догоняй смерть и впивайся ей в глотку

— изрежь колени и глазницы. пятая кто же мы такие? — чудовища. — трепетало сознание. — дети. — шептали у уха. страшно. сырость обгладывала остывшие кости; рики умер быстро, не успел даже заплакать. распоротая глотка выглядела не живой, не мертвой: просто звериной. из нее текло и струилось, земля принимала кровавые дары, впитывая ручьи. плакать больше нечем, разве что расцарапывать глазные яблоки и лить красноту в ладони. смерть грустно вилась у ног, ласкалась; хенджин, побоявшись крови или небесной кары, удрал как вшивый щенок. оставил гнить детское выродное тело среди шести призраков с влажной почвой в пасти. бежать больше не за чем; теперь водит детство. пристанище дышало гнилью и чем-то вроде тоски. рики похоронили в грушевой роще на пустыре, обвязав запястья нитками и перьями, чтобы мальчик непременно переродился прекрасной безгрешной пташкой. сону поил жуков слезами и жевал порошковый пакет; руки болезненно дрожали, сильнее, чем когда он душил ими псов. глаза у отродья стали пустее, что-то густое и липко страшное сквозило из зрачков и бежало по капиллярам. психопомп зарылся с рики в могилу. кровавая куча кишила нечестью и тараканами, провидец грустно душил крысу под диваном. "рики умер". кот вышел из подвала на свет небесный, внутри слишком пахнет смертью. *** — плачешь, чонвон? — где мама? — живая. в следующий раз череп пробью. худощавый мужчина с нездорово бледными радужками усмехается хищно и выпускает дым ребенку в лицо. чонвон скалит молочные зубы, рычит, трясется перед лезвием ножа. — только пискни, выблядок проклятый. сегодня мама умрет. и ребенок в чонвоне тоже умрет. сегодня день смерти? — рики. ты тоже тут? маленький мальчик стоит над яном, уверенно тянет ладошку. улыбается как-то по-взрослому и печально. "дашь мне руку?" — нет. смеется извилисто и сыто, исчезает быстро, без следа. — проснись. сонхун пробуждается от чего-то горящего рядом. горит чонвон, тлеет и еле дышит. детское тело лихорадит, одежда мокнет, легкие неприятно гудят под ребрами. — у тебя жар, проснись. "я должен был дать ему руку?" — рики приходил. маленький, выросший гниет в земле. я тоже гнию? "догораешь". утренняя тошнота заставляет выплюнуть желудок; он течет горячими кровавыми струйками по раковине. сонные кошмары стучат по лопаткам, бегают в волосах, шуршат у хруста в пасти. холодная ткань на лбу растворяется в коже, зрение плешивит и пропадает иногда, спуская с поводка детские воспоминания. рики умер в сочельник смерти; психопомп пришел с утра. молчал долго, клацал зубами над крысиными тушками, дышал жизнью и выдыхал рождением; капал стиксовой слюной на бетон. чонвону кажется, что ткань под телом плавится и приростает к спине, глаза пульсируют, а зверь дышит все громче. пять детей сидят над тлеющим мальчиком и начинают понимать. смерть не делает исключений. он продержался до вечера. — так светло. вы наконец стащили светильник? — темно, чонвон. как и всегда темно. — а с вами светло. улыбнулся отрешенно и умер. совсем тихо и быстро. начало охоты на зверей. второго ребенка закопали под дзельквой во дворе. почки только просыпались, а старые ветви скорбно и томно скрипели. детство витало где-то рядом, шумело в черепе, колдовало страшную смерть полумертвым щенкам.