За свободу, равенство и братство!

Совсем немного остаётся до восстания. В дневнике Эрика всё чаще и чаще появляются примерные планы перехвата власти и всё меньше и меньше он рассказывает о том, как проходят его дни. Часто он рассуждает о судьбе Аццо и, кажется, хочет помочь ему бежать из Монда после революции. "Я очень хочу спасти его. Он не достоин умереть так. Да, многие мятежники мечтают его повесить (во имя мести), но я чувствую что-то... Это не передать словами. Я даже себе этого толком не объясню этого, а дневнику и подавно. Я знаю, что если он умрёт, то с ним погибнет и что-то внутри меня." Этот уход его в свои мысли не даёт мне хорошо понять события, предшествующие революции. Во многом лишь его записи служили мне проводником на внутреннюю кухню революции, где шли засады, перехваты и прочие важные операции. Теперь же Шильцфауз отказывается от конспектирования одних и тех же событий и мыслей. Кажется, он не хочет засорять свой дневник разного рода ненужной писаниной. Да, и я бы вряд ли заинтересовал читателя одинаковыми рассказами об одинаковых днях мятежников. Даже в такой волнительной жизни, как у них есть своя рутина. Это на самом деле очень интересный вопрос, но я не думаю, что мой читатель хотел бы сейчас рассуждать над этим.

***

Планов по спасению Монда (так часто в среде сопротивления называли свержение Лоуренсов) можно насчитать у одного только Эрика штук 10. Также я смог найти и у многих революционеров планы по свержению власти. Некоторые из них могут показаться очень наивными и даже глупыми (и здесь только остаётся гадать: считали ли мятежники своих противников столь глупыми или же сами были столь несмышлёны). Пожалуй, я не смогу воздержаться от перечисления нескольких гениальных идей. Так, один из них предложил убить Аццо и его отца, подделать документы, которые бы передавали все регалии младшего Эрику. План идиотский притом сразу по нескольким причинам: он не даёт выбора идеологии для нового Монда (что очень не понравилось мусе), да и к тому же Гуннхильдры бы его быстро подвинули (Лоуренсам по факту было позволено всё, а потому аристократы, вероятнее всего, действовали бы непосрественно на Шильцфауза). Также надо понимать, что Эрик был не готов принять на себя отвественность, которую на него бы накладывал подобный "умный" ход. Ещё один план заключался в том, чтобы в разгар какого-нибудь частного бала (частными называли балы, которые проводили 3 сословия) захватить дом, где он происходил и запугать их, убедив отречься от служения Лоуренсам. И тогда с их помощью свергнуть и Аларикуса и сына. Почему же этот план идиотский? Потому что третье сословие — товарищи довольно ветреные и также быстро как они они примкнули к ним, также быстро и откажутся. Впрочем, множество планов (и даже не всегда удачных) могут свидельствовать о большой вовлечённости революционеров в их дело; каждый из них желал что-то изменить, как-то помочь. Конечно, подобные планы отсеивались на ранних стадиях, а действительно интересные вещи обсуждались дальше. И вскоре один из таких действительно действенных планов прошёл далее. Его совместно разработали Хардвин и Басам. Надо было дождаться, когда Аццо (поскольку он есть самый опасный противник революции) покинет город. Притом желательно с частью армейской стражи. А с тех пор они начнут действовать активно. Сначала им предстояло убить Аларикуса. Басам решил, что этим займётся именно он: всё же эта та цель, ради которой он сюда вступил. Никто против его воли не встал (многие люди хотели бы, конечно, покончить с жизнью этого ублюдка, но Басаму противоречить было даже страшновато). После этого необходимо было заручиться поддержкой бойцов, чтобы защищать город и свою власть. Выбор пал на гладиаторов и перебежчиков из третьего сословия (не очень надёжно, но хоть что-то) и, конечно же, опираться на своих людей. Гладиаторы должны будут встать на их сторону: они их освободят и окажут первую медицинскую помощь, пообещают многое. Басам говорит, что они не посмеют отказаться. "Таков натланский менталитет" – говорил он. И ему верили. И бывший гладиатор не ошибся. Следующим шагом стоило убрать Гуннхильдров или же договориться с ними. Никто точно не мог сказать как эти дворяне повлияют на судьбу восстания и потому стоило бы с ними договориться или же устранить сразу. Конечно, лучше было бы договориться, поскольку совсем было непонятно, что делать с маленькими детьми. Не убивать же их? Пожалуй, самая трудная часть плана – это его завершение. Аццо вернётся в город, чтобы вернуть себя законный престол. Их ждёт осада. Но стоит убить и младшего Лоуренса и победа за ними. План этот был утверждён. Надо было лишь дождаться подходящего момента. И он настал.

***

"Завтра я отправлюсь в Ли Юэ для переговоров с Цисин. Для меня это знаменательнейшее событие, хотя бы, потому что это моя первая официальная встреча. Я просто в восторге! Конечно, я немного волнуюсь, но я более, чем уверен, что всё пройдёт хорошо!" – писал в дневнике Аццо. Перед отъездом ему, наверное бы, стоило слушать поучения отца. Однако, Аларикус сам ничего в этой теме не смыслил, а потому смысла в этом не было. Лоуренс решил провести вечер перед отъездом наедине со своим главным союзником — Шильцфаузом. — Я просто в восторге! — признался аристократ, расхаживая по зале своей резиденции. — Это немного волнительно, но я более чем уверен, что всё пройдёт хорошо. — Эрик его восторгов не разделяет. Ему страшно вершить революцию. Зачем только они так близко сошлись! Вернул бы ему кто веру в то, что Аццо – угроза для Могдштадта. Его бы не гложила совесть. Он бы легко расправился со всеми представителями Лоуренсовкого режима. — У вас всё непременно получится! Я в вас верю. — Скучно мне там без тебя будет целую неделю. Хоть с собой бери. — улыбается аристократ. Ему своя идея очень нравится. А Эрик... он не знает. "В один момент мне так захотелось убежать с ним. Убежать от товарищей и революции. Он был мне большим, чем товарищ или друг. Я... наверное, влюбился. Но нет! Я не могу предать революцию. Не могу предать всех, кого я отправил на плаху! Я слишком много работал, слишком много пережил, слишком много отдал революции, чтобы от неё отказаться. Сколь бы мне ни был дорог Аццо, я не мог поступить иначе,"– писал он. Чернила на этих страницах размыты. Следы времени? Или Шильцфауз плакал? — Ну, ваш выбор, Аццо. — Придётся тебя тут оставить. Ты всё же охотник, а я с собой беру по регламенту беру лишь аристократскую стражу. Думаю, Цисин может даже задеть то, что я тебя с собой возьму. — Тогда, не стоит, думаю. — Не стоит. — задумчиво повторяет Лоуренс, приближаясь к креслу, где сидит Эрик. Они молчат несколько секунд, внимательно разглядывая друг друга. Обоим хочется что-то сделать: потрогать, приблизиться, почувствовать что-то. Но оба боятся действовать: вдруг, он не так поймёт? Или поймёт всё так и отвергнет? В комнате стоит напряжённая тишина. Кажется, что если быть чуть более внимательным, то можно будет почувствовать её телом. Но они слишком увлечены друг другом. Что Эрик, что Аццо сейчас ушли от своих далёких проблем: от волнений, от страстей и суеты. Им хорошо рядом. Но, увы, в самый последний раз. Шильцфауз хотел тянуть эту ночь вечно. Лоуренс же знал, что у них ещё будет время на счастье.

***

Басам преисполнен уверенности в событиях завтрашнего дня. Он знает, что всё пойдёт по плану. А вот Хардвин подобной уверенностью похвастаться не может. Что‐то подсказывает, что что-то пойдёт не так. Они отдыхают от очередных тренировок. — А почему ты так уверен в успехе дела? — спрашивает Хардвин. Он тоже хочет быть уверенным, но что-то внутри очень этому мешает. — Мы много чего сделали, чтобы победить. Мы не сможем проиграть. — Ты так в этом уверен... Я даже немного завидую. — Басам смотрит на своего товарища. — Ах, Хардви, будь спокоен. Мы победим. Я в это ве... — А что будет после? — перебивает его крестьянин. — Ну, новый Монд выберет себе идеологию, по которой будет жить и... — Нет. Я немного не про это. Что ты будешь делать после революции? — вновь перебивает его Хардвин. — Знаешь, сначала мне хотелось спасти своих людей и уйти с ними далеко-далеко отсюда раз и навсегда. Но я понял, что они за это время сильно изменились, как и я. Встретившись вновь, мы будем уже совсем другими людьми, не сможем назваться друзьями. Прошло уже всё-таки больше 3 лет с моего вступления в сопротивление. Я останусь в Монде, с вами. Я помогу построить новый Мондштадт. Это мой новый дом, я думаю. — Хардвин улыбается. — Ну, раз ты с нами останешься, то может поддержишь мусе? Или цайлов? — он выделяет голосом мусе, к которым и сам относится. — В этом вопросе я до сих пор нейтрален. И, наверное, таковым останусь до конца. — Какая безответственность! — иронизирует крестьянин, высмеивая некоторых моралистов сопротивления. Басам улыбается, наблюдая за другом. — Предлагаю вернуться к тренировке. — Давай всё же ещё немного отдохнём... Вскоре отдых, а потом и тренировка заканчиваются. Хардвин, как и Басам устали и в центральную залу штаба буквально вваливаются. Сколько здесь народу! Дети и старики, мужчины и женщины, рабочие и крестьяне, солдаты и лидеры сопротивления. Кажется, все мятежники сейчас собрались в одном месте, ожидая чего-то. Не было тут только Эрика, что очень зря. Лучше бы он тут сидел, а не с Лоуренсом общался. Притом лучше для него же: не убеждался бы в безгрешности аристократа, а преисполнялся бы воинского духа. Но он, очевидно, сделал неверный выбор. Все смотрят на мужчин. А точнее на Хардвина. — Хардви! — распоряжается один из лидеров мятежников. — Нам всем нужны твои слова и мнение по поводу завтрашней революции! — Конечно. — резво откликается он. Оратор не готовил ничего, но, кажется, эту речь он заучил наизусть уже давно. Он не был уверен ни в одном слове, что сказал после, но выглядел, будто бы искренне верил в это. И лучше бы он верил. — Товарищи! — он взлетает на несколько ящиков, что служили ему сценой. — Завтра, нам с Вами выпадет удивительный шанс! Мы сможем выстроить новый Мондштадт! Мы сделаем город свободы по-настоящему свободным, как и завещал Барбатос! Такой шанс выпадает лишь раз в жизни и мы непременно сумеем им воспользоваться! Мы будущее Мондштадта! Мы его единственная надежда на свободу! Выступая завтра и в самые ближайшие дни, мы спасаем от Лоуренсовской деспóтии не только себя, но и многие поколения наших потомков! Ваши имена не будут забыты! Мы изменим наш город в лучшую сторону!

***

Да, они на пороге революции. И они верят, что изменят свой город. Не ради себя, а ради других. Это так благородно звучит, хотя никто из них благородного происхождения не имеет. Грустно мне писать о следующих событиях, мой читатель, и ты прекрасно знаешь почему. Впрочем, бегать от этих событий бесполезно.