Красная тинктура

      Анагноризис. Это слово в отличие от многих выпендрежных, которые Дамиано вытаскивал из книг, из научных статей, из аккаунтов с фразами дня, или просто бесконечно нажимая кнопку «случайная статья» в Википедии, чтобы записать на полях тетради и никогда ими не воспользоваться, выпрыгнуло на него из Spotify, когда привычный плейлист закончился, и система рекомендаций предложила похожее. Похожей на сборник из Авичи, Cocoon и Джейкоба Кольера искусственный интеллект счел известную еще с детства Reckoning Song… От нее до практически свежей музыки того же исполнителя было лишь рукой подать — тапнуть пару раз по экрану телефона.       Дамиано тут же проклял свое любопытство — через тексты альбома с таким замороченным названием пришлось продираться со словарем. Нужно было постараться, чтобы запихнуть и обветшалый, и вышивание, и людоедский, и сосуд так, чтобы звучало правильным и не притянутым за уши. И оно звучало. Поэта, живущего в душе, тут же взяла за горло черная зависть — его-то хватало лишь на пошлые двусмысленности вроде Моны Лизы.       Анагноризис — в художественном произведении переломный момент, когда тайна перестает быть тайной, а герой прозревает от своих иллюзий и осознает, что именно происходит вокруг. Дамиано корил себя: нужно было догадаться, что судьба предупреждала, давала силы собраться. Но тогда он только сдёрнул с себя Beats, чтобы услышать, наконец, опять мельтешащего, словно блоха, Лео.       —… Он говорит, что, если никто не против, — будет ждать со служебного входа после концерта, чтобы поболтать.       — Кто?       — Фотограф этот. Бейкер. Я проверил, действительно фотограф, действительно известный, действительно он. Ты каким местом слушал?       Как Рафики в «Короле льве» поднимал Симбу, так Дамиано обеими руками поднял свои наушники.       — Ясно все с тобой! — отмахнулся Лео…       — Мы же все равно пойдем курить, — Итан, безуспешно пытавшийся поставить барабанную палочку на торец в своей глазнице, внезапно подал голос, — Не убудет с нас от десяти минут пустой болтовни.       Дамиано бы поспорил с этим утверждением, но не в его интересах было нарываться на скандал за сколько там? Сорок минут до концерта? Они уже проходили это все — ссора выводила из строя все звучание. Дамиано был уверен, что сейчас все его заботы и беды останутся в этой гримерке, а он сам выйдет в коридор, к зажженному свету, где на него будут смотреть, как на Прометея, принесшего огонь. И не только на него. Как будто это все было нормальным — сжигать себя дотла за двухчасовое шоу, а потом валяться по полу, не будучи в силах подняться.       Деймон Бейкер оказался болезненно-худым мужчиной под тридцать с желтоватой кожей, сильно красными глазами, и поразительно крепким рукопожатием. Было в нем что-то такое, как будто неправильное, что-то в том, как мышцы тянулись на его сухожилиях, что-то в развороте плеч, что-то в наклоне головы, что заставляло волосы на затылке шевелиться. И первое впечатление не обмануло.       — Рад, наконец, познакомиться с вами лично, Дамиано, Ирвинг.       Никто не успел даже рта успеть открыть, чтобы исправить ошибку, а Деймон уже затараторил на опережение.       — Я довольно давно за вами слежу, жалко на прошлое выступление не смог вырваться, но приехал к концу… Не знаю, передали ли письмо и букет с фиолетовыми каллами.       Лицо у Итана посерело, в глазах его появился страх, но длилось это всего мгновение. Он затянулся сигаретой и выдохнул почти равнодушно: «Передали. Спасибо за цветы… и за кольцо. Получается, вы знакомы с Марией?»       — Вроде как да, правда, не видел ее лет сорок.       Дамиано молчаливо наблюдал за этим словесным пинг-понгом, с резью в глазах, с болью груди, с осознанием, что как раньше уже ничего не будет. От безысходности тоже закурил. Фанаты, стоящие за загородкой, кричали, пытаясь привлечь внимание. Очень хотелось на них шикнуть, но это, определенно, не принесло ни бы морального удовлетворения, ни заставило бы их даже немного сбавить громкость.       — Лет сорок или лет сорок? — спросил Итан.       Дамиано остро почувствовал, как взгляд Деймона метнулся к нему, будто тот спрашивал не взболтнёт ли он лишнее при ненужном свидетеле. Итан едва заметно дёрнул головой, позволяя говорить начистоту.       — С середины семидесятых… Даже больше сорока, получается.       Мимо них, втроем стоящих на ступенях, на улицу просочился Томас Галли, смерил англичанина оценивающим взглядом, и, не углядев в нем признаков потенциальной опасности, потопал болтать с водителем минивэна.       — Вы сильно рисковали, отдавая мне то, что могло не быть моим.       — Я был уверен на все сто процентов. Ева сняла мне копию с одного из своих блокнотов.       Итан передернул плечами. Дамиано и самого била нервная дрожь, ему было холодно, физически холодно — Лондонский ветер пронизывал до костей. Хотелось обнять Итана за шею, спрятать свое лицо в разрезе его пиджака чтобы согреться, но тот был сейчас излишне отстранен, и Дамиано не решился.       — Не думаю, что здесь подходящее место для таких откровений, — сказал он вместо этого.       Деймон кивнул.       — Я могу предложить нам троим перейти туда, где у стен не будет такого количества ушей?       — Фанатам лучше не видеть, что мы уйдем вместе, — Итан затушил истлевшую сигарету о подошву, давая всем своим видом понять, всецело поддерживает идею закончить распространяться на такую опасную тему в шаге от людей с камерами, — Не вылезем из пересудов. Будет лучше, если вы дадите координаты места, а мы потом подъедем.       Адрес, названный англичанином, привел их в один из тех баров в Сохо, где напитки украшают не зонтиками и коктейльной вишней, а засахаренными фиалками и зелеными листьями шисо, и в туалетах так темно, что дорогу себе приходится искать на ощупь. Сам он обнаружился в самом дальнем углу, цедящим явно уже не первый свой виски-сауэр. Завидев их, мнущихся у стойки в ожидании своих заказов, Деймон отсалютовал полупустым стаканом, а потом поставил его на столешницу с чрезмерной осторожностью — что кричало о том, что осторожность эта уже необходима.       Дамиано невольно поджал губы, он бы предпочел увести Итана под локоть от явно спивающегося мужчины и никогда не давать этим двоим больше пересечься. Но это всенепременно было бы началом конца, поэтому давя в себе жуткую ревность, он сел на низкий диванчик и приказал себе притвориться мебелью.       — На секунду мне показалось, что вы не придете. Я, правда, не знаю с какого конца распутывать этот клубок.       Итан подпер подбородок рукой, даже не планируя трогать свой отставленный к стене Стингер.       — Расскажите с самого начала. Кто Вы, откуда, как умудрились познакомиться с Марленой…       — Вот именно, что умудрился, — как-то горько ухмыльнулся мужчина, — На свою голову. В тот котел, что булькал в Нью-Йорке, было сложно не попасть, тяжело было из него выбраться. Родился в сороковом во Флориде, ушел добровольцем на фронт стоило только начаться войне во Вьетнаме, заработал там осколочное в живот и малярию, был комиссован по состоянию здоровья, в поисках лучшей жизни решил остаться в Нью-Йорке, да быстро проел все сбережения. На Еву — я буду называть нашу общую знакомую так, потому что так она сама себя называла в то время, — налетел однажды в конце ноября, когда подкармливал полудикую кошку остатками своего ужина бродяги. Выглядела она — не кошка, а Ева — как типичная WASРа. В Америке так богачей называют — белые англосаксонские протестанты: костюм в гусиную лапку, жемчуг в три ряда, белое пальто, наверняка, и сумка Биркин из крокодила висела б на локте, если бы они тогда существовали. Помню ее взгляд — холодный до презренья и стеклянный, будто внутри нее была лишь зияющая пустота, едва заглушенная валиумом.       «Валиум тогда от всего прописывали,» — ненавязчиво поддакнул Итан, и Деймон продолжил свой рассказ: «Ева долго-долго что-то во мне выглядывала, потом спросила умею ли я стрелять, не задумываясь, а когда я сказал, что да, предложила идти за ней, потому что у нее есть для меня работа. Я зубами клацнуть не успел, как оказался вхож в «Фабрику» Энди Уорхола и прочие злачные места, где тогда тусовалась богема. На правах телохранителя, правда. Места эти были, мягко говоря, так близки к Содому и Гомморе, как только могли приблизиться. Алкоголь — самое безобидное, что там водилось, зато Ева чувствовала себя на этих сборищах, как рыба в воде.       И на Манхеттене, где было ее жилище, тоже. Даже сейчас и то не всегда разберешь: съемные апартаменты или выкупленны, все в собственности или человек тут лишь на птичьих правах временного жителя, которого выселить могут в любой момент по взмаху руки какого-нибудь более важного, а уж тогда, когда многие вещи решались на словах… Вела Ева себя всегда так, будто она не королева, но языческая богиня, притворяющаяся по своей прихоти смертной, и стоит ей захотеть — по щелчку ее тонких пальцев мир перемениться в одночасье.       Я долго не мог понять, что является источником ее доходов: она не была ни бродвейской, ни голливудской актрисой, ее фамилия не числилась в списках миллионеров вроде Хилтонов, и у нее точно не было в любовниках сенатора или рок-звезды, чтобы платить по счетам.       А потом я углядел, как ей отдавали конверты с наличкой в обмен на какие-то разноцветные порошки из ее ридикюля… Я думал, что наркотики. Оказалось, Ева торговала вечной молодостью и бессмертием».       Дамиано невольно закашлялся, задавившись льдом на дне желтой гремучки. Он, конечно, догадывался, что в Америке продается и покупается все, от кроссовок до чужих жизней, но от услышанного подтверждения все равно стало не по себе — хотя, казалось бы, куда уж больше?       — Порядок? — спросил Итан, по привычке укладывая свою руку ему на колено. Горячее прикосновение шибануло в голову куда сильнее виски с анисовой настойкой, что оказались основой выбранного наугад «вроде безобидного» яичного коктейля, и пользуясь возможностью Дамиано просто поймал ладонь между своих бедер. Убрать ее, не выдернув силой, отныне было невозможно.       — Не в то горло, — изображая святую невинность, пробормотал он и обратился уже к Деймону, — Простите, что сбил.       — Да рассказывать, как будто больше и нечего. Уезжая из Нью-Йорка, Ева оставила мне несколько ампул, объяснила, как ими воспользоваться, какие последствия могут быть, и сказала найти им применение с умом. Видимо, предполагала, что я их продам кому-то. То, что я сейчас не выгляжу как старик восьмидесяти одного года от роду, говорит без слов: куда я дел их на самом деле.       Итан прикрыл глаза и медленно выпустил воздух из лёгких, явно собираясь с духом. Дамиано смотрел на него завороженно, надеясь поймать звучание чужой мысли. К его великой радости холодом в голосе, когда Итан заговорил, можно было заморозить и солнце в летний полдень.       — Это не дает ответа на вопрос: с чего вы решили, что вправе так бесцеремонно вторгнуться в жизнь мою и моего fiance.       Дамиано невольно расплылся в гадливой улыбке: то что Итан сознательно сделал акцент на помолвке, безмерно грело его душу и, молчаливо давая понять, что безмерно ценит эту нахальную честность, он посильнее сжал ладонь коленями. Итан в ответ будто бы рассеянно пару раз провел большим пальцем по штанине, наблюдая за тем, как Деймон открывал и закрывал рот, безуспешно ища слова оправдания.       — Я… — замялся тот, — Мне казалось, что люди вроде нас должны держаться вместе.       — Марлена упоминала о причинах почему мы перестали общаться?       Деймон пожал плечами.       — Говорила, что вы немного повздорили, и что вам обоим надо остыть прежде чем все вернется на круги своя.       — То есть ничего не рассказала, — Итан потянулся за своим стаканом и сделал большой глоток, даже не поморщившись от крепости алкоголя, — Я не хочу вдаваться в подробности, но немного повздорили — это преуменьшение даже не века, а тысячелетия. Скажу лишь то, что Марлена была очаровательна исключительно пока ей это было нужно. Стоило ей осознать, что обещанное бессмертие реально, характер у нее тут же испортился. В итоге она нашла способ вскрыть замки на бюро, влезла в мои записи, вытащила все, что мало-мальски походило на алхимические изыскания и, прикрываясь поездкой на пленэр, устроила скандал, чтобы сбежать в неизвестном направлении. Надеюсь вы понимаете, почему я не горю желанием общаться с людьми из ее окружения.       — Я не знал.       — Конечно, Вы не знали. И все же: зачем вы искали встречи? — поинтересовался Итан, глядя на Деймона в упор, и тот показался стоически сохранявшему молчание Дамиано совершенно выбитым из колеи простейшим вопросом.       — Наверно хотел услышать от кого-то с опытом, что дальше терять людей будет легче.       — Не будет. Тут или жить с тяжестью утрат, с гноящейся, незаживающей раной в сердце, или впасть в безумие. Третьего не дано. И да — глушить алкоголем безрадостные мысли о бренности бытия и бесперспективности будущего, как бывший, но врач, не советую. Будет только хуже.       — И все?       — И все… Убьете себе печень — потом сами же пожалете. Не знаю, что Вам там наплела Марлена, но мы все всё еще в той или иной степени люди. Всё, что произойдет с телом сейчас — останется навечно. Мне прострелили плечо в Сомали больше века назад. Уже даже шрам ушел, а боли в сырую погоду остались. А тики, появившиеся после контузии в сорок четвертом, выстреливают каждый раз, когда я переутомлюсь или переневничаю. Поэтому не лезте в пекло — есть более простые и надеждые способы покончить с собой. А если хотите жить и жить долго, то храните воспоминания о хорошем, о людях, что были близки, о событиях, что приносили радость. Пишите дневники, снимайте — вы же фотограф. А когда боль утраты неизбежно придет — не бегите от нее, позвольте ей в моменте поглотить Вас целиком — тогда она подавится… Не дадите — сожрет по кускам. Если станет совсем невмоготу, найдите человека, который согласиться рискнуть и напишите мне, я дам свежую ампулу. Думается мне, что те из семидесятых, если и уцелели, давно прогорли и превратились в яд.       — Ирвинг…       — Итан, — почти жестко исправил он, поднимаясь с места, и поднимая Дамиано за собой, но Деймон схватил его за предплечье.       — Итан, спасибо.       — За такое не благодарят… Просто не прыгайте с крыши.       Поняв, что пора, Дамиано за руку потянул Итана к выходу из бара, а от выхода завел в ближайшую подворотню и, наплевав на знак запрета курения, зажег им одну сигарету на двоих. Словно на дворе был любой другой день и его мир не сгорел сейчас до тла, как сгорит вот эта зловонная палочка. Дамиано поджал губы. Кажется, все, что он делал всю свою жизнь до этой среды, было лишь для того, чтобы случился этот анагноризис: оказывается, стараниями бывшей подружки Итана по свету ходит целая куча бессмертных. Деймон просто оказался самым шустрым и умным. А может он первый из них осознал, что ничто кроме него теперь не вечно и незачем к вечности было притрагиваться.       Голова Итана дергалась вбок с постоянным интервалом — его опять бил тот самый нервный тик. Дамиано отдал сигарету и тяжело стукнулся затылком о грязную кирпичную кладку — ему даже показалось, что с этого мгновения они Итаном существуют врозь, как выброшенные из столкнувшихся галактик планеты. Без тепла, без света, обреченные умирать в пустоте, которая уже когда-то давно сопровождала их жизни. Сегодняшняя встреча с Деймоном могла быть запросто началом конца — вот как тот раздевал Итана взглядом! За руки хватал!       Тревога явно крепко сдружилась с ревностью, и эта сладкая парочка теперь мучила Дамиано с каждым вздохом. Блядская любовь — терзаний от нее в разы больше, чем удовольствия… а может дело было лишь в том, что он был мнительным идиотом?       — Дамиа… — едва слышно позвал Итан, но Дамиано все равно схватился за сердце в испуге, — Поехали в отель.       — И ничего не скажешь?       — Если когда-нибудь мы налетим на Марлену — останови меня от убийства. Эта сука не стоит и дня, потраченного на нее.