Вместе-одиноко

Звонок для учителя. Ваня любил это высказывание, когда не хотел идти на урок. Особенно на какую-нибудь биологию или историю. Учителя там были боже упаси, поверьте на слово. Лучше холодить задницу на запасной лестнице, где окна всегда открыты и нет даже крикливых техничек со швабрами. Холодно, но зато всегда тихо, и никто тебя не спалит за пиздаёбство. Тут Ване нравится намного больше, чем за первой партой перед учительским столом. Сегодня ему было особенно нехорошо. Его бесила пасмурная погода, слишком тяжёлый рюкзак и ублюдское расписание. Ему было хреново до такой степени, что хотелось совать голову в пакет и сжимать его у шеи, чтобы к чёртовой матери просто задохнуться. Голова трещала, будто по ней пару раз стукнули, хотя такого не было ни разу. Настроение в общем полнейшее дерьмо. Поэтому сейчас идти на урок не выход — в петлю вообще полезет. Плохое настроение лучше оставлять плохим, а не делать его ещё хуже. Он не выучил историю, это было пиздец как плохо, потому что за всю четверть он получил только одну оценку и то, за Октябрьскую революцию, про которую ему вместо сказок рассказывал дед. Историцу боится вся школа: хотя она вроде бы и приколистка, шутит вечно на уроках, но когда даёт проверочную — земля, как говорится, вам пухом. Три — максимальная оценка, которую получают даже отличники. Ванина максимальная оценка почти не дотягивает до полноценной пятёрки, потому что он не отличник — он просто хороший мальчик. Да вы только посмотрите, какой позор — единственная четверка в аттестате! Но разве не посрать? Да поебать, пошла она со своим Горбачёвым вместе с Хрущёвым в баню. Пошлёпают друг друга веньками и сварятся, как раки в кипятке — Ваня будет только рад. Ваня был умным отличником. Не то чтобы он много знал — он умел показывать, что учится хорошо. За одиннадцать лет мордашка прилежного мальчика в глазах учителей только крепла, а мозгов прибавлялось только чуть-чуть. Словить момент списать, где-то прочитать конспект перед уроком и блеснуть умной фразой — и вуаля — пятёрка в журнале. Думаете, крысятник развёл? Да, может быть, но хочешь жить — умей вертеться. Ваня вертится в этом колесе слишком долго, чтобы не устать от вечной беготни. Он как хомячок в клетке, но не в прямом смысле: у хомячка всё просто, а у него совсем нет. Ваня Бессмертных был красивым и высоким парнем семнадцати лет, учился в одиннадцатом классе и был старостой класса; отличник и капитан баскетбольной команды, которая занимает места на районных соревнованиях. Им восхищались восьмиклассницы, пятиклашки уважительно здоровались, десятиклассницы осмеливались признаваться в любви. Это внимание его раздражало столько, сколько он себя помнил. Все от него ждут больше, чем он может показать: ожидают золото с сорев, первое место с олимпиады по физике, плакат для школы, потому что: «Ваня, мы знаем, что ты ходил в художку». Эти ожидания садятся ему на плечи, как грузики штанги, и давят так, что встать невозможно. Это ебёт его слишком долго, чтобы не подорвать спину. Позвоночник у него перевязан бинтами и трещит при любой попытке взять на себя больше, чем он сможет сделать. Главное правило школы, если ты хочешь быть незаметным: не показывай и не рассказывай. Ваня где-то в классе седьмом проебался с этим: начал носить модные толстовки, волосики отрастил, на баскет записался, да ещё и умудрился списать олимпиаду. После этого переломного момента все взгляды были устремлены на него. Сначала ему это нравилось: внимание, вечные поблажки от учителей, любовь окружающих. Но потом это навязывало слишком много проблем. Не оставалось времени на себя, оставаться после уроков на дополнительные стало невыносимо, но он не пропускал тренировки, не прогуливал художку, делал все домашние задания. Потому что так надо — это людям нужно. Его считали мальчиком-золотцем, чем-то сверхъестественным, а он всего лишь был слишком хорошим среди чёрно-серой массы своих одноклассников. Он не Тор, люди, молниями швыряться не умеет. Ваня больше всего в жизни жалеет, что сияет в глазах окружающих. Он как самый яркий уличный фонарь, который выделяется на фоне жёлто-оранжевых. Быть незаметным, не привлекать внимание и играть в бравл на задней парте куда лучше, чем сидеть на первой и записывать всё, что скажет учитель. Однако путь Вани подходит к концу: выпускной класс последний, именно здесь кончится его необдуманная популярность. В будущем он обязательно вернётся к урокам судьбы и не станет зажигаться, как бенгальский огонёк в новогоднюю ночь. Он всё время хотел обычной жизни: тихой, беззаботной, неторопливой. Без чьих-то нелепых ожиданий. Ведь люди никогда не знали, какой он на самом деле внутри. Может, он заплесневелый сухарь или муха без крылышек? Откуда они могут знать, что скрывается за красивой этикеткой? Ха, играют со смертью. Сидя на холодной и грязной лестнице, Ваня думает о том, что его опять где-то ждут. На уроке, например. Но ему настолько плевать, что он сплёвывает набежавшую слюну, как чьё-то одолжение, и та попадает на стену, скатывается, оставляя мокрый след. На потрескавшихся стенах школы она выглядит как самое надлежащее. В его руках помятая бумажка, разрисованная сердечками. Ваня плюёт ещё раз. Любовная записка в руках колется чем-то неприятным, и Ваня хочет поскорее от неё избавиться, потому что она ему к чёрту не сдалась. Но он ведь хороший, воспитанный и всегда отвечает, когда его спрашивают? Как же его это всё задолбало. Осенний ветерок проскальзывает на лестничную площадку, скользит под брюки, по голеням (модник, штаны, блять, до колена) и треплет Ванины пшеничные волосы. У Вани в глазах вся тяжесть мира, горький протухший изюм, застрявший между зубами гневом не то ли на себя, не то ли на глупую девятиклассницу по имени, кажется, Настя. Записка коротенькая: с признанием любви, небольшой предысторией и контактной информацией. Чушь. Бред, боже. Ваня был из тех, у которых социальные сети открыты только для друзей, одобренных самим пользователем. Поэтому он любит инстаграм с вк за их возможность закрыть профиль. Так он избавился от лишних помешательств девочек с младших классов, которые хихикают при виде его и кидают ему в спину многообещающие взгляды. Какая мерзость. Как же он это ненавидит. Ваня закрывает глаза, нервно постукивая ногой, и думает, что же ему сделать с очередной поклонницей. Пока он сидит весь на нервах на лестнице, он не замечает, как сзади кто-то спускается. Этот кто-то останавливается сзади, потому что Ванина персона мешает ему пройти, и смотрит вниз, на свою преграду с особым похуистическим выражением. Ваня замечает его только тогда, когда слышит звук затягивания электронной сигаретой. Ваня быстро разворачивается, испуганно подпрыгнув, и роняет любовное письмецо под ноги. Перед ним стоит парень в ленивой, беспечной позе, будто сейчас не урок, а тот просто гуляет между гаражами и ищет, где бы остановиться прикурить. Он был высоким, немного пухлым, таким кучерявым, будто год не расчёсывался. Его безразличное лицо было ужасно постным — Ване показалось, что тот проявляет пассивную агрессию. Но на деле кучерявый лишь смотрел из-под слегка опущенных век и выдыхал дым из своих губ. Арбузиками пахнет. И даже безумная нелюбовь Вани к жиже не проявляется, потому что этот вкус ему на удивление нравится. — Пройти дашь? — у парня голос хриплый, тот явно курит не только ашкьюдишки, но не пугающий. Такой немного заебанный, пресный, как каша в столовке. — А, да, проходи, — Ваня мешкается, потому что не ожидал встретить кого-то здесь ещё в такое-то время. Кучерявый спускается на ступеньку ниже и останавливается на той, на которой сидит Ваня. Смотрит под ноги с пары секунд и с кряхтением опускается, чтобы поднять чужое письмо. Он слегка усмехается, оглядывая его с двух сторон, и кидает Ване в руки. — Любовное письмо в октябре как-то не романтично, — он фыркает и садится рядом, даже не очищая место от пыли и грязи. — Что ответишь? Ваня удивляется с того, что этот парень решает завести с ним беседу. Первое впечатление о нём неприятное: кучерявый кажется не сторонником милых бесед и, вполне возможно, шлёт нахуй любого, кто пожелает ему доброго утра. Ваня таких не любит: потому что внутри он точно такой же побитый социофоб, ядовитый, как гадюка, и грубый до сломанных носов и выбитых зубов. Но он вынужден ходить с маской пай-мальчика и здороваться со всеми, кому положено и нет. Ваня закрывает голову руками и матерится, потому что, блять, заебало носить лицо хорошего мальчика. Этому кучерявому, вроде бы, на всё похуй, может, он даже не знает Ваню, и притворяться рядом с ним не имеет смысла. Да и не хочется. Он слишком устал за сегодня, чтобы лишний раз о чём-то задумываться. — Бля, напишу ей, что у меня уже есть девушка, может, отстанет, — Ваня достаёт телефон, пока кучерявый из-под густых, неровных ресниц наблюдает за ним, затягиваясь дудкой. Дышит тяжело, прерывисто, и Ване становится неприятно. Дым наполняет лёгкие сладким лезвием, вскрывающим тонкие ткани под рёбрами. — Шли её на хуй сразу с ходу, — Ваня удивляется с грубо-стебущей интонации незнакомого и переводит на него вопросительный взгляд. — Девочки сейчас такие, что найдут твою малышку всем сквадом за пару часов и захуесосят так, что она из дома побоится выйти. Ваня всё ещё вопросительно на него смотрит, пытаясь сдуть чёлку с лица, и открывает рот, чтобы возразить, но закрывает обратно — по факту сказал, ничего не скажешь. — Если я её так пошлю, вся школа узнает, какой я пидарас, — Ваня вертит телефон в руках, покусывая губы, пока его окружает арбузный дымок. Самому аж захотелось попробовать, хоть в глазах и щипит. — А разве не похуй? — кучерявый усмехается, и Ване кажется, что эта улыбка самая отвратительная за всё время. Отвратительно-настоящая. Похуй. Такое хорошее слово. Ваня несколько раз тупо моргает, всё ещё обдумывая, как лучше поступить, но неожиданно парень рядом касается его плеча и слегка прихлопывает. — Чел, если тебе так трудно, давай я напишу? — на его лице — забава чистой воды, и Ваня странно ведётся на эти азартные огоньки в чужих глазах. — Только не пиши никакого дерьма, чтобы опозорить меня, — Ваня открывает профиль девчушки в вк и заходит к ней в личку, протягивая своему новому приятелю телефон. — Я слежу. — Ты или охуеть какой каблучок или просто никогда не тыкался письками, — кучерявый смеётся, и Ваня на глазах сердится, заливаясь румянцем. — Завали ебло, кучерявый. Тот в ответ улыбается, быстро что-то печатая в смс-лист Ваниной поклоннице. — Серёжа Пешков. Я из десятого «Б», — уголки его губ растягиваются ещё шире — Сергей стал напоминать клоуна, только некрашеного в красный и зелёный. Ваня складывает руки на груди и заглядывает в свой телефон в руках десятиклассника. Чёлка щекочет глаза, но Ваня специально её не убирает, чтобы спрятать позорный румянец. И чего он засмущался? Этого идиота или слова «письки»?! — Ваня Бессмертных из одиннадцатого «А». — Я тебя знаю, красавчик-на-которого-дрочит-вся-школа, — Серёжа дописывает последнее сообщение и отдаёт Ване телефон, хитро щурясь. — Личность ты весьма знаменитая. Ваня разозлился от такого прозвища, но стерпел гневную триаду и перечитал всё, что написал в сообщениях Сергей. Всё коротко и по делу, с последним, идеальным: «мне пока не нужны отношения, прости». Спрятав телефон в карман, Ваня наконец зачесал чёлку и чётко взглянул на собеседника. Серёжа дымил так сильно, что вокруг них дым давно перестал рассасываться. Они как в тумане, как в фильме «Мгла» заперты в замкнутом пространстве между четвёртым и пятым этажом. Ваня не удивится сейчас, если из этого дыма вылезет нечто: например, биологичка, которая решила сократить путь до своей лаборантской. Но что видел Ваня наиболее ярко, так это своего нового знакомого. Сергея нельзя было назвать красивым, но и уродом он тоже не был; его подбородок был покрыт уже недетской щетиной, тот наверняка бреется, но неумело, криво; пару воспалённых прыщей красовались у него на лбу; сальные, не расчёсанные волосы обрамляли его лицо. Ваня конечно знал, что многие парни не очень следят за собой, но сам он был из тех, кто любит и поддерживает красоту. И видеть сейчас перед собой несовершенство было чем-то необычным. Это правда очень его заинтересовало. — Спасибо, — Ваня отводит свой взгляд первым и вытягивает ноги, чтобы облегчённо вытянуться. — Чел, ты мне очень помог. — Хорошим мальчикам грех не помочь, — он подмигивает и не позволяет ответить, сразу продолжая: — Только почему пай-мальчик сейчас не на уроке, а прячется на лестницах с любовными письмами? Ваню очень раздражает это прозвище — «пай-мальчик». Бьёт по живому и в самую суть. Сергей явно стебётся, хочет задеть посильнее, но Ваня одиннадцать лет терпел и не такое. Чёртов терпила — как Ваня ненавидит себя за это. — Хочу задать тебе такой же вопрос. Вышел дудку подудеть посреди урока? Серёжа откидывается назад, укладываясь прямо на ступеньки и подкладывая под себя руку, протягивая электронку приятелю. — Хочешь, затянись, успокоишься, — у Сергея такой взгляд пристальный, изучающий, что Ваня стал его чувствовать покалыванием на своей коже. — А так у меня физра. У меня пожизненное освобождение из-за того, что я еблан и у меня сколиоз. Ваня смотрит на протянутую ашкьюди и сглатывает. Он никогда не курил и всегда думал, что начинать курить — это плохо. Даже в девятом классе, когда хочется всего нового, острых ощущений и развлечений, он сидел дома и играл в доту, параллельно заучивая историю наизусть. Но сейчас руки немного подрагивали, а напряжение росло, потому что соблазн был слишком велик. А ещё арбузиком так вкусно пахнет, что живот скручивает. И только этим он оправдывает то, что просто хочет нарушать правила пай-мальчика. Он мальчик в душе ой-какой нехороший, и то, что он тянет к своим губам дудку, это доказывает. В душе он ядовитый, ему похуй на всех, кроме себя, и ему хочется водки с апельсиновым соком. Для пробы он немного тянет трубку, заглатывает совсем чуть-чуть и ничего почему-то не чувствует. Вроде, что-то неправильно. Серёжа смеётся тихо, хрипловато, вытирая рукавом толстовки выступившие сопли. — Глотай больше. Это должно было звучать двусмысленно, но Ваня не замечает и тянет глубже. Сладкий, приторный дым наполняет его слишком резко, и он кашляет, сплёвывает слюну и морщится. — Блять, какая же хуйня. — Это ты хуйня, что врёшь о том, что у тебя есть девушка, и притворяешься хорошим боем, — Ваня распахивает глаза широко-широко и врезается в усмехающиеся глаза напротив. — Что, верно подметил? Сука, в самую точку. Ваня хмурится и показывает ему средний палец, на что Сергей только смеётся и закидывает голову назад, закрывая глаза для сна. — Пуси-бой, я подрыхну, разбуди, когда минут пять до звонка останется. — Пошёл на хуй! В ответ прилетает сухая усмешка, и Ваня бесится ещё сильнее. Он не может понять этого парня: тот тупой или чересчур умный? Такой странный, непонятный, от чего у Вани рождается к нему уйма вопросов, которые он всё равно не озвучит. Что за хрень такая, эта кучерявая конча? Ваня никогда не встречал человека, про которого он не мог сказать что-то даже приблизительно. Как такое возможно? Ваня не может понять, поэтому сидит в тиктоке с выключенным звуком, изредка кидая недоверчивые взгляды на нового знакомого. Что это за фрукт и с чем его едят? А самое интересное было то, что он ни разу его не видел в стенах школы. Может и видел, но не замечал так точно. Откуда он вылез, откуда появился в этом арбузовом дыме, который ещё режет кончик языка? Ваня отвечает сам себе, что лучше с ним не связываться, иначе от проблем не огребёшься. Ваня толкает его в нужное время, будит и быстро проскальзывает на верхний этаж, чтобы лишний раз не разговаривать с ним. О чём с ним говорить? — это главная причина побега Вани. Да, он стеснительный, воспитанный и не любит конфликтов (до определённых моментов, которых в его жизни ещё не случалось). Но сегодня в груди что-то треснуло, когда он слушал Серёжу. Тот похож на того, кем Ваня хотел стать в прошлом: похуистом неземным, чтобы он сам от себя охуевал. У Вани сейчас алгебра. И это куда лучше, чем Отечественная война 1812 года или кудрявый арбузник, грязный с ног до головы от пыли и грязи от лестницы. ° ° ° Поздний октябрь не радовал солнцем или тёплым ветерком. Дожди не прекращались уже неделю, и Ване надоело сушить свои кроссы в ванной на батарее, потому что их настоящий белый цвет сменился на грязно-жёлтый. А вроде только месяц назад купил, шесть косарей отдал. В школу ходить стало сложнее — лужи, если соскользнуть в них, утопят по щиколотки. Ване такая перспектива не нравится, хоть жил он в десяти минутах от учебного заведения. Вставать после летних, беззаботных каникул стало труднее, ведь его режим был нарушен кардинально в негативную сторону. Мама уходила рано, приходила поздно — она за ним практически не следила, только с вечера готовила нормальную еду, чтобы следующий день её нерадивый сынишка не питался одним чаем с бутербродами. Ване, если честно, плевать. Ему нравилось то, что за стенами собственной квартиры он мог быть таким, какой есть на самом деле: немного неряшливым, бесцеремонным, дерзким. И никого не волновало, что он на самом деле не ангелочек с венком из ромашек. Как говорится, мой дом — моя крепость. Здесь он чувствует себя в безопасности от чужих посягательств, по-ребячески беспечно может пинать грязные толстовки на полу, когда злится, и раскидывать фантики от конфет по подушкам. Мама сердится, а ему до дури спокойно на душе. Когда ты можешь быть собой — это как никогда весело. Ваня чувствует счастье в ресницах: оно бегает туда-сюда, грея его щёки и кончики пальцев. В душе — мягкий прибой моря, тёплый штиль над горячим берегом. Кто бы подумал, что в четырёх стенах дома может быть так хорошо. Когда же он покидал порог своей квартиры, он будто заходил на зону действия артиллерийских пушек. Холод окутывал его невидимой шалью, проникал под застёгнутые рукава рубашки и змеями стягивался на шее. Становилось душно-холодно. Но бежать не выход — прожить в квартире всю жизнь не получится. Всё равно придётся хлюпать по лужам и мочить новые кроссы. Сегодня опять было мокро. Старый зонтик пригодился, хотя мать давно хотела его выкинуть, потому что одна из спиц болтается и норовит врезаться в глаз при сильном ветре. Ваня уже чувствует, идя по тротуару, как промокают ноги и носки пропитываются влагой. Холодок целует его пальцы, когда парень ускоряет шаг. Сегодня обычный день вторника: в планах только английский, на который задали пересказ страничного текста, и алгебра, по которой, возможно, сегодня проверочная. Пугаться нечего, и Ваня даже радуется, несмотря на непогоду. К восьми мало кто ходит в школу — первый всё же урок — только младшеклассники или такие прилежные, как Ваня (нет). Поэтому народу по пути в школу было сравнительно немного, ещё и школа была совсем небольшой, на человек восемьсот. Но почему-то, витая в своих мыслях, Ваня зацепил глазами парня, который не давал ему покоя. Кажется, его звали Сергей. Тот шёл криво, сгорбившись и пинал мокрыми найками лужи. На его кучерявую шевелюру был слегка натянут капюшон от худи, но это не помогало ему спасаться от дождя. Он был мокрый, шёл один прямо по лужам, без куртки и, кажется, с пустым рюкзаком. Ваня даже остановился на пару мгновений, не ожидая увидеть на другой стороне улицы этого парня. И как же он его вообще заметил? Он случайно решил посмотреть по сторонам, даже пару раз на Сергея соскользнул взгляд, но он не замечал его до тех пор, пока не пришло осознание, кто это такой. Ваня опешил. С их знакомства прошло пару недель, и Ваня, на чистоту, не видел его больше. Или видел — он уже забыл как тот выглядит. В памяти остались только немытые кучеряшки и запах арбузика. Ни в школьных коридорах, ни в случайных классах, ни в столовой — его не было видно. Как такое вообще возможно, чтобы Ваня не мог заметить того, кого постоянно хотел найти глазами? Серёжа был до безумия неприметным. Таких называют обычными. Они почти всегда одни сидят в столовой и пьют дешёвый столовский чай, спят на задних партах, не приходят на первые уроки и уходят с последних. Вот такими были одиночки: скучными и невидимыми, которыми никто и никогда не интересовался. Но Ваня заинтересовался. Он загорелся так сильно, что вы ненароком можете обжечься о его свет — настолько было сильным его желание. Он хотел спросить у него: почему? Почему он стал таким, что даже стены школы не чувствуют его присутствия? Сергей странный, на своей волне и не думает ни о чём, кроме себя. Это сугубо мнение Вани, хоть он и узнал его только недавно. Может, внутри он совсем другой? Никто это не поймёт, пока сам Серёжа не захочет этим поделиться. Но он не похож на добряка и вряд ли с кем-то вообще разговаривает. Ваня или возомнил себя всевышним, или просто отбитый псих, если перебегает дорожную часть на другую сторону дороги. Он идёт на расстоянии пяти метров от Серёжи, и чувствует, как в душе всё немеет. Страшно. Или просто Ваня не привык делать первый шаг. Обычно люди сами тянутся к нему, а он их просто не прогоняет. А если Сергей скажет ему проваливать? Или полностью проигнорирует? Тогда Ваня испытает такое унижение, что больше никогда не сможет свободно находиться в обществе под страхом того, что такое вновь повторится. Сердце стучит где-то в висках — настолько его волнует эта ситуация. Ноги уже не кажутся такими мокрыми, когда он ускоряет шаг и следует по пятам за Серёжей. Воздуха не хватает, когда он пытается открыть рот, чтобы его окликнуть. Но неожиданно он замолкает, так ничего и не сказав, останавливается и ждёт, пока такой же ленивой и кривой походкой Сергей отдалится. Вдох-выдох. Он не смог. Непонятно только почему. Испугался? Перенервничал? Передумал? Потому что за стенами своей квартиры он не чувствует, что окружён защитным барьером. Он боится ответного удара. Он боится слышать правду. А ещё ему, как ни странно, стало плевать. Будь что будет. Ему необязательно разговаривать с этим человеком, чтобы что-то изменить в своей жизни. Уже и так поздно. ° ° ° Или, блять, его всё-таки заботит этот человек. И не думаете, что Ваня стал за ним сталкерить. Вовсе нет (да)! Он смотрел на него в столовке и полностью убеждался в своих догадках: Сергей — одиночка, с ним бывает только дешёвый чай и телефон, в котором тот постоянно заседает. Он всегда сидит один за дальним столом, пьёт свой чай за деньги, которые вытребовал у младшеклассников, и не обращает ни на что внимание, будто вокруг него не гомон и не стадо детей и подростков, а обычная посиделка за теликом. Ваня удивляется ему всё больше. Наблюдать за ним получается только здесь: тот приходит за чаем между вторым и третьим уроком, а потом его больше не найти. Ваня несумасшедший, он себе это твердит уже несколько раз. И то, что он следит за расписанием Серёжи, тоже всего лишь банальный интерес. Думаете, это ненормально? Кому как. Просто Ваня пиздец какой любопытный, а ещё настырный, как голодный кот. Он не стесняется, когда тянется к знаниям и тянет руку для ответа. Он не стесняется, когда на четвёртый день наблюдений идёт к пустому столу Сергея и присаживается напротив. — Я присяду? — а в голосе предательская дрожь. Ваня сжимает в руках чашку с горячим чаем, игнорируя, что та жжётся, как раскалённый уголь в костре, и пытается мило улыбнуться. Не получается. Сергей медленно переводит на него взгляд. Тот всё такой же: заёбанно-пошёл-нахуй, но Ваня пытается этого не замечать, поднося свой стакан с чаем к губам. Обжигается, но так лучше справиться со смущением. На лице Серёжи расплывается странная улыбка, и он подпирает голову кулаком, пристально вцепившись взглядом в своего собеседника. Ване это не нравится, поэтому он случайно обжигает язык, но виду не подает. Слишком стыдно. — Не горячо? — у Сергея такой пытливый взгляд, что Ване хочется отвернуться и убежать с этой шумной столовки за тридевять земель. Хоть на чёртову биологию, где генетика сидит у него уже поперёк горла, а училка — с ножом на венах. — Нет. Это звучит как глупая отговорка, но Ваня продолжает держать вид благородного принца. Но он знает превосходно, что нихера у него не получается. Сергей видит его, как прожилки на пальцах под лупой — слишком чётко. — Конфетку? — Сергей смеётся в кулак и тянется к карману в кофте, чтобы вытянуть оттуда «Коровку» и кинуть на стол. — Чтоб язык меньше жгло. Ваня чувствует, как краснеет. Для чего он вообще подсел к нему, когда недалеко тусуются его друзья и одноклассники, когда у него в жизни и так всё превосходно и он не ищет новых знакомых? Почему он, блять, продолжает ёрзать на стуле и прятать взгляд в чёлке, не зная, что ответить? Чёрт! Он не думал, что разговаривать с кем-то таким так тяжело. Да этот кучерявый видит его насквозь! И это так бесит, что у Вани злости, как воды в кастрюле, которая ждёт, пока туда закинут пельмени. Он закипает, нервничает и всё думает о побеге. Но убежать сейчас — значит не вернуться больше никогда. А внутри какое-то маленькое желание всё равно съедает, чешется. Хочется узнать этого человека сильнее. — Спасибо, но я не люблю коровки. Слишком сладко, — Ваня конфету не трогает и смотрит за тем, как десятиклассник пожимает плечами и опять лезет в карман. — Как относишься к Шишкину? — Серёжа глядит на полном серьёзе, и Ваня даже не думал, что этот парень может знать такие фамилии. — У него неплохие картины, хотя я никогда не видел их в живую. Сергей хмыкает и кидает в Ваню конфетой, на этикетке которой было изображено «Утро в сосновом бору». — Ненавижу художников. Ваня скептически сначала посмотрел на Серёжу, который очень громко стал сёрбать свой чай, потом перевёл взгляд на конфету. — Чел, сколько лет этой конфете? — Как СССР распался, так и лежит. Сергей лениво откинулся на стуле, высказывая всё безразличие к происходящему. Ни крики детей на фоне, ни сумасшедшие выкрики учителей, ни звук посуды их не заботит. Они говорят так, как будто всегда здесь встречаются и беседуют о всякой ерунде. Ваня не удивится, если Серёжа резко начнёт говорить о сомалийских пиратах или о дошике со вкусом креветок, который был особенно отвратителен. Ваня чувствует умиротворение, хоть и с толикой агрессии, потому что Серёжа не такой, как все. Он странный, ненормальный и немного подбешивает. Ваня терпит его только потому, что: «Любопытной Варваре нос оторвали...», а ему пока нет. — Ты ебнутый псих, — Ваня смеётся и не притрагивается к конфете — верит. — Выброси её, она уже как лет тридцать мертва. Серёжа в ответ улыбается и сам берёт конфету, разворачивает и под нервный взгляд приятеля закидывает в рот. — Вкусняшка, — жуёт и смеётся. — Жалко, что не попробовал, такая ностальгия в голову ударила, охуеешь. — Если тебя повезут в больничку с выжженым желудком, я скажу, что ты на себе опробовал потенциальное биологическое оружие. Серёжа вытянул руку, призывая её пожать, и Ваня потянулся в ответ. Хоть его ладонь была потная и холодная, у Сергея она была такой же мокрой, но горячей, как подземные гейзеры. — Вань, спасибо за содействие следствию. — Рад помогать Сергею Пешкову, ведь дебилизм неизлечим. — Неизлечим внутренний нарциссизм Ивана Бессмертных. — Э, ты так не базарь, — Ваня насупился и стукнул приятеля по ладони. — А ещё агрессивные настроения порождают предрасположенность к убийству собак и кошек. — Ты ебнулся? — Ваня хмурится и складывает руки на груди. — Чересчур умный? — Ты уже определись: ебнутый я или умный, Ванечка, — Серёжа подмигивает, и Ваня уже свистит внутри, как закипающий чайник. Что за пиздец с этим человеком? Ване он не нравится всё больше. Привлекает ещё больше. — Ты долбоёб, кудрявый, — Ваня вздыхает и неожиданно видит, как его друзья машут ему и стремительно идут к ним. Они ни в коем случае не должны знать, что он знает такое слово, как «долбоёб». — Серёг, мы можем встретиться на следующей перемене? Сергей усмехается и улыбается так, как Ване не понравилось больше всего: мерзко-хитро, провокационно, немного сопливо. Ване аж скрутило желудок от этой недоухмылки, пока он ждал ответа. Скользкий холодок пробежал по его спине, когда Сергей встал следом и почти шёпотом сказал: — Ванюш, так нравится играться в хорошего мальчика? Ваня сглотнул, недоумевая от этого вопроса, пока Сергей поднимал свой всегда пустой рюкзак и выходил вперёд. — Сегодня никак. Хорошие мальчики идут на биологию, а плохие домой. Сергей уходит, ковыляя с ноги на ногу и умудряясь ещё украсть у какого-то мелкого пацана булку, и машет Ване рукой, слегка повернув голову, чтобы обязательно встретиться с ним взглядом. Ваня обескуражен. Он в бешенстве и в чёртовом киселе, расплывается вдоль молочной реки. Что за противоречивые чувства его накрыли? Что за хрень только что вообще произошла?! Можно сказать одно: Ваня ещё сильнее хочет с ним подружиться. И быть тем, кто свободно говорит о ненависти к Шишкину, носит пустой рюкзак и уходит после третьего урока домой. Ваня сглатывает, когда понимает, что Сергей не просто странный, а пиздец какой странный. И откуда он, вашу ж мать, знает, что у него сейчас биология?!

To be continued...