Много Леди, не их Кот

В семнадцать лет Габриэль Дюруа был никому не нужным молодым дизайнером без перспектив, связей, хотя бы школьного образования и даже без пары евро в кармане. Всё, что было у этого молодого человека — это стойкая неприязнь к наркотикам из-за сидевшей матери, мечты о великом будущем и огромное желание жить. У него не было чарующего голоса, способного завлечь девушку. Красивой внешности тоже не наблюдалось. Габриэль был высокий как каланча и худой как голодающий пёс. В принципе, насчёт пса почти правда: своё юношество будущий мэтр парижской моды провёл в полуголодном состоянии. Еда доставалась ему не каждый день, и уж явно это были не деликатесы. Он выбирал что было дешевле и могло насытить надолго: хлеб, фасоль, фасоль и хлеб. Молодой организм не бунтовал в силу возраста, но стойко мечтал о фруктах. Апельсины были вожделенной грёзой и прокрадывались, куда могли: в эскизы на дешёвой бумаге и в мысли про яркие невозможные платья, достойные красной дорожки. На улицы наползали нулевые, в Париже происходило чёрт пойми что. Габриэль жил то на одном чердаке, то на другом, переходя от лёжки к лёжке без особого сожаления. С собой он забирал только свои эскизы и мечты, никогда не опускаясь до воровства. Это было низко, для его-то роста. Сейчас, на пороге своего сорокапятилетия, Габриэль понятия не имел, что же было у того юноши в голове. Не имея ни дома, ни школьного образования, он надеялся как-то пробиться в мир моды, как достопочтенная Эстелла де Виль. Что самое удивительное, у него получилось. Помог случай, на самом деле. Габриэль просто появился в нужном месте в нужное время, помог женщине, которую сбил агрессивно настроенный подросток. Грубиян умчался, так и не узнав, что своей агрессией он буквально подарил молодому глупому дизайнеру билет в светлое будущее. Женщину звали Марианна Ленуар. Она дала Габриэлю семью, которой у него никогда не было, и деньги, о которых он даже и не мечтал. Она свела его с Эмили и этим подарила любовь, которая заставила его идти на настоящие безумства. Марианна Ленуар оказалась очень приятной женщиной неопределённого возраста с прошлым настолько тёмным и непонятным, что Габриэль боялся про него спрашивать. У мадам Ленуар были зелёные глаза, седые волосы и слишком сильные руки для обычной старушки. Она ходила тихо, как кошка, видела в темноте и улыбалась так загадочно, будто знала все тайны мира. — Не торопись, — часто говорила она молодому Габриэлю, — и мир сам сделает всё за тебя. Нужно лишь подождать. Несмотря на исконно французское происхождение, Марианна мыслила как азиатка. Её привлекала неспешная жизнь, принципы дзен, теория пяти элементов и минимализм в вещах. Именно мадам Ленуар стала первым и самым жёстким критиком для Габриэля. — Безвкусно, — говорила она, пустым мундштуком переворачивая страницу за страницей в первых дешёвых скетчбуках, — отвратительно, скучно, тривиально… а вот с этим можно работать. Ради человека, подарившего ему дом и хоть какую-то семью, Габриэль был готов умереть. Вот только Марианна совсем от него этого не требовала. Он жил в её доме; до наступления восемнадцатилетия Марианна смогла усыновить его по бумагам. В этом не было необходимости, но женщина захотела назвать молодого дизайнера своим сыном. Она дала ему другую фамилию, назвав Агрестом, просто потому, что до безумия любила варенье из крыжовника. — Почему не твою фамилию? — спросил Габриэль, в шоке перечитывая строчки свидетельства об усыновлении. Марианна никогда не расставалась со своим мундштуком. Она не курила, но при этом постоянно вертела его в руках, проводя кончиками пальцев по гравировке на дереве. — Ленуар… моя фамилия привлечёт слишком много внимания, милый. — Преступность? — Есть вещи намного опаснее, чем ты можешь даже вообразить, — покачала головой Марианна. — Преступность… не такая большая проблема. Вполне человеческая. С ней можно было бы справиться. Габриэль медленно проговорил свою новую фамилию, улавливая тонкости звучания. Аг-рест. Габриэль Агрест. Звучно, хлёстко, запоминается. Приятно. Очень. Он посмотрел на женщину, сидящую на другом конце стола, и улыбнулся. — Я могу как-то помочь тебе с проблемами, которые опаснее преступности? — Вряд ли. Но я скажу, если сможешь. Пока же не лезь в это. Я влезла и потеряла всё, кроме жизни. Она сделала ему ненастоящий школьный аттестат, по которому Габриэль вышел полным отличником. Новоиспечённый Агрест держал второй документ в своей жизни в руках и пытался представить, каково это — расти не на улице, кормясь только мечтами, а в уютном доме вроде особняка Ленуар? Есть каждый день несколько раз, пить только чистую воду, носить хорошие вещи. Наверное, это было бы замечательно. Он тогда решил, что у его детей всё это будет. И школа, и еда, и любящие родители, не притрагивающиеся ни к алкоголю, ни к наркотикам. Но главное — у его детей обязательно будет свобода. То единственное хорошее, что подарила мать Габриэля своему сыну. Габриэль прошёл конкурс в престижный дизайнерский вуз, честно отходил несколько четвертей и бросил учёбу с чистой совестью. Из-за бесконечных лекций у него не оставалось времени на творчество и продумывание эскизов; озлобленные преподаватели убивали желание не то что творить — жить. — Я тебе с самого начала сказала, что идея дурная, — ворчала на его решение Марианна, крутя в руках мундштук. — Учёба… разве можно научиться чувствовать цвет или понимать малейшее изменение складки? Нет, милый, для этого нужно чтобы душа была на месте. Вот здесь. Она стукнула кончиком мундштука по груди Габриэля.  — Ты не научишься писать книги, если не будешь чувствовать. Не создашь статую, не влюбившись в своё творение, пока оно всё ещё прячется от тебя в камне. Не родишь картину прежде, чем поймёшь её идею и настроение. Понимаешь, о чём я говорю? Габриэль понимал. Он рисовал, как одержимый, наконец не сдерживаемый отсутствием цвета или экономией бумаги. По старой привычке обозначал оттенки лишь парой линий, из-за чего эскизы казались воздушными, нереальными. Девушки-модели на его рисунках тянули к создателю руки, танцевали, кокетливо отставляли ножку и подмигивали из-под полей огромных шляп. — Девушку тебе надо, — сказала Марианна, увидев это. — У меня есть одна на примете. — Я не хочу отношений, пока я никто. В Габриэле жил страх влюбиться до того, как в его карманах появятся деньги. Он хотел, чтобы его возлюбленная ни в чём не нуждалась. Чтобы он мог дарить ей цветы, конфеты, украшения, водить в рестораны и кафе. Габриэль сидел бы в нежной атмосфере этих заведений вместе со своей избранницей и долго разговаривал, держа её за руку — как он видел, когда подглядывал за людьми на улицах и мучился от голода и одиночества. Марианна его понимала. Но не поддерживала. — Дурак ты. Знаешь, почему ты выигрываешь только два конкурса из десяти? — Мои работы недостаточно хороши. — Говорю же, дурак. Они прекрасны. Вот только в твоих работах нет любви, Габриэль. И в этом твоя проблема. — Я люблю их! Каждую из своих работ! Марианна прищурила зелёные кошачьи глаза, и Габриэль сник, вжимая голову в плечи. Женщина была меньше его раза в три, но одного её взгляда хватало, чтобы он почувствовал себя маленьким и ничтожным. Глупым ребёнком, требующим конфет перед обедом. — Не любишь, — припечатала Марианна. — Ты перед своими эскизами преклоняешься. — Ты поэтому не даёшь мне шить? Из-за того, что думаешь, будто я фанатик?! — А разве это не так? Он ничего ей не ответил. Но потом, стоя в своей комнате, — по-настоящему принадлежащей ему, а не кому-то другому, — он разглядывал стены, увешанные многочисленными моделями и эскизами. Он обожал каждый из них: и жёлтое платье, напоминающее о цыплятах, и ярко-красный кардиган, и невообразимый розовый пояс. Для каждого эскиза он мог бы назвать чуть ли не момент, когда тот был нарисован; Габриэль помнил даже своё настроение, когда он оставлял цветную линию на белой яркой бумаге. На стенах были и новые эскизы, и старые, которые Габриэль создавал, сидя в чужих домах и дрожа от холода и страха. Обрывки газетной бумаги, развёрнутые обёртки из-под чужих бургеров, крошечные клочки с какими-то записями, не всегда на французском. Каждый его эскиз был словно маленькая мечта о будущем величии. — Не люблю, — сказал Габриэль, пробуя эти слова на вкус. — Я их не люблю. Не люблю? Он подошёл к стене и протянул руку. Осторожно отлепил эскиз от обоев. Посмотрел на чёрную шляпку, нарисованную до удивления точно. У неё была полупрозрачная тёмно-серая вуаль, словно опалённая на концах и с прожжёнными, — проеденными, он знал, — дырами. Чердак в шестом округе. Жёлтый дом с белой отделкой. Там пахло тушёной капустой и чем-то кислым; в углу жили крысы, и Габриэль боялся, что они могут сожрать его рисунки или его щёки. Он смотрел на копошение звериной семейки и представлял, как бы могли выглядеть вещи, которые они съели у хозяев квартиры под крышей. Он представлял себе женщину — мать семейства, настоящую парижанку, почти не умеющую готовить. Очень красивую. Как она достаёт свою любимую шляпку для прогулок и визжит, потому что видит, что вуаль испорчена. Съедена, обглодана до дыр. Потом она бы выкинула шляпку. Потому что никто не стал бы носить что-то, к чему прикасались крошечные когтистые крысиные лапки. А вот Габриэль бы носил. Он был бедным и радовался каждой найденной вещи. Но вот беда: шляпка была женской… Он сжал эскиз и ощутил, что по щекам текут слёзы злости. Лист порвался легко, но Габриэля трясло, когда он разрывал рисунок. Он больше не был бедным. Он не был одиноким. Он не должен был донашивать что-то чужое. Он больше никогда не будет жить на чужих чердаках, вдыхая запах капусты и мечтая о ней. Он может… попробовать кого-то полюбить. Так и не став кем-то значимым для мира. Потому что он, Габриэль Агрест, был достоин любви просто так. — Что же. Вижу, тебе лучше, — сказала Марианна на следующее утро, когда Габриэль спустился к обеду. Агрест был опухшим от недосыпа, злым, раздражённым. Под глазами у него вылезли два отвратительных тёмных синяка, отдающих желтизной. Он точно выглядел хуже, чем до того, как порвал все свои старые эскизы и скинул обрывки в компостную яму в саду. — Ты любила? Любила хоть когда-нибудь? Марианна улыбнулась и показала Габриэлю свой мундштук. Китайский стиль, красное дерево, резьба. Когда-то давно на нём наверняка было золотое напыление. — Это единственное, что я смогла сохранить от своего мужа. Ношу с собой уже незнамо сколько лет. Сорок, наверное… может и больше. Сам скажи мне, Габриэль, любила ли я? Он подошёл к своей названной матери и обнял её, неловко сложившись из-за своего роста. Марианна мягко похлопала Габриэля по плечу, улыбаясь. От неё пахло лимонами и озоном. — Раз тебе лучше, милый, то можно попробовать что-нибудь сшить, — предложила она. — Лучше познакомь меня с той девушкой, про которую ты говорила. У меня сейчас нет ни одного эскиза. Марианна рассмеялась и кивнула. — Есть у меня на примете близняшки, малец. Прекрасные девочки, но немного старше тебя. Одна как раз не занята. Она познакомила его с Эмили. Будущая жена Габриэля обладала тяжёлым характером и самой нежной в мире улыбкой. Ярко-зелёные кошачьи глаза говорили о близком родстве с мадам Ленуар; фамилия Эмили звучала как Грэм дэ Ванили, очевидно по тем же причинам, по каким Габриэль стал Агрестом. Он сразу влюбился в свою будущую жену. В ней была яркость и сочность жизни, тысячи смешинок и улыбок по разным поводам, она пользовалась цитрусовыми духами. Да она и сама была словно один большой апельсин, который Габриэль наконец получил от жизни вместо вездесущих кислых лимонов. Жаль, что их супружество не продлилось долго. И виноват в этом был Анри Дюруа. Брат Габриэля. Говоря откровенно, у Габриэля не было никаких братьев. Только три сестры, все младшие и наглотавшиеся ядовитого молока от наркоманки-матери. Когда он уходил из дома, то даже не думал о том, чтобы взять девочек с собой. У Габриэля было ощущение, что их жизнь кончена, так и не успев начаться; по прошествии многих лет он всё ещё продолжал так думать, не жалея о своём решении уйти в одиночку. Анри Дюруа появился в его жизни немногим позже помолвки с Эмили. Габриэль к этому моменту уже приноровился к швейным иглам, научился разбираться в тканях и вовсю шил прекрасные наряды для женщин в своей семье. Марианна продолжала ворчать и критиковать подбор строчек, Эмили мягко останавливала, когда Габриэль слишком глубоко погружался в свои фантазии. Близился его первый сольный показ, за спиной осталось сложное взросление и многочисленные конкурсы для наработки имени. В мире моды Габриэлю Агресту пророчили большое будущее. Эмили пригласила свою сестру, Амелию, на обед в честь первого показа жениха. Марианна, воспитывавшая девочек до их решения жить самостоятельно, была только рада. Она даже не напряглась, когда Эмили спросила, может ли её сестра привести с собой мужа. Это ведь была семья. Так что Марианна согласилась. Намного больше недоверия у неё вызывала Натали Санкёр — девушка, с которой Габриэль познакомился за время своей недолгой учёбы в университете и которая помогала Агресту с подготовкой коллекции. День, когда порог дома Ленуар переступил Анри Дюруа, — Анри Грэм дэ Ванили, — был началом мучительного конца. Он был похож на Габриэля чертами лица, телосложением, цветом глаз. Волосы, правда, были седыми, несмотря на не такой уж большой возраст. Он зачёсывал их назад пальцами и улыбался слишком широко, чтобы это казалось нормальным. Марианна, едва увидев его, мгновенно напряглась. Она молчала, когда Анри рассказывал о своём родстве с Габриэлем, не сказала ни словечка против его откровенной лжи, — она ведь знала, что у Габриэля никого кроме сестёр нет! — и с фальшивой улыбкой предлагала Анри попробовать поросёнка или жюльен. Примерно в середине вечера Марианна отговорилась плохим самочувствием и попросила Габриэля проводить её в комнату. — Может, я помогу? — предложил Анри с улыбкой. — Габриэль выглядит таким худым. — Ох, да тут не в коня корм, — отмахнулась Марианна. — Но спасибо. Уже в своей комнате Марианна устало потёрла лицо, размазывая тени и румяна. — Не связывайся с этим Анри, — приказала она Габриэлю. — У меня никогда не было брата, и ты это знаешь. Она посмотрела на него строгим взглядом недовольного родителя. — Теперь есть, — жёстко сказала Марианна. — Тебе не обязательно водить с ним дружбу. Будет лучше, если ты вообще не станешь с ним разговаривать, но он ведь начнёт навязываться… не поленился ведь изменить внешность, чтобы быть похожим на тебя… Главное не спорь. Ты понял, Габриэль? Она взяла его за руки и сжала сахарные пальчики на его ладонях. Габриэль ощутил приступ нежности к этой женщине. — Понял, — послушно ответил он. — Это связано с твоим мундштуком, да? Увидев в уголках её глаз слёзы, Габриэль обнял Марианну. Значит, появившийся Анри Дюруа — это то, что хуже преступности. Однако Марианна отказалась от каких-либо комментариев, просто попросив названного сына не вмешиваться в её проблемы. — Не хочу, чтобы ты пострадал. — Ты же помнишь, что я могу помочь тебе? Стоит только попросить. — Вообще-то, есть кое-что. Раз этот Анри нашёл меня, то стоит по крайней мере обезопасить Камень Чудес. Шкатулку я спрячу, но вот мотылёк… Так Габриэль познакомился с Нурру и его Воинами. Существование в мире волшебства как в мультфильмах и любимой Эмили манге было ошеломительным открытием. Габриэль потерял дар речи, увидев крошечного антропоморфного мотылька, выпорхнувшего из неприметной на первый вид жемчужной брошки. Существо представилось как Нурру, идея агрессии и защиты. — Это значит, что я рождён от них и могу влиять на них, — пояснил мотылёк, смотря на Габриэля мультяшными фиолетовыми глазами. — И ты теперь тоже. Марианна, он ведь не готов. — Нет, — покачала головой мадам Ленуар. — Но выбора у меня тоже нет. Вот только… — Арлекин не может отбирать Талисманы силой, — успокоил женщину Нурру. — Да и не подумает он, что брошь у этого юноши. Совершенно неподходящий владелец. Он осмотрел Агреста с головы до пят, и у Габриэля неприятно засосало под ложечкой. Ему было всего двадцать три, он планировал свадьбу, готовился к первому показу и мечтал о семерых детях от Эмили. В его планы совершенно не входила магия. — Но он выживет. Я сделаю из него воина. — Это всё, о чём я могу просить, Нурру. Амелия и Анри остались на ночь в доме Марианны. На следующий день мадам Ленуар огорошила Габриэля и Эмили известием о том, что она собирается в кругосветное путешествие. Прямо сегодня. — Дом остаётся на вас, естественно, — бодро говорила женщина, стуча приборами по тарелке. — Обживайтесь, плодитесь, размножайтесь. Надеюсь, что к моему возвращению здесь будет много маленьких и хорошеньких агрестиков. Анри и Амелия ещё спали; будущая чета Агрестов, как и Марианна, были ранними пташками, и завтрак проходил в самом начале утра. — Разве это не слишком поспешно? — обеспокоенно спросила Эмили. — Ох, детка, возможно это и так. Но разве я могу ждать ещё хоть день? В моём возрасте каждые прожитые сутки — это огромная роскошь, чтобы ты знала, так что я больше не могу терять ни минутки. — Но наша свадьба… Габриэль положил руку на ладонь невесты и сжал пальцы. Брошь, приколотая на воротник и скрытая первым попавшимся шейным платком, казалось, жгла кожу. — Пусть едет, — сказал он с тяжёлым сердцем. — Мы пришлём фотографии. К тому же, ты же хотела скромную церемонию. Эмили кинула вилку на тарелку и вытянула руку из пальцев жениха. — Теперь вообще никакой церемонии не будет, — сказала она с явной обидой в голосе. — Распишемся, и хватит. — Как скажешь. — Прости, детка. К моменту, когда Анри и Амелия спустились из спален, Марианны уже не было дома. Габриэль внимательно следил за выражением лица свояка, напряжённо отмечая скрытую злость и раздражение. Чета Грэм дэ Ванили откланялась лишь немногим позже полудня, словно упустив цель своего пребывания в доме Ленуар. В доме Агрестов. Все вопросы документации были улажены по почте и через юридические конторы. Очень помогла Натали, у которой был настоящий талант во всём, что касалось важных бумажек. Мадмуазель Санкёр так много времени проводила в доме Агрестов, что Эмили предложила ей выбрать себе комнату и переехать наконец из своей съёмной квартиры. — Неудобно, — нахмурилась на это предложение Натали. — Неудобно улитку пальцами выковыривать, — огрызнулась всё ещё раздражённая побегом Марианны Эмили. — Бери комнату с окнами в сад, там великолепные рассветы. Хоть будешь знать, когда пора спать ложиться. Так в доме появился третий жилец. Габриэль был этому рад: Натали стала его самым близким, — единственным! — другом, и видеть её каждый день, да ещё и в расслабленной домашней атмосфере, было сродни чуду. Он с Эмили заключили брак, просто подписав бумаги в мэрии. Габриэль продолжал создавать потрясающей красоты модели, собирать коллекции. Его имя обрело вес, Париж ждал новый всплеск вдохновения мэтра с нетерпением. Натали разбиралась с бумагами и перетянула своего кузена Жерара из провинции. Месье Санкёр обучился водить машину и стал личным шофёром для восходящей звезды парижской моды. Мужчина был таким огромным, добродушным и молчаливым, что Эмили в шутку называла его Гориллой. Жерару это, кажется, даже нравилось. Прислуга, следящая за домом при Марианне, постепенно сменилась. Габриэль сократил штат до минимума, потому что не любил присутствия посторонних в доме, и ни разу об этом не пожалел. Всё текло мягко и размеренно, если бы не Нурру. Мотылёк, — квами, — обладал довольно сложным характером. Большую часть времени он был мягко-нежным, очень податливым, заискивающе называл Габриэля Мастер и смотрел большими глазами. Но в другие моменты в нём словно просыпалась вторая личность: сильная, властная, авторитарная. Двойственность идеи для рождения квами стала причиной таких изменений поведения. Именно властный Нурру заставлял Габриэля активировать Талисман и просто привыкать к изменённому телу и сознанию. — Талисман мотылька — один из самых сложных в управлении, — наставлял Нурру. — Во время Трансформации ты — это не ты, а вся твоя армия. Все Воины, которых собрали владельцы Камня Чудес до тебя. Было сложно. Во время Трансформации Габриэль словно распадался и собирался заново, но с лишними деталями. Воинов было не так много, около пятидесяти, но они жили в разных странах. И каждого из них Бражник чувствовал как продолжение себя. Новое мироощущение кружило голову и мешало даже дышать. Вместе с Анри в Париже появился Арлекин, оставляющий за собой только хаос и кровь. Следом за ним, будто само собой разумеющееся, возникли защитники — пока только трое. Они с переменным успехом сопротивлялись злодею, очевидно бывшему сильнее их в несколько раз. Арлекин игрался с защитниками, убивал горожан по велению своей чёрной души и просто развлекался за чужой счёт. Только видя репортажи с места происшествий и понимая, что в этом городе жить его жене, друзьям и ребёнку, Габриэль не забрасывал тренировки с Нурру. Эмили беспокойно гладила округляющийся живот, смотря новости, и хмурила брови. — Мы можем переехать, — предлагал Габриэль. — Не можем, — спокойно отвечала Эмили. — Париж — твоя жизнь. И мой родной город. Я не покину его из-за какого-то психа. Но лучше бы они уехали, честное слово. Время шло, на свет появился Адриан. Натали и Горилла возились с ним наравне с родителями, давая Габриэлю и Эмили заслуженный отдых. Популярность недавно основанного модного дома Агрест взлетела до небес, акции стоили баснословных денег. Марианна окончательно прекратила посылать письма и выходить на связь. Габриэль всё ещё верил, что эта невероятная женщина с кошачьими глазами и тихим шагом в порядке. Хотел верить. После шестого дня рождения Адриана Нурру решил, что пришло время для Бражника. К Арлекину присоединился Жук, о котором никто ничего не знал, защитников стало пять — и они всё равно не справлялись. В выбранный день Габриэль спустился в зимний сад, провёл Трансформацию и ощутил всех Воинов — своё наследство от прошлых владельцев Талисмана. Они постепенно перебирались в Париж, чтобы быть ближе к своему новому Мастеру, а потому сразу откликнулись, ожидая его приказа. Он захотел уничтожить Арлекина. И в итоге потерял пятерых из своей армии, что навсегда научило его осторожности. Смерть каждого из Воинов отдавалась фантомной слабостью в теле, будто Бражник умирал вместе с ними. Не было ничего удивительного в том, что на следующий день Габриэль увидел Анри. Ненастоящий брат Дюруа сидел в столовой, рассеянно крутя в руках трость. — Я думал, что эта старая сука забрала Талисман с собой, — сказал Анри, когда Габриэль вошёл в столовую. — Ошибался. — Что ты здесь делаешь? Анри неприятно улыбнулся. Шрам, рассекающий его правую щёку, за ночь почти зажил. Это была единственная успешная атака Воина, располовинившая Арлекину череп. Габриэль видел его мозг, красно-розовый, влажный. Потом Арлекин растянул губы в отвратительно сладкой улыбке и сделал издевательский реверанс, выставляя на обозрение содержимое своей больной головы. Теперь от этой раны остался только небольшой шрам. Габриэль был уверен, что от него не будет и следа. — Отдай мне Талисман, мотылёк. — Я не понимаю, о чём ты. — Тогда я спрошу у твоей жены. Хочешь? Сердце Габриэля сбилось с ударов, ладони вспотели. Он смотрел на улыбающегося Анри и понимал, что Арлекину ничего не стоит убить его прямо сейчас, на месте. А потом взяться за Эмили, Адриана, Натали, Гориллу. Уничтожить весь дом Ленуар, стереть с лица Земли само упоминание о нём. — Ты этого не сделаешь. — Не сделаю, — совершенно спокойно вдруг согласился Анри. — Она так похожа на Амелию, просто ужас. А твой сын? Копия моего. Я люблю своего ребёнка, Агрест. А ты любишь своего? — Да. — И он тебя любит. Феликс меня тоже любит, знаешь? И мать свою, будь она неладна… Амелия меня раздражает в последнее время. Тупая кукла. Весь мозг в этой парочке ушёл твоей супруге. Жаль. Хотя, будь Амелия немного умнее, она бы давно поняла, что с её муженьком что-то очень не так. Всё к лучшему, как говорится в Библии. Он встал, стукнув тростью по полу. Посмотрел на Габриэля чужими золотыми глазами и опять улыбнулся, показывая ровные белые зубы. — Меня раздражает, что я не могу убить Амелию, понимаешь? Феликс её любит. Я люблю его... вроде, — он потёр глаза, словно пытаясь что-то вспомнить. — Скучно в последнее время… Можешь пытаться меня убить и дальше, милый. От прозвища, которым обычно пользовалась Марианна, Габриэля передёрнуло. Анри расхохотался, и фигуру его облепил чёрно-красный костюм. Золотые глаза сияли на фоне маски, трость растворилась в воздухе. Он зачесал волосы назад и откинул голову, рассматривая потолок. — Раздражает меня Амелия, — повторил мужчина в который раз. — Но убить её не могу. Феликс мать любит… хорошо, что в мире целых две таких женщины? Идентичных... — Нурру!.. Он не успел провести Трансформацию, как Арлекина уже не было в столовой. Через месяц у Эмили диагностировали быстропрогрессирующий рак. Она была сильной, его дорогая девочка. Долго боролась. Умерла только к двенадцатилетию Адриана.