Много Леди, не их Кот

— Вот он, сладкий запах свободы! — Ты сидела под домашним арестом меньше суток. — Самые долгие «меньше суток» в моей жизни! Маринетт рассмеялась, увидев, как Тикки закатила глаза. Обычно квами была малоактивна, но после поглощения серёжек Хлои словно немного ожила. Дюпэн-Чэн надеялась, что после полного восстановления Талисмана Тикки перестанет засыпать на ходу и постоянно выпрашивать печенье. Не то чтобы Дюпэн-Чэн было сложно дать квами пару печений… но не когда она просила еду каждые два часа, даже ночью. Иногда Маринетт чувствовала себя как мать-героиня, ребёнок которой застрял в своём трёхмесячном возрасте уже на несколько лет. Кажется, именно этот период характеризуется постоянным кормлением у мамаш с перекосом… так-то во Франции отношение к воспитанию было очень простым, и младенцев прекращали кормить по ночам уже к концу первого месяца жизни. Другое дело — как всё в Америке. Вот там-то ужас, Маринетт смотрела по кабельному и содрогалась. Она вдохнула запах улиц полной грудью и довольно улыбнулась. Жаль, что Адриан не мог остаться с ней на весь день: во второй половине у него был запланирован микро-показ в каком-то брендовом магазине. Естественно, Адриан про это не помнил; положение спас звонок Натали и её мягкий вопрос, а не забыл ли месье-младший про своё расписание. Надо было видеть лицо Адриана в этот момент. Они с Маринетт только устроились на её новом коврике, чтобы зарубиться в недавно вышедшую игру на телефонах, а тут такой облом. — Не забыл, — кисло сказал Адриан, кривя губы. — Куда подъезжать? Натали назвала адрес и отключилась. Агрест вздохнул, посмотрел на часы, и его лицо снова перекосило. — Показ, ага, как же. Я наелся выпечки, как морж. Теперь могу только хлопать в ладоши. — И выпрашивать рыбку? Адриан икнул и потёр живот. — Нет, вот рыбки достаточно. Пирог был отличным, но в меня больше ничего не влезет. По крайней мере, минут тридцать, пока мой организм не переварит всё полученное. — Желудок у котёнка маленький, — протянула Маринетт, — а сил для игр надо много, вот и приходится всё время перекусывать. Что? Чего ты так на меня смотришь? Не знал эту поговорку? Адриан, прищурившись, смотрел на девушку и словно оценивал в ней что-то. Не найдя искомого, он покачал головой, почему-то с облегчением и разочарованием одновременно. — Нет, ничего. Прости, что так вышло. Я забыл про всё на свете. — Нормально. Спасибо, что пришёл… можешь теперь дальше заражать всех вокруг драконьей оспой. Он улыбнулся. А потом ушёл. Маринетт убралась в комнате и поняла, что больше нет запрета на выход из дома. За окном была потрясающе приятная погода: светило солнце, сильный тёплый ветер бил по зданиям, пахло свежей травой. Самое то для прогулок, пусть даже в одиночестве. Она быстро собралась и выскочила из квартиры, словно в любой момент могла подняться Сабина, решившая всё же оставить домашний арест. И вот теперь Маринетт, стоя около подъезда своего дома, совсем не знала, куда бы ей пойти. Зоопарк? Банально, к тому же одной скучно. Кино? То же самое, да и денег Маринетт взяла только если на мороженое и проезд до дома на автобусе. По этой же причине отметался парк аттракционов и всевозможные выставки. Зато тёплая погода просто требовала, чтобы Маринетт нашла какой-нибудь парк и романтично прогулялась по мощёным дорожкам. Как в каком-нибудь фильме. Романтика-а-а… Вблизи располагался крошечный парк около коллежа, но идти туда в выходной было всё равно что идти летом на уроки. Маринетт с чистой совестью прошла мимо. Расчёт у неё был простой: идти вперёд, никуда не сворачивая от трамвайных путей. В любом случае, рано или поздно, она наткнётся на подходящий парк. Ну а если даже и нет, то неплохо погуляет вдоль рельсов и проводов. Париж был нервным и шумным. Как пёс, набравшийся блох. Маринетт шла вперёд, заложив руки за спину и разглядывая людей вокруг. На ней была белая футболка, ярко-розовый шортовый комбинезон и громадные розовые кроссовки, тяжёлые, как два кирпича. Она решила послушаться Адриана и вытащила-таки из гардеробной что-то кроме любимых и привычных нарядов. И, к удивлению, оказалась своим выбором довольна. Остальная её одежда не съела свою создательницу. Спасибо вещам за это. Люди шли мимо по своим важным делам, ругались по телефону, ждали автобусы и много нервничали. Маринетт, свободная от любых обязательств в этот солнечный день, переставляла ноги и наконец просто отдыхала. Нервозность, преследующая её последние дни и взорвавшаяся гранатой при разговоре с родителями, по капле утекала на асфальт, испаряясь с него без следа. Тикки сидела у неё на плече, наслаждаясь тем, что её никто не видит. Маринетт чувствовала себя совсем как её квами: на неё, маленькую парижанку в розовом, тоже никто не обращал внимания. Прекрасное ощущение собственной невидимости добавляло лёгкости шагу и делало её походку пружинистой, как у маленького ребёнка. Подходящий парк нашёлся почти через час ходьбы. Было странно и очень приятно встретить во Франции прекрасный образец пейзажного парка со стоящими вразнобой деревьями и зелёным газоном. Маринетт так и представляла, как ночью какой-нибудь уставший садовник ходит и пытается привести траву в чувство после дневной работы. Сейчас в парке было много отдыхающих, мнущих зелёные стебельки своими телами. По извилистой дорожке медленно брёл Глазчатый, и одно его присутствие говорило: вы в безопасности, горожане. Маринетт остановилась и потёрла шею. Хотелось бы ей поваляться на этом газоне, но вот розовый комбинезон таких вольностей не позволял. Она вообще почти не лежала на земле без настила, потому что очень любила свою одежду и знала, насколько трудно вывести из ткани травяной сок. В выборе между отдыхом и сохранностью ткани Маринетт всегда отдавала предпочтение последнему. Но ничто не мешало ей по этой траве пройтись. Да, у кроссовок были белые подошвы и бархатные вставки, но ведь это их работа — защищать ноги Маринетт от всего вокруг. Этой частью своего гардероба девушка была готова пожертвовать. На траву она наступила с огромным удовольствием. Внутри разливалось ощущение, будто она делала что-то запрещённое, отчего в Маринетт проснулся хулиганский задор. Она ковырнула газон носком кроссовка, посмотрела на зелёный оставшийся след и побежала вперёд со всех ног. Просто для того, чтобы побежать. Никаких глубоких мыслей и стремлений. Иногда было приятно выкинуть из головы все мысли. Парк был огромным. Маринетт не пробежала и половины, но уже успела выдохнуться. Сразу вспомнилось, как её тянул за собой Адриан: к концу их крошечного забега с Дюпэн-Чэн пот лился ручьями, тогда как Агрест был свеж и бодр, словно только вышел из душа. Вот он, итог модельной карьеры. Адриан ведь был вынужден на съёмках подолгу застывать в одной и той же позе. Статичные нагрузки, калланетика, всё такое. Она замедлилась, чувствуя, как колет в боку и кипит внутри кровь. Потом и вовсе остановилась, опершись о какую-то статую мужчины с мечом. Пытаясь переждать момент предательства организма, Маринетт смотрела по сторонам и слушала пение птиц. Пыталась слушать. Она совсем не слышала птиц. Маринетт подняла голову и посмотрела на ветви деревьев. Она точно слышала чириканье, когда бежала. Но теперь было тихо, даже людской гомон словно отодвинулся на задний план, а потом и вовсе затих. Какая-то настороженная, дикая тишина паутинной шалью опустилась девушке на плечи. Маринетт поёжилась и отошла от статуи. — Не нравится мне это, — выразила мысль девушки Тикки, перебираясь в карман на груди комбинезона. — Пошли-ка отсю… Её прервал крик. Нет, не так. Вопль. Женский визг, полный животного ужаса и боли, оборвался так же быстро, как и начался. Потом Маринетт услышала чавканье. Звук был влажным, от него её кожа покрылась мурашками, а волоски встали дыбом. Как в ужастике, Маринетт медленно обернулась, и сразу же зажала себе рот руками. Кричать было нельзя ни в коем случае, чтобы не привлечь внимание Жука, вышедшего на очередную охоту. Про Жука слышали многие, вот только никто не мог его описать или рассказать какие-нибудь подробности. Ни один из людей, видевший его вживую, не возвращался домой. Только герои, но они молчали и говорили одно: вы поймёте, встретившись с ним. А увидев — бегите. — Только вряд ли вы его увидите, — добавлял хмурый Бражник. — На это способны только защитники. У меня с Котом Нуаром с этим проблемы. В боку всё ещё кололо. Ноги Маринетт налились свинцовой тяжестью, тяжёлые кроссовки превратились в два кандала, пригвоздивших её к земле. Она сглатывала тысячу раз в секунду, удерживая внутри не только визг паники, но и подкатывающую к горлу рвоту. Жук, сидящий не больше чем в трёх метрах от неё, насыщался. Это было отвратительное существо без определённой формы тела. Оно словно вышло из ужасных, пугающих до дрожи снов Стивена Кинга, которые писатель видел только под влиянием наркотиков. Жук был мягким, вытянутым, со светло-бежевым, почти белым телом и кучей крошечных ручек-лапок, тянущихся вдоль его туловища. На горбатой искривлённой спине Маринетт видела кривые пластины — вроде как хитин божьей коровки. Вместо человеческой головы у Жука был круглый отросток с широко раскрытым провалом рта. Маринетт ожидала увидеть жвалы или зубы, но в голове злодея зияла чёрная дыра без губ, языка или хотя бы зубов. Первой парой рук, — самой крупной и сильной, но неодинаковой по размеру, — Жук разрывал тело кричавшей недавно женщины и отправлял оторванные куски в эту пустоту. Один за другим. Один за другим. Из-за своего вечно раскрытого рта и болезненного тела Жук выглядел так, будто страдал от боли каждую секунду своего ужасного существования. Маринетт почувствовала, как вся её кровь сосредоточилась под рёбрами. Руки и ноги стали лёгкими и ледяными. Некстати вспомнилось, что из конечностей кровь отливает в первую очередь при чрезмерном выбросе адреналина. Чтобы было легче бежать. Она не могла бежать, сросшись ногами с землёй. Самым страшным в Жуке был даже не его внешний вид, а невероятная, нереальная способность к мимикрии. Он жрал труп рядом с отдыхающими, и никто не обращал внимания на происходящее. Дети продолжали кидать фрисби, даже когда на их летающую тарелку брызнула кровь из вырванной руки. Ребята просто швыряли игрушку дальше, игнорируя красно-мокрые следы, остающиеся на их руках. Тикки пихнула Маринетт через карман, и это немного привело Дюпэн-Чэн в чувство. Она попыталась было сделать шаг назад, — малюсенький шажок, Маринетт, это мелочи, всего лишь шажочек, давай, давай же, давай! — но колени подвели, и девушка грузно опустилась на траву, пачкая хорошенький комбинезон зелёным. В итоге должны были появиться коричневые пятна, подумала Маринетт. Коричневые или грязно-бордовые. Как старая кровь. Жук, уловив звук её падения, поднял свою не-голову и посмотрел в сторону девушки. Глаза у него были бело-бежевыми, почти не отличались по цвету от кожи. Фасетчатыми, как у мухи, но не выпуклыми, а словно встроенными в странный вытянутый череп. У него же был череп? Одним движением он затолкнул в себя остатки трупа. Ноги и половина торса с полувывалившимися органами вошли в провал его рта легко, без каких-либо проблем. На земле осталась лежать сумочка от GUCCI, половина залита красным. Фирменная полоса кокетливо выглядывала из-под этой красноты, словно кокотка, прячущаяся от любовника. Жук изогнул деформированное тело. Губы Маринетт дрожали, Тикки пиналась в кармане, но не вылетала. Она считала, что Жук был одним из немногих, кто мог бы её, — гипотетически! — увидеть. И тогда он бы точно постарался бы сожрать Маринетт, как можно быстрее. Жук был голодным, всегда. Его голод могли удовлетворить только другие части Талисмана. Но он был глупым, чтобы понять это. А потому охотился на всех подряд, сам не зная, что же он ищет на самом деле. У него не было ног, только бесконечные крошечные ручки, белые, как у трупа. Он двинулся вперёд, извиваясь опухшим телом, и Маринетт почувствовала, как в её голове мутнеет. Она была на грани обморока. Удерживала себя в сознании лишь благодаря пинкам квами. Жук замер. Голова опустилась, маленький подбородок коснулся мягкой плоти. Из его тела, посреди грудины, торчало грязно-рыжее рыцарское копьё, какие обычно показывали в фильмах про турниры. Конусовидное. Оружие было усыпано чёрными пятнами, окружёнными светлыми кругами — словно на ткань капнули растворителя, а потом постарались эти места закрасить. Оружие Глазчатого. Он призывал своё копьё в крайних случаях, предпочитая справляться с опасностями голой силой или подручными средствами. Что же. Жук — это явно крайний случай. Маринетт наконец отмерла и поползла назад, не сводя глаз с извивающегося Жука. Глазчатый вытащил своё копьё из белого тела и снова воткнул его, но уже в другое место. Целился в голову, однако попал чуть ниже уровня ключиц. Были ли у Жука ключицы? Он весь выглядел таким мягким, аморфным, как улитка без панциря. Противный, противоестественный, пугающий одним своим существованием. У Маринетт кровь не то что стыла в жилах от его близости — сворачивалась в желе. Глазчатый крутил в руках копьё, словно то ничего не весило. Латы защитника лязгали и скрипели, не рассчитанные на такие активные движения. Тонкий кончик оружия рассекал воздух с вжиканием, какое иногда издаёт молния. Жук уворачивался от ударов с попеременным успехом, извиваясь своим белым телом и пытаясь схватить копьё хотя бы одной из маленьких ручек. Он старался подобраться ближе к защитнику, но тот манёвр разгадал и не позволял этому свершиться. Вокруг были люди. Всё ещё отдыхающие и совсем не обращающие внимание на происходящее у них под носом. Жук получил чувствительный удар копьём и отлетел прямо в сторону играющей с мячом семьи. Маринетт с ужасом смотрела на то, как он сбил с ног девочку лет пяти и буквально размазал её по траве. Мать и брат продолжали катать мячик рядом с получившимся месивом, совсем не реагируя. Глазчатый перехватил копьё и пошёл в наступление. Он не смотрел на то, что идёт по останкам ребёнка, слишком сосредоточенный на бое. Маринетт вцепилась пальцами в волосы, не в силах отвести взгляд от происходящего и одновременно мечтая в мгновение оказаться где-нибудь максимально далеко от этого проклятого парка с его идеальным газоном и травяным соком. Жук, несмотря на все полученные увечья, двигался всё так же быстро. А вот несколько пропущенных ответных ударов заметно замедлили Глазчатого. Ещё одна неудача, и Жук смог вцепиться в копьё и дёрнул то на себя, подавшись вытянутым телом назад и используя всю свою массу. Глазчатый, не успевший разжать пальцы, лишился не только оружия, но и руки. Жук тотчас запихнул свой трофей в дыру на голове. В этот раз чавканье было не влажным, а металлическим — с таким же звуком Тикки пыталась пережевать серьги. Кое-как Маринетт поднялась на ноги. Коленки дрожали, губы дрожали, всё тело лихорадило. Жук ударил нижней частью тела Глазчатого, и защитник отлетел прямо в сторону Маринетт. Упал на спину и забарахтался, как опрокинутая черепаха. Выдернутое из сустава плечо кровоточило, заливая красным всё вокруг. С Глазчатого слетел шлем, позволяя Маринетт увидеть лицо. Мужчина, лет тридцати. Темнокожий, с тяжёлым взглядом и будто вечным недовольством на лице. Такой мог бы быть директором в небольшой фирме, слишком беспокоящимся из-за отчётов и своевременной уплаты налогов. Совершенно обычный мужчина. Таких тысячи. Как Маринетт — совершенно обычная девочка, которой стоило бы ходить в коллеж, гулять с друзьями и любить самого популярного в классе мальчика. Она не должна была ввязываться в эту историю. Никак. Но вот она, обычная девочка, нашла в себе силы и подбежала к Глазчатому, лишившемуся маски. Упав рядом с мужчиной на колени, Маринетт, перемазываясь в крови, принялась толкать неподъёмное тело в сторону травмированной руки. Защитник, уловив её мысль, оттолкнулся здоровой конечностью и всё-таки перевернулся на живот. Он не сказал ей убираться или что-то в этом роде. Просто встал, дотянулся до памятника и в одно движение отломал у него оружие — латунный, наверное, меч. И вернулся в бой. Жук был абсолютно инстинктивным существом. Учуяв кровь убитой им же девочки, он не продолжил бой с Глазчатым, а принялся вылизывать траву с ошмётками внутренностей. Кровь, попадавшая на белое тело, впитывалась в него без следа. Жук оставался таким же чистым, как и в начале бойни. Маринетт хотела как-то помочь Глазчатому, но понятия не имела, что она могла сделать. Способно ли Лунное Исцеление вернуть ему руку? У Дюпэн-Чэн не было никакой защиты на глаза, вокруг сидели десятки людей, но она могла хотя бы попытаться. Глазчатый стоял недалеко от увлечённого кровью Жука, очевидно продумывая тактику. Маринетт подбежала к защитнику и неровным голосом приказала закрыть глаза рукой. Удивительно, что мужчина послушался; только бросил в сторону Дюпэн-Чэн мрачный взгляд. — Лу-Лунное исцеление! Розовый свет был таким же сильным, как и раньше. Он ослепил Жука: монстр, шипя и клацая, упал на траву и принялся извиваться, пачкаясь в красном. Дождавшись, пока розовый иссякнет, Маринетт открыла глаза. И чуть не заплакала от ощущения собственного бессилия: рука не вернулась. Да, рана затянулась, и кровь из неё больше не вытекала, но Дюпэн-Чэн рассчитывала совсем не на это! Было ещё кое-что. Она вытянула ладонь вверх и, почти не заикаясь, призвала Талисман Удачи. В пальцы ей ткнулась маленькая коробочка для украшений. Вроде тех, в которых продавались кольца и серьги в крутых ювелирных. Вторым предметом, ударившим её по голове, стал футбольный свисток. Глазчатый покачал головой и мягко отпихнул Маринетт назад. Прижимая коробочку и свисток к себе, Дюпэн-Чэн послушно отбежала. Жук поднялся на дыбы, слепо расставив руки-лапки. Глазчатый крутанул меч в своих руках, пригнулся и сделал выпад вперёд. В следующее мгновение его голова подкатилась к ногам Маринетт, как кровавый подарок. Она встала ровно на шею, будто человека перед девушкой закопали в землю, и даже моргнула, прежде чем рот безвольно открылся, а глаза закатились. Урча, Жук пожирал тело защитника. Маринетт посмотрела на коробочку в своих руках и медленно опустилась на землю. Не было никакого смысла жалеть её милый комбинезончик. Розового в нём осталось меньше, чем красного или коричневого. Она знала, что надо сделать. Ей это не нравилось. От одной мысли она практически теряла сознание. Она должна была это сделать. Едва преодолевая внутреннее отвращение, Маринетт протянула руки к мёртвой голове. Жук чавкал на фоне, и только эти звуки не давали девушке времени на раздумья: неизвестно когда тварь закончит со своей трапезой и решит, что маленькая дочка пекарей — отличный десерт. Серьги словно сами прыгнули в её руки, она даже не касалась замочков. Засунув Талисман в выпавшую коробочку, Маринетт осторожно встала, пытаясь не привлечь внимание Жука. Но он, конечно же, посмотрел на неё в этот момент. Дыхание застряло в глотке, зато рвота поднялась по пищеводу, обжигая его. Маринетт сглотнула, боясь двинуться. Замер и Жук. Когда воздуха в её лёгких совсем не осталось, Маринетт вздохнула. Жук поднял белое тело и с интересом на неё уставился мушиными глазами. Крошечные ручки схватили остатки тела Глазчатого и начали передавать его наверх, к большим рукам. Но когда Маринетт попыталась отступить, чтобы зайти за памятник и потом побежать, Жук заклокотал. Она замерла — всё продолжилось. Монстр запихнул в пасть останки и неторопливо потёк в сторону девушки. Маринетт медленно надела на себя свисток и взяла его в рот. Голова Глазчатого с пустыми бельмами глаз была совсем как футбольный мяч. Девушка дунула в свисток, и Жук принялся корчиться от пронзительности этого звука. Затем Маринетт пнула голову, как учили когда-то на футболе, — кроссовки защитили ногу от травмы, как и должны были, — и, не оглядываясь, рванула за памятник. Прочь из парка, прочь, прочь! Ошеломлённый Жук забыл про неё уже спустя мгновение. Намного больше его заинтересовала голова, отлетевшая в противоположную сторону. Маринетт бежала, не чувствуя ног. Она выскочила из парка, и на неё наконец стали оглядываться. Сложно не смотреть на подростка, залитого кровью по пояс, если он мчится куда-то словно угорелый. Она бежала, расталкивая людей на своём пути. Маринетт так и не выпустила свисток из сведённых судорогой губ, и каждый её выдох сопровождался громким свистом. Словно истерическим криком. Она пробежала бы, наверное, прямо до Германии, если бы её не остановил мужчина. Мим. Он схватил её за плечи, и Маринетт просто не смогла вырваться. Видят боги, она очень пыталась. Мим скрутил ей руки, прежде всего чтобы Маринетт не навредила сама себе. Затем на его лице, — белом и добром, простодушном, с круглыми серыми глазами и чёрными нарисованными слезинками, — проступил голографический контур бабочки. Увидев его, Маринетт замерла, прекратив попытки вырваться. — Мастер, нужна помощь, — сказал мужчина очень приятным голосом. — Здесь девушка в крови. Хорошо, я приведу. Ничего не бойся, ладно? Договорились. Умница. Бабочка пропала, но вся фигура мужчины пошла светло-пурпурными буграми. Маринетт такое уже видела раньше, а потому окончательно расслабилась. Так выглядели только Воины Бражника. Внешность мима практически не поменялась, разве что пропали все намёки на цвет. Если раньше его волосы были плоховато прокрашены и кое-где проглядывали каштановые проблески, то теперь царил полнейший монохром. Мим поднял Маринетт на руки. Затем сделал вид, будто открывает дверцу машины и усадил девушку внутрь, в эту пустоту. Будь Дюпэн-Чэн менее травмирована произошедшим, она бы даже испугалась. Вместо этого она подтянула колени к груди, сворачиваясь калачиком на невидимом автомобильном сидении, спрятала лицо в ладонях и тихонько заплакала.