/san/s

Запись в дневнике Когда я поняла, что начала забывать его? На следующий же день, как мы прилетели в Париж. Чон Уён потрясающий человек — у него жила родственница в одиннадцатом округе, которая позволила нам обоим остановиться у неё на время обучения. Вначале, я не особо хотела соглашаться, но пара недель в балетном общежитии Парижского театра оперы и балета — и я изменила решение. Не то, чтобы девочки были мегерами (так и было, но это уже другая история), просто все эти ограничения выводили из себя. Общий душ, отбой после 10 вечера, комендантский час с 10:30, когда ты не имеешь права покидать здание. Один холодильник на этаж, никакой еды в комнатах — только на кухне, которая была в полуподвальном помещении старого дома начала 18 века. Там жутко воняло сыростью и мы не были уверены, что по ночам по стульям и столам не лазят крысы. Когда я рассказала это Уёну, он засмеялся и сказал, что Чхве Сан бы точно был в ужасе, если бы остался в мире людей и перебрался в Париж. То, что его выбрали бы, продолжи он обучение балету, споров не вызывало… Тогда-то я и ошарашила парня вопросом. «Кто такой Чхве Сан?» Уён долго смотрел на меня, не понимая, шучу я или на самом деле страдаю амнезией, так что сразу в лоб поведал об истории моего последнего лета в Корее. И я вспомнила. Как и в памяти всплыли слова матери, когда она поведала мне, что если бы у неё была возможность загадать желание — она бы заставила меня забыть того, кто отвлекает меня от единственной любви и страсти в этой жизни. Балета. Это желание моей матери… кто его исполнил? Сам Чхве Сан, своими же руками? Мне стало страшно. Страшно, что она до сих пор пытается навязать мне ту жизнь, которую я не выбирала. Мне стало страшно, что я забуду человека, который научил меня чувствам. Я не хотела забыть Сана. Словно знала об этом заранее и сделала эту татуировку с солнцем, выходящим из-за облака. Сан — это не только переводится как «гора» на корейский, но ещё и созвучно с английским словом «солнце». Я просто надеялась, что такие ассоциации помогут мне вспоминать его раз за разом… А потом — я стала вести дневник, каждый день делая записи с его именем. Это помогало какое-то время, пока я не смогла его вспомнить во время уроков французского, когда мы беседовали о любви и отношениях с другими иностранцами. Я хотела назвать его имя, но не смогла вспомнить. Вот тогда, мне стало по-настоящему жутко. И я завела напоминание на телефоне через каждые два-три часа, которое показывало мне его имя, сопровождая сигналом или вибрацией, чтобы я непременно слышала и видела уведомление. Я думала, что любить его будет сложно. Но оказалось, что помнить Сана — ещё сложнее. Тем более, когда это было чьим-то исполненным желанием». Совон захлопнула крышку ноутбука и тяжело вздохнула, сомкнув веки и потирая виски кончиками пальцев. Таких записей сотни и тысячи, а под кроватью в коробке лежат исписанные тетради и ежедневники, которые хранят в себе одно-единственное имя. Чхве Сан. Шёл второй год их с Уёном пребывания в Париже. Шёл уже шестой день, когда о мальчике с глазами разного цвета вспоминалось всё сложнее. Совон не знала, когда наступит тот самый момент — мгновение, когда она забудет навсегда. Её это пугало. Она отгоняла от себя эти мысли день за днём, а когда в панике просыпалась и осознавала, что имя на губах едва кажется знакомым… брала в руки кисти и чистую бумагу, нанося на неё чёрной краской имя этого человека. Прикрепляя это на стену и подолгу взирая на него, успокаиваясь только тогда, когда вспоминала все детали. Его игру под дождём, когда она раскрыла над ним зонт. Их танец с ароматом холодных капель дождя, что принёс в Сеул тайфун. Венок из полевых цветов, который она сплела для него, сидя на сцене после выступления с «Жизель». Просто, чтобы Сан улыбнулся. Сместив взгляд на календарь, что стоял на столе, она взяла маркер и вздохнула. — Двадцать третье. День, когда я всё ещё его помню, — прошептала девушка, закусив губу. Скоро выходить. Встав перед зеркалом в полный рост, она потянулась и начала небольшую растяжку. Связки и суставы, мышцы, что немного затекли во время сна. Балерина взяла со стола резинку, убирая в пучок длинные белоснежные волосы, и вновь воззрилась на себя, через зеркало глядя в свои чёрные глаза. Она осветлила свои волосы в Париже, решив, что если не может избавиться от чёрных глаз, то хоть немного смягчит свою внешность светлыми локонами. Потому что остальные танцоры на самом деле побаивались смотреть на молодую кореянку, когда та поднимала на них взгляд, который был темнее ночи. Хоть и зрение было в полном порядке, Совон купила очки с синим и жёлтым напылением на линзах, чтобы те оттеняли чёрный цвет хотя бы немного. И было уже не так жутко. Учёба зарубежом не давалась ей легко и девушка едва выдерживала эти годы, упрямо двигаясь к заветной цели рука об руку со своей любовью и страстью — балетом. Каждый прошедший день она благодарила Судьбу за то, что рядом с ней находился единственный человек, который при виде неё не говорит насмешливое «нихао». Чон Уён, живущий в соседней комнате, становящийся ещё более красивым и мужественным парнем. Он очень легко стал любимчиком, завёл друзей на своём отделении и успешно выступал на сцене, превращаясь в идола всех молодых зрительниц. У него в соцсетях столько подписчиков было! Словно у какого-то популярного певца из мальчуковой группы… Совон ему даже завидовала. В приложение к чёрным глазам, она вновь стала той же холодной и безэмоциональной девицей, которой была до появления в её жизни Чхве Сана. Балерина почувствовала, как имя вновь с трудом пришло в голову. Стиснув зубы, продолжила разминаться, выгибая спину и аккуратно делая взмахи ногой и руками. Нужно не забывать дышать… Нужно не забывать… — Совон! — почти выбила дверь в спальню девушки единственная подруга кореянки. — Ты какого чёрта ещё дома?! — А что такое? — удивлённо повернулась она на ураган, имя которой Женевьев. — У контемпа смотр сегодня, балда, ты обещала Уёну придти! — Он меня прибьёт, — прошептала в ужасе Совон, не закончив разминку. Тут же кинулась к шкафу, доставать огромных размеров куртку-рубашку, даже не позаботившись о том, чтобы снять тренировочный костюм, состоящий из чёрного спортивного лифа и велосипедок того же цвета. Надо поблагодарить тренды — теперь так ходит почти полмира, но никогда в Сеуле так не дефилировала по улицам сама Совон. Захватив приготовленную как обычно с вечера спортивную сумку для тренировок, девушка вытолкала подругу в коридор, наспех шнуруя кроссовки. Пучок уже растрепался и на бегу до метро пришлось спешно убирать волосы в хвост. У Женевьев на правах подруги всегда был запасной ключ от квартиры — теперь, когда родственники Уёна уехали в Тулузу в загородный дом, молодые люди были предоставлены сами себе и тётя справедливо посчитала, что там нужен хотя бы один разумный человек — француженка, у которой был пунктик на тему «это нужно сделать так!». Благодаря этой девушке Совон и Уён никогда не опаздывали и всегда были в курсе расписания… поэтому, запасная связка ключей перекочевала в сумку к Женевьев уже три месяца как. — Очки где? — ахнула подруга, когда они влетели в вагон. Совон простонала. — Забыла. — Держи, — вытащила француженка пару своих. Она пользовалась ими на лекциях, чтобы видеть со своего места, так что всегда носила на всякий случай с собой. Очки с диоптриями вызывали у Совон головокружение, но это было лучше, чем привлекать внимание к своим чёрным глазам — напыление у очков Женевьев было сине-фиолетовым. Хмыкнув и пробормотав что-то в сторону изящной серебряной нити, которая свисала с очков как подвеска, кореянка нацепила на нос очки, оглядевшись по сторонам. Обычное парижское утро. Первые месяцы здесь, два года назад, она кривилась от запахов, которыми было наполнено парижское метро, но совсем скоро перестала обращать внимание. Да, это нонсенс — тот факт, что грязнее парижского метро она в жизни ничего не видела, но если бы это было самой большой проблемой девушки! Так что… в сравнении с остальным — запахи можно и потерпеть. Сбоку привычно шелохнулись чёрные тени, прежде чем мужчина в деловом костюме вышел из вагона на станции. Да, к этому Совон тоже быстро привыкла. К тому, что она видит демонов и ангелов. Демонов — чаще. Она видела их даже среди хореографов. Балерина видела их среди друзей Уёна, предупреждая парня заранее. Но он отмахивался, говоря, что уже научен опытом. Чхве Саном. Совон почувствовала, что его имя всплыло с диким скрежетом и почти сразу же растворилось в ворохе других мыслей — о их смотре в балете, о предстоящем выступлении, о её дебюте в «Белоснежке» и о том, что эти постеры до сих пор висят в театре. Постеры, где у неё ещё чёрные волосы и такого же цвета глаза. Было как раз кстати… — Наша, — схватила Женевьев руку Совон и они прошли к выходу. Кореянка посмотрела на наручные часы, которые ей подарил на Рождество Хонджун. — У нас десять минут. — Успеем, — кивнула подруга. Они кинулись вверх по эскалаторам, пробежав расстояние за какие-то поразительные 2 минуты. Выскочив из метро, весело хохоча побежали к театру — благо здание было прямо у метро, а репетиционные комнаты находились позади основного строения. Показав пропуск на входе, две балерины понеслись к концертному помещению, где сегодня расположилось отделение современного танца. Почти выбив дверь, хрупкие балерины очутились посреди великолепного выступления, отличной музыки и выверенных движений ребят с контемпа. Атмосфера витала настолько неформальная, что Совон снова пожалела, что не послушалась Уёна и осталась в балете. Они все так поддерживали друг друга, кричали слова поддержки как на настоящем танцевальном фестивале! Улыбка коснулась губ кореянки, когда среди толпы она увидела своего бывшего партнёра. Чон Уён изменился, но оставался таким же, как и был. Странно звучит, да? Но это так. Волосы настолько длинные, что он просто убирает их в хвост, когда нужно для выступления или когда они его просто достали. Парень значительно потерял в весе, скулы стали острыми, линия подбородка обрисовывалась настолько чётко, что челюсть визуально стала чуть выступать вперёд, подчёркивая его упрямую натуру. Фигура его, складывалось ощущение, состояла лишь из костей и мышц — настолько подтянутым и натренированным было тело молодого танцора. Совон поимённо знала девушек, которые хотели затащить его в постель. Некоторые цели добивались. Их балерина тоже знала по именам… Скрестив руки на груди, покачала головой с улыбкой, откинувшись спиной на стену возле двери в зал. Этот парень! Их хореограф поднял какие-то бумаги вверх, сказав о том, что очередь немного меняется. Танцоры, разминающиеся по территории всего зрительного отсека, стали наперебой болтать о том, что они нервничают, о том, что это дикий стресс — когда меняется порядок и тебе нужно быстро сменить своё настроение и собраться в меньшие сроки морально. — Чон Уён, на сцену! — прогремел низкий голос хореографа на весь зал. Совон встрепенулась. Парень, который гораздо быстрее, нежели она, стал бегло болтать на французском, похлопал друзей по плечу, взобравшись на сцену просто запрыгнув на неё. — Позёр, — фыркнула Совон, закатив глаза. А вот что-то в Уёне не меняется! Балерина нахмурилась, сосредоточенно глядя на танец своего бывшего партнёра. Это выступление они ставили вдвоём, бесконечно долго засиживаясь в тренировочных студиях, репетируя даже во время пикника напротив Эйфелевой башни на Марсовом поле. Остаётся надеяться, что он проработал все сложности, ведь девушка не смогла присутствовать на трёх последних репетициях — у неё были выступления с балетом. Но вот развернулся на кожаном кресле Чон Уён, держащий в руке сигарету. Кто-то поднёс зажигалку и парень, подпевая словам песни, поднёс её к огню. Пламя полыхнуло так сильно, что сидящие в первом ряду успели испугаться. Подкинутая вверх, скрученная вручную сигарета быстро потухла, не оставив даже дыма после себя. Он вышел в центр зала, поднявшись с места и, сделав пять разворотов подряд, опустился в полуплие, вытянув руку вперёд, посмотрев прямо в ту сторону, где сидели хореографы и преподаватели. Этому парню не занимать самоуверенности! Даже когда сама Совон была немного напугана другой культурой и поведением — этот мальчишка плавал как рыба в воде. Чон Уён всегда будет на десять шагов впереди. Слава богу, он ушёл из балета — девушка хотела было причислить его к категории соперников. — Серьёзно, этому парню пора бы уже выступать полностью голым по пояс, а не только в майке или жилетке, — вздохнула сокрушённо Женевьев, следя за танцем Уёна. Совон хмыкнула, ничего не ответив. Она знала, что он всё ещё стесняется его — шрама от ожога, который был оставлен так давно и уже стал частью парня. По крайней мере, Уён мог его прикрыть. Ей же в «подарок» достались чёрные глаза… Никто не может побороть Уёна в эмоциональности танца и экспрессии! Совон видела его дерзкую улыбку, его изящные взмахи руками, эти развороты, выполненные с потрясающей точностью! Даже обучив его женской пластике танца, номер выглядел потрясающе целостным и созданным для такого танцора, как Чон Уён. На репетициях он всегда смеялся, чтобы скрыть смущение и неловкость, ведь женская пластика танца требовала гораздо больше чувственности… — Он чертовски хорош, — вздохнула Совон, признавая вновь и вновь этот факт. Волна всем телом, тонкие пальцы скользят от подбородка к груди по глубокому вырезу, который позволял видеть крепкую накаченную грудь Уёна. Его вздёрнутая голова и эта улыбка сквозь длинные волосы, что упали на глаза… — Как и ожидалось! — кивнула с улыбкой балерина, не сдерживая радости. Её бывший партнёр справляется лучше, чем это можно представить! Боже, ну какой же он молодец… Она повернула голову, чтобы ответить Женевьев на её комментарий, но внимание девушки отвлекла вспышка огня, удаляющаяся от двери на выход из зала. Замерев, балерина перестала дышать. Не чёрные тени, не серые всполохи или искры света. В полумраке она увидела пламя огня. Сердце невыносимо заболело, хотелось разрыдаться здесь и сейчас, но Совон не понимала, откуда вдруг взялось это странное чувство. Почувствовав словно приступ панической атаки, стало нечем дышать. Испугавшись и чуть было не поддавшись панике, она была отвлечена Женевьев, которая стала аплодировать. Танец Уёна закончился. Встрепенувшись, девушка обернулась, увидев спрыгивающего со сцены Уёна. Сердцебиение входило в обычный ритм, дыхание выравнивалось. — Перерыв на десть минут, — провозгласил хореограф. — Вторая группа, готовимся. — Эй, Чон, твоя пришла! — окликнул кто-то парня. Совон скривилась. А вот этому конца и края все два года нет! Никто не мог поверить / понять / принять, что эти двое не состояли в романтических отношениях. Поэтому, в обществе друзей и коллег Уёна Совон старалась выглядеть холодно и отстранённо, высоко задирать подбородок, смотреть на всех уничтожающим взглядом чёрных глаз. И это не работало, когда Уён оборачивался и с улыбкой смотрел на неё. Покачав головой, прошла вперёд, радостно улыбаясь ему и позволяя заключить себя в объятия. Сильные руки сжимают хрупкие плечи балерины, а губы привычно целуют девушку в висок. Весь пышущий жаром и энергией после танца. Чон Уён. — Ma petite*! Давно пришла? — промурлыкал он. Хотелось дать по щам, ей богу! Она обвила руками его пояс, задрав голову и посмотрев в эти нахальные карие глаза. Что ж, не оставалось ничего иного, кроме как играть в такие вот игры — ничего особо опасного и вредного для репутации, но всё же хоть немного скрашивало пребывание в чужой стране. — Учитывая, что мой талант сравнивают с божественным даром — я здесь с начала времён, — с улыбкой пробормотала Совон. — Ответ, достойный примы! Обсудив расписание, они решили встретиться после выступления второй группы и пойти репетировать в Люксембургский сад. Балерина взяла полотенце из рук друга Уёна и заботливо вытерла ему лоб, откидывая налипшие от пота прядки волос. Такую заботу танцор безоговорочно принимал, осознавая, что Совон нужно о ком-то заботиться, пока рядом нет родного брата. Ким Совон тоже повзрослела — теперь она не стеснялась показывать своих чувств и отстаивать свою точку зрения ещё более упрямо. Балерина прекрасно знала, что в случае чего — у них будут только они двое друг у друга здесь, во Франции, среди европейцев. И она всегда придёт поддержать его. Как и он — Уён всегда приходил на выступления или смотры девушки. Так они и прожили два года. Два года взаимной помощи и поддержки, а не упрёков и ненависти, как это было после того, как парень бросил балет и своего партнёра. Хонджун бы ими гордился. — Сан бы нами гордился, — вслух прошептал Уён. Совон закончила сражаться с волосами парня и передала ему полотенце, чтобы он дальше вытирался сам. Чёрные глаза посмотрели на него. — Что? Танцор замолчал, вглядываясь в лицо хрупкой девушки. Она снова забыла его. Может, так уже будет лучше? — Ничего, устал я что-то. Звонила Хонджуну? Он хотел приехать на Хэллоуин… — Да, уже купил билеты и всё такое. Мы ставим «Джека-Потрошителя» как раз для выступлений на сцене в конце октября — начале ноября. Думаю, он будет рад увидеть меня вновь с балетом. — О! Кстати о балете… у меня телефон сбойнул, не могу отыскать номер Юнхо из труппы. Не дашь свою мобилу? Я перепишу… Девушка достала телефон из кармана куртки-рубашки и отвлеклась на подошедшую к ним Женевьев. Девчонки что-то обсуждали на французском, пока Чон Уён нашёл то, что ему было нужно — записи и напоминалки с именем Чхве Сана. Вздохнув и проклиная себя на чём свет стоит, он одним движением удалил их все. Благо, он знает пароль от ноутбука девушки и когда они будут дома — провернёт то же самое. А ещё — сорвёт со стен все надписи, запрячет дневники девушки и просто оставит её жить дальше. Жить без него. Наконец-то. * ma petite — моя маленькая; малышка (фр.) ** кошачьи шаги — это pas de chat (фр.), вид шага в балете