Много Леди, не их Кот

Маринетт не любила кровь. Ей не нравился даже цвет, поэтому она старалась не использовать красный в своих дизайнах. Возможно, поэтому её конкурсные работы привлекли внимание Габриэля Агреста: среди обилия красно-чёрных моделей в стиле защитников просто зелёное платье Маринетт выделялось, словно остальные варианты были для него всего лишь фоном. Кровь отвратительно пахла. Она быстро остывала, переходя от ярко-красного сначала к вязкому бордовому, а после к липкому коричневому. Да и не ассоциировалось у Маринетт с кровью ничего хорошего, только больницы и уколы. Тем не менее Маринетт регулярно сдавала кровь, несмотря на свой юный возраст. Она не любила подобное волонтёрство, но просто не могла поступить иначе: после появления в её жизни Тикки Маринетт неожиданно стала уникальным донором с кровью, которую называли золотой. Нулевой резус-фактор позволял использовать её биоматериал для любых переливаний, без риска отторжения. Алья как узнала о новом статусе подруги, месяц называла её исключительно «золотце». Больше всего это изменение всё ещё удивляло Сабину. Мать Маринетт до сих пор не могла поверить, что её дочка — обладательница золотой крови. Хотя бы потому, что Сабина прекрасно помнила: в детстве у её ребёнка была распространённая в Китае вторая положительная. Никаких неожиданностей. — Такое бывает, — пожимал плечами на вопросы очередной врач. — Может, по безалаберности неправильно определили группу и резус. Или вообще перепутали результаты анализов. Человеческий фактор. «Человеческий фактор» на самом деле был древним волшебным существом с большими голубыми глазами, но об этом Сабина, естественно, не знала. Из-за своей нелюбви к крови Маринетт не смотрела ужастики. Настоящие триллеры вроде «Молчания Ягнят», она, естественно, знала, однако в большинстве своём фильмы и книги ужасов словно соревновались по трём параметрам: кто больше прольёт крови, кто громче крикнет и кто резче появится. Ни ума, ни фантазии. Вид крови, пусть даже на видео, поднимал внутри Маринетт тошноту. Из-за этого она редко смотрела видеорепортажи с места нападения акум, не особенно интересовалась подвигами защитников и почти игнорировала существование суперзлодеев. Нет, она знала, что Арлекин часто оставляет после себя чуть ли не кровавые реки… но она не искала об этом информацию с одержимостью, которую обычно показывала Алья. Из-за своей нелюбви к крови и всякого рода повреждениям Маринетт даже на курс оказания первой помощи не ходила. И теперь она об этом горько пожалела. Увидев раненого Кота Нуара на крыше напротив её балкона, Маринетт не была уверена, что герой её услышит. Нуар даже с такого расстояния казался плох: едва стоял на ногах, то и дело мотылял светлой головой и зажимал рукой бок. Когда Маринетт поняла, что костюм Кота блестит совсем не из-за солнца, то в голове у неё словно взорвалась ватная бомба: звуки заглохли, аромат любимых балконных цветов растворился в вони города, солнце зашло за тучи. Кот отреагировал на её оклик и кое-как перепрыгнул ближе. На балкон не попал, не справившись с собственным шестом. Вблизи Нуар выглядел ещё хуже: бледный, с красными пятнами на челюсти. Маринетт замерла, но уже через секунду поняла, что её тело действует без ведома хозяйки: перелезает через ограду, подхватывает полубессознательного Кота под руку, помогает ему забраться на балкон. Зацепившийся подол платья Маринетт порвала без лишних мыслей. У неё просто не было времени, чтобы выпутывать лёгкую ткань из ловушки ограды. Кое-как Маринетт спустила Нуара в комнату и не дала Коту рухнуть сразу же. До кровати она бы в любом случае его не дотащила, а потому помогла опуститься на пол. Вернее, на её любимый розовый пушистый коврик. Его, наверное, придётся потом выкинуть: кровь из раны Кота почти сразу залила мягкий ворс, приминая его своей влажной тяжестью. Маринетт вскочила на ноги и кинулась к шкафу. Оставляя кровавые разводы на светлой мебели, она распахнула дверцы и, не жалея вещей, залезла внутрь. Там, у стенки, она хранила аптечку, в которой можно было найти буквально что угодно. Самая нужная вещь, если ты неуклюжая неумёха. Она схватила ящик с лекарствами, развернулась, запуталась в ногах и упала. Руки Маринетт подняла, чтобы не уронить свою драгоценную ношу. Пребольно ударившись подбородком о пол, девушка едва не откусила себе кончик языка. Тикки уже сидела около Нуара. Квами выглядела растерянной, и это основательно подкосило Маринетт: на памяти Дюпэн-Чэн это было впервые. Даже во время фильма, когда астероид летел на Землю, Тикки не просто верещала, а панически приказывала Маринетт немедленно провести Трансформацию и уничтожить этот кусок каменной глыбы. Потом Тикки за своё поведение извинилась и рассказала, что, так или иначе, Трансформацию они провести не смогут. И что сейлор-фуку у Маринетт не будет. Дюпэн-Чэн поднялась на колени и быстро доползла до Нуара. Тикки возилась рядом с его раной, прижимая к той скомканную ткань оторванного подола. Глубокий синий цвет изменился, стал грязно-коричневым и влажно блестел от утреннего солнца. Маринетт не любила кровь, а потому не ходила на курсы первой помощи. Раны любого типа вызывали в ней отвращение, смешанное со страхом; видя, как Нино расковыривает только начавшую заживать царапину, Маринетт ощущала нечто среднее между тошнотой и паникой. Однако то, что она не ходила на курсы первой помощи, совсем не значило, что Маринетт ничего не умела. Она часто падала, резалась, царапалась — иногда слишком глубоко, чтобы всё заживало само, но недостаточно опасно, чтобы Маринетт обращалась к врачу. Она считала нормальным справляться самой. Привычка из детства, когда её семья не могла себе позволить регулярную медпомощь. И она искренне считала, что в зашивании ран нет ничего сложного; хирурги ещё с бархатом не работали! Буквально на коленках она научилась простым швам, всё благодаря YouTube и паре блогов. Сейчас, став немного старше, Маринетт понимала, насколько опасными были её эксперименты над собой: поначалу-то она-дурочка пыталась шить по себе обычными иголками. О чём она вообще думала, почему не боялась экспериментировать на себе? То, что она вообще дожила до своего возраста, было большой удачей. Маринетт забрала у Тикки подол ткани и отбросила его. Кровь вытекала из раны однородными толчками, вторя биению сердца Кота. Маринетт достала из аптечки хирургическую иглу, обеззараживатель, нитки, клейкие пластыри… и замерла. Что она вообще делает? — Тикки? Квами сидела на груди у Нуара, уже не растерянная, а, напротив, излишне сосредоточенная. Она водила лапками по чёрному костюму и хмурилась, высунув от усердия язык. — Тикки! — Да? — Проверь, насколько рана глубокая. — Сейчас. Квами подобралась к ране и, секунду подумав, просто засунула голову в тело Нуара. Она умела пролетать сквозь предметы, но Маринетт ни разу не думала о том, может ли Тикки пролететь сквозь человека или животное. Оказалось — может. Адреналин гнал кровь внутри Маринетт. Это было нормально, когда кровь внутри. Это было естественно. Чтобы Кот терял меньше жизненно необходимой жидкости, пока Тикки что-то высматривает внутри, Маринетт взяла стерильный бинт и приложила к ране. Белая ткань сразу же окрасилась и стала мокрой; по пальцам заскользили капли, словно Маринетт совсем не пыталась прижать рану. У неё были холодные пальцы, кончики Дюпэн-Чэн практически не чувствовала от нервов. Как она будет такими руками шить — непонятно. Тикки высунула голову и посмотрела на Маринетт. Квами была вымазана в крови Кота, и Дюпэн-Чэн не видела даже чёрной точки на лбу божьей коровки. — Глубокая, — сказала квами. — Сантиметров тринадцать. Маринетт задохнулась. Тринадцать! Она зашивала свои коленки и порезы, но это были обычные швы, не требующие особого мастерства. При глубоких ранах, как она читала, нужно было использовать специальный шаг и ни в коем случае не оставлять мёртвых зон: пустоты, воздуха, посторонних предметов… С такой раной она не справится. Руки задрожали, Маринетт сглотнула и почувствовала головокружение. А если задеты внутренние органы? А если повреждён кишечник? Да что ей делать-то?! Тикки опять забралась на грудь Кота и продолжила водить по его костюму лапками. — В-врача… надо вызвать врача, — сказала Маринетт, меняя один рулончик бинта на другой. — Не поможет. Он умрёт или от кровопотери, или от яда. — Яд?.. — А ты думаешь, кровь просто так не останавливается? Я свои яды всегда узнаю. У Маринетт от нервов зуб на зуб не попадал. Коленки, перемазанные в крови, начинало неприятно тянуть: пережала, пока сидела. Тикки тоже не добавляла девушке уверенности. Она никогда раньше не вела себя так, никогда! Тикки исследовала карманы Нуара, пока не остановилась возле одного. Залезла красной лапкой внутрь, но тотчас сморщилась и выдернула конечность; на маленьких пальчиках Маринетт увидела сочащиеся чёрным язвы. Наверняка это было больно, но Тикки не издала ни единого звука. Когда квами посмотрела на Маринетт, девушка едва не расплакалась. Горло сжалось, стало трудно дышать. Кое-как проглотив это ощущение, Маринетт мотнула головой. — Помоги мне, — сказала Тикки. — К-как? — Вытащи у него из кармана шкатулку. Маринетт послушалась то ли из-за собственной дурости, то ли из-за слишком большого доверия. Она же видела, что Тикки не смогла сделать того, о чём просит; видела, что на её лапке остались раны. Как вообще можно было поранить квами?! И почему-то Маринетт, не сказав ни слова против, отняла одну руку от раны Кота и потянулась к карману. Костюм был горячим; Кот в общем оказался очень горячим, словно у него был жар. Когда пальцы Маринетт скользнули в карман, девушка зажмурилась, ожидая боли. Но её не было. Вместо этого она не почувствовала ничего. В смысле, вообще ничего: ни стенок кармана, ни дна, ни искомой шкатулки. Словно пальцы Маринетт, попав в кармашек на груди супергероя, оказались в каком-то другом измерении. Немного осмелев, Маринетт засунула руку глубже. Исчезли пальцы, ладонь, предплечье. Ей пришлось встать на колени и упереться второй рукой в пол, чтобы удерживать равновесие. Происходил настоящий сюр: Маринетт засунула руку Коту в грудь, — в карман, — почти по плечо, но Нуар на это никак не отреагировал. Наконец, в руку Маринетт что-то ткнулось. Она рефлекторно схватила этот предмет, сжав в ладони острые деревянные грани. — Вытаскивай! — скомандовала Тикки. Естественно, Маринетт послушалась. Она вытащила из бездонного кармана то, о чём и думала — деревянную шкатулку, теперь испачканную кровью Кота. — Открой. Открой её, Маринетт! Она сделала и это. Тикки выхватила серьги из шкатулки и закинула их в рот. Раздался неприятный звук, словно между двумя шестерёнками попал гвоздь — так квами пережёвывала вытащенные украшения. Маринетт взяла очередной бинт и, шмыгая носом, прижала его к боку Кота. Он ведь был её ровесником, не старше. Тонкие черты лица, широкий рот, дрожащие ресницы и цвет волос совсем как у Адриана. Маринетт всхлипнула, чувствуя коготки истерики в своей груди, и вытерла лицо рукой. Сразу запахло железом, да и во рту появился этот вкус. Точнее, он и до того там был, потому что Маринетт здорово прикусила язык. Но теперь она это почувствовала, в полной мере. Кровь была везде, вытекала из Кота пульсацией, её было слишком много для одного человека. Но ведь и Нуар был не простым смертным! Слёзы капали у Маринетт из глаз, просто переливаясь за нижнее веко. Она хотела было их вытереть, но остановилась: руки были в крови, словно в алых перчатках. Едва заметив это, Маринетт тотчас дала самой себе клятву: никаких красных перчаток, никогда, ни за что, ни в одном дизайне. Нет, ни в коем случае, без исключений! Её любимая комната больше напоминала место сражения. Кровь окончательно убила любимый коврик, разводы на шкафу с каждой секундой подсыхали и становились темнее. Вещи, который при поиске аптечки Маринетт просто вышвырнула из шкафа, бесформенной кучей валялись на полу; те же, что остались в гардеробе, были вымазаны в красном. Рядом с Маринетт валялась разворошённая аптечка и бесполезная хирургическая игла. Да и Кот… Кот дышал всё тише, а кровь из него никак не переставала выливаться. Не может быть в одном человеке столько жидкости, не может! — Маринетт. Маринетт, посмотри на меня. Дюпэн-Чэн всхлипнула и подняла голову. Напротив зависла Тикки: хмурая, спокойная, с головой, вымазанной в крови. Та начала уже подсыхать и теперь создавала разницу с телом в несколько цветовых оттенков. — Маринетт, помнишь, ты хотела чёрного кота? Как у сейлор… эм… Луны. Как у Сейлор-Луны, да. Помнишь? С этим Маринетт бы поспорила. Она не хотела себе кота как у Сейлор Мун, она всегда мечтала про Сэлема Сэберхэгена, который был у Сабрины. Луна была милой кошкой, но она не могла бы сравниться с этим красавцем. Сэлем был смешным, он забавно каламбурил, рядом с ним любая проблема превращалась в фарс. А ещё он курил сигары и ему было почти пятьсот лет. Так что, может быть, Луна была неплохим вариантом. По крайней мере, Маринетт не знала, сколько лет конкретно этой кошке. Но сейчас она отдала бы всех чёрных котов, во всех вселенных, лишь бы Кот Нуар прекратил умирать прямо у неё на руках! — Хорошо, — продолжила Тикки, увидев, что Маринетт в своём уме. — Чтобы получить волшебную кошку, тебе и самой нужно стать волшебницей, верно? Так всегда бывает. Маринетт едва не рассмеялась. Что Сабрина, что Усаги — обе рождены волшебницами. Она, Маринетт Дюпэн-Чэн, была самой обычной школьницей в очень сложной ситуации. И на грани истерики, всё ещё. — Так что властью, данной мне, я делаю тебя Сейлор-Луной. Теперь ты волшебница. Маринетт попыталась улыбнуться, но дрожащие губы просто не могли сделать этого. Так что она в который раз кивнула. — Волшебница, умеющая исцелять. Ведь ты настоящая Сейлор. Надо только положить руки на рану и сказать заклинание. Давай. Под внимательным, подбадривающим взглядом Маринетт расслабила пальцы, и промокший бинт влажно шлёпнулся в лужу крови. Ворс ковра был мокрым насквозь, наверняка даже половицы успели напитаться красным. Дюпэн-Чэн прижала дрожащие пальцы к ране и нажала на неё, пытаясь перекрыть ток крови. Бесполезно. — Заклинание! — напомнила Тикки голосом строгой учительницы. — Л-лу-л, — Маринетт сглотнула, пытаясь справиться с горлом, но не преуспела в этом и замолчала. — Давай, Сейлор-Луна. Скажи заклинание и спаси своего чёрного кота. — Л-лун-н-ное исц… целение… — Ещё раз. Маринетт рвано вдохнула, едва не начав скулить. Зачем Тикки издевается над ней? — Лунное… исц-целение. — Ещё раз! — Лунное Исцеление! Из-под её рук хлынуло розовое сияние. Такое сильное, что Маринетт мгновенно ослепла и взвизгнула из-за боли в глазах: под веки словно насыпали кусочков стекла. Она продолжала прижимать ладони к ране, невидяще пялясь вперёд и кусая губы. Пусть она останется слепой хоть навсегда, но она не хочет, чтобы Кот Нуар умер! Когда она была маленькой, то частенько воображала себе, каково это — быть слепым. Не видеть ничего, не понимать, подняты твои веки или нет, не видеть разницы между днём и ночью. Не видеть вообще. Не знать, что такое цвет. Теперь она знала: слепота — это бесконечное розовое кружево. Маринетт тошнило. Она на секунду отстранилась, потому что колени вспыхнули просто нереальной болью, но почти сразу же вновь прижала ледяные руки к боку Нуара. Дрожа всем телом, Маринетт пыталась понять: костюм Кота действительно целый, или же она выдаёт желаемое за действительное? Она провела руками по ткани и наконец улыбнулась. Целый. Костюм был целым, ни следа от раны. У неё получилось! — Маринетт? Что я… что здесь произошло? Ты в порядке? Маринетт! Маринетт отняла руки от бока парня и медленно поднесла к лицу. Коснулась холодными липкими пальцами открытых век, накололась на мокрые из-за слёз ресницы. Железистый дух крови отравлял кармином её розовое кружево. Смешиваясь с розовой бесконечностью, он опаивал Маринетт марсалой. Объятия Кота были лазурно-невесомыми. Как морская волна, поддерживающая тебя. Только не молоти по ней, иначе утонешь. Маринет сглотнула и зажала руками рот. Почувствовав влагу на губах, Дюпэн-Чэн вывернулась из рук Кота, вскочила, попыталась убежать и, естественно, споткнулась. Ещё раз приложившись подбородком о пол, Маринетт кое-как встала на карачки. Потом её стошнило. Опустошив желудок, она отползла назад, чтобы не влезть в лужу рвоты. Она чувствовала себя отвратительно, слабой и мерзкой. Разве это ты чуть не отправилась к праотцам, Маринетт? Тогда почему ты позволяешь себе такое поведение? Кот схватил Маринетт за плечи и силой усадил себе на колени. Он обнял её — но на самом деле зафиксировал руки, потому что Маринетт потянулась к лицу и принялась с остервенением размазывать по нему кровь. Она просто пыталась вытереть эту липкость, она не хотела царапать кожу. Так получалось! Силы оставили её после нескольких попыток вырваться. Маринетт плакала от облегчения, — он жив! — и острого отвращения к самой себе. Как Коту было не противно обнимать её, касаться её после всего, что он увидел? — Маринетт. Сейчас я подниму тебя и отнесу в ванную. Там мы помоем руки и лицо, хорошо? Она вяло кивнула. Хорошо, как скажешь, рыцарь с кошачьими ушами. Надо было только предупредить, чтобы Нуар не относил её вниз. Не дай бог, родители увидят её… у неё ведь была собственная ванная комната, спасибо планировщику квартиры. — Т-там… — Я вижу, дверь открыта. Он поднял её на руки, словно Маринетт ничего не весила. Хотя Нуар спокойно швырялся во время боя кусками стен и машинами, так что ему тогда такая букашка, как Дюпэн-Чэн? Кот усадил Маринетт на бортик ванной, включил тёплую воду и принялся умывать девушку, словно ребёнка. Она позволяла, подставляя лицо под его горячие руки и пытаясь сдержать нервные слёзы. Уже не было никакого смысла плакать, всё прошло, но глаза всё равно болели и пульсировали. Кот приблизился, осторожно поднял голову Маринетт, придерживая за подбородок, и тихонько выдохнул. Дыхание у него было ментоловым. — Я сейчас приду. Она согласно шмыгнула носом. Когда Нуар ушёл, Маринетт засунула руки под струю воды и принялась тереть кожу, пытаясь смыть кровь. Может, её там уже не было, — она не видела, — но призрачное ощущение, казалось, пропитало Маринетт до костей. Вернувшийся Кот оповестил о своём приходе, постучав костяшками пальцев по дверной раме. Маринетт по инерции повернулась на звук, широко раскрыв глаза, но перед ними всё ещё была розовая бесконечность. Ни силуэтов, ни другого цвета. Кот подошёл к ней, опустился рядом и осторожно отвёл руки Маринетт из-под струи воды. Затем он нежным прикосновением опустил её веки и обвязал голову чем-то. — Это первое, что я нашёл. Какой-то пояс. Жаль пачкать, но при ожоге роговицы нужно закрыть глаза тёмной тканью… я возмещу разрушения. Маринетт помотала головой. Не нужно ей было никаких возмещений. Кот помог ей вымыть руки и ноги, протёр влажным полотенцем ключицы и шею. Потом снова подхватил, как принцессу, и вернулся в комнату. — Я сейчас прыгну. Хорошо, что он предупредил. Маринетт вцепилась в его плечи, когда Нуар запрыгнул к ней на кровать. Потребовалось несколько минут, чтобы она пришла в себя и разжала пальцы. — Моя маленькая храбрая Леди, — пробормотал Кот, накрывая Маринетт одеялом. — Тебе нужно поспать. Она почувствовала, как Тикки ткнулась ей в шею. Маринетт била крупная дрожь, и даже тихое успокаивающее мурлыканье Нуара не помогало. — Я-я н-не… смогу… — Сможешь. Сейчас я тебе помогу. Он погладил Маринетт по голове и, кажется, даже поцеловал в лоб. Она поняла, что Кот сделал что-то, потому что совсем не могла сопротивляться тяжести наведённого сна. — Ты мой чёрный кот, — пробормотала Маринетт, в последний раз шмыгая носом. — Я тебя спасла. Нуар усмехнулся — мягко, знакомо, очень не по-дружески. — Как прикажешь, миледи. — Я горжусь тобой, — вторил ему голос Тикки. Сон был мгновенным. Маринетт ничего не снилось. На самом деле, она даже не заметила промелькнувшего времени. Ложилась спать ранним утром, в розовом свете, проснулась в черноте и от тихого любимого голоса. — Нет, я всё ещё у Маринетт, — услышала она Адриана, ещё не до конца проснувшись. — Тут… разное. Я тебе потом расскажу. М? Да. Меня попросили. Кот Нуар. Маринетт заворочалась под одеялом и откинула его. Подумав, вернула. Некоторое время она не могла понять, почему не видит ничего, кроме темноты. — Нет, он выглядел как всегда. Никаких ран, только спешил куда-то. А что? Слушай, пап, давай реально дома поговорим. Ладно, я позвоню, если останусь здесь на ночь. Дюпэн-Чэн села на кровати и осторожно коснулась повязки на глазах. Она была рада черноте и той полоске света, что девушка видела ближе к носу. Значит, зрение не утрачено. Хорошие новости. Плохие — это что Адриан всё-таки пришёл к ней, как и обещал. Маринетт даже думать не хотела, чем он занимался, пока она спала. Лишь бы не убирался. А ведь её ещё и вырвало. Острый приступ стыда мгновенно согрел, но Маринетт накрылась одеялом с головой. Отлично, просто прекрасно. Мелкий утренний позор перед Котом Нуаром перерос в нечто более крупное, а потом мутировал в мировой. Лишь бы Адриан пришёл недавно и… Ай, да кого она обманывает. Он же сам сказал, что Кот Нуар его попросил. — Ладно, пока, пап. И… я, м. Я люблю тебя. Что? Нет! Со мной всё в порядке! Слушай, если такая реакция, то я тебе больше никогда этого не скажу! Всё, пока! Я кладу трубку! Маринетт услышала смех Габриэля, прежде чем Адриан отключил звонок. Собственный смешок ей сдержать не удалось. Жаль, она не видела выражения лица Адриана — наверняка презабавнейшее. — О, ты проснулась? Я сейчас, только сниму перчатки. Адриан стрелой взлетел к ней на кровать и уселся рядом. От него пахло средствами для уборки, так что все надежды Маринетт на «недолго» сразу же умерли. Очевидно, чтобы так пропахнуть, надо не один час работать с химией. Она вслепую протянула ладонь вперёд, и Адриан сразу же взял её за руку. Тепло его пальцев было таким приятным! — Не знаю, что у вас тут с Котом произошло, но он просил передать, что зайдёт позже. Ссора влюблённых? Это предположение заставило Маринетт фыркнуть. — Ага. Вышвырнула его вместе с вещами. Интересно, не помялись ли мисочки, когда упали с высоты? Адриан рассмеялся, и Маринетт подумала, что без зрения очень даже удобно. Она не видела очаровательной улыбки и зелёных глаз своего краша, так что могла даже шутить рядом с ним. Отличные новости! Потом Адриан потянулся к её лицу и снял повязку. Чтобы продлить миг собственной храбрости, Маринетт зажмурилась изо всех сил. Нет уж, она только прочувствовала, каково это — не сходить с ума от чужой близости! — Надо закапать лекарство. Ну же, Маринетт, Кот Нуар обещал пустить меня на варежки, если мы этого не сделаем. Со зрением всё должно быть нормально, он долго над тобой колдовал, но сухость может сохраняться пару дней. Ты меня слышишь? Маринетт кивнула. Адриан хмыкнул. Пользуясь беззащитностью подруги, он потянул её за руку и быстро уложил головой к себе на колени. В ответ Маринетт распахнула глаза и выпучила их, словно пыталась выдавить яблоки из черепа. Адриан жестом фокусника достал крохотный флакончик с какими-то каплями и быстро залил их в глаза подруги. — Ого, вот это выдержка. Ты даже не моргнула! — Я гуль! Гул! Морг! Адриан покраснел, пытаясь сдержать смех. Маринетт окончательно запаниковала и выдала: — Я — моргул! Это было последней каплей. Агрест расхохотался и едва не упал с кровати. Маринетт, вовремя понявшая, что происходит, вцепилась парню в футболку и запрокинула его на себя, утаскивая подальше от края. Адриан продолжал смеяться, уткнувшись девушке в шею и совсем не замечая пикантности их положения. Потом он слегка отстранился. Маринетт неровно улыбнулась. Было невозможно не улыбнуться, глядя в его счастливые зелёные глаза. — Как прикажешь, тёмная королева, — сказал он. — И давно ты начала баловаться злым колдунством? — Да как только тебя увидела, — ляпнула Маринетт. — Вот посмотрела и поняла: здесь без колдовства никуда. Адриан, сохраняя улыбку, взял её руку и поднёс к своим губам. Заворожённая, Маринетт проследила, как он оставляет на тыльной стороне её ладони целомудренный поцелуй. — Значит, я во власти тёмных чар? — Только если сам впустишь их в себя. Это был идеальный момент для поцелуя. Просто прекрасный: Адриан смотрел на неё, и в его глазах Маринетт видела столько нежности и заботы, сколько она просто не могла вообразить. Быть не могло, чтобы кто-то относился к ней так. А потом всё встало на свои места. Конечно же, Адриан относился к ней хорошо. Он, несомненно, любил её… но совсем не так. Он ведь так долго убеждал всех вокруг, что они лучшие друзья.