для колледжа, и хоть поначалу это его не увлекает, позднее он часто развлекается, почитывая Шекспира или кого-то из классиков Латинской Америки, восхищаясь их детективами.
А ещё Эггси каждый грёбанный день ходит в палату к Гарри. Он сидит там полчаса, рассматривая умиротворённое и спокойное лицо наставника, затем приборы, которые каждый день показывают одинаковые данные — всё, лишь бы убедиться, что он ещё жив. И именно там, в палате мужчины, он решается впервые назвать его Гарри, а не мистер Харт. Имеет право, всё-таки — потому что ему, как прослывшему среди рекрутов беспризорником, плебеем и шалопаем, это сойдёт с рук и всеми примется как обычное невежество.
Хотя ему в самом деле кажется, что Гарри был бы не против.
В какой-то момент он понимает, что он ведёт себя как собака. Нет, ну серьёзно: он приходит, смотрит огромными преданными глазами, рассматривает, изучает. Если бы у него был хвост, то Эггси точно бы вилял им, когда видел умиротворённое лицо наставника, или когда кто-нибудь заговаривал о мужчине.
В свободные от тренировок, испытаний и удовлетворения первичных потребностей пирамиды Маслоу, физиологических, например, минуты, Эггси садится на свою кровать, отдаёт Джей-Би команду запрыгнуть рядом (с которой пёс справляется не с первого раза), а потом смотрит на него. Пёс выжидающе смотрит в ответ, думает, наверное, что хозяин сейчас просто отдаст команду, заставит крутиться, подпрыгнуть или лечь. Но парень просто смотрит и ищет какие-то различия между собой и Джей-Би.
Наверное, единственное различие в том, что Джей-Би куда больше симпатяжка, чем сам Эггси.
Наблюдая за Гарри в палате, парень начинает задумываться о том, какой была жизнь мужчины раньше. Как он жил, чем интересовался. В какой-то момент Эггси ловит себя на мысли — могла ли у них двоих сложиться жизнь, хоть как-то напоминающая
нормальную: без шпионства, драк и ком. После этого парень таскает с собой в палату к Гарри книгу, Джей-Би спит в его ногах, грустными глазами глядя на хозяина. А потом приходит Мерлин, выгоняет Эггси, пытается угрожать тем, что больше не будет позволять пускать его в палату.
Эггси понимает, что Мерлин и сам беспокоится за друга. А ещё Мерлину приятно, что протеже Галахада ценит своего наставника.
И всё же он — собака. Может, какой-нибудь противный и писклявый чихуахуа, а Гарри — огромная овчарка со шрамом через весь глаз с тех картинок в твиттере. Или там был котёнок? Неважно.
Важно, что Эггси понимает, что он, блять,
привязывается. И, возможно, ему это даже нравится.
И может поэтому, когда Мерлин сообщает, что мужчина очнулся и попросил передать, что ждёт своего кандидата у себя в палате, Эггси еле досиживает до конца занятия. Джей-Би вокруг него крутится как заведённый, чувствуя такую же заведённость своего хозяина. Парень порывается первым выскочить из кабинета, первым сдать работу и первее всех остальных примчаться в палату к Гарри. Но, ему думается, мужчина не особо будет рад таким поступком будущего
истинного джентльмена, поэтому досиживает, спокойно завершает работу, спокойно сдаёт листок и размеренным спокойным шагом приходит к Гарри.
Джей-Би крутился около ног Эггси, выдавая истинный настрой хозяина, так что парню даже пришлось его приструнить, натянув ошейник, чтобы они вдвоём вошли в палату к Гарри подобающе.
Входя без стука, Эггси уже почти жалеет о том, что не постучался, и подумывает попросить прощения перед наставником за то, что пару раз предлагал ему потрахаться. Но как только перед его взором предстаёт бреющийся Гарри, все мысли об извинениях улетучиваются, как гелевые шарики, потому что Эггси считает Гарри с длинными волосами
крайне сексуальным. Они не здороваются — Гарри делает замечание по поводу того, что Эггси заходит без стука, на что тот, естественно язвит. Просто потому что ему нужны эти две секунды передышки, чтобы незаметно выдохнуть и сказать что-нибудь, что не выдаст всё его замешательство от того, что то, как мужчина бреется, вытягивая шею, с помощью безумно древней бритвы-лезвия с деревянной ручкой, заводит не меньше.
Они мило беседуют о том, как Эггси, неожиданно и для Гарри, и для самого Эггси, хорош в учёбе, парень демонстрирует мужчине свою гордость — своего Джей-Би, и с его губ начинает слетать уже пресловутое «
потрахаемся»? Но его бесцеремонно перебивает своим стуком Мерлин. Конечно, «
бесцеремонно» в данном случае крайне неуместно, но Эггси просто в ярости, что ему не дают закончить предложение, ставшее теперь уже более серьёзным, чем это было раньше, потому что длинные волосы и аккуратное бритьё обычно не возбуждают. И Эггси уже, если честно, привык как-то считать себя
за рамками.
— Извините, если помешал обмену любезностями и предложению Эггси.
— Нет, Мерлин, ты как раз вовремя. Эггси только собирался предложить.
Эггси почти возмущён. Почти. Следом Гарри отстаивает его право остаться в комнате на конфиденциальный разговор, потому что он может чему-то научиться.
Эггси польщён. И пускай Гарри сказал, что он может чему-то научиться, парень воспринимает это как «
я тебе доверяю».
Это приятно греет душу. А ещё то, что Гарри выхватывает планшет из рук Мерлина, только что выхватившего его из рук Эггси.
Мнение одно: Гарри тоже к нему привязан.
Выходя из палаты мужчины, Эггси позволяет себе улыбаться непозволительно широко, размышляя о том,
как же приятно чувствовать эту безмерную поддержку от Гарри. Не зная отцовской любви, ненавидя отчима и будучи лишённым материнской ласки, он чувствует себя важным и полноценным. Кем-то достойным жить. И желание продолжать обучение появляется. Появляется мотивация, потому что лучшей наградой, ему кажется, станет не заслуженно полученная роль Ланселота, а гордость в глазах мужчины.
О таком думать лучше не стоит, лучше не загадывать и лучше не тешить себя. Лучше просто отдаться обучению, стараться изо всех сил и надеяться урвать пару минут тет-а-тет с Гарри. И у него находится лишняя минутка перед ужином сразу после испытания прыжков с парашютом, где он перепугался не меньше Рокси, если не больше. Поэтому парень отправляется прямо в лично выделенную Гарри комнату, надеясь его там застать. Стоит лишь занести руку, чтобы постучать, как дверь сама открывается, и из комнаты выходит Гарри — при параде, с подстриженными волосами, привычными очками и лёгкой улыбкой удивления.
И он выглядит
слишком хорошо для человека, который только что вышел из комы. И просто
прекрасно для того, кто изображает богатого человека с безупречным чувством стиля. В общем, это самый обычный
Гарри Харт.
— Собирался постучать? Похвально, Эггси. Прости, мне нужно спешить, если ты не возражаешь… — мужчина аккуратно обходит Эггси, направляясь по узкому коридору прямо к выходу из здания, где его уже ожидает такси (воспользоваться такси в таком случае разумнее, чем той подземной капсулой). — Если ты хотел что-то сказать, можем обсудить сейчас.
И если до прихода к комнате Гарри парень не знал, что сказать, потому что ему лишь хотелось (и всё ещё хочется) взглянуть на наставника, убеждая свой мозг и бешено колотящееся сердце, что с мужчиной всё в порядке, то сейчас просто прекрасный способ избежать хоть какого-либо диалога, неловкости. С Гарри можно разговаривать часами на любые темы — как джентльмен он умеет поддерживать разговор на любые темы, но сейчас ему не до этого. И у Эггси в голове ветер с перекати-поле гуляет.
— И если ты хочешь выдать какую-то премерзкую пошлость, то сейчас самое время, пока я не ушёл.
Гарри оборачивается и на его лице даже появляется некая тень улыбки. Для Эггси это проще, чем сформировать из отдельных мыслей целое развёрнутое предложение, и он зеркально улыбается, но куда более широко и похабно.
— Потрахаемся?
И пускай он говорит это только потому, что Гарри намекнул на возможную уместность этой фразы, но ему искренне нравится некая обыденность, которую приобретает это предложение.
— Ты неисправим, Эггси…
Мужчина медленно удаляется, оставляя парня посреди узкого коридора с глупой улыбкой и мыслями, что он однозначно пропустил ужин.
***
Эггси чувствует гордость, исходящую от мужчины, даже спиной. Всем телом ощущает, как тот старательно скрывает гордость за своего кандидата, чувствуя превосходство над Персивалем, который привёл буквально идеальную кандидатку, которая оказалась всё-таки не ровней такому парню, как Эггси. В том смысле
не ровней, что он выше её на голову своей смекалкой, находчивостью и благородностью.
А может, Эггси кажется, и такого и в помине нет — хотя Гарри всё-таки горд.
Их заслуженные совместные двадцать четыре часа Эггси надеется провести двумя способами: либо он выспится и отдохнёт, потому что что ни день, то суматоха, стресс и недосып, либо он таки соблазнит Гарри. Второе, скорее, как шутка, как рабочий прикол между ними двумя. У Эггси хорошее настроение, он отлично прошел испытание, Гарри отпадно выглядит — парень даже при всех не стесняется в выражениях, получая неизменный ответ «
следите за языком, юноша». И этого вполне достаточно.
Изредка он получает примерно такое же раздражённое «
твоё предложение неуместно» вкупе с замечанием о выражениях, но это бывает, когда Гарри в не самом лучшем расположении духа. И именно тем, какой ответ он даёт, Эггси понимает, как настроен мужчина: можно к нему дальше соваться со своими чуть ли не сопливо-детскими расспросами и разговорами, словно ему пять и отец
Гарри забирает его из садика, а у мальчишки рот не затыкается, и он рассказывает каждую минуту своей жизни, или лучше стоит оставить его в покое, наедине с отчётами, бумажками, материалами и документами, чтобы он с ними развлекался.
И он, прежде чем уехать с Гарри к нему домой, думает о том, что всё-таки может именно сейчас его безумное и безосновательное предложение выльется во что-нибудь, ведь у них целых двадцать четыре часа... Однако, отсутствия вариантов как провернуть то, что он задумывает, заставляет его смириться и сесть рядом с Гарри в такси, сжимая в руках полупустой рюкзак со сменной одеждой (потому что это барахло, которое надето на нём, надо бы сжечь), поглаживая сонного Джей-Би. В общем, Эггси решает действовать как карты лягут.
Гарри сразу показывает ему его комнату — одну из двух гостевых, самую близкую к комнате и кабинету самого мужчины, где сразу же у кровати заваливается спать пёс. Всё и везде выполнено в светлых тонах, не кричаще. Эггси нравится у Харта дома. Ему нравится эта обстановка, нравится идеальность всего: начиная от аккуратно уложенного на полу ковра, ровно выставленной в шкафу посуды, идеально выглаженной скатерти, и заканчивая расцветкой гостевых, одинаковым количество складок гардин и абсолютно точно выверенным расстоянием между каждой газетной обложкой.
— Чёрт, Гарри, это потрясно! Я, честно говоря, понимал, что ты педант, но чтобы настолько…
Эггси с восхищением рассматривает газетные вырезки, пока Гарри слегка самодовольно улыбается за его спиной — усмехается над некоторыми, некоторые заставляют задуматься, а некоторые абсолютно точно нужно признать шедевром типографического искусства. «
Отлить или не отлить». «Шекспировский Гамлет современности». Мужчина явно понимает весь сюр подобных обложек, но они явно не просто так висят в кабинете. И парень сам начинает думать о том, что стоит снова начать покупать газеты.
Наблюдать за Гарри из-за плеча, который расслабленно сидит в одной только рубашке и портупее, улыбается и явно наслаждается чужим восторгом — как услада для глаз. Он выглядит так, что с языка хочет сорваться «
я бы тебе отсосал», но Эггси сдерживается, заводя почти разочаровывающий диалог, который приводит к попреканию парня за его
неджентльменские манеры.
Когда мужчина заканчивает объявлять Эггси расписание их суток, парень чуть ли уже не скучающе зевает, потому что
настолько педантичным ещё надо было родиться. Ну вот кому интересно было бы заниматься разучиванием
нормального нейролингвистического программирования, если можно заняться сексом, кстати, испробовав это самое нейролингвистического программирование. Чёрт язык сломит в этом словосочетании.
— Может всё-таки потрахаемся, а? — от безысходности Эггси уже начинает предлагать уже хоть что-нибудь, только не правила этикета.
После того безумного осознания, что Эггси привязался к Гарри, парень старается об этом не думать, но всё равно неожиданно понимает ещё кое-что: он не просто привязывается к человеку, который поддерживает его, который помогает, который заменяет отца, мать, брата, сестру, подружку, друга, весь мир, который даёт шанс и который не смотрит на его не самое лучшее происхождение. Он не просто привязывается, считая этого человека своим спасителем, своим ангелом-хранителем, пускай они оба атеисты, своим не просто наставником — другом. Он влюбляется. Влюбляется так резко и неожиданно, словно выныривает из-под толщи воды во внешний мир, глубокого вдыхая, слыша всё внятно без постороннего шума и видя без замутнённого взгляда — это чувство заставляет его прозреть. Резко Эггси осознаёт, что теперь эта штука с «
потрахаемся» больше не звучит как безобидная шутка — он теперь изредка представляет это.
Отделаться от этого чувства у Эггси не получается. Он не был готов к такому, да и кто и когда готов влюбиться так, что мысли иногда витают только где-то вокруг образа другого человека и нигде больше. И парень старается держаться — не подобает мужчине выдавать свои эмоции, и Эггси тренируется почти сызнова держать лицо перед тем, кто вызывает симпатию. Держать лицо, вести себя достойно и не броситься в ноги, в слезах рассказывая о своих чувствах.
Холодный, чопорный джентльмен Гарри «Галахад» Харт просто не поймёт его, пускай и будет призывать к разумным словам и мыслям, но не поймёт этой бури эмоций, которую Эггси подавляет в себе, складывает по полочкам, нумерует и не вынимает. Иначе всё будет разнесено в щепки.
Гарри тяжело вздыхает, но в лице вообще не меняется. Он медленно встаёт из-за своего рабочего стола, снимает портупею, которая с тяжёлым стуком пистолета ложится на стол, кладёт рядом очки, деактивируя их, что больше не позволит Мерлину наблюдать за ними. Обойдя стол, Гарри идёт прямо к креслу, в котором Эггси уже весь сжимается, чувствуя, что сейчас произойдёт нечто ужасное. Но мужчина лишь наклоняется, опираясь руками на подлокотники, а затем всё происходит стремительно и неожиданно: Гарри тянется к парню и целует, нежно накрывая чужие губы своими. Он не переходит черту, а лишь мягко прикасается, не стараясь сделать из поцелуя нечто похабное и пошлое. Он не повторяет поцелуя и уже пытается отстраниться, пока Эггси, не понимавший своей радости некоторое время, неподвижно замирает.
Эггси же сразу приоткрывает рот, не давая даже шанса чему-то нежному и неторопливому. Ему полгода нужно было ждать, чтобы это наконец-то случилось. И он не собирается размениваться на мелкие купюры, сразу же целуя напористо, наслаждаясь тем, как ему чуть менее активно вторят, позволяя полностью руководить процессом.
И если Гарри мягко и неторопливо
просто прикасался, то Эггси жадно целует, обхватывает губы Гарри своими, пару раз только на пробу касается их языком, но не решается углубить
так сильно ни один из их поцелуев, сменяющих друг друга с влажным причмокиванием.
— Ты, как я понимаю, хочешь продолжить?
Голос Гарри вырывает Эггси из нетерпеливых раздумий, и тот замыленным взглядом пытается понять, кто и что от него хочет.
— На часах почти четыре утра. Предлагаю тебе пойти поспать, а уже после принять решение: точно ты
этого хочешь, или же это адреналин?
Гарри мягко усмехается, проводя рукой по тыльной стороне ладони Эггси, и выпрямляется. На подгибающихся от усталости и накатившего возбуждения ногах, парень идёт к своей спальне, пока ему в спину бросают с нескрываемой улыбкой в голосе «
спокойной ночи», и заваливается прямо в одежде на незастеленную кровать лицом в подушки.
Его поцеловал Гарри Харт.
Сон как рукой снимает.
Эта мысль, ставшая реальностью несколько минут назад, кажется невероятной. Эггси кидает куда-то на пол кепку, кофту и стягивает с себя убогие кроссовки. Растягиваясь на всей кровати, он всё ещё чувствует горячий след чужих губ, отчего смущённо улыбается, утыкаясь лицом в одеяло.
Сил на то, чтобы сходить в душ, почти не хватает, но он перебарывает себя, желая смыть с кожи пыльный запах псевдометро, дурацких духов для задания и аромат новых вещей, которые ему для этого задания и выдали. Его раздражает смесь всего этого, поэтому он залезает под горячую воду.
Гарри Харт его поцеловал.
На мастурбацию сил нет точно, но если Эггси хочется в
их сутки заняться сексом, рассчитывая, между прочим, повторить пару-тройку раз сразу после, то всё утром.
И рассчитывает он поспать часиков пять, но, заваливаясь на мягкое постельное бельё, пахнущее гипоаллергенным кондиционером, которым пахнет вся одежда Дейзи, и обнимая сонного Джей-Би, парень спит аж до полудня и просыпается от бесцеремонных солнечных лучей. Джей-Би носится по кровати, боясь спрыгнуть, и ненароком будит хозяина. Эггси сонно опускает пса на пол и медленно потягивается, рассматривая настенные часы, сетуя, что явно пропустил завтрак, а до обеда ещё где-то час или два.
На голодный желудок лучше думается — заключает Эггси и идёт в душ, чувствуя как потряхивает руки. Даже после всех утренних водных процедур тремор не уходит: парень чуть не роняет зубную щётку, еле выдавливает на неё зубную пасту и почти роняет тюбик смазки, пытаясь выдавить достаточно. Между третьим и вторым прошло по меньшей мере двадцать минут, но даже часа ему не хватит на то, чтобы смириться, что он
готовиться к сексу с Гарри Хартом.
— Добрый день, Эггси.
— Добрый, Гарри… Я бестактно пропустил завтрак, поэтому я предлагаю сразу перейти к сладкому.
Привычно флиртуя, Эггси не понимает, как всё ещё справляется с дрожью в голосе и нервным комом в груди. Гарри, в своём ёбанном привычном костюме и оксфордах, на его реплику отвлекается от… чтения
? какой-то отвратительно ветхой книги и поднимает одну бровь выше оправы очков. Фирменных очков любого агента, поэтому неожиданно Эггси начинает молиться всем возможным богам, чтобы очки были деактивированы, а то потом всю оставшуюся жизнь он будет слушать от Мерлина подколы с участием этого не особо завидного способа флиртовать.
Словно читая мысли Эггси, Гарри снимает с себя очки, откладывает книгу («Гамлет», между прочим) и подходит к парню ближе — встаёт в двух метрах, опираясь на обеденный стол. К его ногам тут же бросается Джей-Би, но ни Гарри, ни Эггси его не замечают.
— То есть ты принял решение?
— Ещё вчера. Точнее ночью.
— Я дал тебе время на подумать. И, по-хорошему, передумать.
— Но вот я здесь: выспавшийся, голодный, подготовленный и желающий быть оттраханным тобой.
Эггси всё ещё поражается себе и свой способности непринуждённо шутить и флиртовать одновременно.
— Что, прости? — Гарри улыбается. Честно, открыто.
— Потрахаемся?
Наверно, Эггси никогда не видел, чтобы Гарри так улыбался, но он надеется, что теперь сможет видеть эту улыбку как можно чаще.
— Язык, юноша, — Гарри медленно подходит, проводит очень нежно, даже легко, пальцам по чужой щеке, наблюдая, как парень покрывается мурашками и льнёт к огрубевшим пальцам, и продолжает: — Что-то мне подсказывает, что если я приму твоё предложение, то ты не станешь со мной выполнять план повышения общего уровня осведомленности и культуры, про который я тебе вчера говорил.
Он улыбается уголками губ, но теперь его взгляд не кажется таким уж загадочным без аккуратной и изящной оправы очков, а скорее даже возбуждённым.
— Так ты мне отказываешь? — встрепенувшись, Эггси даже пытается отстранится от горячей и такой нежной руки. — Не хочешь, что ли?
— Заметь, Эггси, я на твоё предложение никогда не отвечал отказом и не говорил, что не хочу.
У Гарри глаза блестят весёлой искоркой, к которой парня так и тянет, как мотылька на свет горячей лампочки под потолком. И ночной бред сдержанного поцелуя вспыхивает вновь, когда мужчина снова тянется к парню за поцелуем-прикосновением.
Не понимая, как он всё ещё сдерживается, не понимая, как его не уносит куда-то за Белым Кроликом, как Алису, не понимая как он всё ещё стоит на месте, потому что кажется ноги вот-вот и перестанут его держать, и он повалится на пол... сильная хватка рук Гарри на его талии крепко держит, не позволяя сдвинуться с места.
Мир вокруг взрывается и сужается только до нежных губ и сухих рук, но хочется больше, хочется Харта всего, хочется его полностью и без остатка. И, к своему стыду, Эггси напрочь не помнит, как они поднимаются по лестнице, доходят до спальни. Он помнит, как они останавливаются у двери, когда ему
хочется, что не дотерпеть, и он валится спиной к стене, намереваясь в неё впечататься-вплавиться, только чтобы его трахнули прямо здесь и сейчас, без промедления и отлагательств, иначе он просто-напросто не выдержит и растает как мороженое на солнце.
— Нет, Эггси. Не сейчас, — Гарри улыбается настойчиво и берёт его руку в свою, направляясь в свою спальню.
— А когда?
—
Если ты сейчас не передумаешь.
Парень вымученно стонет, в чужие губы шепчет «
никогда», закатывает глаза и вваливается в просторную и светлую спальню Гарри, где мужчина стоит прямо в центре, уже скинув пиджак и ослабляя галстук. Подходя к нему, Эггси снимает свою футболку, а затем перехватывает чужие руки, тянущиеся к пуговичкам на рубашке.
«
Я сам » — просит Эггси.
«
Позволь» — умоляет Эггси.
«
Прошу» — хнычет Эггси.
Гарри опускает руки и позволяет делать с собой всё, что Эггси заблагорассудится. А Эггси медленно достаёт полы рубашки из-за пояса брюк, наспех расстёгивает пуговицы рубашки, путаясь в пальцах, шарится руками под ней, очерчивая сильные мышцы кончиками холодных пальцев, а затем припадает к шее в нескольких коротких поцелуях, ловя в быстрых прикосновениях губ быстро бьющиеся вены. Ему хватит, а не то он заиграется. Заиграется так, что на следующий раз ему ничего не останется. Он хочет растянуть удовольствие раза так в четыре, а то и во все шесть, но Эггси всё равно снимает чужую рубашку, чувствуя в какой-то миг быстро колотящееся сердце, расстёгивает ремень брюк и…
…всё.
— Если я сделаю хоть что-нибудь ещё — я возьму тебя прямо на полу, и это не обсуждается.
Улыбка Гарри красноречивее его взгляда, хотя чуть изогнутая бровь всё равно выдаёт то, что мужчина не совсем против.
Эггси идёт к кровати, стягивает спортивные штаны с бельём и вызывающе ложится на кровать, растягиваясь на ней и чуть расставляя ноги, пока Гарри идёт за ним, скидывает также брюки, также бельё, носки и вплотную подходит парню, наклоняется и целует. В тот миг, когда Гарри стягивает брюки, Эггси думает «
о Господи!». В тот миг, когда Гарри стягивает бельё, Эггси думает «
о Господи, Боже мой!». В тот миг, когда Гарри наклоняется, чтобы поцеловать его снова, и их члены
случайно соприкасаются, Эггси думает «
Боже, блять, спасибо, спасибо, спасибо!».
— Ляг на подушки, пожалуйста, и согни ноги. Если хочешь, можешь перевернуться на живот, чтобы было удобнее.
Эггси, как послушная собачка — ему только хвоста и не хватает — с которой он себя ассоциировал не далее, как пару месяцев назад, ложится на мягкие подушки и чуть привстаёт на локтях, наблюдая, как вечно
холодный-сдержанный-супер-агент-Гарри-«Галахад»-Харт в своей привычной манере любви к порядку, прибирает разбросанную одежду, всё-таки скидывая её некрасивой кучей на ближайшее кресло, пока идёт к комоду, где под стопками белья достаёт смазку и презервативы; Эггси наблюдет и любуется: любуется длинными ногами, уходящими в бесконечность, из чего Эггси делает заключение, что таких — чертовски длинных, сексуальных и привлекательных — ног просто не может быть, следовательно либо Гарри не от мира сего, либо у Эггси крайняя стадия шизофрении; любуется подтянутой и округлой задницей, по которой хочется несильно ударить, но чтобы остался красновато-малиновый цвет на нежно-молочной и упругой коже; о, и, конечно, любуется сильной спиной с выделяющейся талией, крепкими и широкими плечами, острыми лопатками и недосягаемо-прекрасной каёмкой теней от позвонков. Гарри Харт кажется настоящим богом Олимпа, пока не поворачивается к нему лицом. О, его прикушенная нижняя губа, широкая грудь, накачанный торс и охуенный член — Эггси даже забывает, как дышать на несколько мгновений, снова не веря, что
эта красота достаётся ему бесплатно, без шантажа и полностью добровольно. Полностью. Целиком и полностью. Возможно даже на несколько раз. Парень вдыхает, переводя взгляд с охуительного возбуждённого члена Гарри на его глаза, потому что ему задают вопрос.
— Это твой первый раз? — вкрадчиво интересуется Гарри, подходя ближе к кровати.
Этого вопроса действительно стоило ожидать. Только раньше. Это
не джентльменское поведение — не узнать всё заранее — чуть забавляет Эггси, но он и бровью не ведёт, лишь слабо улыбается.
— Нет, конечно. Ты, что, забыл,
где я вырос? — Гарри шепчет тихое «
резонно» и залезает к парню на кровать. — Когда денег совсем не хватало, приходилось выживать. А в военно-морской академии девушек было до того мало, что я там чуть ли не нарасхват был.
Эггси эта ситуация забавляет, на что он чуть посмеивается и улыбается, а Гарри наоборот, хмурится.
— Поэтому те джентльмены из бара решили, что я тебя собираюсь снять? — Гарри усаживается между разведённых ног парня, медленно поглаживая бёдра.
— Возможно, — увиливает от ответа Эггси и тянется целовать мужчину, руками исследующего его ноги и чуть изредка касаясь возбуждённого члена.
С Гарри Эггси впервые за много лет не чувствует себя шлюхой, не чувствует себя кому-то и чем-то должным. Он наслаждается тем, что медленно-премедленно его целуют, прелюдийно лаская и поглаживая, как его чуть поддразнивают, как прикусывают за губу — совсем не больно. Он наслаждается, купается в сухих и тёплых руках Гарри, которые словно наученные знают, где и как стоит коснуться податливого тела. Ему некомфортно от острого возбуждения, только и всего. Но он с превеликим наслаждением раскидывается на крахмальных подушках, пахнущих
самим Гарри Хартом, пока
сам Гарри Харт его быстро, но предельно аккуратно растягивает, с приятным удивлением обнаруживая, что в парня уже свободно входят два пальца. И Гарри, естественно по-джентельменски (сначала он по-джентельменски задал вполне обычный вопрос,
готов ли Эггси, естественно получая положительный ответ) постоянно спрашивает, как Эггси себя чувствует, чем выводит того из себя.
— Гарри, ещё раз спросишь — я трахну тебя сам. И даже не посмотрю, что больше серебряной ложечки твой зад ничего не принимал. И если мне будет больно, то не сомневайся, ты узнаешь об этом.
Кроме голого и сексуального Гарри, Эггси получает улыбчивого и смеющегося Гарри.
— Вы, молодой человек, только и делаете, что угрожаете. Где Ваши манеры? — чёрт возьми! Гарри улыбается. Так искренне и тепло, что Эггси забывает, что этот человек может убить всё с этой же улыбкой.
Когда Гарри, чуть разводя ноги Эггси пошире и целуя куда-то ниже уха, входит в него — медленно и, всё же, аккуратно, пускай и не задаёт больше вопросов, у Эггси сердце в пятки укатывается. Он закатывает глаза, приоткрывает рот — из лёгких будто потихоньку откачивают воздух. Напоминает состояние, когда у него заканчивался воздух на первом испытании, но сейчас он не боится, что воздух закончится раз и навсегда. Он рядом с Гарри. С Гарри надёжно.
А ещё чертовски охуенно и приятно.
«
Ох, Гарри-и-и…» — все, на что хватает Эггси, когда мужчина начинает двигаться. Его хватает только на то, чтобы беспорядочно шептать имя Гарри, которое не всегда соскакивает у него с языка, а просто остаётся на губах, вырываясь в качестве беззвучного крика. Подмахивая движениям мужчины, парень ерзает. У него сводит спину — он продолжает двигаться навстречу сильным бёдрам, слыша достаточно тихий звук соприкосновения их кожи.
А потом Гарри подтягивает парня на себя, чуть меняя угол проникновения, и тут уже Эггси чувствует себя беспомощным, потому что, казалось бы, вечно-острое возбуждение теперь балансирует на грани — кончить от каждого давления на простату хочется всё сильнее и сильнее.
Эггси заносит вверх обе руки и хватается за подушку, чувствуя хрустящую кипенно-белую ткань под пальцами, изгибается, подтягивая ноги, согнутые в коленях, и проезжаясь пятками по простыне, стараясь выпустить все эмоции без остатка. Ему ничего не остаётся, кроме как громко дышать, проглатывая каждый рвущийся стон. Он чувствует, что ему стоит быть тише, и он только дышит: часто и загнанно, задыхаясь и вечно сбиваясь со звуков своих вздохов, чтобы сосредоточиться, иначе его развезёт окончательно; ему кажется, что он растает и превратится в безвольное желе — чувства захлёстывают с каждым сильным толчком, и он лишь глотает стоны, захлёбываясь ими.
В какой-то момент Эггси прикрывает глаза. Он закатывает их, резко вздыхает, словно находясь на грани истерики. Гарри выглядит сквозь мутную пелену слёз очень красивым. Красивее, чем обычно. Сейчас, здесь, с Эггси, он настоящий, он живой — у него выбились пряди из укладки, и волосы выглядят взъерошенными (и Эггси не ручается отрицать, что он не мог не повлиять на это), что очень даже симпатично, у него зарумянились щёки и шея, по лбу течёт редкий пот; он кусает губы, словно тоже не решаясь дать волю голосу и эмоциям. Он смотрит прямо на Эггси, прямо в глаза. Сбавляет темп, поочерёдно каждой рукой подтягивая колени парня, сгибая их, а затем ниже наклоняясь к парню, чуть ли не ложась на него.
Поцелуи выходят смазанными, скорыми. У обоих эмоции плещутся через край: у Эггси, потому что его
мечта исполняется, потому что его трахает сам Гарри, мать его, Харт, потому что Гарри Харт трахает его безумно идеально, так, как никто не трахал и никогда не трахнет, и в мыслях у него лишь желание заниматься таким шикарным сексом каждый день даже по несколько раз, чего бы это ни стоило, а ещё то, что бы мужчина сказал, если бы парень при нём столько раз произнёс слово
трахать; у Гарри, предполагает Эггси, потому что он бесконечно сдержанный, постоянно внимательный, аккуратный и безэмоциональный, Эггси приятно думать, что
именно из-за него Гарри Харт выглядит и ведёт себя как пубертатный гиперэмоциональный подросток, жадный до прикосновений.
Гарри жёсткими от долгой службы и жизни ладонями поглаживает худое бледное бедро, прикасаясь к нему боком, грудью почти лежит на груди и иступленно целует, отчего Эггси кажется, что тот пытается насытиться этими влажными-интимными прикосновениями, за что парень его не порицает, сам безудержно пытаясь языком изучить чужое шершавое нёбо.
Эггси не помнит как, не помнит, когда, но ему на шее оставляют засос ниже линии воротника рубашки. Он вскидывает в этот момент бёдра, удивлённо охает-вздыхает, почти на грани стона, и кончает, одной рукой сжимая кое-где седые пряди, а другой неосознанно царапая чуть влажную кожу, где шея переходит в плечо.
Ему кажется, что он даже тихо заскулил, но он не знает точно и узнавать не хочет. Его всё-таки окончательно размазывает. Он всё ещё держится пятернёй за мягкие волосы мужчины, прижимается к нему всем телом, чувствует свою влажную сперму между их телами, но всё равно, как бы он ни хватался кончиками пальцев за края реальности, он всё равно отрубается, переставая понимать где он, с кем он и кто он. Всё смешивается вокруг фантомного писка в ушах и горячего — чертовски горячего, огромного, твёрдого и возбуждённого, находящегося почти на краю оргазма, — члена.
— Эггси, всё хорошо? — вопрос звучит взволнованно и беспокойно, но парню нужно несколько секунд, чтобы понять, что вопрос обращён к нему, чтобы понемногу очнуться, очухаться и залезть в реальность через маленькое серебряное колечко, как тигр из третьего «Мадагаскара», а тревожный взгляд карих глаз всё блуждает от его припухлых-алых губ до замутнённых серо-зелёных глаз. Даже во время секса Гарри остаётся джентльменом. Как благородно.
— Гарри, спроси потом, а теперь продолжай меня трахать уже, — у него полухриплый голос, расслабленный внешний вид, всё ещё стоящий член и — он точно в этом уверен — блядский взгляд из-под полуприкрытых ресниц.
Без
пожалуйста, без
спасибо. На трясущихся ногах, которые одной рукой приобнимает Гарри, подгибающихся в коленях, Эггси, всё ещё балансируя на остром краю сознания и сна, сам делает первый толчок навстречу поджарым бёдрам мужчины. Его целуют, слегка смазанно и с улыбкой куда-то между линией челюсти и скулой, а затем Гарри ставит руки с двух сторон парня, чуть горбясь и склоняясь к его груди, и снова начинает двигаться в нём.
Эггси в этот раз позволяет себе стонать и хвататься пальцами за плечи, а не безвольную ткань подушки. И раз ему уже поставили засос на шее и, кажется, пытаются поставить новые, то и парень может оставить синяки на плечах, чего бы ему этого ни стоило — хоть лавандового поля чуть багровых подтёков по всей шее.
Голова идёт кругом — Гарри бесконечно целует его в шею, что-то даже бормочет, что очень трудно разобрать Эггси, который никак на собственном дыхании сосредоточиться не может, теряя вздохи между тихими стонами, скорее напоминающими поскуливание, чем полноценный стон. Он обнимает мужчину за плечи, чувствует перекатывающиеся под кожей мышцы, чуть влажную эту самую кожу и горячее дыхание на своей шее. Это всё так сводит с ума, весь контраст давит, в глазах темнеет, не даёт вздохнуть, и Эггси думает, что уже который раз за их секс он
задыхается.
Это всё Харт.
Это всё долбанный идеальный Гарри Харт и его охуенный член.
Эггси чувствует тёплую руку с загрубевшей кожей ладони на своём бедре, которая чуть с силой сжимает и оттягивает нежную кожу, а затем Гарри прижимает его ногу к себе, чуть поднимает, и на этом все чувства Эггси заканчиваются. Всё заканчивается ровно в тот момент, когда Гарри своим низким и до одури сногсшибательным голосом стонет, прижимаясь к парню ещё сильнее и сокращая расстояние между их телами до минимума. Эггси бы позволил мужчине полностью на него лечь, если бы мог соображать, но у него вышибает остатки сознания, когда Гарри стонет его имя ему на ухо с чертовски горячим придыханием, от которого по коже идут мурашки
Всё, что происходит дальше, он, честно говоря, не помнит. Он точно сорвался на достаточно громкие стоны, снова смешиваемые с именем Гарри, а потом во второй раз кончил. Оргазм Гарри Эггси почувствовал кожей.
Ему нужно несколько минут, чтобы перевести дух, нет, чтобы снова вернуться в реальность, в сознание, и понять, что возле него лежит голый Гарри, мать его, Харт, тоже восстанавливая дыхание и медленно моргая. А ещё Эггси вспоминает, как его живота касалось влажное полотенце, а щеки — тёплое дыхание.
— Эггси, всё хорошо?
— Знаешь, Гарри, это было лучшее утро в моей жизни, потому что я проснулся на мягкой кровати, выспавшийся, без нужды спешить на тренировку, и из-за солнечных лучей, а не криков Дина или Мерлина. А теперь свершилась моя, так сказать, маленькая мечта. Так что
да, Гарри, всё более, чем хорошо.
Мужчина усмехается и поднимается с кровати, начиная одеваться и приводить себя в порядок. Эггси лениво наблюдает за красивой спиной, на которой он случайно оставил пару ярких царапин, разглядывает сильные руки, которые медленно перебирают кучу одежды в поисках рубашки и брюк. Наблюдать за Гарри оказывается ещё большим удовольствием, когда он обнажённый и в свете солнечных лучей, играющих золотистыми бликами на его коже и волосах. Эггси слегка мечтательно вздыхает, любуясь мужчиной и не веря своей удаче, а потом потягивается, медленно и с наслаждением, замечая ноющую поясницу и бесконечную расслабленность в теле после двух пережитых оргазмов. Касается шеи — на ней пульсирует лёгкий красноватый след чужих зубов, от чего Эггси балдеет не меньше, чем от подтянутого тела мужчины, облачающего себя в одежду.
— Не смей засыпать, Эггси. У нас сегодня много важных дел.
Парень снова разочарованно стонет, но поднимается с кровати, напоследок мазнув взглядом по груди Гарри, которая тут же скрывается за белой тканью рубашки. Ох, долбаный
план повышения общего уровня осведомленности и культуры, про который он ему вчера говорил. Теперь уже не отделаешься.
Гарри выполнил его просьбу, теперь Эггси придётся выполнять кучу сложных заданий, что-то учить и запоминать, а всё только чтобы стать
джентльменом. Если честно, джентльменом ему больше не стать, потому что думать о Гарри Харте, разморенном послеоргазменной негой, негоже человеку, который должен предпочитать девушек.
— Мы начнём с мартини?
— Я начну с мартини, а ты, если требуется, с душа, обязательно с кофе и основ сервировки стола, а также этикета за столом.
Ещё более расстроенно Эггси закатывает глаза, цокает, но начинает одеваться.
— Но для начала мы съездим в ателье и снимем мерки для твоего костюма.
И парень загорается, как спичка, от этого — даже уже порывается обнять или поцеловать Гарри, но вовремя берёт себя в руки и идёт собираться. Но какой бы идеальной ни была эта поездка, Эггси перебивается только кофе с сахаром, пока они ждут, чтобы примерочная освободилась, где он со смущением замечает один особо яркий засос в достаточно незаметном месте и ещё один, менее яркий, чуть выше и в доступном глазу месте, а когда они возвращаются в кэбе домой, то Гарри напоминает, что их ещё сегодня ждёт. Только потому, что они не наедине, где-нибудь в закоулках дома мужчины, парень не позволяет себе громко вздохнуть, цокнуть языком, расстроенном простонать или что-то в этом духе. Но день, к сожалению, только начинается, и ему предстоит быть долгим и заунывным, ужасно скучным — хоть и рядом с Гарри Хартом. Вот надо же было так в прошлой жизни налажать, чтобы теперь переживать адские муки на Земле, пока рядом сидит сущий ангел Гарри, мать его Харт, который улыбается уголком губ, а рядом с ними крутится Джей-Би, бегая между ножек стола и стульев, надеясь на внимание парня, правильно повторяет и делает зазубренные слова и действия, показанные ему. Гарри спокойно и нравоучительно рассказывает всё, показывает, потом спрашивает, одобрительно кивает, хвалит, и всё начинается заново. Эта цикличность утомляет не меньше Мерлина, который всякий раз ведёт себя так, словно каждый из новобранцев грёбанный мешок с дерьмом, но всё-таки Эггси радует, что его сначала выпускают на полчаса погулять с псом, который на весь оставшийся вечер убегает в гостевую комнату парня, а потом на достаточно вежливый, сдержанный и немного смущённый вопрос «
могу ли я тебя поцеловать?» Гарри говорит что-то в духе «
да, я думаю, ты заслужил».
Они немного увлекаются, и Гарри, как, блять, долбанный праведный католический монах, мягко останавливает Эггси, предлагает продолжить заниматься, поужинать, а потом вся ночь в их распоряжении, хотя сильные руки Харта только что сминали его задницу и прижимали ближе к крепкому телу, словно пытались соединиться с Эггси, гордо сидящим у мужчины на коленях и уже начинающим приспускать узел на галстуке.
— Ох, знал бы я, что ты такой зануда, который рассказывает о происхождении танцев и прочей дребедени, из чего, к примеру, раньше делали ложки, помимо серебра — из постели бы тебя не выпустил.
— Эггси, я, конечно, польщён, что ты хоть слушал меня, а не просто наобум повторял всё сказанное за мной, но я действительно настаиваю на том, чтобы мы сейчас завершили занятия. И, я думаю, тебе оно понравится.
— Только если это не
тысяча и один способ завалить грёбанного джентльмена к себе в постель, иначе я просто отрублюсь.
Гарри ухмыляется, аккуратно пересаживает парня со своих коленей, затягивает галстук и идёт к кухонным ящикам. Эггси даёт себе волю полюбоваться изящностью действий мужчины, который… достаёт бутылки алкоголя и бокалы для мартини. Всё-таки, Гарри прав. Эггси очень нравится этот урок, на котором мужчина позволяет себе закатать рукава своей рубашки, а затем медленным и спокойным голосом вещает, как правильно готовить коктейль. А ещё Эггси удаётся сделать всё с первого раза, получить некоторое опьянение от двух бокалов, а затем весьма искусно орудует столовыми приборами за ужином, что не мог не отметить Гарри, одобрительно улыбаясь и даже позволяя себе погладить парня по плечу, когда он проходит мимо него, забирая грязную посуду со стола. Чуть расфокусированным сознанием Эггси отмечает, что ему даже удаётся не спалиться, что он весь грёбанный ужин пялился на мужчину, который так и не раскатал рукава обратно, и теперь его предплечья и запястья выглядели ещё изящнее. И, честное слово, наблюдая за тем, как аккуратно мужчина пользуется столовыми приборами, Эггси вечно напоминает себе, что забыл, как эти руки могут убивать.
Не только руки, конечно.
И не только убивать.
В любом случае, сегодня вечером Эггси узнал много новой, хотя и бесполезной, в большинстве своём, информации: много о том, что ему рассказал Гарри, что либо важно для процесса обучения, либо для самого Гарри, но всё это было безумно скучно и нудно. Более интересным было слушать о самом Гарри: он родился в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, в Лондоне, ни братьев, ни сестёр, родственники давно все умерли; на службу его привёл Честер Кинг — нынешний Артур, тогдашний Галахад. Не углубляясь в подробности, Гарри рассказал, что между ними было «
что-то, чего я так долго не мог найти в людях. окружавших меня», но что именно это
что-то ни Гарри уточнять не стал, ни Эггси не спрашивал. Мужчина занимался в детстве плаваньем, любил балет и бабочек. Из-за балета и бабочек его обижали, из-за плаванья он мог дать им отпор. Мечтал стать лепидоптерологом, пока не пошёл в армию — в место, где его перекрошили в мясорубке и выплюнули обратно, заставили сделать из себя другого человека, кровожадного, беспощадного, зачастую безэмоционального и хладнокровного, но сострадающего, умеющего работать в команде и в любой момент быть способным эту команду бросить, перебить, уничтожить и выживать где-то в самом ужасном месте мира. Это и сломало его, и это сделало из него того, кем он сейчас является. Эггси в тот момент захотелось его обнять, но потом мужчина снова вернулся к теме сервировки стола и тому, чем есть какое блюдо, и как можно вилкой для рыбы убить пятерых людей, и обнимать его расхотелось.
— Эггси.
— Да?
— Ты хорошо справился, — губы у Гарри горячие и с привкусом мартини.
В этот раз до спальни они не доходят. Эггси чувствует себя влюблённым придурком, может даже лишённым всякой логики, но он однозначно точно понимает, что он
тоже нравится Гарри, потому что никак иначе не может объяснить тот факт, что мужчина, срывая всю свою маску напускной сдержанности, с глухим стуком впечатывает парня в стену, прижимаясь вставшим членом к чужим бёдрам, и обнимая-притягивая его, исступленно целует. Мужчина шепчет какое-то извинение, но парень пропускает всё мимо ушей, только целуя и целуя, хватаясь за чужие крепкие плечи, прижимаясь телом к горячему мужчине, надеясь вплавиться в него — лишь бы только навсегда сохранить эти приятные воспоминания-ощущения.
Эггси впервые чувствует эту их бесконечную разницу в росте, потому что ему приходится встать на носочки. До этого тоже приходилось, но сейчас — он отдаёт себе отчёт, что Гарри
выше. И этот факт отчего-то сильно заводит.
Они всё топчутся недалеко от спальни — ещё четыре шага, и их ноги смогут утопать в приятном ворсе ковра, ещё четыре шага, и они могут свалиться на кровать, чтобы продолжить их прелюдии в более удобной плоскости. Но Эггси никак не может сдвинуться с места, а Гарри обещал, что
если.
— Эггси, подожди секунду, я сейчас… — Гарри порывается отпустить его, убрать руки с талии и пойти в спальню. Всего восемь шагов.
— О, господи, Гарри, перестань быть таким снобом и возьми меня уже.
Наверное, это звучит грубо, может иррационально, ведь в первую очередь то, что хочет сделать мужчина, направлено на то, чтобы было удобно самому Эггси. Но на
нет и суда нет. И теперь Гарри наспех расстёгивает свои брюки, а Эггси разбирается с несколькими пуговичками на чужой рубашке, откидывая галстук куда-то за спину, а потом припадая к открывшемуся участку кожи губами, наслаждаясь крепким запахом духов и чуть солоноватым вкусом кожи. Руками мужчина приспускает спортивные штаны и бельё парня, а затем парень снимает их, немного неуклюже отпихивая куда-то в сторону.
Разрывать поцелуи кажется преступлением.
В памяти снова почти ничего не остаётся ровно до того момента, пока Эггси не поворачивают лицом к стене, и в нём
уже преспокойно двигаются три пальца. А ещё он бесстыдно стонет, вжимается щекой в обои и, блять, боится запачкать их. Он знает, что из груди вырывается нечто схожее с «
Господи, Гарри, ещё!», но в реальности он просто невнятно что-то шепчет себе под нос, срываясь на громкие постанывания, когда кроме пальцев, массирующих простату, кроме пальцев, сжимающих его член, его рассеянно целуют губы, а затем зубы неожиданно прикусывают нежную кожу.
— Всё в порядке? — беспокойно интересуется Гарри.
— Да… в полном… — у Эггси сейчас подкосятся ноги.
Весь ужин наблюдая за крепкими руками мужчины, парень и не смел подумать, на что же эти руки способны, потому что явно понимал, что его размышления зайдут слишком далеко, и стояк — не лучший исход их ужина, хотя именно так, в итоге, и приключилось. Но вот сейчас, когда в него медленно входит член, эти самые руки подхватывают его под бёдра, он уже ничего не думает, но обязательно позже отметит, что мужчина вдвое старше его с уверенностью и без дрожи держит его, Эггси, примерно в семьдесят пять килограмм веса. Потом, потому что сейчас Эггси осознаёт лишь то, что Гарри грёбанный профессионал во всём.
Что происходит с ним самим, Эггси не до конца понимает. Он, как может, подмахивает бёдрами движениям мужчины, задыхаясь в своих стонах, захлёбываясь и, кажется, окончательно начиная тонуть. Он чувствует горячие пальцы, поглаживающие выступающие тазовые косточки, сильные толчки, слышит беспорядочный шёпот, который пару раз срывается на стон, и у парня крышу сносит от осознания «
именно я заставляю Гарри, мать его, Харта быть таким», таким несдержанным, таким горячим, не сдерживающимся, таким чувственным, таким горячим. Эггси ещё делает попытки подмахивать бёдрами, сразу чувствуя, как пальцы сжимают сильнее его кожу, слыша, как стон становится дольше и пронзительнее, ощущая, как член внутри него твердеет ещё сильнее.
Его вкрай размазывает по шершавым обоям. По всем этим узорчикам и завитушкам. Он, кажется, может чувствовать каждый изгиб каждого вензеля, все ощущения за мгновения обостряются в несколько раз, но Эггси игнорирует все раздражающие факторы — цепляется пальцами за эти завитушки, опирается на стену, хотя, скорее, хватается. Боится упасть, соскользнуть, потерять связь с реальностью. Он уже не чувствует ног, пальцы на ногах немеют, а все кости ноют. Ему кажется, что его заживо выкручивают, что его пытаются сломать. Он чувствует как крошится, словно песочное печенье, как его прошибает от копчика по спине вдоль позвоночника. Хотя это, наверное, оргазм.
На деле же — Гарри всеми возможными и невозможными манипуляциями поворачивает его в своих руках и прижимает к стене.
— Обхвати мою талию ногами, Эггси…
Ему что-то говорят. Что-то настойчиво и медленно. Говорят голосом, который растекается по организму жидким металлом, оставляя после себя горячую тяжесть и заставляющий очнуться, потому то Эггси, кажется, всё-таки потерял связь с реальностью.
— Эггси, ногами обхвати мою талию, пожалуйста.
У Гарри сухие и тёплые руки — Эггси выучил это чуть ли не сразу. Но ощущать их на своей чуть влажной коже — каждый раз как первый. Парень всё-таки закидывает ноги на чужую талию, после чего горячее дыхание от мочки уха опускается чуть ниже, к кадыку, а Гарри продолжает-начинает двигаться в нём. В голове мутнеет с отвратительно высокой скоростью, словно с размаху погружаешься в чёрный сироп, и Эггси уже бесконтрольно стонет и стонет, закидывая голову назад. Глаза открывать смысла нет — перед ними всё плывёт, размазывается и тает, а голова идёт кругом.
Последней каплей становиться стон Гарри. Не стон — стоны. Хрипло-сухие, ужасно горячие и, блядь, ритмичные — они кружат голову не хуже того шампанского на последней проверке кандидатов. Гарри одной рукой поддерживает парня под бедро, другой пересчитывает сферы позвонков, обводя их подвижными пальцами. Гарри прижимается, греет-плавит, Гарри запрокидывает голову, Гарри прижимается животом к животу, а Эггси слишком звонко вскрикивает, потому что влажная кожа Гарри слишком идеально трётся о его возбуждённый член.
Гарри запрокидывает голову, Гарри закатывает глаза, Гарри жмётся ближе-сильнее, Эггси вскрикивает.
В любом случае, Эггси чувствует, что кончает первым, потому что сначала он помнит бархатистые волосы мужчины между своих пальцев, помнит горячую сперму на своём животе, помнит удар собственной головы о стену с глухим стуком, помнит прикусанные губы —
лишь-бы-только-не-закричать, помнит чертовски сильную волну оргазма по телу, а только потом помнит ощущение сильных пальцев меж позвонков и на нежной коже бедра.
— Ты как?
Гарри снова спрашивает у парня несколько раз. И это бесит — не факт заботы, а сам вопрос. Ох, если бы у Эггси были силы, то он бы описал как, когда и где конкретно ему просто
охуенно. Он описал бы каждую секунду их секса, говоря обо всём его безграничном удовольствии и наслаждении, которые прошли через каждую клеточку его тела — но Эггси может только прижиматься к горячему и влажному телу Гарри, балансируя в состоянии
ещё не спишь, но уже не бодрствуешь.
— Эггси?
— М?..
— Эггси.
— Я…Гарри, я…
Он улыбается мужчине в плечо, безвольно обнимая его, а сильные руки несут его в спальню. Ровно восемь шагов, и его ставят на пол, придерживая за талию.
— Пожалуйста, можно уже…
— Эггси, — этот мягкий голос, чёрт бы его побрал, расслабляет ещё сильнее, — в душ, пожалуйста.
Грёбанный Гарри, мать его, Харт сведёт Эггси с ума. И как бы ни хотелось разлечься на кровати, закутавшись в одеяло и будучи обнятыми этим самым Гарри Хартом, мужчина прав.
— Твоя великая порядочность, Гарри, меня доконает когда-нибудь…
— Можешь воспользоваться моей ванной, если совсем нет сил. В шкафу есть чистое полотенце, а за зеркалом запасная одноразовая щётка.
Нежный поцелуй в лоб кажется неким благословением. Хотя для Эггси это благословение действительно не будет лишним. Ему приходится собрать всего себя в руки, потому что его всё-таки размазало там, в коридоре, по стенке, и обратно никак прийти в себя не получается. Он старается как можно скорее (но всё равно получается медленно) принять душ, пытается не выронить из рук зубную щётку, и затем, матерясь под нос, выходит из ванной только в одном полотенце, вспоминая, что всю свою одежду оставил в коридоре.
Блядство.
Гарри ёбанный Бог, по-другому нельзя объяснить, почему он в достаточно сносном состоянии сидит и ждёт его. Эггси, честно признаться, давно бы уже заснул, обнимая край одеяла. А Гарри сидит и… поглаживает Джей-Би.
— Я принял душ в твоей комнате. И ещё принёс тебе пижаму. Джей-Би пришёл сам.
Игнорируя вымученное «
Господи, блять…», Гарри отдаёт парню его пижаму. Эггси бормочет благодарность и быстро одевается. Он опускает пса на пол, под его возмущённое пыхтение, и забирается под одеяло, прижимаясь к Гарри. От мужчины пахнет его, Эггси, шампунем, у него влажные и чуть вьющиеся волосы и самые нежные руки.
Гарри будит его нежно и очень медленно, раскрывая шторы и пропуская лёгкий предрассветный голубо-розовый свет, проводя ладонью по щеке и несильно тормоша за плечо. Он говорит «
у тебя встреча с Артуром через три часа». Эггси приоткрывает глаза и видит, что на часах лишь пять утра, а Гарри уже в рубашке и теплом кардигане нежного бежевого оттенка, весь собранный и заботливо улыбающийся. Парень тянется к нему, чтобы поцеловать, но мужчина мягко его отстраняет, лишь снова поглаживая по щеке. «
Душ, завтрак и повторение вчерашних занятий. Я уже погулял с Джей-Би, и сейчас он пристроился на твоём стуле».
Потягиваясь и улыбаясь, Эггси чувствует себя в абсолютной защищённости. Чувствует, словно этот уют был и будет всегда. Эти ромкомовские клише о нежном пробуждении с партнёром, читающим газету и пьющим кофе по утрам, который, уходя на работу, будет целовать в щёку и желать хорошего дня, а по выходным вы будете сидеть под одним пледом, смотреть всякие фильмы, а потом по очереди засыпать друг у друга на плече. Звучит инфантильно, а думать обо всем этом, особенно про него и Гарри — просто непозволительно. Жизнь у них другая, не такая — секретная. Их словно и не было, и нет, и никогда не будет. Они не могут позволить себе жить так, словно завтра они точно проснутся в этой кровати, точно увидят друг друга и точно проведут прекрасный день, чтобы вернуться в этот дом и провести остаток вечера вместе. Об этом даже думать нельзя хотя бы потому, что Эггси всё ещё не знает, что Гарри к нему испытывает. Да, можно было за целый день узнать или, на крайний случай, догадаться, но Гарри, мать его, Харт — шпион, он запросто мог подыграть-притвориться, что ему интересен Эггси как партнёр, как любовник, как парень, да и вообще как нечто большее, чем маленький мальчишка покойного товарища, который был его кандидатом. Эггси размышляет об этом в душе, думает об эмоциях Гарри, пока чистит зубы, думает о своих эмоциях, одеваясь, затем принимает решение, что им стоит об этом поговорить уже после того, как его примут на службу, и они разберутся с Валентайном.
Пока что Гарри готовит ему кофе, ставит тарелку с венскими вафлями, треплет приветственно уже красиво уложенные, совсем как у него самого, волосы, а Эггси думает, что, можно сказать, ничего не изменилось. То, что было в двадцати четырёх часах, осталось в двадцати четырёх часах. Он задумчиво жуёт вафлю, радостно благодаря Гарри за завтрак, и треплет Джей-Би за ухом, начиная немного волноваться. Что же это за последнее задание такое, в котором нужно встретиться с Артуром. И что нужно будет сделать? Доказать свою преданность? КОго-то убить? убить себя? выжечь эмблему Kingsman на груди, хотя у Гарри он ничего похожего не заметил? Убить второго кандидата? Эггси всего заполоняют вопросы, и он даже раздумывает над тем, чтобы поинтересоваться у Гарри, но парень чувствует подкативший к горлу ком тошноты и молчит. Мужчина его подгоняет, напоминая, что Эггси ещё нужно зайти в казарму, переодеться в рекрутский костюм и им обоим отчитаться перед Мерлином. И ещё, желательно, «
прибыть раньше Персиваля и мисс Мортон».
— И я не должен тебе этого говорить, но всё-таки пойду против правил и скажу кое-что, Эггси, — неожиданно добавляет Гарри, встречаясь с парнем взглядом. Он явно колеблется, но продолжает говорить, — это насчёт твоего последнего испытания…
***
Он делает это. Смотрит в бесконечные преданные глаза, смотрит несколько секунд, делая вид, что собирается с духом, сжимает крепче рукоять пистолета, чувствуя, что он действительно легче, чем должен быть, и стреляет. Когда пёс дёргается и подскакивает, Эггси думает, что
это то самое, после чего жизнь никогда не станет прежней. В глазах Артура сквозит разочарованием, но ровно до того момента, пока не слышится второй выстрел — Рокси выстрелила.
На лице Артура скользит мерзкая улыбка, пока он отворачивает голову в стороны прозвучавшего выстрела. На его шее заметна красная знакомая линия. И глаза у Эггси округляются уже не от того, что Рокси смогла — от мерзких догадок, разрывающих и безумных.
— Что ж, мистер Анвин, поздравляю. Мы сегодня с коллегами посовещаемся на счёт Вашего с мисс Мортон вступления в Kingsman, а пока Вы можете идти.
Он брезгливо забирает из рук парня пистолет. Да уж, видимо это чувство превосходства над людьми другого социального статуса играет в крови не только у таких заносчивых уродов, как Чарли, но и в их пожилых и вроде бы таких мудрых наставниках, как Честер «Артур» Кинг.
— Я поздравляю тебя, Эггси. Я горжусь тобой…
— У него шрам. На шее. Как у людей Валентайна.
Эггси перебивает мужчину резко и бесцеремонно. Говорит тихо, но чётко. Он весь на взводе, всё ещё в шоке. В другом конце коридора появляется Рокси и её до безумия довольный наставник; Персиваль будто бы реально светится. Девушка, еле сдерживая слёзы, кидается парню на шею, игнорируя все правила и нормы приличия. Она крепко обнимает его, и Эггси обнимает её в ответ, но глазами ищет Гарри. Гарри и Персиваль тактично уходят, но перед самой дверью, Гарри оборачивается и только губами шепчет «
позже».
— Когда я услышала, что ты выстрелил, то подумала
была не была и тоже выстрелила. И, о господи, пуля была холостая! Если бы не ты, то я бы никогда…
— Рокс, послушай, ты бы справилась в любом случае.
Эггси берёт её лицо в свои руки и улыбается ей своей самой лучшей поддерживающей улыбкой. И девушка начинает наконец плакать, позволяя слезам течь по щекам, холодом касаясь чужих рук.
— Чёрт, прости-прости! Я просто так перенервничал за последние сутки, да и испытание… нервы ни к чёрту! — Она отворачивается, высвобождая лицо из рук Эггси, и совершенно некультурно вытирает глаза рукавами комбинезона. — А ты чего такой бледный? Тоже из-за Джей-Би переволновался?
Девушка снова тянется его обнять. Эггси думает, что Рокси такая ещё маленькая. Ей только двадцать, она почти не знала в жизни горя и неудач. Она совсем ещё юна, живёт своим юношеским максимализмом и крайне ранима, хоть и скрывает это под маской выученного благородства. И парень чувствует, что они в чём-то похожи даже больше, чем им казалось. Не маской вымученного благородства, но ранимостью.
— Так и знала! — неожиданно вскрикивает девушка и, отстраняясь от парня, смотрит ему прямо в глаза. — Значит мне не показалось. Это ведь засос, не так ли?
Если бы Эггси умел краснеть — он бы покраснел. Он уверен в этом, как и в том, что Рокси даже и не собиралась плакать. Она просто хотела узнать всё поподробнее.
— Значит засос… Гарри поставил? — что-что, а прямолинейность — движущая сила этого мира и фишка Рокси.
— Возможно.
— Ага, значит так?
— Значит так, Рокс. А вы с Мерлином чем вчера занимались?
А вот Рокси краснеть умеет. И очень даже миленько, Эггси подмечает.
— Персиваль отправился через два часа куда-то по своим делам, а Мерлин вежливо пригласил в координаторскую. И я только знаю, что он умеет красиво ухаживать… — Рокси что-то мямлит, что на неё совершенным образом не похоже. Но Эггси достигает своей цели — увести разговор в другое русло.
— У них как минимум был поцелуй, — констатирует Гарри, когда парень пересказывает ему диалог с подругой.
— Гарри! Да как ты можешь! Фу, какая гадость…
Мысли о том, что Мерлин имеет хоть какие-то хоть к кому-нибудь чувства — просто отвратительна. В этом мире вряд ли существует что-то, кроме кофе, скотча и острых шуток, что Мерлин бы полюбил и удостоил своим вниманием.
— Так что там по поводу Артура? — ненавязчиво интересуется Эггси уже дома. Гарри лишь смотрит ему в глаза и отворачивается. Он разглядывает город за окном своего кабинета и думает. Недолго, но напряжённо. И в этот момент, совершенно неожиданно, поступает вызов от Мерлина. Срочно нужно в Кентукки к Валентайну. И Эггси всё сразу понимает.
— Если всё-таки окажется так, что Артур заодно с Валейнтайном, мне придётся его устранить. Затем, придётся проверить каждого агента, и лучше всего начать с Мерлина, который, если окажется невиновным, в чём я уверен почти на сто процентов, будет помогать нам, ведь у него есть доступы везде и куда угодно. Тебя возьмут в Kingsman, даже и не надейся сбежать — мужчина по-доброму улыбается и начинает подниматься с кресла. Эггси подскакивает следом, — и я лично предложу предоставить тебе позывной «Мордред». Всё-таки ты вычислил Артура. А сейчас мне уже нужно идти.
— Гарри, а что мне делать?
— Чувствуй себя как дома, Эггси. Дом в полном твоём распоряжении.
Гарри, поправляя пиджак, подходит к парню и целует его в щёку. Это а) приятно; б) нежно; в) чертовски неоднозначно и г) должно быть подвержено обсуждению.
— Никому ничего не говори, ничего не предпринимай — сиди здесь и не дёргайся.
— Когда ты вернёшься, нас ждёт серьёзный разговор! — окрикивает парень Гарри, пока тот идёт по лестнице.
Эта светлая улыбка и нежное
не сомневаюсь — последнее, что остаётся у Эггси в память о Гарри.
Он просто не может в это поверить. Это неправда. Это всё ему кажется. Он не верит в то, что Гарри умер. Это
невозможно. Связи с Мерлином у него нет — он идёт к Артуру. Может Эггси поторопился. Может поспешил. Но Артур сначала сочувствует, а потом называет Галахадом. Нет, ошибиться с этим отталкивающим хладнокровием нельзя.
Одним мановением руки убить главу организации оказывается проще, чем увидеть как Гарри убивают.
Эггси вместе с Рокси и Мерлином спасает мир на чистой инерции. Его толкнула неожиданность того, что он видел — он убивает всех и каждого, кто появляется у него на пути, словно повторяя запись с очков Гарри. Он не думает, когда нажимает на спусковой крючок, когда использует автоматы без патронов в качестве дубинок. Эггси просто старается выжить, пока не выполнит свой долг перед Гарри.
Когда он смотрит на мёртвых Валентайна и Газель, остывающие тела кругом — ему самому становиться до одури плохо. Эггси чувствует себя не лучше тех, чьи головы безжалостно взорвал Мерлин.
Мы так не обсудили…
Эггси так и не выяснил, нравился ли он Гарри, либо же это была лёгкая интрижка. Сложно понять, чего же ему больше хочется — разбить своё сердце тем, что его симпатия взаимна, либо же расстроить тем, что чувства Гарри были не до конца искренними.
Одно он знает точно — он хочет увидеть Гарри снова. Хочет коснуться гладкой кожи щеки, поцеловать тонкие губы, обнять за сильную шею, перебрать пальцами скользяще-нежные волосы, почувствовать грудью чужое дыхание, уловить запах духов. Можно даже без ответных чувств, можно без хриплых стонов, можно без нежных взглядов.
Эггси не верит, что Гарри, мать его, Харт, не выжил. Это просто невозможно. Эггси бы упал прямо там, среди трупов, потому что ноги подкашиваются от отрицания достаточно очевидных фактов. Он бы упал и остался бы там лежать, пока Гарри не придёт и не заберёт его, обязательно пошутит, что «
снова мне приходиться тебя спасать, Эггси». А Эггси предложит посмотреть вместе «Красотку» и продемонстрировать свои знания в столовом этикете. Он бы упал, но голос Мерлина, почему-то настойчив.
— Эггси, ты молодец. Возвращайся в самолёт, нам нужно забрать Рокси. У тебя десять минут на тет-а-тет с принцессой.
Эггси усмехается. Он делает себе мартини под одобрительное цоканье Мерлина, не идёт к принцессе и на негнущихся ногах бредёт к самолёту. Ему кажется, что с каждым шагом идти всё труднее и труднее. Что ещё шаг — он свалится замертво. Это кажется хорошим концом его жизни.
— Агент Галахад, — парня дёргает на это обращение, —
не смей расслабляться. Харт меня с того света достанет, если я позволю тебе погибнуть, так что руки в ноги и в самолёт. Леди Ланселот уже заждалась.
В самолёте тепло, и Эггси позволяет себе задремать, чтобы не разрыдаться от нахлынувших из-за алкоголя чувств, когда его бесцеремонно будят, заставляя не спать весь полёт фразой:
— Эггси, нужно проявить терпение. Но надежда есть, понимаешь?
У Эггси появляется надежда. Он будет терпеть.
***
