Теперь и навсегда

      Красиво вился снег над выщербленной мостовой. Волшебно переливались снежинки в свете фонаря — единственного в переулке. И, празднично искрясь в мягчайшей дымке газа, садились в лужи, кучи хлама и дерьма.       Аккуратно пробираясь между ними, по тёмной улице шёл человек.       На нём был чёрный плащ из плотного магисатина, с глубоким капюшоном. Правда, нараспашку. В дождливой и холодной Иммерате эти непромокаемые плащи носили повсеместно, поверх нарядных сюртуков, пальто и даже шуб. Под хлопавшими на ветру полами белела старомодная рубашка. Камзол был сплошь облеплен снегом, поэтому казался тоже белым. Продвигаться вперед приходилось очень осторожно. И человек шёл медленно, прощупывая тростью впереди себя неровный, занесённый снегом лёд.       — Ах ты сволочь! — вдруг донеслось из соседнего проулка.       Прохожий остановился и прислушался.       — Убью, тварь!       И он уже развернулся, чтобы продолжить путь, когда услышал детский крик…       — Вот он, сучонок!       Уличный мальчишка лет двенадцати, какие толпами ошиваются возле рыночных площадей и трактиров, задыхаясь, прижался к ограде. Снег залеплял глаза. Вонь помойки клубилась, забиваясь в ноздри, и ноги от неё делались ватными… Привалиться бы к холодным камням, прямо здесь, прямо в грязь. Поймают, убьют — да пусть уже… Главное — больше никуда не бежать… Каждый вдох больно саднил в груди. Дыхание вырывалось с хрипом и странными хлюпающими звуками.       — Что, гадёныш, мало ты получил, видать. Отдавай медяк!       Закрываясь от очередного удара ноги в тяжёлом сапоге, мальчишка беспомощно поднял руки. Да так и застыл, боясь шевельнуться. Перед крепко зажмуренными глазами плыли красные мухи.       — Тссс… Кто-то идёт.       Удара не последовало. И в сложившейся вдруг тишине раздался тихий стук. Финн — так звали незадачливого воришку — приоткрыл заплывший глаз и увидел, как, осторожно обходя стылые, грязные лужи, к ним приближается прохожий с тростью.       — Господин, должно быть, заблудились? — притворно вежливо осклабился пьяница, когда тот поравнялся с ним и вдруг остановился, словно хотел что-то спросить. — Свернули не туда, бывает. Только вот мы, к сожалению, сейчас слишком заняты, чтоб показать вам дорогу, не извольте гневаться.       — А я разве просил вас оказать мне любезность? — чопорно поправил тот складки белой ткани на груди и надел очки. В неверном свете фонаря блеснула как пить дать дорогая оправа. Пропоицы тоже это заметили.       — Вы не просили, а мы попросим, — хмыкнул тот, что до этого стоял в стороне. И сгрёб прохожего за грудки. — Снимай очки!       Не дать ли дёру?       Финн было извернулся, но край его рубашки накрепко застрял под чужим грязным сапогом.       — Я бы не советовал вам мять и пачкать мою одежду, — спокойно сказал господин, с виду довольно тщедушный. — Сомневаюсь, что вам доводится мыть руки хотя бы раз в неделю. — С этими словами он крутанул в руках трость, а грабитель взвыл от боли и осел в грязную лужу.       Остальные трое, забыв про мальчишку, бросились к товарищу на выручку. И человек с тростью окончательно пропал за их спинами…       Вот тут бы Финну сбежать! Только, стоило дёрнуться, как носом хлынула кровь, вдох отозвался резкой болью в груди, и, обессиленный, он снова осел на мостовую. Ему не было никакого дела до этого прохожего — сколько их тут поубивали у него на глазах. В конце концов, шёл бы себе куда шёл, незачем было стоять и глазеть. Ну или очки отдавал бы — сейчас ножи достанут, пришьют за милую душу… Это же трущобы. Кто в своём уме сюда сунется гулять в таком виде?.. Давай, Финн… Вставай, уноси ноги…       — Вставай. — Финн разомкнул тяжёлые веки. А ведь казалось, что он уже потихоньку бредёт вдоль забора…       С усилием мальчишка поднял голову. Человек с тростью стоял над ним, целёхонький. А вот пьяницы, изрядно побитые, лежали кто в луже, кто в грязной колее… Нет, это всё точно мерещится. И это не нож, которым Финна грозились проткнуть, как ящерицу, торчит сейчас из-под начищенного сапога…       — Идти ты не сможешь, — пробормотал прохожий себе под нос. — А ну-ка встали, — резко бросил он горе-грабителям. И снял свой плащ. — Ты — за один край, ты — за другой. Остальные — пошли вон.       — Г-господин… Послушайте… Этот мальчишка дрянь! Он меня обокрал, и…       — И много он у тебя украл?       — Цельный медный!       — Отдай, — кивнул прохожий измученному Финну.       — Не могу, — прошептал тот. — Я его проглотил.       Тогда господин достал толстенный бумажник, полный ассигнаций, и извлёк из отделения для мелочи один единственный медный грош.       — Возьми. — Грош звякнул о пуговицу «потерпевшего», едва не угодив тому в лоб. — И убирайся с глаз моих, чтобы я тебя больше не видел.       Этот голос стал последним, что услышал Финн, прежде, чем провалился в глухую темноту.

***

      — Господин Эйрик…       Лучи люциферина от светильника косо ложились на сюртук и светло-рыжие волосы человека, заглядевшегося на тихий дворик за окном. Низко собранные сзади и на старинный манер перевязанные чёрной лентой, волосы эти крупно вились и неизменно выбивались из причёски, обрамляя худое, строгое лицо с прямым, слегка заострённым носом.       — Господин Эйрик?..       Это, видимо, были последние относительно спокойные дни. Уже к ночи по прогнозу Магистериума погода должна была испортиться. Обещали похолодание. Порывистый ветер и снег с дождём…       — Господин Эйрик!       — Да, Финн?       — Я закончил. Можно мне… Ну… Пойти к отцу Штефану потренироваться?             Эйрик Бирн поправил свои страшно дорогие, но вечно сползавшие на нос очки. Пригладил неизменно белый ворот и подошёл к столу, за которым сидел мальчик лет пятнадцати.       — Конечно, Финн, конечно, — улыбнулся он едва заметно. От всколыхнувшегося сюртука повеяло тем неуловимым запахом, что появляется, когда чистые вещи сохнут на морозе, а затем тщательно проглаживаются раскалённым утюгом. — Только сначала мы исправим твои ошибки. Потому что иначе его святейшество будет очень недоволен.       Эйрик Бирн был пришлым счетоводом в главной обители Тёмных Богов Иммераты. Аристократом, из старой знати, догадывался Финн, из тех, что обеднели и вынуждены были работать. Его выдавало то, как прямо он держался. А ещё — гордо и независимо, совсем не как наёмный конторщик, а так, словно всё вокруг работало только благодаря ему. И это было бы смешно, ведь он был невысок и сух, словно тростинка, да только безупречная осанка и манеры не оставляли людям выбора: с Эйриком Бирном приходилось считаться. Не смотря на молодость — на вид ему было никак не больше тридцати — дело своё он знал превосходно. Говаривали, лет пять тому назад сам первосвященник нанял его. С тех пор сменилось уже четыре казначея — шутка ли, деньги через храм текли нескончаемым потоком, и тем, кто попадал к самой кормушке, не запустить в неё руку казалось просто грешно. Путём некоторых манипуляций с цифрами так называемые казначеи один за другим обеспечивали себе небедную старость. Вот только проклятый счетовод, что оказался неподкупным, не позволял им спокойно до неё дожить.       «Бирна на тебя нет!», — часто слышал Финн, бродя по долгим, унылым коридорам. И от души удивлялся: с ним господин Эйрик всегда был добрым; как кто-то мог вот так вот швыряться его именем и клясть его на все голоса?..       В отличие от братии, счетовод жил в городе, за пределами обители. Приходил после обеда, и уходил сразу после чая. Вот эти часы Финн и проводил в его маленькой конторе.       Здесь пахло бумагой и чернилами, древесиной наскоро обтёсанного и сбитого стола, на котором были аккуратно разложены письменные принадлежности и стопки документов. В углу стоял грубо сколоченный шкап. На его полках в хронологическом порядке были расставлены папки со сметами обители за несколько лет — господин Эйрик во всем любил порядок.       — Вот теперь правильно. — Сегодня даже более задумчивый, чем всегда. Но, не смотря на это, замечающий каждый просчёт. — Подбивай итог.       «Ты способный парень, Финн, — бывало что, говорил он. — За три года освоил то, что детям втолковывают хорошо если за восемь» И его похвала для Финна была слаще мёда. Правда, ложка дёгтя в этом меду всё же была.       «Только я не хотел бы, — неизменно говорилось вслед, — чтобы ты всю жизнь прозябал где-нибудь в пыльной конторе».       По самому господину Эйрику было не сказать, чтобы он прозябал. Подумать только, сколько всего он дарил Финну! От одежды и личных вещей, которых у мальчишки никогда не было, до книг. Настоящих книг в золочёных переплётах! Чтобы позволить себе такое (а заодно и собственные, совсем недешёвые вещи) ему, наверное, приходилось прозябать сразу в нескольких пыльных конторах… Однако, чем занимался счетовод вне обители, за все годы, что он работал здесь, никто так и не узнал. Выходя за ворота, Эйрик Бирн словно растворялся в воздухе.       — Финн. Прежде, чем ты уйдёшь… У меня есть к тебе небольшая просьба.       — Да, господин Эйрик?       — Скоро пять, и мне уже пора уходить. Но вот эти бумаги, — Он пододвинул к Финну стопку листков с исправленными красными чернилами цифрами. — должны попасть прямо в руки его святейшества.       Финн хорошо помнил, как застал у двери конторы самого настоящего жулика. Замок тут был совсем простой, ничего не стоило его открыть даже обычной скрепкой. Но это было очевидно только для Финна, бывшего уличного воришки. А тогдашний казначей обители в этом не понимал, и нанял человека…       — Мне побыть тут, или отнести бумаги…       — Просто побудь здесь, пока его святейшество сам не придёт за ними.       — Хорошо.       Однако время шло, а первосвященник всё не показывался. Угли в жаровне постепенно гасли, бросая слабые блики на полированные ручки кресел. Из коридора то и дело доносились подозрительные шорохи, и тени плясали на стенах и на полу…       Честно сказать, первосвященника Финн боялся до одури.       Высокая фигура во всём чёрном, посох со светящимся камнем… И эта жуткая магическая маска, из-за которой казалось, что под капюшоном совсем нет лица… Финн никогда бы не признался господину Эйрику, что каждый раз, завидев верховного жреца в коридоре, позорно ныряет в первую попавшуюся нишу. Не хватало ещё, чтоб его посчитали трусом…       Шорох в замкЕ почти застал Финна врасплох.       Из-за двери донеслась тихая возня.       Нет, это был не первосвященник. У него должен был быть ключ…       Недолго думая, парень схватил со стола папку… Один раз он уже кому-то насолил, когда поймал вредителя. Второго раза ему с рук не спустят — прихлопнут, словно муху, и поминай, как звали… Но куда? Куда деваться, когда в кабинете только полки да столы с креслами?..       Окно.       Затолкав папку с бумагами в свою сумку, Финн закрепил её за спиной. Задвижки на рамах он открыл почти бесшумно — даром что ли его учили по форточкам лазать, когда поменьше был… Минута — и он оказался на скользком выступе за окном.       А над крышами собрались тёмные тучи, влил холодный дождь вперемешку со снегом. И разглядеть, что там внизу, и есть ли куда спрыгнуть, было никак нельзя. Да, даже если б было можно: пятый уровень над землёй, выше — только вОроны на мансарде. Как ни прыгай, переломаешь ноги, или шею свернёшь… В окне конторы зажегся слабый огонёк — похоже, тот, кто туда пробрался, искал бумаги, что сейчас болтались у Финна за спиной… И, если вор всё-таки догадается выглянуть в окно…       Ну уж нет!       Опираясь ладонями о шероховатую стену, Финн медленно пошёл по выступу. Так он миновал шесть тёмных окон и только было собрался обогнуть угол, как в последнем окне вдруг вспыхнул свет. И старая рама с треском распахнулась.       — С каких это пор господина верховного теневого судью интересуют дела духовенства?       Кто говорил, Финн понял сразу же: изменённый магией маски, голос первосвященника звучал со странным металлическим призвуком.       — Но ваше святейшество, вы должны понимать, — настойчиво донёсся второй. Смутно знакомый — Это всё ради вашей безопасности. Или хотите, чтобы вас снова убили?       Вся обитель стояла на ушах, когда это случилось, три года назад. Финн тогда едва-едва оправился от побоев, и тихонько ковылял по тёмным переходам. Он слышал, как шептались монахи, как причитали храмовые служки. Но спросить, правда ли на первосвященника, бессмертного верховного жреца Империи, напали прямо в главном храме, ему было некого: господин Эйрик тогда приходить перестал. А никого другого в то время Финн здесь не знал…       — Смеете мне угрожать?!       — Намекаете на то, что теневая коллегия причастна к тому случаю? — Голос лился, как грязное масло из разбитой лампы, тёмной, медленной струёй… Кто же это?.. Кто?.. — Со всем уважением, я бы вам не советовал.       — Вам напомнить, что я не нуждаюсь в ваших советах?       — И, тем не менее, ваше святейшество, вы сейчас не в том положении, чтобы их игнорировать. Опасность покушения никуда не исчезла. И теневая коллегия в моём лице проявляет заботу о вашем благополучии. — Шорох ткани озвучил глубокий поклон. — Моя прямая обязанность — предупреждать неприятности и по возможности стараться отговорить вас от неблагоразумных поступков — во избежание прискорбных последствий. Тот случай с вашим убийством — чудовищное упущение моего предшественника: он не смог объяснить вам всей опасности ситуации. — Вздох «искреннего» огорчения. — Вы ведь догадывались, что ваши «казначеи» — не случайные люди, не так ли? Казалось бы, это должно было заставить вас смягчиться и перестать обращать внимание на несущественные детали…       Теневая коллегия…       Экзекутор Иольф, вот кто это был. Финн, наконец, смекнул.       В день, когда в обитель прибыл отряд экзекуторов, храмовый двор тонул в тумане, густом, как сливки, что забыли разбавить водой. Двери с грохотом распахнулись, и белесые клубы ввалились внутрь, стелясь по полу. Чёрные фигуры в островерхих капюшонах выступили прямо из них.       — Старший экзекутор Иольф, — зловеще прозвучало в повисшей тишине, когда храмовые стражи расступились, испуганно глазея на черно-красные нашивки у них на плащах. — Распорядитесь, чтобы нам отвели помещения, соответствующие нашему положению.       С тех пор Финн не раз встречал их в коридорах — ему на помощь приходили всё те же ниши, в кои он прятался от первосвященника. Масок эти люди не снимали, как будто спали в них; ходили тише подвальных мышей и появлялись, когда их меньше всего ждёшь…       — И ваша благотворительность, — продолжал распинаться Иольф. — Благое дело, достойное главы духовенства. Но, ваше святейшество! Мне ли вам говорить, что помогать беднякам лучше через фонды, основанные для этого имперскими уполномоченными органами? Для того, чтобы помощь законно пришла к тем, кто в ней действительно нуждается, её нужно оказывать официально. С положенными подписями и печатями. А, чтобы ваши доходы приумножались, и вы по прежнему могли заниматься благотворительностью, важно поддерживать репутацию жречества… Поймите же, скандалы в обители этому не способствуют!       Первосвященник молчал. И экзекутор, видимо, решил, что ему, наконец, удалось достучаться до упрямого старика.       — Ваше святейшество, — почти искренне, как-то по-человечески продолжил он, — Я вас прошу, ради вашей безопасности, ради всеобщего блага и процветания, позвольте вашим преданным слугам позаботиться о вас! Прекратите эти бессмысленные разбирательства и казни. И избавьтесь от господина Бирна, поскольку он…       Финн чуть не свалился, когда эту бархатисто-масляную речь прервал резкий грохот.       — А теперь слушайте меня внимательно, — пробрал до костей тихий, искажённый магией голос жреца. — Власть теневой коллегии заканчивается ровно там, где вы переступаете порог обители. Завтра вы и ваши люди покинете это место. И, если, не приведи Астхиэл, вы этого не сделаете… Пеняйте на себя, экзекутор. У вас ещё есть время подумать и изменить своё решение. Впереди целая ночь.       Из распахнутого окна снова донёсся шум. Но всё, что Финну удалось увидеть, когда он в него заглянул, это то, как Первосвященник с силой сдвинул каменные двери.       Тревожное хлопанье крыльев заполнило уши — это вОроны наверху всполошились — чёрное перо опустилось на выступ рядом с успевшим обледенеть сапогом…       — Не стой под дождём, — вдруг прозвучало, одновременно повсюду и нигде. И Финн чуть не свалился во второй раз. Из последних сил он оттолкнулся от выступа, влез на подоконник и спрыгнул на каменный пол.       — Что ты здесь делаешь? — поинтересовался чёрный провал из-под капюшона.       — Я… Я… — Язык от страха к нёбу присох, когда Финн заметил на полу обломки огромного стола. Чтобы только поднять его понадобилось бы несколько человек. Что уж говорить о том, чтобы грохнуть о стену… — Ваше святейшество! — скороговоркой выпалил он. — Там… Там, в конторе… Я ждал вас, господин Эйрик просил передать вам бумаги… но кто-то вскрыл замок и сейчас их там ищет…       — И где же бумаги? — устало усмехнулся жрец. — Полагаю, тот человек их не найдёт?       — Нет. Не найдёт. — Финн снял сумку и достал подмокшую папку.       — А ты молодец. — Хоть из-за проклятой маски никто никогда и не знал, сердится первосвященник, или, наоборот, доволен, сейчас Финну показалось, что он слегка улыбнулся.       В свете жаровни жрец просмотрел чуть покоробившиеся листки, отложил их. Затем взял с полки большой свиток и кисточкой начертал несколько знаков.       — А теперь ступай и повесь это в главной зале.       — А что это? — спросил Финн, не подумав, и тут же испугался собственной дерзости.       — Объявление об общем утреннем сборе, — милостиво объяснил Первосвященник. — Да пребудет с тобою Тьма. — И словно невидимая сила подтолкнула Финна к выходу.

***

      Наутро все жрецы обители, невыспавшиеся и перепуганные, собрались в главном храме.       Тут же, у самого входа, выстроились эмитары — блюстители порядка, — и чуть поодаль — так и не отправившиеся восвояси экзекуторы, призванные «обеспечивать безопасность» верховного жреца.       — Ваше святейшество!..       Странное это было зрелище — для тех, кто был здесь в первый раз: священнослужитель — грузный мужчина в облачении из аксамита, изукрашенном золотом и драгоценными камнями, — неуклюже ползал у подножия огромного кресла. А в нём сидел жрец, одетый непозволительно просто. И только одна единственная пряжка на ризе — знак вестника Тёмных Богов, — ритуальная магическая маска да жезл, увенчанный чёрным опалом, говорили о том, какую власть он держал в своих руках.       «Мог бы одеваться и повнушительнее», — думалось Иольфу. — «Всё-таки верховный жрец Ансгарианы, член Конвента»…       Эти мысли, правда, никак не скрашивали фиаско, что он потерпел вчера.       — Умоляю вас! — продолжал голосить человек на полу. — Это не я! То есть, не только я…       Аккуратной стопкой сложенные бумаги на подносе, слегка покоробившиеся от вчерашнего дождя. Крупные алые цифры поверх написанных обычными чернилами. И огромная разница между ними, осевшая в чьих-то карманах.       — Ваше святейшество! Я ведь, правда, не один это всё… Я назову имена…       — Мне не нужны имена, которые я знаю. — Первосвященник встал, камень в навершии его жезла на миг вспыхнул белесым призрачным светом. — Уведите.       Эмитары сорвали с казначея — теперь уже бывшего — облачение и увели прочь. А над залой, где на каменной скамье вдоль стены, словно птицы на жёрдочке, сидели служители вечности, грозовой тучей повисло «имена, которые я знаю».       Ни на кого не глядя, первосвященник вышел, и тяжёлые двери сдвинулись за его спиной.       — Ваше святейшество, — раздался голос из темноты коридора. — Может быть, вы хотели бы как-то облегчить участь вашего служителя… Одно ваше слово, и ни казни, ни огласки…       — Нет, — жёстко отрезал верховный жрец, даже не подумав замедлить шаг. — Делайте свою работу.       Чёрной птицей взметнулось просторное одеяние, очередные двери с грохотом захлопнулись, оставив старшего эмитара в темноте и тишине толстых храмовых стен.