love me

      — Непокорная моя любовь, — дуло пистолета медленно и аккуратно обводит лицо парня на фотографии, — любит не меня уже который год, — губы сами по себе напевали давно услышанную песню.       Каждая произнесенная строчка вонзается в сердце остриём, выворачивает внутренности наружу, вызывает лёгкую головную боль, к которой Манджиро давным-давно успел привыкнуть. Со временем боль стала его вторым «я», хорошо объясняющей его чувства, и единственной причиной, почему Сано не считает себя уродским мертвецом.       Это до жути приторное и нежное чувство заполняло его, разгребало в нем забытые подростковые воспоминания и не давало погибнуть в этом грёбаном сброде крови, наркотиков и похоти. Последнее он всегда ненавидел, но именно жалкая и порочная похоть всегда угнетала его раздражение и боль, заменяя на райское наслаждение.       Каждую ночь он заходил в тот бордель, выбирал обязательно коротко стриженную девушку, не важно, блондинка или брюнетка, и желательно с голубыми, как небо, как бескрайний океан глазами. Только таких глаз нигде не было, точно они решили прятаться от него, причинять ещё большую боль от осознания своего жалкого и ничтожного положения.       Бесит. Невероятно бесит, выводит из себя. Хочется кричать, рвать и убивать всех, пока эти глаза вновь не посмотрят на него, все равно как, хоть с чистой и глубокой ненавистью, лишь бы смотрели, держали контакт с его пустыми и с огромными синяками под глазами. Или на крайний случай найти похожие.       Но похожих нет. Есть только одни, принадлежащие самому Ханагаки Такемичи.       — Босс, — хриплый голос эхом раздался по руинному помещению. Хотя помещением это нельзя назвать, — нашли.       — И? — величайший порыв радости вонзился в него волной, вызывая лёгкую и непринуждённую улыбку.       — Один, — парень с розовыми волосами, явно довольный своей отнюдь не трудной работой, нацепил непонятную и самодовольную ухмылку, — расстались несколько лет назад.       Сано Манджиро был счастлив. Невероятно счастлив.       Он так долго ждал этого момента, хоть и один гребаный месяц назад мог только мечтать об этой встрече. Как же он рад. Лёгкие от этих эмоций, чувств приятно скручивало, а бешеный ритм сердца стучал прямо в ушах. Сейчас ему все равно на всё, только бы побыстрее встретить его ангела.       — Сегодня? — прерывая поток мыслей, спросил Харучие.       — Да, — Сано положил свою единственную фотографию Такемичи в карман.

***

      Манджиро все равно было, куда его везут, главное, что это ближе к его любимому. Желание обнять, прижать к себе Такемучи с каждой минутой, нет, секундой возрастало, убивало в нем всякую надежду на отказ от особого наркотика. Это нравилось Майки. Столько разных эмоций переполняли его, что невыносимо хотелось кричать, вопить от этого.       Восхищение, заставляющее его втыкать в себя триллион ножей, лишь бы успокоить возбуждающие и еле ощутимые заряды на кончиках пальцев, ностальгия, вгоняющая его в те подростковые воспоминания, блаженство, заменяющее реальный секс, удовольствие, заставляющее Манджиро кончать от одного только воображаемого взгляда Такемучи на него и улыбаться, как ненормальный. Хотя, нет, Сано Манджиро и есть ненормальный.       Все на удивление положительное, концентрировалось в нем, создавало баланс с тревогой, страхом того, что Такемичи не захочет его так крепко обнять, как обнимал ту рыжую шаболду. Боялся этого как огня, проклинал, но не передумал.       Как же он рад. Как рад.       Одна только мысль о том, что его первая и единственная любовь сейчас свободна, не состоит в отношениях, вызывала табун мерзких мурашек. Раньше, десять с лишним лет назад, он пытался найти в этой дрянной девке хоть какие-то недостатки. Он искал, копался, рылся, пытался подставить, но она была идеальна. Красива внешностью, добра, словно ангел, аккуратна и дружелюбна.       Как бы Сано не хотел признавать, но она, имя которой уже давным-давно позабылось, была хорошей парой для Такемичи. Она бы смогла позаботиться о нем, любить его так, как он заслуживает. Сано Манджиро бы так не смог. Он жалкий трус, умеющий тогда только кулаками и ногами махаться. Он Идиот, полный идиот.       Да, теперь он точно не с ней, теперь настала очередь Сано Манджиро обнимать его, видеть каждый день, целовать его. Ему было абсолютно плевать на то, как они расстались, по какой причине. Главное, что Ханагаки сейчас один, не принадлежит той жалкой и убогой девке. Она его не достойна.       Она не достойна Ханагаки, точно так же, как и Майки, как все на этой земле, нет, в этой ебаной вселенной. Такемучи — бог, он — всё, он весь мир для ебнутого психопата. Никто не смеет смотреть в его глаза, касаться его, а Сано Манджиро и подавно, но он нарушит этот запрет, вкусит сладкий искусительный плод. Был бы Ханагаки Такемичи богом, то Сано бы точно не был атеистом.       Была бы его воля, в его обшарпанной спальне были бы только одни иконы с изображением Такемичи. Была бы его воля, Такемичи спал бы в его кровати, ночью обнимая его, а днём дожидаясь его появления. Хотя нет, если бы в его кровати был его Ханагаки, то Манджиро бы не за что в этой грёбаной жизни не встал с нее. Пусть он подохнет с голода, пусть его заживо сожрут какие-нибудь жуки, черви, он не встанет, будет лежать и лежать. Пускай его даже похоронят в этой кровати, главное, рядом с голубоглазым возлюбленным.       Сано готов поклоняться своему богу, готов умереть за него, готов погибнуть по одному только велению его любимого Бога. Да, он чертовски зависим от Ханагаки Такемичи.       — Все, — с ни сходящей улыбкой на лице, пробормотал Санзу.       Майки и Харучие быстро вышли с машины. Сано сгорал от нетерпения обнять, приласкать и поцеловать Такемучи так, чтобы тот в обморок падал, не забывал его. Манджиро ощущал, как щёки невольно начали краснеть, а лёгкая и даже приятная улыбка не спадала с лица.       В штанах тоже становилось невыносимо тесно. Хотелось как можно быстрее получить желаемую разрядку, как можно скорее увидеть любимого и сделать это с ним. От этих мыслей становилось мерзко и стыдно. Он конченый даун. Ебаный извращенец.       Сано быстрыми шагами шел за Санзу по вонючему коридору. Запах стоял отвратительный: плесень, сырость, моча. Как здесь можно жить? Неужели его любовь существует в этом многоквартирном дерьме?       — Пиздец, — сжимая нос двумя пальцами, пробормотал весело розововолосый.       «Под наркотой» — сразу подумал Сано.       Все гребаные мысли блондина были заняты одним Ханагаки. Он пытался их отложить, оставить на потом, но не получалось. Такемичи был его воздухом, заполняющим все, даже этот вонючий коридор.       — Здесь, — Санзу остановился перед одной старой, казалось, скоро вылетит из петель, дверью. По сравнению с множеством других квартир в этом доме, хотя назвать это «домом» язык не поворачивается, она была в тупой бонус ещё и деревянная.       Нищета, в которой проживал Такемучи выводила Сано из себя. Постепенно пробуждала его внутренее «я», которого он невероятно боится и которое сделало его таким одиноким, жестоким и ужасным человеком.       — Свободен, — холодно отрезал Манджиро.       Харучие резко переменившись в лице, удивлённо и неразборчиво что-то мямлил, спрашивал, пытаясь уговорить Майки не покидать его. Но после одного взгляда Манджиро он успокоился и послушно развернулся, собираясь уходить.       — Стой, забери, — Манджиро протянул пистолет, державшийся до сих пор в руках.       Негодование в поплывших глазах Санзу росло. Неужели его Король сбрендил? Ёбнулся головой окончательно? Сейчас на его же глазах, Майки сам себя лишает единственной защиты. Расстраивать и злить своего босса Харучие не собирается, поэтому быстро забрал из чужих рук пистолет, и скрылся из виду.       Манджиро остался один. Сердце дрожало, билось о грудную клетку так, что готово было выпрыгнуть. Холодный пот стекал по лбу. Прежняя уверенность резко куда-то пропала.       А что если он меня не помнит?       А если он меня ненавидит?       А если ему нравятся только женщины?       А если ему будет мерзко?       Все эти «а если» заполняли его голову, убивали последние крупинки уверенности, заставляя сейчас же уйти, сбежать как трус. Как десять с лишним лет назад. Не хотелось. Майки не трус, он не жалок, он любит Такемичи, посвятит ему жизнь.       Да, он сорвался. Убил все годы терпения и «уничтожения» своей любви к Такемичи за несколько дней. Точнее, он на полпути к совершению этого всего. Все пойдет насмарку, когда он нажмёт на желтоватый от старости звонок возле двери. Вот тогда все время, убитое на забывание этих чувств, в миг пропадет.       Дрожащей рукой он нажал на звонок. Звука не было. Ещё раз. Тишина. Ещё нажал. Не работает. На долю секунды с него спало какое-то угнетающее напряжение. Машинально, и совсем не обдумывая свои действия, он постучался. Что-то зашевелилось.       Вдруг стало невыносимо страшно. Хотелось сразу убежать и куда-то спрятаться, но руки продолжали делать свое. Майки постучался ещё один раз. За дверью послышались тихие и аккуратные шаги. Владелец подходил с опаской, вслушиваясь в посторонние звуки.       Да, там Такемичи, любовь всей его жизни. Он это чувствует, знает. Словно его с ним связывала красная нить судьбы. Опять нежная улыбка озаряла его лицо.       Ещё одно лёгкое постукивание. Весь страх и волнение резко куда-то испарились, словно их и не было, не существовало до. Сано чувствовал животный страх любимого, то, как он с опаской смотрит на дверь, словно всеми силами пытается увидеть через нее, кто это или найти хоть малейший намек на опасность. Это доставляло райское наслаждение.       Манджиро удовлетворял тот факт, что его боятся, к нему испытывают эмоции.       — Такемучи, — голос подрагивал от переизбытка любви к парню, — открывай.       Тишина. Парень явно стоял к двери в притык, прислонившись ухом к двери и пытаясь слышать все, что происходит за пределами его временной безопасности.       — Такемучи, не узнаешь? — ненормальная улыбка не сходила с его губ, — это я, Майки.       — Манджиро? — совсем неузнаваемый голос раздался по ту сторону.       Сано ликовал. Любимый, помнит его.       — Да, Сано Манджиро, давно не виделись? — через несколько секунд послышался звук болтыхающихся ключей и открывающейся двери.       Сердце блондина замерло в ожидании. Эти несколько секунд длились для него долго, словно целые сутки. Страх и тревога постепенно возвращались.       Из-за двери выглянула черная макушка, а затем и весь Ханагаки. Они смотрели друг другу в глаза: Такемичи пытался признать в стоящем перед ним парне давнего друга, а Манджиро просто вглядывался в его глаза, купаясь в самых глубинах, утопая все больше и больше.       — Да, давно не виделись, — зажмурившись, он глупо, но по-своему прелестно улыбнулся.       Ступор. Майки не знал, что ответить, что сказать или спросить за долгие годы разлуки. Хотелось его задушить в своих крепких объятиях, утопить своими горячими поцелуями, правда, ебанное тело не шевелилось. Сано даже забыл как дышать, а его сердце — биться.       — Пройдешь? — с неловкостью от гробовой тишины, спросил Такемичи. Манджиро утвердительно кивнул, — тогда проходи, — пропустил Майки вперёд.       По сравнению с «гниющим» коридором, дела в квартире обстояли намного лучше. Местами пожелтевшие обои в коридоре оборваны, пятна на потолке, и висящая из потолка лампочка, не люстра.       — Черт, извини, с деньгами проблемы, — пауза, — это все, что я себе позволил снять.       А Майки глубоко посрать на окружающую картину, когда перед ним стоит его любимый. Такой домашний и милый, невероятно красивый и добрый. Неужели у него, Сано Манджиро, есть шанс поцеловать его, просыпаться на одной кровати? Блондин не знал. Также он не понимал, что сейчас делать, говорить, непонятное чувство съедает его изнутри.       Пока Ханагаки что-то непрерывно балаболил Манджиро смотрел на его пухлые алые губы, боясь отвести взгляд. Казалось, что одно лишнее движение и все пропадет, сотрется с лица земли. Губы Такемичи возбуждали тёмноглазого.       Резкий порыв и они сближаются. Майки подхватывает любимого за талию, приближая к себе, и грубо впивается в губы. Он прекрасно понимает, что его любимому больно от покусываний губ, неприятно и может даже мерзко, но эмоции и чувства брали вверх. Он не мог ничего с собой поделать.       Ханагаки отбивался, отталкивал всеми силами Манджиро, вот только блондин наоборот все сильнее и сильнее прижимал его к себе, как будто хотел задушить. Он толкался, пытался повалить сначала Сано, а потом себя. Последнее у него получилось.       Целующиеся парни упали на комод. Руки Майки быстро перешли с талии на задницу Ханагаки, а губы, вдоволь исцеловавши чужие, на шею.       — Прекрати, перестань, Майки, — упирается он.       Манджиро не слушает. Его мысли заняты Такемичи, но одновременно и другим. В его голове слайдами мелькают образы обнаженного Такемичи, извивающегося в наслаждение Такемичи, стонущего Такемичи. Все образы слаживаются, возводя единую целую картину, приятную глазу блондина.              — Отпусти, блять, — громкий шлепок раздался по помещению.       Сердце Манджиро в один момент рухнуло, разбилось в дребезги. Его Такемучи поднял руку. Он ударил Манджиро за любовь к нему. Ханагаки теперь его ненавидит? Всё-таки тревога была не напрасна? Почему?       — Отпусти, приди в себя Майки, — нехотя брюнет сжалился над Сано, при виде его редких и почти уже забытых слез обиды.       Слёзы текли сами по себе. Машинально тёмноглазый обнял обидчика, зарывался ему в шею, хоть делать этого и не хотел. Он не контролировал свои действия. В какой-то даже мере боялся своего любимого.       — Прости, — плачущий скул, — я не хотел, правда, — качая головой утверждал Манджиро — правда-правда.       Страшно. Невыносимо страшно. Дышать было сложно.       — Такемучи, помоги, — поглаживая его талию и садясь на колени к парню умолял тот, — спаси меня, мне страшно. Очень страшно.       Сано отчётливо слышал, как в сердце любимого что-то дернулось, перевернулось. Блондин искренне надеялся, что это любовь, как и у него самого. Или хотя бы гребаные ее зачатки.       Сейчас он не понимал, почему был так уверен, что его удовлетворит даже его ненависть. Это глупо. Манджиро разочарован, убит, застрелен прямо в сердце. Горячие слёзы медленно стекали по щекам, пощипывая их, а Ханагаки неуверенно со страхом и мелкой дрожью тянулся вытирать их. Как же приятны его прикосновения. Майки готов только от одного дыхания Такемучи в свою сторону излиться и громко стонать от надвигающегося оргазма. Его любимый хорош, очень хорош.       — Майки, — он не понимал, что происходит, каким ебаным образом все сложилось именно так.       Сано нервно подрагивал, сжимая брюнета с каждой секундой все сильнее и сильнее, причиняя ему ненамеренную боль, положил голову тому на плечо и тихо всхлипывал, утирая слёзы о светло-голубую майку любимого. Отпускать его, желания не было, хотелось только задушить парня в своих объятиях.       — Что случилось? — голос неприятно хрипел, а страх от странности поведения бывшего, как бы он не хотел так называть гостя, друга, охватывал его с головой, погружал в глубины головной боли, но Такемичи всё-таки решился спросить.       Сано не знал, что ответить. Он бы вечно рассказывал о том, как докатился до жизни такой, правда, сейчас это казалось ему лишним и совсем ненужным. Им ведь и так, ничего не зная, хорошо? По крайней мере так думает Манджиро.       — Майки, что случилось? —осторожно спросил Такемичи.       — Я люблю тебя, — в самое ухо пробормотал он, — люблю… Сильно-сильно, — холодные тонкие руки смело пробирались под майку, поглаживая позвоночник, поднимаясь к лопаткам и к задней стороне шеи.       Манджиро сначала легонько одной рукой сдавил шею, а затем постепенно усиливал хватку, а сам расцеловывал ключицы, плечи, оставлял засосы. Ханагаки жмурился, телом сжимался от боли, руками принялся отодвигать от себя блондина.       — Майки, хватит, пожалуйста, — никто его не слушал. Да и не сопротивлялся особо, зная, что ему никак не победить в случае драки. Уж легче сидеть, ощущать и ждать конца. Более-менее хорошего конца.       Через некоторое время хватка резко ослабла. Майки отстранился, с удовольствием посмотрел на проделанную работу, и лег обратно в объятия Ханагаки, наслаждаясь его присутствием. Руки снова поглаживали чужую спину.       — Знаешь, Такемучи, как я ревновал и бесился, когда ты встречался с этой? — короткая пауза, — почему вы расстались?       Манджиро не хотел этого признавать, но всё-таки это его более чем волнует. Его все волнует, что связанно с его любимым, ему все интересно, что касается именно его. Он сильнее обхватил парня руками и сжал чужие бедра своими. Да, блять, это чертова зависимость. Сано Манджиро в присутствии своего бога превращается в ебаную соплю.       — Просто не сложилось, — слегка суховато произнес Такемичи.       — Это хорошо, — ласкаясь о его плечо ответил блондин.       — А сейчас, — пауза, — сейчас ты любишь меня, а, Такемучи? — сердце задрожало и мучительно ждало ответа любимого. Страшно до боли в висках и груди, органы скручивало, ложный приступ рвоты подступал к горлу.       Молчание. Ханагаки не знает, что ответить. Он боится непонятно чего.       — Не знаю, — запинаясь, боясь выговаривать буквы и превращать их в слова, сказал Такемичи. Ответ точно не был искренним, но Манджиро этого не замечал. То ли просто не хотел, то ли из-за помутненного сознания.       В Манджиро что-то дрогнуло и одновременно за ликовало. Это, конечно, не «да», но и не голое и бесчувственное «нет».       — Значит люби меня, — еле заметная улыбка, — люби.