Палитра отвращения

Время подходит к завтраку, и на холодную сырую траву уже стелят клетчатый плед. Вся эта аккуратная до безупречности обстановка будто сошла с рекламного фото или картины в гостиной представителя среднего класса: выигрышное освещение, небуйная, но разнообразная растительность, прекрасный ландшафт и — гордость этого местечка — изумительный вид на огромное озеро, сегодня спокойное и равнодушное. Угощение тут соответствующее: скучающему туристу предлагаются самые эксклюзивные деликатесы, и все они как-нибудь связаны с местной рыбой и прочей водной живностью. Всё это готовится в неограниченных количествах десятком способов. Нынче нам подали для начала копчёную голомянку с печёной в костре картошкой. Голомянка не пользуется популярностью, ведь надоела всем и, к тому же, успела остыть, потому что утро выдалось прохладное, а вот с картошкой расправляются с удовольствием: на седьмой день изголодались по человеческой еде. Жили неделю как кошки, ей богу, сплошное мясо. Покончив с первым блюдом, принимаются на затравочку за настойку. Согреваются и веселеют, развязывают языки. Есть тут один трезвенник по состоянию здоровья. Он слушает, как другие расслабляются, болтают. Слушает, как приносят к столу уху. Ах, какая уха! Знаете, в чём секрет местной ухи? Заповедного омуля кладут в суп последним, прямо перед тем, как подать блюдо. У рыбы нежнейшее мясо, которое отстаёт от костей под дуновением озёрного бриза, которое по вкусу напоминает оторванные заживо ангельские крылья, которое продолжает готовиться, пока его несут в тарелке от котелка до потребителя. Восхитительно. Вернёмся к нашему трезвеннику. Он слушает, да. Но не слышит. Он крепко задумался. О чём? Это его личное дело, и он бы не хотел, чтобы незнакомцы лезли в его немытую голову. А мы с вами ему незнакомцы, да-да. Зато можно посмотреть снаружи, не вскрывая черепа, как он вертит в руках столовые приборы, роняет их, поднимает, снова вертит — без конца. А остальные опрокидывают стопку за стопкой не реже, чем он опрокидывает на землю вилки и ножи. Зелень, которую подают к сагудаю, на зелень не смахивает ни на грамм. Она скорее серень. За такие деньжищи организатор мог купить клиентам перевозную ферму с зеленью и другими весёлыми штучками. На вкус этот недоделанный укроп напоминает мокрый хворост. Сагудай пробовать никто не решается, хотя каждый (почти) залил в себя настойки "для смелости" и "для аппетита". Непьющий сидит, облокотившись на жёсткую сумку для пикника и погрузившись в какие-то свои рассуждения, слепо пялится на сочную изумрудную траву. Роса блестит на ней весело и задорно, будто будет жить вечно, а не улетучится через час, став чем-то совсем другим. Мураши бодро шагают мимо с пока ещё шевелящейся личинкой неизвестного вида. Паук плетёт меж двумя былинками затейливую смерть. Красота. Но этот непьющий, такой весь из себя философ, не видит её. Он, верно, думает о собственной жизни. Она тоже по-своему зелена. И красива — тоже по-своему. Он считает, что по такому поводу можно и выпить.