Ночи молодой луны

В ночи молодой луны Яэ иногда принимает его в своих источающих аромат громовой сакуры покоях. — Глава комиссии Яширо? — выдержав изящную паузу, наконец, поднимает она удивленный взгляд от страниц лежащего на коленях романа. Небрежно, неспешно — словно бы только заметила, хотя знала уже едва он ступил на первую из многих ступеней ведущих к святилищу лестниц. Но в лучах лунного света она слишком хороша, якобы поглощенная книгой, задумчивая, тонкая, чтоб лишать его удовольствия созерцать красоту, а себя — в который уже раз насладиться его взглядом, неприкрыто восхищенным, неприкрыто желающим… Опустив подарки в свертке из дорогого шелка в угол на татами, Аято Камисато опускается напротив нее так же неспешно. — Почтенная Гудзи Яэ, — склоняет он голову в поклоне и тут же нетерпеливыми, жадными руками сжимает ее обманчиво хрупкие запястья под широкими рукавами храмовых одежд, привлекает ее к себе ближе, не дожидаясь даже пока она предложит ему для начала смыть с себя мирскую пыль и пот. Про себя Яэ лишь усмехается такой непозволительной ему обычно горячности, которую он себе позволяет здесь, с ней, и сама с силой сминает в кулаках мягкую ткань его одежд прежде чем алчно украсть дыхание поцелуем. Даже после долгого пути ничуть не запыхался, не устал, на красивом лице ни намека на испарину — глава клана Камисато хорош собой, молод и крепок. Ничего не остается неизменным, как отчаянно не цеплялась бы даже Эи за давно истаявшее туманом прошлое, вот и из мальчика с серебристыми волосами и глазами как глубокие, холодные озера незаметно вырос мужчина достаточно опрометчивый чтоб пожелать саму грозную, властную Яэ Мико из храма Наруками, достаточно дерзкий чтоб однажды посмотреть ей в глаза и об этом сказать, и достаточно ловкий чтоб спустя время добиться желаемого… — Повзрослейте, — против воли вспоминает она, как засмеялась в тот день, не забыв сделать голос томным, певучим и сладким, как мед, охраняемый сотнями ядовитых пчел, и почти ласково потрепала его по щеке. — Лет так для начала на сто. Невозмутимо и даже чуть-чуть задумчиво Аято удержал ее руку в своей. — В силу каких-то совершенно непонятных, возможно даже извращенных причин я питаю неудержимую слабость к дамам в почтенном возрасте, госпожа Мико. — В каком-каком возрасте? — со сладчайшей улыбкой как бывает за мгновение до грозы, медленно приподняла она бровь. — В вашем. В дерзкого мальчишку она легким движением кисти швырнула разряд молнии и знала что он уклонится — если ж нет, подобная дерзость все равно непременно должна быть наказана. Или вознаграждена по непредсказуемой прихоти кицуне. От ее грозы молодой глава клана Камисато увернулся тогда без труда и лишь улыбнулся, не сводя с нее взгляда, и было в этой воистину лисьей, острой улыбке, в прикосновении его руки, крепком, сильном, уверенном, нечто такое, что она вынесла вердикт много, много раньше чем впервые пустила его в свои пахнущие громовой сакурой покои в одну из ночей молодой луны.  — Клан Камисато многим обязан почтенной госпоже Гудзи, — произнес Аято, в первый раз касаясь горячими, сухими губами ее колена, и чутким слухом лисицы она отчетливо слышала как вопреки спокойному виду быстро, взволнованно бьется его сердце. Но в нем было еще немало игры и немало вызова, а почтенная госпожа Гудзи в последнее время среди несомненно важных дел и впрямь заскучала. — Помни об этом, — негромко и сладко рассмеялась она и с жадностью запустила руки в прохладные, шелковые пряди его серебристых волос. Яэ Мико всегда любила занятные истории и вкусный жареный тофу, любила занятных людей, безразлично мужчин ли, женщин ли — на какое-то время молодой глава комиссии Яширо сумел удовлетворить ее потребности в первом, во втором да и в третьем тоже. В ночи молодой, тонкой как серп луны он приносит ей ее любимые блюда и балует лаской холеное, вечно прекрасное тело кицуне, пока небо не начинает светлеть на рассвете, а потом рассказывает ей истории, смешные и грустные, загадочные и самые простые житейские — умудряясь всякий раз найти слова чтоб и впрямь увлечь даже видавшую все на свете Яэ и всегда заканчивает на самом интересном месте, чтоб продолжить уже в другую ночь. Под утро Аято рассказывает ей истории и иной раз замолкает, оставляя место для ее мыслей, и полусонно водя острыми ногтями по его обнаженному плечу, Яэ словно ненароком роняет пару небрежных слов — а дальше уже дело его ума, станет ли мудрость древней кицуне ядом или лекарством. Всякий раз он не слушает ее слепо, но приспосабливает ее советы так как желает сам — и пока слишком уж занятно наблюдать за тем, как он выкручивается из самых, казалось бы, пропащих ситуаций и балансирует на остром лезвии между собачьими сварами благородных кланов Трикомиссии и непредсказуемой милостью Райдэн Сегун. Однажды Камисато Аято тоже наскучит ей, приестся как блюдо на каждый день — древняя лисица не питает иллюзий ничуть. Но сейчас ее тело нежится в человечески остром, жарком блаженстве, а ум, острый как нож и беспокойный, получил чуть-чуть новой пищи для размышлений, и наблюдая как он встает чтоб одеться, Яэ ласкающе прижимает пальцы к следам своих острых, белых клыков у его ключицы. — Ты должен досказать мне эту историю… — лениво подпирает она щеку ладонью. — Мне надо знать, чем все кончится, чтобы непременно превратить ее в новый роман. На мгновение Аято и впрямь колеблется — поддавшись, касается ее волос, изящного изгиба шеи, чувствительных, мягких ушек лисицы, но после медленно отстраняется и встает, оставляя Яэ в смутном разочаровании. — Следующей луной я тебе ее обязательно доскажу, — улыбается он почти так же как урожденный кицуне и целует ее, прежде чем оставить одну в измятой, еще пахнущей их недавней любовью постели и уйти, унося на рукаве чуть-чуть лисьего меха, оставленного ей из зловредства на память. Завтра Яэ в сердцах вновь назовет его нахальным, изворотливым подлецом, а он скажет, что их не связывает ничего, кроме совместной работы на расстоянии. Но сегодня в ее покоях ночи молодой луны пахнут сладкой свежестью громовых сакур, осыпающих лепестками храм Наруками, и терпкой кипарисовой хвоей, а избранные храмовые жрицы если и знают о маленьком развлечении своей взбалмошной и почтенной Гудзи, то держат языки за зубами, как и хвостом следующие за Аято ниндзя Сюмацубан. И пусть лисья, алчная и жестокая часть Яэ Мико желает однажды запустить клыки в его душу и разум так же глубоко как и в тело, получить абсолютную, такую скучную, пресную власть над дерзким, уклончивым, хитрым мальчишкой… Куда занимательней, если этого все-таки не случится. Никогда.