I'll help you (but I can't help her)

      Эндрю расчёсывает мягкие волосы дочери, в то время, как она покорно сидит в коляске с мягкой подушкой под попой и терпит боль в руке. Химиотерапия для неё — страшное, трудновыговариваемое слово. Ей не нравится эта процедура, потому что чем дольше она тут сидит, тем сильнее болит голова и начинает тошнить. Только присутствие папы успокаивает и конечно же любимого медведя. Нравится мять его лапы. — Папочка, — она поворачивает голову в его сторону, и Эндрю покорно убирает в сторону расчёску, — а когда мы вернёмся домой? — Когда тебя переведут на дневной диспансер, но сейчас тебе нужно оставаться здесь, — потому что Эндрю боится не проснуться, когда его дочери снова станет плохо и ей нужна будет помощь специалистов. Эла кивает, не возражая, хоть ей и хотелось бы поскорее убраться отсюда. — А когда можно будет вытащить трубку из руки? — тянется свободной рукой к руке отца, желая немного поковырять повязки, чтобы успокоиться и чем-нибудь себя занять. Он никогда не был против. Эндрю бросает краткий взгляд на часы в кабинете и хмурится, — через двадцать минут. Потерпи ещё немного. Опирается локтями на коляску, разглядывая людей вокруг. Дети младше и старше, с родителями и без, все сидят и чем-то заняты. Кто-то читает, кто-то болтает, кого-то выворачивает, кого-то пытаются накормить, кто-то плачет, а кто-то и вовсе умудряется спать… Эндрю так и не разу не сходил в общую столовую, чтобы поговорить с другими мамами и папами, с врачами или взрослыми детьми. И даже не планирует, но их лечащий врач настаивает на этом, продолжая уверять, что его психологическое состояние тоже влияет на Элу. Может он и прав, но Эндрю всё равно не хочет. Ему намного лучше в палате, в компании дочери и сна. И душа. Каждое утро он принимал душ. Было неимоверно тяжко вставать, проверять температуру и самочувствие дочери, брать полотенце и чистые трусы. Рыться в сумке, которую он так и не разобрал, выходить из палаты, брести через родительскую комнату отдыха, где с ним здоровались, и он бросал что-то невнятное в ответ, мимо медсёстринского кабинета, где иногда был Нил, и громко приветствовал, Эндрю всегда лишь кивал. Миновать других родителей, попивавших кофе и о чём-то негромко разговаривающих, и наконец оказаться в душевой. Он закрывал дверь, игнорировал грязное небольшое зеркало в самом углу, рядом с крючками, и залезал в кабину. Он стоял под напором воды, пока дыхание не спирало от горячего пара, а кожа на ногах и руках не сморщивалась. Натирал тело мылом без запаха, до красных пятен, особенно усердно тёр запястья и выше. Мыл голову каждый день, даже если она была чистой, с особым усердием и впиваясь иногда отросшими ногтями в кожу, оставляя полосы. Подолгу вытирался полотенцем, не желая чувствовать и капли влаги. И медленно шёл обратно, встречая всё больше людей на пути. Некоторых он уже знает, слышал их имена, может несколько раз отвечал на вопросы. У Эндрю хорошая память. Он мыл руки каждый раз, стоило ему чего-то коснуться. Поэтому руки были очень сухими и грубыми. Эндрю не любил крема. Эндрю боялся, что любая инфекция или зараза просто убьёт его девочку, и поэтому старался меньше контактировать с людьми. Хорошее оправдание для многого. — Как ваши дела? — спрашивает Нил, присаживаясь на корточки возле Элы и улыбается в ответ на её улыбку. Вырывает Эндрю из бесконечного вороха мыслей, улыбается и ему тоже, не ожидая, что-то увидеть в ответ. — Хочу поскорее домой… — шепчет Эла и клюёт носом в воротник Нила. Тот ласково поглаживает её по волосам и всё ещё смотрит на Эндрю, — не очень хорошо, но надеюсь скоро станет лучше. — Как всегда, — привычно отвечает Эндрю, возобновляя расчёсывание длинных, но очень ломких волос. Он уже почти привык к присутствию Нила в их жизни. Тот каждый день рядом и больше не пытается вызвать на душевные разговоры, хотя иногда всё равно раздражает. Особенно, когда быстро читает все его действия. Понимает, когда нужно заткнуться, спрашивает разрешение на прикосновения, умалчивает о возможном исходе смерти и понимает какие-то части его души. Это вызывает странные чувства. — Это хорошо… Пришли результаты анализов. Нам нужно будет переговорить кое о чём, хорошо? Всё в его теле напрягается. — Ладно. Нил кивает и поглаживает коленку Элы. Заговорчески улыбаясь, он тянется к её уху, и что-то говорит шёпотом. Эндрю совершенно случайно прислушивается. — Как и обещал, достал тебе новые раскраски и карандаши! Зайду сегодня, чтобы проведать и отдам, хорошо? — отстраняется, чтобы заглянуть в лицо и негромко хихикает, когда Эла берёт его лицо в свои руки и наклоняется к уху, уже более громким шёпотом говоря: — Спасибо-спасибо! Я уже жду-недождусь. После того, как Эндрю укладывает дочь спать, предварительно дав ей нужные таблетки и плотно занавесив окно, тихо выходит из комнаты. Он снова забыл надеть тапочки, потому босиком ползёт в сторону кабинета врача. В голове как-то странно пусто. Возможно, это значит, что его снова ждёт приступ, но Эндрю об этом тоже как-то не думает. Стучит костяшками в дверь и толкает её плечом, заходя во внутрь. Нил сидит за столом сгорбившись, что-то пишет, поглядывая в монитор компьютера, но отвлекается, замечая Эндрю. — Проходи-проходи, — Эндрю забыл, когда они перешли на «ты». Но входит, закрывая за собой дверь, шагает к стулу напротив стола и садится. Нил достаёт из вороха бумаг, какие-то ничем не отличающиеся и тяжело вздыхает, — химия пошла ей на пользу. Не во всём, конечно, но в главном точно. Если простым языком, то если мы вернём в норму кровь, то можно будет с уверенностью сказать что рак побеждён. Но не будем торопиться, верно? Медсестра говорит, что ты почти не выходишь из палаты. И поэтому я принял решение. Нил молчит какое-то время, выжидая реакции со стороны Эндрю, но тот лишь устало прикрывает глаза. Эти решения и идеи… Уже поперёк горла встали. Ещё чуть-чуть и точно подавится. Тем не менее, Нил всё-таки продолжает: — По утрам и вечерам, до того, как начнётся моя смена и после того, как она закончится, мы будем давать круг по территории клиники. Нет, ты не можешь отказаться. Оденься по теплее к семи часам, и мы пойдём. Эндрю даже слово вставить никто не дал, но он решает дать ему шанс. Всё таки этот человек почти вылечил его дочь. Эндрю, наверное, должен быть ему благодарен. Миньярд выходит из кабинета. Пальцы сводит от желания покурить, но он терпит. Чуть попозже. Ему нужно обратно, к своей дочери. Гладить по волосам милую Элу важно. Эндрю так успокаивает свои нервы. Девчонка спит, дышит ровно, почти неслышно. Ночами, в Эндрю всё холодеет, стоит ему не услышать её дыхания. Дикая паника подступает к глотке, он судорожно будит малышку, и когда та, что-то невнятно бормочет, приоткрывает глаза, Эндрю ругает себя за то, что даже не может отличить свою живую дочь. Он обнимается с ней, позволяя уткнуться куда-нибудь в грудь. Так даже лучше. Сердечный ритм приходит в норму, с каждым её вдохом и выдохом.       Эндрю натягивает поверх футболки толстовку и прихватив с собой телефон и пачку сигарет, выходит из палаты. Он проверил температуру дочери, почти остался в палате, когда у неё началась рвота, но медсестра уговорила его пойти подышать свежим воздухом. Всё равно он не планирует очень надолго уходить. Нил ждёт его у выхода на лестницу. Что-то торпливо печатает в телефоне, сильно нахмурившись и подёргивая ногой. Эндрю подмечает, что одет он, довольно просто. Длинный свитер, который закрывает его пальцы, джинсы, пальто и зимние сапоги. Только шапки не хватает. — О, привет. Рад, что ты пришёл. Я просил одеться теплее., но, ладно. Пойдём, — ещё он выглядит довольно уставшим и мятым. Эндрю даже не удивляется. Естественно он устаёт работая в таком месте. Но он больше привык видеть его жизнерадостным и активным. Они спускаются вниз. Нил ещё расписывается в каких-то табелях, о чём-то перебрасывается с другими врачами. Эндрю не слушает, смотря в окно. Там идёт снег… Эндрю уже чувствует морозный воздух, который ударит в ноздри. Миньярд почти сразу тянется за пачкой, стоит им выйти на улицу. Ветер холодный, до самых костей пробирает. — Поделишься сигаретой? Эндрю молча даёт ему, что он просит и поджигает. Нил благодарственно улыбается, предлагая пройтись. Он молчит. Эндрю и не против. Тишина ему по душе. Иногда он не может даже думать, из-за того, что мир кажется слишком громким. А потом о замечает красную шапку и даже возмутится не успевает, когда её резко одевают на него. Нил сейчас так глупо выглядит, даже сигарета в руках не придаёт ему какой-то брутальности. Будто бы школьник сбежавший со школы за гаражи. — Холодно без шапки. Простудишься, — сам Нил теперь без шапки и на волосах у него скапливаются снежинки. Эндрю почему-то по странному тепло. И пока он чувствует, как хорошо становится дышать, правое предсердие его дочери полностью поражается раком и перестаёт работать.