Пятьдесят процентов

Выйдя из больницы, оба сощурились. Солнце, до этого сонное и терпеливое, теперь окончательно проснулось и ударило в глаза. Она остановилась, чтобы привыкнуть. Он что-то сказал, но из всего она разобрала лишь слово «домой» и отрицательно покачала головой. Нет, она не хочет сейчас домой. Он понимающе кивнул, и они поехали к нему. В машине она вспоминала, что он говорил ей в больнице, как он это делал. Удостоверившись, что он следит за дорогой, она потрогала щеки, пытаясь вернуться в те мгновения, и не смогла. Его пальцы мягкие и успокаивающие, ее — тонкие и дрожащие. У него дома они согласились, что им необходимо выпить. На кухне отыскалась одинокая бутылка джина. — Пациент подарил, — припомнил он, с сомнением поглядывая на то, как она сверлит взглядом бутылку. В конце концов, он затолкал джин обратно. — Лучше я куплю что-нибудь. Я скоро. Когда он ушел, она невольно подумала, как быстро они друг другу доверились. Вот она одна у него дома. Сошлись бы они так легко, если бы она не умирала?.. В зеркале на цепочке она встретилась с собой взглядом. Она долго смотрела на себя, пытаясь прикинуть, способен ли кто-то влюбиться в бледную кожу, синяки под глазами, спутанные волосы до плеч. Впрочем, обычно они не такие уж спутанные. Она улыбнулась, снова вспомнив прикосновения к волосам и дыхание на своей коже. Неизвестно, что там — под его кожей, думает ли он о ней сейчас, но он кое-что ей обещал. На полке рядом с зеркалом она увидела фотографию его многочисленной семьи и сообразила, что надо бы позвонить родителям. Она не созванивалась с ними с тех пор, как началась эта история с ее кровью. Когда они звонили сами, она быстро сворачивала разговор, прикидываясь занятой. Услышав папин голос, она чуть не рубанула правду-матку, но вовремя спохватилась. Выкрутилась прямо как в детстве. — Я хотела сказать, что люблю тебя. И маму. Передай ей, что я звонила. Я в порядке. Я… Знаешь, я, наверное, приеду в эти выходные. Мне нужно кое-что тебе рассказать. Он вернулся через несколько минут после того, как она повесила трубку, и передал ей в руки плоскую коробку — еще теплую. Как только она открыла ее, в нос ударил запах сырной пиццы, рот автоматически наполнился слюной. Она не ела уже больше суток. Они устроились в изголовье кровати, разложив пиццу там же, на покрывале. Он протянул ей бутылку — никто не подумал захватить с кухни стаканы, и она, не раздумывая, первой приложилась к горлышку, после чего передала бутылку ему. Они поели молча, с удовольствием наполнив пустые желудки. — Дай взглянуть еще раз, — попросил он и протянул к ней ладонь, когда и от пиццы, и от содержимого бутылки осталось уже меньше половины. Она потянулась к тумбочке, на которой оставила порванный конверт из больницы, и, сжав его, точно мертвую змею, большим и указательным пальцами, передала ему. Пока он читал, она обратила внимание, что под конвертом все это время лежали кожаные браслеты. В центре каждого, как циферблат у часов, при помощи тесемок был прикреплен круглый амулет. Один из них она узнала — это был «символ жизни», который она повесила на ключи от квартиры. На втором два серебряных волка выли на полную луну. Услышав, как он усмехнулся, она повернулась. — Поверить не могу, — произнес он, встряхнув листами. — Ты… ты невозможная, ты знаешь об этом? На это она только пожала плечами. — Я позвонила отцу, — призналась она и с удовольствием понаблюдала, как его брови вздымаются вверх. — Да. Я ничего не объясняла, только сказала, что приеду к ним в выходные. Я думаю, что теперь все им расскажу. Или нет. Посмотрю по обстоятельствам, я несколько месяцев их не видела. Не хочется с порога говорить, что у меня чуть не обнаружили ВИЧ. — Чуть, — повторил он и бросил листы на покрывало, потом взял бутылку, и они по очереди выпили за это. Следующий глоток они посвятили ее донору — полностью здоровому, как оказалось, — а также тем, кому повезло меньше: второму донору, пациенту, который получил компоненты его ВИЧ-инфицированной крови, и случайной беременной женщине, чьи результаты анализа попали в ее конверт. Наевшись и напившись, они отодвинули коробку с пиццей подальше и растянулись на покрывале. Теплая пища и выпивка сделали свое дело — напряжение последних нескольких часов ушло, на смену эйфории пришло молчаливое осознание — она здорова. Но сомнения все равно присутствовали. — Откуда мне знать, что они снова не налажали с анализами? — спросила она после нескольких минут тишины. Он поднялся на локте. Он выглядел страшно довольным, но в то же время уличенным в каких-то деяниях. — А ты не заметила ничего подозрительного, когда у тебя брали кровь? — Что ты имеешь в виду? — нахмурилась она. Пробирки с ее кровью — последнее, о чем она хотела сейчас вспоминать. Но да, что-то такое было. — В этот раз крови взяли больше. — Все правильно. — Он кивнул. — Я… в общем, я воспользовался служебным положением и заказал для тебя два повторных анализа. Несмотря на то что кровь на ВИЧ и так проверяют двумя разными методами, чтобы исключить ложноположительный результат, он умудрился увеличить ее уверенность еще вдвое — ей была по душе его подозрительность. Она вздохнула полной грудью и подняла глаза на потолок, с наслаждением почувствовав, как последнее сомнение покидает ее тело. — У меня странное ощущение, — произнесла она все также потолку, — как будто я сегодня еще раз родилась. Ну, знаешь, еще один шанс и все такое. — Она фыркнула, повернувшись к нему. — Скажи, если я стану слишком мелодраматичной. — Ты не слишком мелодраматична. — Он сел, и теперь она могла видеть только его спину. — Кстати, у меня для тебя кое-что есть. Оно осталось на кухне, я купил это, пока ходил за едой. Он вернулся с маленькой коробочкой и странной ухмылочкой. — Это… — она поджала губы, осматривая коробочку, которую он ей отдал. — Презервативы. Очень мило с твоей стороны. В моей ситуации — это то, что нужно. Они оба старались выглядеть серьезными, но в какой-то момент взорвались смехом. Она кинула в него подушкой и прокляла свою способность заливаться краской в откровенные моменты, подобные этому. — Прости, — задыхаясь от смеха, он вернулся к ней на кровать, — в голове, когда я это придумал, все выглядело не так… не так… Он не договорил. Смех постепенно стих. Что-то вдруг изменилось. Они одновременно повернули головы, уставились в глаза. Не начни они целоваться, она бы снова чувствовала себя крайне неуклюже, но так, с этими губами, ей было хорошо. Из мягкого и теплого поцелуй переполз в другой вид поцелуев. И хоть она не имела ни малейшего понятия о них, она это осознала и невольно заволновалась, сбившись с ритма. — Прости, — он оторвал от нее зацелованные губы и отодвинулся. — Это, — он забрал из ее рук презервативы и оттолкнул подальше, на тумбочку, — не предполагало никаких намеков или скрытых смыслов. — Затем он посмотрел на нее, такую же зацелованную и слегка ошарашенную, и улыбнулся. Дыхание все еще было неровным. Она провела рукой по губам и тоже придвинулась спиной к изголовью, ничего не ответив. На подушку между ними, как бы он ни старался это отрицать, присели намеки и скрытые смыслы. Только чего уж тут переживать, если она сама его об этом попросила? Какая-то часть ее отдавала отчет другой, что во всем виновато спиртное. Наверное, она бы не думала об этом так просто, не кружись у нее голова. Хотя закружилась она именно после этого умопомрачительного поцелуя. — Ты мне обещал кое-что, когда я умирала. Если бы все осталось без изменений, ты был готов на это уже сегодня. — Она заставила себя преодолеть стеснение и повернуться к нему, разглядывающему ее с любопытством. — Не заставляй меня произносить, что именно. Просто скажи, что передумал, и я никогда не заведу этот разговор. Скажи, что на самом деле я не так уж тебе нравилась. Просто ты пожалел меня. И спасибо. Нет, правда, я благодарна за все, что ты сделал для меня. Но скажи мне прямо, что… — и все-таки она не мастер забивания гвоздей для полок, на которые потом можно все расставить, — что не хотел меня. Кровать на ее стороне прогнулась, он приблизился, но не для того, чтобы снова поцеловать. Она почувствовала давление на бедре, за которое он потянул ее, и через мгновение она уже лежала на спине, а он, опершись на локтях, удерживал свой вес над ней. И только тогда он начал ее целовать. Сильнее, нежнее, невозможнее. Мягкие требовательные губы были повсюду, заставив последние мысли о том, что он никогда ее не хотел, выветриться. Его тело становилось все ближе, тяжелее, вызывая целую бурю новых, скрывавшихся до этого времени, эмоций. Когда рукой, забравшейся под ее футболку, он провел по коже поясницы, она издала неожиданный, до ужаса смущающий стон. — Теперь ты поняла? — с трудом разорвав их губы, выдохнул он. — Ты не представляешь, что со мной творишь. — Снова долгий поцелуй. — Скажи, чтобы я остановился. Но она не скажет. Она хочет посмотреть, что будет дальше. Она хочет этого. Хочет его. И ей ни капельки не страшно. Целоваться наравне с ним она, кажется, научилась. Но ее движения были слишком неумелыми, поэтому с одеждой ему пришлось справляться самому. Чертов полдень с его солнечным небом, пробирающимся сквозь занавески. Она слишком поздно поняла, что ничто больше не укрывает ее от его взгляда, если бы, конечно, у него было время отвлекаться от шеи, ключиц. К тому же стало как-то холодно. Или все-таки страшно. Он накрыл их одеялом, и наконец они остались только вдвоем. Губы к губам, кожа к коже. — Еще можно передумать. — Его дыхание тоже никуда не годилось. — Никто из нас не умрет в обозримом будущем, у нас есть время. Она засмеялась. Впервые за эти страшные недели она смеялась над собственной смертью. — Завтра кого-нибудь из нас собьет автобус, — прошептала она и потянулась за поцелуем, но двинулась неаккуратно, отчего он зашипел. — Я езжу на машине, а ты не выйдешь из этой постели, если не прекратишь издеваться. — Я поскользнусь… — На кожуре банана, — уточнил он. — … на кожуре банана и звезданусь о батарею. — Еще поцелуй. — И наконец я подавлюсь абрикосовой косточкой в то время, как ты будешь заполнять чужую анкету. — Она подалась вперед смелее, удивляясь собственной раскованности. — Нет уж, давай сегодня. Ее глаза наверняка были затуманены. Но не все из этого алкоголь. Он протянул руку к тумбочке, где оставил упаковку презервативов. Перед тем как сорвать последние преграды, когда она была в равной степени смущена и разгорячена, он вдруг сказал: — Ты не ответила на один вопрос из анкеты. — Он всерьез остановился, перестав делать… то, что он делал, и передвинулся так, чтобы заглянуть ей в лицо. — Ответь сейчас. — Он назвал ее полным именем, как будто только что прочитал его из папки. — Что бы ты сейчас хотела больше всего? — Но я отве… — Не ответила, — спокойно возразил он. — Отговорки. Ты ничего не хотела. Ты только и делала, что готовилась умереть. Поэтому я спрашиваю — что ты хочешь сейчас? Мозг отказывался помогать. Может, выспаться? Встретиться с родителями? Еще выпить? Сменить квартиру, потому что в той она действительно умирала. Да, все это. Но сейчас? Что именно сейчас? До невозможности близкое и недоступное ей, если он решит не доводить дело до конца. — Тебя. Наверное, она доказала, что делает это не от отчаяния, глупости или еще чего-то. Больше он не отвлекался. Еще утром она и подумать не могла, что ее пятьдесят процентов другие. А уже через несколько часов после того как получила ВИЧ-отрицательный результат, она собирается заняться сексом с парнем, который подарил ей «символ жизни» и пачку презервативов. Нет, не так просто. Все гораздо, гораздо запутаннее. Сейчас ей не хотелось это распутывать. Она хотела жить, дышать, чувствовать. И в чем ее винить, если все это она хотела делать прямо сейчас с ним? В конце концов, — она набрала в легкие воздуха всего за секунду до того, как начать жить, дышать и чувствовать, — они сделают это по всем правилам.