Сберегая свет очага / Watching the Fireplace Glow

В это первое утро Джон проснулся в мире, полном света. Сквозь мутные стекла окон гостиной Бобби падали солнечные лучи, и в них, лениво дрейфуя в воздухе, мелкими рыбьими чешуйками посверкивала пыль. На часах было уже 9:30, так поздно он уже несколько месяцев не просыпался, но тут не было ничего удивительного — Джон уже так долго находился в беспрерывном движении, что почти забыл, каково оно, быть в покое. Он встал и принялся быстро одеваться в этой светлой комнате. Натянул мятую футболку и еще более мятые джинсы. В доме стояла благодушная тишина, только где-то в отдалении слышались голоса — Сэм о чем-то спорил, голос его то повышался, то понижался, и вперебивку с этим слышались краткие смешки Дина, такие знакомые Джону даже спустя долгое время. Он почистил зубы над маленькой раковиной в ванной комнате, сплюнул в ее пожелтевшую чашу пену зубной пасты, подкрашенную красным. По стене ванной, у туалета, была прикреплена длинная старая труба; судя по крепившим ее болтам, сверкающим серебристой новизной на фоне тусклой ее поверхности, сделано это было не так давно. Какое-то время Джон непонимающе смотрел на нее, а потом до него дошло, и он почувствовал жар, кинувшийся в лицо — то ли от стыда, то ли от злости, он и сам не знал. Джон вернулся в гостиную и пошел на звук голосов — к выходу на заднее крыльцо. Около двери он замер на секунду, внутри все сжалось от нерешительности, а в горле встал нервный комок. Джон не был уверен в том, для чего он здесь, не был уверен в том, что правильно сделал, приехав сюда. Он понимал только, что держаться подальше отсюда было бы проще и легче — и что легкости он не заслуживает. Он открыл дверь и вышел на крыльцо. Там сидели, бок о бок на полуразвалившемся красном диване, Сэм и Дин. Оба держали под подбородками одинаковые миски с хлопьями; у обоих ложки размеренно мелькали туда-сюда между миской и ртом. — Доброго утречка, — поприветствовал его Дин, радостно выронив при этом изо рта кусочек. Джон уселся на стул рядом с ними. — Доброго. А Бобби где? — В городке, — сказал Дин. — Ковыряется в сломанном «Камаро» одного старого богатея, который не умеет ухаживать за своим барахлом. Джон кивнул. Прищурился от яркого утреннего света — май уже подошел к концу, и солнце утвердило свое господство на ветреных равнинах Южной Дакоты, выманивая на свет молодую зеленую травку вместо пожелтевшей прошлогодней и нагревая металлолом свалки Бобби своими лучами так, что воздух над ним начинал подрагивать. Крыльцо было с южной стороны, грело тут вовсю, и это было приятно. — Завтракать будешь? — спросил его Сэм через секунду, приподнимая свою миску хлопьев с молоком. — Там еще есть. Или можно тосты. — Не-а, — ответил Джон, потом указал подбородком на кружки, стоящие на старом дубовом сундуке, используемом вместо стола. — А от кофе бы не отказался. — Там остался вроде, — сказал Дин и уперся рукой в подлокотник дивана, собираясь вставать. — Я могу… — начал было Джон, но Дин отмахнулся и стал подниматься, протягивая руку к своей трости. Его больная нога была жестко выпрямлена, вроде бы Джон и вечером ее видел такой же; ему вдруг пришло в голову, что он здесь вообще еще ни разу не заметил, чтобы Дин сгибал колено. Когда Дин исчез за дверью, Джон спросил: — У него там что-то… какая-то штука? Сэм недоумевающе свел брови. Джон показал на своей коленке: — Что-то держит ее прямо? — А, — сказал Сэм. Поморщился с видом человека, вынужденного объяснять общеизвестные вещи. — Да, у него фиксатор на колене, чтобы удерживать его неподвижным. Джон кивнул, изобразив понимание. Ему хотелось расспросить поподробнее, но он не знал, уместно ли это — хотя они, господи боже, говорят о его, блин, сыне. В прежние времена он просто потребовал бы полного отчета, и его парни повиновались бы, даже если не особо хотели. Но те времена прошли. Времена теперь другие, и виноват в этом он сам. — С ним все хорошо, — внезапно усталым тоном сказал Сэм. Джон поднял глаза. — Н-да? — Ну, исключая то, что с коленом совсем херово, — Сэм дернул плечом и с вызовом поднял подбородок, глядя на Джона. — Ты был с ним у врача в последнее время? — спросил Джон. Его одолевала растерянность — он не понимал, что от него хотел Сэм. Он никогда не понимал, чего от него Сэм хочет. Сэм покачал головой, брякнув ложкой по краю своей миски с хлопьями. — Я надеюсь, об этом ты с ним поговоришь. Джон, сам того не желая, горько хмыкнул. — Сомневаюсь, что он меня послушает. Сэм глянул на него пристально, вроде бы что-то собираясь сказать, но тут изнутри раздался стук по двери и голос Дина: — Помочь никто не хочет? Джон приподнялся на своем стуле, вытянув руку и дернул дверь на себя. Дин вклинился туда плечом, удерживая створку, и осторожно вышел на крыльцо. В той руке, что не была занята тростью, он держал чашку теплого кофе, накрытую тарелкой с лоснящимся от масла тостом. Дин передал все Джону и стал усаживаться обратно на диван, опускаясь на сиденье с сосредоточенной старанием. — Спасибо, — сказал Джон, снял тарелку с тостом и по привычке подул на кофе. — Микроволновка сломана, — сообщил Дин, — а то бы я подогрел. — И так пойдет, — ответил Джон. В наступившей затем тишине он стал пить свой остывший кофе и жевать тост — он его хотел, оказывается. Дин, поморщившись, нагнулся вперед, достал из заднего кармана потрепанный мешочек с табачными припасами, и с отточенной тщательностью принялся скручивать сигарету, кривясь, когда подбирал языком крошки табака. — Самокрутки, значит, — сказал Джон — просто, чтобы хоть что-то сказать. — Это дешевле, — отозвался Дин. — И на нее уходит больше времени, — он пожал плечом и щелкнул зажигалкой; бумага с потрескиванием занялась. — Это у тебя идея такая, чтобы меньше курить? Дин не ответил, лишь длинно затянулся и стал медленно выдыхать дым. В утреннем теплом воздухе резкий запах был довольно приятен — и Джону вдруг вспомнилось, как он сидел когда-то на влажной утоптанной земле и следил за Диконом, который скатывал самокрутки одну за другой, сортируя их: эти с дурью, эти — без. Желтый вкус дыма, горячий, как солнце Вьетнама. — Итак, каков наш план? — спросил Сэм. Джон почти вздрогнул, хоть и ждал этого вопроса. Вчера вечером разговор их не касался действительно важных тем, они просто болтали о разной ерунде, связанной с охотой, поговорили о нескольких совместных делах, сравнивали свои изыскания. О будущем они совсем не разговаривали. — План, — медленно повторил он. Сэм уточнил: — Из-за чего ты приехал сюда? — и глянул на брата. Но лицо Дина за клубами дыма было бесстрастно. Джон потер подбородок. — Ну… ладно, немного о фактах, — сказал он. — Вы, парни, уже больше месяца копаетесь во всем этом, оставшись тут с Гранд-Дюком исследований. Он увидел, как Дин чуть улыбнулся эпитету, которым Джон описал Бобби, и продолжил, смутно этим воодушевленный: — А я тем временем мотался по всей стране, отслеживая любую гребаную зацепку, какую только мог найти. И все равно у нас нихрена толком нет. Все, что мы знаем — есть некий демон, убивший вашу маму и твою девушку, Сэмми, и еще кое-кого. И еще есть какой-то демон, знающий наши имена, имеющий , вероятно, некоторую информацию о нас. Это, конечно, было не все, что Джон знал. Но некоторыми сведениями он просто не готов был пока делиться. — Все так, — сказал Сэм. — Мы ничего особо не добились, но уже серьезно вляпались. Пап, это не новость вообще-то. Джон проигнорировал резкость Сэма и продолжил: — И я просто подумал — если мы по отдельности никакого чертова результата не добились, то, может, вместе нам повезет больше. Он подождал ответа, но никто из сыновей ничего не сказал — даже ожидаемого им чего-то вроде: «А что я тебе говорил?». Сэм сжал губы. Дин протянул руку и стряхнул сигарету над пустой миской из-под хлопьев — пепел словно бы поперчил оставшееся там молоко. Так что Джон неловко заключил: — Во всяком случае, мы могли бы попробовать. — То есть, ты на какое-то время остаешься с нами? — спросил Дин. — На какое-то время, да, — согласился Джон, и получил легкую улыбку в награду. Он был ей рад, хотя не слишком-то понимал, отчего Дин все еще хочет, чтобы отец был рядом. Что-то царапало Джона глубоко внутри от этой реакции, какое-то странное смешение признательности и раздражения. — Ты с Бобби об этом говорил? — спросил Сэм, все еще настороженный и неулыбчивый. — Это ведь его дом. — Ага, — сказал Джон и поскреб шею сзади. — Он сказал, что я могу оставаться, пока отрабатываю. Машины чинить, помогать на площадке свалки. — Этим я и занимался, — кивнул Дин. Сэм чуть усмехнулся. — Оказывается, не все живут на фальшивых кредитках. Некоторые оплачивают закладные и счета. Чокнутые, да? Джон не ответил. Он старался не замечать неловкость, которую испытывал от Сэмова тона. Сэм стал жестче, чем Джон помнил, жестче, чем обозленный подросток, четыре года назад покинувший их, отправившийся своим путем. А еще он стал выше и массивней. И его прежняя легкомысленность сменилась мрачным подавленным напряжением. Джона заставляло беспокоиться то, что он видел в повзрослевшем Сэме. Нечто наполняло его сына — что-то такое, чего Джон не знал. А о том, что Джон знал, ему думать не хотелось, потому что пока это были лишь теории, обрывки информации, предположения. И все же, глядя на Сэма, Джон не мог не замечать его взгляда — спокойного и категоричного его давления. Его пристальности. — Кстати, неплохо бы уже начать, — сказал Дин, приступая к процессу вставания. — Я занимался ремонтом коробки передач в Додже. Пообещал Бобби, что к его приезду будет готово. Пойдем, я покажу тебе все, что он показывал мне — то, что требует ремонта. Кое-что надо делать побыстрее, а что-то может и обождать. Можешь выбирать, чем будешь заниматься. Джон кивнул и встал. Поглядел на Сэма. Но тот, уперев подбородок на ладонь, такую огромную, что она закрывала всю нижнюю часть его лица, смотрел в пространство. — Сэм будет заниматься своей фигней, — мягко сказал Дин, подталкивая отца к дверям. — Пойдем.

***

Обход свалки занял минут сорок. Дин вел его медленно, но рационально, пробираясь по неровной почве площадки с помощью двух костылей — обычных деревянных, довольно несуразно выглядящих. Он сменил на них трость, оставив ту у входной двери. Костыли были непарные, один темнее другого, и подмышечная перекладина у одного вместо чехла была обмотана зеленым полотенцем. — Бобби их раскопал в своем подвале, — сказал Дин, заметив как смотрит Джон на костыли. — Он такой барахольщик, не поверишь, какого только дерьма мы там у него не находили. Стоя над останками коробки передач, Джон очень даже верил. Площадка у Бобби была довольно обширна, и каждый ее дюйм заполнен был всяким-разным — металлолом, проржавевшие рамы, автокресла, выставленные, как скамейки, между рядами мятых кузовов и стопками шин. Не было никакой упорядоченности — совершенно приличный «Цивик», которому требовалось лишь глушитель поменять, мог с равной вероятностью как стоять в гараже, так и быть воткнутым позади почти целиком разбитого древнего фургона. — Ну вот, это все, что есть, — когда они вернулись к дому, подвел Дин итог. — Может, начнешь с Хонды, поглядишь, что можно сделать? — Звучит неплохо. — Я пойду обратно, — сказал Дин, неопределенно махнув рукой. — Если что-то понадобится, найди меня. — Договорились. Дин оперся на костыли и стал неуклюже разворачиваться, потом оглянулся. — С тобой все нормально? — спросил он. Джон поднял бровь. — С чего бы нет? — Не знаю, — сказал Дин, приподняв уголок рта намеком на ухмылку. — Ты почему-то так ужасно охотно сотрудничаешь. Я подумал, вдруг ты чего-то не то съел. У Джона вырвался смешок. — Вали отсюда, Дин, пока я в тебя чем-нибудь не кинул. Дин ухмыльнулся и сделал несколько шагов. Каблук ботинка на больной ноге пробороздил в пыли неровную полосу. Это бросилось Джону в глаза — эта линия, и еще маленькие ямки в пыли, оставленные наконечниками костылей. Он вдруг подумал, что, наверное, вся площадка свалки сейчас усеяна такими следми, вся земля здесь помечена шагами Дина. Услышав кашель, Джон вскинул голову и запоздало понял, что Дин заметил его взгляд. Улыбка сползла с губ сына, рот напряженно закрылся — закрылось все его лицо. Джон мысленно себя проклял. Ему захотелось объясниться, извиниться — пусть он и не совсем понимал, за что. — Инструменты в гараже, — сказал Дин, отвернулся и пошел прочь. Теперь он не позволял больной ноге подволакиваться.

***

В первые дни это было даже приятно. Очень давно уже Джон не занимался такого рода работой, он почти забыл, насколько умиротворяющим может быть мир деталей и механизмов. Джон легко вернулся к образу мыслей механика, когда все чувства сосредотачивались на автомобиле под руками, на постукивании и дыхании двигателя. Лязг металлических частей и инструментов, густой запах смазки — все это успокаивало его, окружало и уносило прочь. Мир двигателя был огромен, но четко ограничен, и Джон всегда точно знал, как исправить сломанное. Он пытался отвлечься, не замечать бормотания своего тела «иди, иди, иди», пытался не думать о том, что ему нельзя терять времени, что никому из них нельзя терять времени, что так многое еще надо исправлять — и вовсе не в автомобилях. Дин, Сэм и Бобби, похоже, жили упорядоченно, и Джон изо всех сил старался этому порядку соответствовать. Он просыпался тогда же, когда остальные. Он завтракал, толкаясь со всеми у Бобби на кухне или на крыльце. Потом они с Дином шли на площадку, а Бобби куда-нибудь уезжал на своей развалюхе. До самого вечера Джон практически был наедине с машинами. Сэм иногда оставался в доме, а иногда уезжал на Импале в городок и возвращался оттуда с охапкой книг, с новыми данными и с ежедневной новой гипотезой. После ужина они расстилали карты, схемы и графики на полу гостиной, сравнивали данные и пытались отследить шаблоны: лесные пожары в Массачусетсе, отключения электричества в Огайо — все дразнящее сплеталось, возбуждая надежды, и могло обернуться чем-то существенным, а могло и ничем не стать. Джон старался быть терпеливым — он был терпелив — но он ждал чего угодно, только не работы механика. Мальчишки вроде бы чувствовали себя лучше, чем пять месяцев назад в Лоуренсе, но некоторое напряжение все же постоянно чуялось в полурасслабленной атмосфере, кажущейся от этого показной — декором, который все бессознательно поддерживали. Когда Джон лежал под очередной сломанной машиной на свалке, то чувствовал себя так, словно бесконечно повторял какое-то упражнение. Словно проходил некое испытание. — Это тебе не какой-то чертов тест, — насмешливо сказал ему Бобби на третий вечер, когда Сэм ушел в душ, а Дин — на улицу курить. Джон сидел, хмурясь, за кухонным столом и пальцами катал по нему хлебные крошки. — Я знаю. Только… проклятье, дела становятся все горячее, а я чем занимаюсь? Сижу на жопе ровно в Южной Дакоте и починяю универсалы и малолитражки. — Тебя ведь тут никто против воли не держит, — сказал Бобби. Он поставил вытертую тарелку на стол и повернулся к раковине взять следующую. Добавил, стоя спиной к Джону: — Мальчишки… ну, им требовалось подлечиться и отдохнуть. Они, конечно, твоему приезду рады, я уверен, но… — Черт возьми, Бобби, — рыкнул Джон, стиснув кулаки. — Не будь тут мне святее папы римского, не изображай самодовольное дерьмо. Это мои чертовы дети, а не твои. Бобби не ответил. Джон скрипнул зубами. Ему хотелось взять эти слова обратно — и в то же время он был как-то извращенно рад, что не может этого сделать. Бобби был самым близким к понятию «друг» человеком изо всего окружения Джона, — и возможно, самым близким к этому понятию за всю Джонову жизнь, — но между ними опасно лежала глубокая пропасть правды: Бобби был там, где Джона не было, и знал то, чего Джон не знал и никогда, возможно, не узнает. Знал, каким был Дин, когда только что вышел из больницы; знал, какие ему надо принимать лекарства, и сколько раз в день. Знал, как выглядел Сэм, когда был счастлив; знал, когда с ним можно пошутить, а когда его надо оставить в покое. Знал, почему в доме не было ничего крепче уксуса, почему все так странно примолкли, когда Джон сказал, что ему хочется выпить. И господи боже, Джону хочется выпить — немедленно. — Твои, да, — подтвердил Бобби, в конце концов обернувшись. — Но, как бы там ни было, пришли они — ко мне. И я рад, что они — у меня. Когда они не заноза в моей заднице, конечно. И, хоть я и не подписывался на эту долбаную «Семейку Брейди», но тому, что ты здесь, я рад тоже. Мальчики рады. Мы все тебе просто охрененно рады. У Джона невольно дернулся вверх уголок рта. — Послушай, — Бобби тяжко вздохнул и прислонился к стойке, по-прежнему держа в руке влажное полотенце. — Я хотел сказать… дьявол, вот не знаю я, что сказать-то тебе. Делай то, что должен, Джон. Вот что я хочу сказать. Если тебе надо быть здесь — будь здесь. Если надо быть где-то еще — будь там. Наступила тишина. Потом Джон пробормотал: — Вечно на меня наезжаешь, гребаный ты Йода. Бобби фыркнул от смеха и качнул головой. — Я тебе не Йода. Я просто сказал тебе, как все выглядит с моей точки зрения. — Что ж, спасибо. — Да не за что. Бобби опять открыл кран и стал ополаскивать оставшиеся в раковине стаканы и вилки. Джон шевельнулся и внезапно ощутил такой приступ клаустрофобии, что просто взял бы — и разломал руками стены. Может, поехать завтра с Сэмом в городок? Взять упаковку пива или бутылку виски, да хоть чего-нибудь, ну что за смехотворная фигня. Да плевать ему, в чем дело — у Бобби диета какая-то, или все тут на цыпочках ходят, потому что Диновы лекарства нельзя мешать со спиртным. Никто ему не потрудился толком разъяснить. Может, тогда бы он еще подумал, но сейчас за холодное пиво просто убить готов. Убрать бы эту тяжесть в груди, этот остроугольный камень, не дающий продыху. Ему хотелось обдумать слова Бобби — и где-то в глубине души он уже их обдумывал — но Джон все еще был слишком раздражен и обеспокоен, напряжение до сих пор висело в воздухе. Мысли его уже скакнули вперед. — Кстати, — сказал вдруг Бобби, отошел от раковины и достал из кухонного шкафчика банку из-под джема без этикетки, на дне которой лежал слой белых таблеток. Он вытряхнул пару штук себе на ладонь и протянул их Джону. — Может, отнесешь это Дину? Джон несколько секунд смотрел на него, потом встал и пошел наполнять водой стакан. Ему не хотелось задавать этот вопрос, он ненавидел то, что ему приходится это спрашивать — но оставаться незнающим он устал до чертиков. — Что это? — Викодин, — сказал Бобби. — Как часто он их принимает? — Джон видел таблетки, рассованные по всему дому: в баночках, пакетах, в аптечных пузырьках, стоящих в шкафчике ванной наверху. Но расписание их приема он себе уяснить пока так и не смог. — Примерно раз в пять часов. Предыдущий прием был часов в шесть, так что сейчас ему, наверное, уже надо. Джон кивнул и протянул руку. Бобби сбрасил таблетки ему в ладонь. Джон был охотником, он знал толк в ритуалах и замечал их везде — и почему-то сейчас было ощущение, что он участвует в одном из них. Или, возможно, ему просто хотелось, чтобы это так и было. Дин сидел на улице, он растянулся на диванчике, уложив больную ногу на дубовый сундук, на здоровом колене у него стояла пепельница. Голова его запрокинулась назад, глаза были прикрыты, и, если бы не рука, медленно поднимавшаяся к губам, Джон мог бы подумать, что сын заснул. Он вышел в ночную прохладу, и дверь за его спиной негромко стукнула, закрываясь. Дин неторопливо приоткрыл глаза и оглядел отца. В теплом свете лампы, освещающей крыльцо, кожа сына казалась бесцветно-бледной, под скулами лежали тени, и Джона уже не в первый раз поразило, каким тревожаще юным сын выглядел. Дин был уже не так худ, как в Лоуренсе, мышцы у него наросли — в основном на руках и плечах. Джон решил, что это, наверное, из-за костылей, или от какой-нибудь специальной физкультуры. Но Дину все еще недоставало фунтов пятнадцати. У сына появились новые морщинки возле глаз и у рта, — не зря говорят, что боль старит, — но сейчас Дин выглядел не на свои двадцать семь, а лет так на семнадцать. Сейчас Сэм и то выглядел старше. — Ты обсуждал с Сэмом карты, которые он сегодня получил? — через секунду спросил Дин. — Нет пока. Он взял их с собой наверх, я даже взглянуть не успел. — Вот поганец, — сказал Дин. Он начал медленно вставать и скривился. Джон протянул ему стакан с водой и таблетки. Дин удивленно приподнял брови. — Бобби сказал, что тебе уже пора. — Ага, — Дин решительно потушил окурок в пепельнице и протянул руку. — Спасибо. Джон уселся на стул, глядя, как Дин, проглотив таблетки, снова откинулся назад. Он подумал, что должны быть признаки, которые ему бы следовало знать, которые наверняка знает Сэм, и Бобби, наверное, тоже — губы у Дина были сжаты сильнее обычного, движения стали осторожнее, пальцы руки, лежащей на больном бедре, слегка давили на него. — Хочу завтра смотаться в город, — сказал Джон. — Разомну ноги и может, выпью чего. — Да? — Дин открыл со щелчком свою сумку с табачными припасами и достал оттуда бумагу. — Я бы поехал с тобой. Господи, пива бы. Настоящего пива. Джон промолчал, усваивая сказанное. Значит, причина отсутствия алкоголя — не лекарства Дина. Ну, наверное, Джон уже и так это понял. — Можно на Импале, — предложил Дин, скатывая из полоски белого картона гильзу фильтра. — Давно уже на ней никуда не ездили. — Только если я за рулем. Дин пожал плечами, не отрывая глаз от своей сигареты. — Не вопрос. Я в последнее время редко вожу. Похоже, сейчас подходящее время для вопроса — и Джон его задал: — Ты давно был у врача? Дин снова пожал плечами. Лизнув бумагу, он закрутил сигарету и подпалил ее зажигалкой, длинно затягиваясь. Выдохнул серый клуб дыма. При виде этого Джону вдруг самому так сильно захотелось курить, что даже слюна во рту скопилась. Он не курил уже лет двадцать, но вспомнилось, как вчера. — Хочешь? — спросил Дин, заметив пристальность его взгляда. Его тон был шутлив лишь наполовину. — Нет, — возмущенно отказался Джон. Дин ухмыльнулся, задрав бровь. — Понимаешь ведь, что если я скатаю тебе сигаретку, у тебя не будет больше никакого права меня пилить за курение. Никогда. — Да боже упаси. Дин опять глубоко затянулся и хмуро глянул на свои пальцы. — Это дерьмо дешевое, конечно, но на вкус просто отврат, и руки у меня от него желтеют. — Да и зубы совсем не жемчужные. Дин фыркнул, но быстро провел по зубам языком. Джон соврал вообще-то, зубы у Дина сверкали, как всегда. Впрочем, это лишь вопрос времени. — Я стараюсь курить меньше, — произнес Дин секунду спустя. — Я курю меньше, правда. Процесс идет. Джон опять собрался сказать что-то ехидное, но тут дверь со стуком распахнулась, и вышел Сэм — с напряженно вздернутыми плечами. — Что такое? — немедленно насторожившись, спросил Дин. — Вам надо взглянуть, — без предисловий сказал Сэм. — Пойдемте. Джон посмотрел на Дина, но тот уже начал тяжело подниматься, нашаривая свою трость, морщась и стискивая челюсти. Сэм протянул руку, подхватив брата под локоть — и в животе у Джона что-то провернулось, когда он увидел, что Дин не отмахивается от брата, а опирается на него, выпрямляясь и делая шаг к двери. А Джона бы Дин оттолкнул. Джон был в этом уверен. Сэм привел их в гостиную, где на полу была расстелена карта, а поверх нее лежал большой лист кальки, изрисованный маленькими овалами и соединяющими их пунктирными линиями. Джону это ни о чем не говорило, Дину, похоже, тоже — судя по тому, как тот в замешательстве хмурился, нашаривая рукой подлокотник дивана, чтобы сесть. — Что это? — резко спросил Джон. — Карта округа, — ответил Сэм. — Вот это, — он провел пальцем по пунктирной линии, — дороги, в основном проселочные, где за последнюю неделю у машин внезапно потухали фары. Помнишь, мы вчера вечером говорили об автокатастрофе? — Угу. — А такими, — Сэм указал пальцем на один из овалов, — отмечены места подозрительных пожаров. Вот школа. Вот — хозяйственный магазин. — И? — И, — сказал Сэм, ведя пальцем по нескольким пунктирам вдоль шоссе — взгляд Джона следовал за ним. Сэм ткнул в точку на карте. — Здесь центр. Все крутится около этого места. Джон всмотрелся, некоторое время не осознавая, что это за место. А потом до него дошло. — Это свалка Бобби, — заключил Дин. — Оно кружит около нас.