Спектр

— Что ты тут делаешь? — таков был первый вопрос, который смогла выдавить Китнисс. Несмотря на то что она, как ей казалось, не кричала во время кошмара, её горло подозрительно саднило, а по телу прокатывались волны лихорадочного жара. Чуть поодаль стояла Джулия, под взглядом которой Китнисс поняла, что её запястья всё ещё держит Хеймитч, и аккуратно высвободила их. — Ты, дорогая, становишься совершенно неуправляемой по ночам, вот Джулии и пришлось звать меня на помощь, — саркастично ответил Хеймитч. Ещё раз быстро переведя глаза на девушку, Китнисс увидела, что на правой щеке той красовался заметный след, который тут же лёгкой ноющей болью напомнил ей о собственных синяках на левом боку. — Не знаю, что хуже: то, что ты можешь навредить себе и даже выбежать полураздетой на холод, или то, что ты можешь применить рукоприкладство к другим, — продолжил он, покосившись на щёку Джулии. — И такое было? — подивилась девушка, пока Китнисс справлялась с очередным наплывом вины, вызванной её совестью. Подумать только, она чуть не покалечила Джулию. — Да, и это всего-то пару дней назад, — сдал её Хеймитч, мазнув по Китнисс укоризненным взглядом. — Ну прости, я не специально, — огрызнулась она, растирая затёкшие запястья. — Я же сказала, что это вышло случайно. И потом, всё обошлось — я даже не заболела! — Но твой хриплый голос не внушает доверия, честно говоря, — с сомнением изогнув бровь, произнесла Джулия. — Пойду-ка я сделаю нам всем чай. По-моему, где-то оставался малиновый джем… — пробормотала она, покидая комнату. С протяжным стоном Китнисс рухнула обратно на диван и закрыла лицо ладонями. Её нельзя было оставлять в одиночестве, но при этом, как выяснилось, она была опасна для окружающих. Джулия, видимо, пострадала из-за желания помочь ей — получила травму в благодарность. Китнисс понадеялась, что сеансы с двумя врачами вскоре принесут свои плоды и находиться рядом с ней станет хоть немного безопаснее. — Мне стóит извиниться перед ней, — обречённо сказала Китнисс, убирая руки от глаз. — Джулия наверняка хотела как лучше, а я… — она оборвала себя на полуслове и, приняв сидячее положение, обратилась к Хеймитчу, опустившемуся на край дивана: — Хоть тебя-то я не задела? — У тебя это никогда не получалось, — усмехнулся он, однако Китнисс не хотелось смеяться — ей в некотором роде… было стыдно за попытки. И тем не менее она не планировала просить прощения — мешали гордость и отсутствие уверенности в том, что она не сделала бы этого снова. — Что тебя мучило на сей раз? — поинтересовался Хеймитч спустя долгие мгновения молчания. — Ничего нового, — отмахнулась Китнисс, начиная понимать, что кошмары действительно вошли у неё в привычку, — всё те же ожившие мертвецы. Разве что ощущения были сильнее, реалистичнее, — добавила она. — А как Джулии удалось достучаться до тебя? — последовал новый вопрос от неё — будто они попеременно решили спрашивать друг друга. — Я думала, никому и ничему не под силу разрушить стену алкогольных паров. — Не хочу разочаровывать, солнышко, но ты переоцениваешь действие выпивки на меня, — с язвительной ноткой отозвался Хеймитч. — Чтобы после почти двадцати лет пьянства возник тот эффект, который ты рисуешь в своём воображении, понадобится очень много алкоголя. К тому же это противоречит моей идее наблюдения за тобой. Если первую часть объяснений Китнисс выслушала просто, принимая во внимание новые детали, то последняя фраза Хеймитча её зацепила. Насколько она могла судить, её экс-ментор не был известен своей организованностью — тут же он, не сбиваясь с намеченного курса, всё ещё держал своё слово и не оставлял её одну в битве с собственной жизнью. — Кому ты пообещал делать это? — решила спросить в лоб Китнисс. — Да, ты говорил, что мы друзья, но наша дружба не слишком-то мешала тебе напиваться в Капитолии — тогда, когда я была совсем одна и ты был мне нужен, — в её тон проникла давняя обида, которую Китнисс привыкла подавлять и игнорировать. Мысленно она была очень благодарна Джулии за то, что та не спешит возвращаться. Она подметила, как по лицу Хеймитча скользнула тень, после чего он отстранённо высказался: — Не жди от меня извинений — их не будет. Но, возможно, когда-нибудь я расскажу тебе, почему делал это. И раз уж на то пошло, не привыкай к моему обществу слишком сильно, Китнисс, — ей не понравилась стальная интонация, появившаяся в его речи, — я с тобой лишь до тех пор, пока не вернётся Пит. Хеймитч чертовски хорошо знал, на что давить. Разумеется, Китнисс была осведомлена об этом его умении, но не ждала того, что он применит его сейчас, особенно по отношению к ней. Она явно не заслужила того, чтобы он испытывал её на прочность и поднимал в ней поток раздражения. — И что будет, если, — она намеренно выделила голосом это слово, — он вернётся? Ты поедешь обратно в Двенадцатый, чтобы окончательно упиться до смерти? — злость в тоне Китнисс была призвана нанести ответный укол. — Когда, — сымитировал её подчёркивание Хеймитч, — Пит вернётся, это будет именно то, что я сделаю. А ты, дорогая, возьмёшь себя в руки, вылечишься и будешь жить долго и счастливо со своим пекарем. Представленная перспектива должна была её обрадовать? Воодушевить? Китнисс не думала, что какой-либо из этих вариантов вписался бы в весь спектр негативных эмоций, которые охватили её. Яд, источаемый голосом Хеймитча, был прямой противоположностью того «счастья», что он обрисовывал ей. Когда-то, наверное, старая Китнисс Эвердин в глубине души действительно могла желать реализации данного сюжета. Но нельзя было отрицать того, что на свете больше не существовало той Китнисс, прежнего Пита и всего старого мира, — в настоящем всё чересчур изменилось, чтобы она вновь приняла устаревшие и сожжённые мечты. — Если твоей целью было разозлить меня, тогда поздравляю — у тебя получилось, — бросила Китнисс. Хеймитч мог включать стальное звучание в свой голос сколько угодно — это не означало, что она не ответит тем же, при этом подпустив в собственный изрядную дозу желчи. «Вот и вся дружба», — с горечью подумала Китнисс, поднимаясь на ноги и направляясь в сторону кухни. Малиновый джем, обещанный Джулией, казался достаточно весомым средством, чтобы заглушить печаль. Она считала, что теперь, оставив последнее слово за собой, сможет спокойно уйти, сохраняя горделивый вид, — у Хеймитча же был другой замысел. — Ладно, солнышко, извини, — он поймал её руку, когда Китнисс проходила мимо него, — я не должен был говорить это сейчас. Китнисс застыла. У неё, должно быть, разыгрались галлюцинации — иначе объяснить услышанное было нельзя. Чересчур уж неправдоподобным и воистину поразительным казался факт извинений Хеймитча перед ней. Наверняка сейчас какой-то из панемских лесов лишился половины обитающих в нём зверей. Китнисс на подсознательном уровне была уверена: скорее весь мир перевернётся, чем Хеймитч Эбернети попросит прощения. — Ты вообще не должен был этого говорить, — упрекнула она, но руку всё же пока выдирать не стала. — Не буду начинать новую ссору, но, Китнисс, тебе нужно… — Только попробуй сказать, что я обязана подумать над тем, что ты сказал, и принять это как истину, — перебила она, отняв свою ладонь и ощутив, как в крови опять грозит закипеть гнев. — Клянусь, тогда я попаду в цель. Как ни странно, её угроза заставила Хеймитча улыбнуться, стирая с его лица напряжение. Похоже, он не верил в то, что она претворит своё предостережение в жизнь. Китнисс думалось, что он делал это определённо зря — самоуверенность могла сыграть с ним злую шутку. — Хорошо, — Хеймитч поднял руки в знак капитуляции, но так и не убрал весёлой ухмылки со своих губ. Фыркнув, Китнисс отвернулась и размеренно зашагала к Джулии — подальше от всяких личностей, обладающих талантом выводить её из равновесия. Впрочем, она сама была не прочь усовершенствовать собственный навык в той же области, чтобы при необходимости иметь шанс нанести столь же весомый урон своим ответом. Однако если бы Китнисс всё же заставили говорить честно, то ей бы пришлось сознаться: конфликтовать с Хеймитчем было хуже, чем мирно общаться.

***

Тот день, начавшийся с кошмара, впрыснувшего в её кровь разъедающий страх, Китнисс посвятила бытовым делам, так и не сомкнув глаз до поздней ночи. За время до восхода солнца она приводила себя в порядок, тогда как Джулия отправилась спать, а Хеймитч предпочёл удалиться в свой дом. Выбор развлечений у неё был небогатый, и Китнисс, чтобы занять себя и не впадать в уныние, решила последовательно испробовать все. Она перебрала привезённый с собой гардероб и выяснила, что летом, скорее всего, ощутит нехватку вещей. Отсутствие хорошей весенней обуви и верхней одежды не казалось проблемой, однако то, что у неё не было лёгких, но закрытых вещей для жарких летних месяцев, вполне тянуло на досадную загвоздку. Видимые переходы пересаженных частей кожи в её природные могли сгладиться ко времени наступления лета или полностью исчезнуть — избавиться от шрамов было бы куда сложнее. Жаль, Китнисс не успела уточнить у Прим, входит ли выведение шрамов в понятие «жить дальше», — в противном случае она не планировала специально заниматься данным вопросом, равно как и открывать свою внешнюю изломанность миру. Все несовершенства и повреждения будут видимы лишь ей одной. Она не станет делить свою боль и воспоминания со случайными свидетелями. Доктор Аврелий советовал больше времени проводить на свежем воздухе («Как и Сальная Сэй ещё раньше», — услужливо напомнило подсознание), но не рекомендовал брать в руки лук: оружие в её психологическом состоянии было угрозой в первую очередь ей самой. Решив в кои-то веки прислушаться к врачу, Китнисс добросовестно посвятила целый час осмотру окрестностей Деревни победителей — сделала несколько кругов неспешным шагом вокруг домов и вдоволь полюбовалась озером и лесом. Лютик, в компании которого совершалась прогулка, казалось, успел возомнить себя диким котом. С неподдельным энтузиазмом он исследовал владения, подаренные Панемом победителям Голодных игр, и пытался выследить неосторожных птиц, иногда спускавшихся с безопасной высоты деревьев на землю. Китнисс скрыла бледную усмешку, когда кампания Лютика по ловле добычи не увенчалась успехом. Добыча, однако, приехала к коту сама по себе: ближе к обеду, как раз тогда, когда Китнисс собиралась возвращаться в дом, по снежной дороге зашуршали колёса машины. Какой-то ответственный сотрудник, подчинявшийся, по его словам, мэру Дистрикта, осчастливил Китнисс и Лютика огромным пакетом кошачьего корма, парой лежанок и прочими принадлежностями для комфортного существования домашнего питомца. В ответ на благодарность курьер с улыбкой выгрузил немалых размеров когтеточку — именно в тот момент Китнисс поняла, что заносить всё это богатство в дом придётся в несколько приёмов. Радостный — она предполагала, оттого, что избавился ото всех вещей, — молодой человек уехал, бросив Китнисс наедине с грузом и удивлённо обнюхивающим его Лютиком. Было обидно, что кот, для которого это всё и предназначалось, не мог самостоятельно унести всё с улицы и разобрать дома. Потому со вздохом она принялась за дело, которое ещё на какое-то время избавило её от погружения в рефлексию. Смутную идею о посещении Хеймитча Китнисс отогнала куда подальше — в его доме её присутствие не требовалось, а напрашиваться в гости просто так, без хотя бы какого-то предлога, было довольно неудобно. Впрочем, неловкость настигла Китнисс и без её вмешательства — это не слишком приятное чувство породила Джулия, решившая отныне устраивать совместные трапезы. Мотивация девушки была ясна — всё-таки разделяться тогда, когда их осталось всего трое, было не очень мудро, — но Китнисс в свете утренних разговоров чувствовала, что напряжение внутри неё испарилось ещё не до конца. К облегчению Китнисс, её опасения рассеялись — беседа обо всём и ни о чём, начавшаяся в столовой и перешедшая в гостиную, плавно перетекла в обсуждение целого состояния, доставшегося Лютику. — Откуда вы вообще знаете друг друга? — вырвалось у Китнисс, когда представилась подходящая возможность и когда исчерпалась тема, связанная с котом, который к тому же избрал оставить людское общество, вместо этого спрятавшись в недрах дома. Подобный вопрос зрел в Китнисс с того самого момента, когда, только приехав, Хеймитч представил её Джулии. — О, милая, это не очень интересная, но довольно забавная история, — Хеймитч, по-видимому, пребывал в хорошем расположении духа, если решил посвятить Китнисс в факты прошлого. — Но расскажу я её только с позволения Джулии. — Почему? — приподняла брови та. — В этом нет никакой тайны, так что говори спокойно, — махнула рукой Джулия, давая своё разрешение. — Я буду даже рада, если вдруг твой рассказ развеселит Китнисс. — Начало знакомства мы с Джулией помним по-разному, — заговорил Хеймитч. — Это был год Пятьдесят шестых Игр — первый год менторства Блайта, тогда ещё восемнадцатилетнего парня, — Китнисс отметила, что Джулия вслушивалась едва ли не внимательнее, чем она. — Помню, он нервничал жутко, и я тогда думал, что это только из-за новой роли, в которой он оказался. А потом, во время интервью, у бедняги чуть не случился сердечный приступ: когда дошло до трибутов Седьмого, — Китнисс против воли вздрогнула при звуке слова, ставшего отправной точкой её кошмаров, — сам Фликерман сообщил со сцены, что у Блайта родилась племянница. — Ничего себе, — даже присвистнула Китнисс. — Я его понимаю — узнать о таком событии от Цезаря… — Угу, — согласно хмыкнул Хеймитч, — а Фликерман, милейший человек, ещё и поздравления от президента передал впридачу. — Ты как-то невесело рассказываешь, — прокомментировала Джулия, видя, как побледнела Китнисс. — Давай лучше про то, какой глупой и смешной я была. — Джулия говорит про случай, произошедший в её десять, — пояснил Хеймитч для Китнисс. — К тому времени мы уже были с Блайтом хорошими приятелями, и ему удалось зазвать меня в гости. Зима, делать нечего до самой Жатвы — я и поехал. Чтобы Хеймитч — и ездил к кому-то в гости? Шаблон в голове Китнисс порвался на части, а мозг словно не справлялся с потоком информации. А в список пунктов, о которых она хотела расспросить Хеймитча, требовалось внести ещё один: насколько запрет на передвижение между Дистриктами не касался победителей? — И той же зимой состоялся Тур Финника, — при имени которого к горлу Китнисс подполз ком, но об этом она никому не сказала. — Пятнадцатилетний мальчишка очаровывал буквально всех, и Джулия не стала исключением. Конечно, мы все пошли смотреть на новоявленного победителя Одэйра. — И меня угораздило ляпнуть, что я выйду за него замуж, — покраснев, призналась Джулия, чем вызвала на губах Китнисс лёгкую, но искреннюю улыбку. — О нет, ты сказала это Финнику в лицо, когда тебя, как племянницу победителя и наполовину капитолийку, в качестве исключения пропустили к нему, — восстановил подлинную картину Хеймитч, заставив Джулию закрыться руками. — Это был первый год нашего с ней знакомства, и уже тогда я побоялся предположить, насколько пробивной вырастет та девчонка. — Бедный Финник, — сквозь слабый смешок посочувствовала Китнисс. — Наверное, он был очень ошарашен? На это Хеймитч пожал плечами, добавив, что вскоре после «выступления» Джулии его увели организаторы Тура. — Второй и последний раз мы виделись три года спустя, в лето после окончания Шестьдесят девятых Игр. Тогда Джулия выглядела куда серьёзнее и запомнилась всем своей игрой на рояле. Помнится, Блайт был так растроган исполнением, что разрешил ей играть в любое время дня и ночи, — с полувопросительной интонацией протянул Хеймитч. — Строго говоря, в тот день вы все преувеличили мои музыкальные способности, — смущённо проговорила Джулия. — Сейчас я играю намного лучше. — Покажешь? — неожиданно для самой себя полюбопытствовала Китнисс. Хотя жалеть о своей инициативе не собиралась — в день приезда чудесные звуки, извлекаемые девушкой из клавиш инструмента, на самом деле заинтересовали её. — Если вы этого хотите… — чуть усомнилась девушка, но всё же подошла к роялю. И тогда родился звук — лёгкий, живой. Джулия заиграла, выпуская в мир музыку, и Китнисс не знала, как можно охарактеризовать её — для этого не было таких слов. Но мелодия, светлая и чистая, заставляла нечто, дремавшее внутри Китнисс, трепетать и пытаться сбросить с себя оцепенение. Музыке неведомым образом удалось приковать её внимание, заставляя Китнисс впитывать каждую ноту: от начала и до финала произведения, куда совершенно неожиданно нагрянули трагические интонации. Контраст ошеломлял своей силой, а звуки, ставшие порывисто-скорбными, намертво врезались в слушателей. Китнисс не ожидала, что обычная музыка сможет всколыхнуть что-то в её душе. Какое-то чувство, пока ещё не оформившееся, но уже отличающееся от того состояния, в котором она невольно заперла саму себя. — Что… что это такое? — речь её оформилась только благодаря явному усилию — никогда ещё Китнисс не приходилось говорить с кем-либо о такой музыке. — Одно из сочинений композитора, который жил очень давно, — проронила Джулия, отходя от исполнения и глядя куда-то в пространство так, будто пребывала вовсе не у себя дома, а в каком-то ином времени и пространстве. — Его звали Фридерик Шопен, и он был одним из музыкантов, которые нравились моей маме. Она учила меня играть его музыку, — словно по инерции договорила девушка и осеклась. Нервно дёрнувшись, она выдохнула, заламывая руки: — Простите, я должна вас покинуть. Проводив Джулию непонимающим взглядом, удивлённая Китнисс повернулась к притихшему Хеймитчу. Он сидел неподвижно, до того так же, как и она, вслушиваясь в звуковое кружево, сплетённое пианисткой, — но сейчас, когда музыка закончилась, Китнисс побоялась, что Хеймитч просто спит с открытыми глазами. — Что с ней такое? — обратилась к нему она, надеясь дождаться ответа. Моргнув, Хеймитч, казалось, наконец выбрался из собственного полузабытья, поборов отрешённость, и произнёс: — Не знаю, солнышко, мы с Джулией не так близко общались, как тебе могло показаться. Может, это из-за воспоминаний о её матери, — предположил он. — Я знаю только то, что Джанет умерла года четыре назад от какой-то болезни. — Джоанна, Джеффри, Джулия, Джанет, — задумчиво перечислила Китнисс через некоторое время, стараясь отвлечь себя и Хеймитча от мрачной темы, — «дж»-имена — фишка Дистрикта-7? — Джанет родилась в Капитолии, — опроверг теорию Хеймитч и раскрыл тем самым ещё одну часть биографии Джулии: Китнисс осознала, что из столицы была родом мать девушки. — Да и Блайт с Барри — так звали его брата — не вписывались в систему, так что ты прогадала. Но попытку пошутить я тебе засчитаю, — усмехнулся он, — в твоём случае это прогресс. — Вот уж спасибо, — закатила глаза Китнисс, но на её губах тоже мелькнула непрошенная улыбка — чересчур наполненная жизнью для лица той, кто утратил способность ощущать бóльшую часть положительных эмоций. Мысленный возврат к анализу своего изменчивого «я», постоянно балансирующего на грани непрочного спокойствия и внутреннего хаоса, где смешались травящие душу раздумья и вспышки чувств из старой, давно закончившейся жизни, подтолкнул Китнисс к признанию. — Я звонила доктору Аврелию, — выпалила она, лишая себя шанса передумать и оставить знание о случившемся при себе. — Ну и что тебе сказал столичный светоч медицины? — спросил Хеймитч, заставляя Китнисс вновь испытывать лёгкую нервозность. То, что она собиралась сообщить — о чём хотела попросить — дальше, он явно не воспринял бы с радостью. — Сказал, что мне нужно съездить в больницу и начать сеансы терапии с доктором Силией, — озвучила Китнисс краткий итог их с Аврелием разговора. — И я не смогу сделать это в одиночку, — дополнила она, стараясь удержать тон голоса ровным и уверенным. Конечно, она всё ещё помнила о язвительных и в какой-то степени обидных словах Хеймитча, но он всегда был лучшим кандидатом для обсуждения стратегии выживания — а все взаимодействия со врачами Китнисс относила к ней — и умел направить её действия в нужном направлении. Иначе говоря, Хеймитч мог помочь ей справиться с очередным испытанием, и Китнисс не стала бы пренебрегать шансом заручиться его поддержкой. — И поэтому ты, очевидно, просишь меня тащиться в больницу с тобой и составить компанию на время медицинских экзекуций, — заключил Хеймитч, и по его голосу Китнисс догадалась, что он скажет, за несколько секунд до того, как он это сделал. — Пожалуй, я пас. Новая порция злости поднялась в ней молниеносно, так, что Китнисс как будто почувствовала себя фитилём, к которому поднесли зажжённую спичку и который перенял тот огонь на себя, вспыхивая ярким пламенем. Разумеется, Китнисс в теории знала, что может выкинуть Хеймитч, и отчасти была готова к этому; но за последние сутки её лимит терпения изрядно сократился — теперь же он вовсе исчерпал себя. — Знаешь что, — нарочито тихо начала она, — мне это надоело, — Хеймитч взглянул на неё абсолютно прямо, по-видимому, не испытывая угрызений совести. — То ты против моей воли решаешь мне помогать, заставляешь верить тебе, а то словами рушишь всё доверие и бросаешь, хотя я прошу о помощи, — идея Китнисс удержать гнев с треском провалилась. Или же тот трещащий звук, который ей почудился, произошёл из накалившегося напряжения в атмосфере? — Прекрати драматизировать, Китнисс, — она подумала, что, будь он дома, в этот момент Хеймитч бы потянулся за бутылкой. — С тобой наверняка поедет Джулия — я не вижу смысла ещё и в моём присутствии. — А то, что ты мой единственный друг здесь, который меня понимает, недостаточно веский повод, по-твоему? — вызывающе-провоцирующим тоном бросила Китнисс. И вот тогда Хеймитч ответил ей не сразу. Видимо, что-то такое он услышал в её речи, что заставило его замолчать и задуматься. И все эти мгновения тишины Китнисс не отводила глаза от его лица, стараясь поймать и удержать чужой взгляд, продемонстрировав всю сталь своих намерений. В последнее время она часто уступала и не сражалась всерьёз за свои интересы — сейчас же она не могла позволить себе отступить. — Так и быть, уговорила, — со вздохом наконец вынес свой вердикт Хеймитч. — Поедем все вместе, раз для тебя это настолько важно. Хотя учти, что я всё ещё не в восторге от этого, — ты, считай, выбила моё согласие шантажом. — С тобой все средства хороши, — делано равнодушно пожала плечами она, на что Хеймитч негромко хмыкнул, но не произнёс ни слова. Китнисс расценила это как свою небольшую, но значимую победу.