Злые глаза, злые сердца

      Возможно, они любили друг друга. Может, нет. Но они обе слишком профессионально вжились в роли, и так как они танцевали трагедию, она и получилась.       Лалиса Манобан была девушкой-сказкой. Сказочно красивая и сказочно наивная, она радовалась солнцу и небу, той птице, что свила гнездо у дерева за окном гримёрки. Она радовалась той удаче, что не покидала её светлую душу, раскладывая мягкие подушки на тернистую тропинку. Таким, как Лалиса, всё даётся легко, и от того они всегда рады и всегда в недоумении, от чего же другие так грустят? Когда шьют пачки специально под вас, когда роль солистки досталась так скоро, когда на гастроли приглашают известные труппы — действительно стоит задаваться вопросом «почему все вокруг меня такие хмурые? У них закончился любимый кофе? Или гороскоп опять пророчит что-то плохое?»       Да, милая Лиса, это просто гороскоп.       Однако сейчас ты, Лиса, так судорожно порой поднимая глаза на обрамлённое лампочками зеркало, листаешь сайты в поисках заветного «Суббота! Овны, удача благоволит вам, и свою первую сольную партию вы станцуете идеально!».       Но все эти звёздные магистры как один твердили ужасы и предостережения о лжи. Если она танцует Жизель, это не значит, что гороскоп должен предупреждать Жизель, что пала жертвой обмана! Лиса сгорала от волнения, и артисты кордебалета могли бы с помощью неё легко зажечь сигарету, для которых курить в целом было чревато последствиями, однако они продолжали это творить. А Лиса, чувствуя сквозь открытую форточку табачный запах, теперь могла и задыхаться. Волнение высочайшего уровня.       И не то, чтобы она не была уверена в своих силах... что же, то правда, она была ныне совершенно растеряна и в ужасе убита. Её стопа или что-то повыше неприятно заныло, и Лалиса с непривычной для себя раздражённостью усиленно потёрла то место. Она снова себя наркучивает? Что говорила ей Рози? У неё ничего не болит. Это просто из-за страха.       Переживания так очаровательно колебались на этом чистом, невинном лице, точно все стереотипы об артистах балета сладкая правда. Её первая сольная партия, она выйдет на сцену Жизелью, девушкой-крестьянкой с больным сердцем, что полностью отдано принцу-лжецу.       Конечно, в жизни у милой Лалисы с сердцем всё хорошо. Если можно назвать руки Пак Чеён хорошим тайником для своего сердца.       — Тук-тук, для девушки главной солистки дверь открыта? Милая, тебя костюмерша зовёт...       И появилась Чеён. И сердечко Лалисы вмиг затрепетало, ринулось в объятия девушки с именем цветка. Пак Чеён тотчас почувствовала что-то немного обжигающее в районе грудной клетки, но обжигающее неприятно, больно и отрывисто. Она так ласково, так, как любила Лиса, улыбнулась.       — Лиса, Лиса! Милая, что стряслось?..       — Дебют, ma rose, дебют, — как отрешённая прошептала Манобан, всё крепче обнимая юную Пак. У которой в этот самый момент сердце было готово сгнить заживо.       Для Лалисы их любовь не была похожа на балет, театр, на эту обитель сплетен и самых подлых интриг, улыбки в лицо и злых взглядов в спину, это была не запёкшаяся кровь на мозолях после репетиции.       Для Лалисы это поцелуи в костлявое плечико за кулисами, это бессонные ночи около станка и вокруг зеркал, когда они не репетировали, а лежали на пыльном полу и рисовали звёзды. Это защита «её Рози» от небылиц, от которых не убежать ни одной солистке.       — Да о чём тебе волноваться, — мягко говорила Чеён, отстраняясь, осторожно держа девушку за плечи. Костюм девушки из массы был Розе к лицу, она сразу казалась такой милой и добродушной, что самой Чеён даже начинало нравиться.       Глазки Манобан задрожали, как колокольчики.       — Как о чём, Рози! Это дебют, это Жизель, это... это главная партия... — шептала она, смотря уже как бы сквозь Чеён. Которая, в свою очередь, не отрывала взгляда от прекрасной причёски Жизель. — Я слышала, у солистки до меня в костюме были иголки! Рози, ты понимаешь! Кошмар, бедная онни...       Лиса не заметила, будучи погружена в свои мысли о коллеге, что Чеён улыбнулась. Однако заметила, что девушка продолжала нежно гладить её плечи.       — Лиса, тебя все любят. Ты себя накручиваешь, милая.       — Рози, я... я так волнуюсь, — она, так забавно дрожа, чуть сжималась изнутри. — Так страшно; одно дело репетиции, а сегодня в зале весь светский Париж, они хотят увидеть Жизель, а я!.. а всего лишь Лиса.       — Поправочка: «моя Лиса», — Чеён подмигнула ей, и тайка правда чувствовала эту горячую, словно шоколад, который они пили в прошедшее рождество, любовь, что греет колотящееся сердце. — Милая... ты столько репетировала, ты уехала из дома лишь для того, чтобы на сцене станцевать Жизель. Чтобы любить, сходить с ума и умирать под эту музыку, помнишь, мы недавно переслушивали весь репертуар, и ты сказала, что в день премьеры в тебе не будет ни капли волнения! Детка, помнишь?..       — Ах-ха, мне нужно быть осторожнее со словами, — неуверенно, болезненно засмеялась Лалиса.       — Послушай, — Чеён крепко обняла её, чувствуя аромат пудры. — Ты только начнёшь танцевать, и эти любители круассанов от совершенства потеряют дар речи. Ты сильная, Лиса. Что бы не случилось, помни, что ты сегодня вечером — Жизель.       — А «твоя Лиса»?..       — Что мешает Жизель быть моей Лисой?       — Наверное, Альберт, и ещё Ганс и...       — Так! — Чеён театрально нахмурила брови, вытягивая руки, отодвигаясь, и у Лисы чуть не раскололось сердце! Даже мысль как-то обидеть её дорогую, её самую красивую Рози была для неё страшнее осколков в пуантах. — Не поняла! Ты готова променять меня на лжеца и предателя?       — Нет-нет! Ни за что! Пусть будет сегодня во мне Жизель, но я всё равно останусь твоей Лисой. Правда, Рози!..       Чеён мягко засмеялась, целуя девушку в лоб. Лиса смотрела на неё, глаза её сияли и дрожали.       — Хорошо, хорошо. Кстати... — Чеён тихо, но с особой таинственностью произнесла. — Как твоя стопа?       Лалиса сготнула, но смело ответила:       — Когда разогревалась, немного заныла, но болеутоляющее помогло. Или немного выше? Ой... даже не-...       — Хореограф Ким знает?       — Нет!.. Я даже не намекала, хотя репетиция была жёсткой...       — Ты молодец. Правильно, что не говоришь, ведь это обычная боль, мы-то знаем. А если хореограф Ким поймёт, что тебе больно — увидит, какая ты слабохарактерная. И больше никакого доверия, понимаешь? Но моя Лиса сильная, верно?       — Самая-самая! А, Рози... мне потом сходить к врачу, да? Втайне от хореографа Ким, конечно!       — Посмотрим по ситуации. Ты же не хочешь, чтобы всё было как прошлые разы? Когда ты приходила, а там ничего серьёзного.       Лиса замялась.       — Да, было ужасно неловко... Мне всегда говорят, что я мнительная. Думаю, это правда. Наверное, болит просто из-за глупости в моей голове, ха-ха!       И от этой простой мысли юной Манобан так хорошо, так сладко, что она поцеловала свою Рози в щёчку, как милого котёнка, и убежала по коридору к костюмерше; такая счастливая и невинная, влюблённая.       Розэ прикрыла дверь тусклой гримёрки, осматриваясь по сторонам. В её глазах: зависть и восхищение. Она аккуратно провела пальцами по пачкам, гладила парики, смотрела в обрамлённое лампочками зеркало. И в этом зеркале отражалось ничто иное как оболочка гнилой души Пак Чеён.       «У тебя всё в порядке, Лиса. Болит? Давно? Ох, но ничего, это случается. Ты, главное, станцуй, а потом решим. Ты больше никому не говорила? Да, правильно. Всё будет хорошо».       Но не всё в порядке. И не только со голеностопом Лалисы. Жестокое чёрное сердце Пак Чеён смыкало в себе больной скрежет, после чего она сказала себе, что поступила справедливо. Что солисты — её личный фетиш, её личные преступники в мире, где она справедливый каратель. Очень вероятно, что её понятия о справедливости весьма расшатаны.       Осторожно, Лиса.       Холодный пот облепил её лицо, словно грязь. Лалиса слепла в яркости прожекторов и софитов, их свет горел на её теле, как огонь на ведьме.       Она забыла, как дышать. Жизель сходила с ума, а Лиса едва могла пошевелить стопой. Стрела Париса поразила её ахиллово сухожилие крокодиловой пастью, её конечность сомкнули страшной, безобразной болью.       Но ведь она говорила... что всё в порядке?