Спектр

Молчание её незримой собеседницы, установившееся после приветствия, тянулось долго — или же так это воспринимала Китнисс, для которой прошло слишком много мгновений, заполненных отдающейся в ушах пульсацией крови. Не приятная тишина, не умиротворяющая — напряжённое отсутствие всяких звуков, заставляющее застыть в тревожном ожидании. — К-Китнисс? — заикаясь, неверяще переспросила миссис Эвердин, и уже в следующую секунду её речь обратилась в стремительный поток: — Китнисс! Боже, это правда ты? — подтверждение Розмари, по всей видимости, не требовалось. — Где ты, что с тобой? Почему мне никто ничего не говорит? Все скрывают, где ты, связаться с тобой невозможно, а на письма ты не отвечаешь! Ей показалось, что за одну минуту её мать сказала больше слов, чем за несколько предыдущих лет. Видимо, воздух больницы Четвёртого на самом деле оказывал целительное действие, раз теперь Розмари Эвердин смогла осыпать дочь вопросами, а не только вести полуживое существование, погрузившись в себя. «А ведь каких-то полгода назад ты была точно такой же», — напомнило гадкое внутреннее «я», и Китнисс передёрнуло. — Может, тебе ничего не говорят потому, что тебе было плевать на меня, — она поспешила отмахнуться от голоса подсознания, переключившись на диалог с матерью. — Ты уехала при первой же возможности, и что-то я не помню, чтобы Аврелий рассказывал о непрерывных звонках от тебя, — обвинила Китнисс, воспроизводя в мыслях события зимы. — Китнисс, я… — Розмари запнулась, но всё же продолжила: — Я не могла остаться с тобой — мне было слишком тяжело. Ты должна понять. — Должна? — Китнисс подозревала, что яд в её тоне ранит мать, однако порыва быть мягче не испытывала. — А мне, по-твоему, не было плохо, больно и одиноко?! — повысила голос она, но почти сразу опомнилась. — Я не хотела жить! — уже более ровно произнесла Китнисс, и эта констатация факта была страшнее крика. — У меня не осталось ничего, ни единой причины для жизни. И после этого ты говоришь, что я должна понять твой трусливый побег? — Китнисс, дорогая, я знаю, что ты обижена и озлоблена, — обращение, которое принадлежало вовсе не её матери, резануло слух, и осторожные интонации Розмари не помогли усмирить раздражение, — и не злюсь на тебя. Я просто хочу, чтобы ты поняла: я потеряла дочь и физически не могла вынести ни одного напоминания о ней. И эта фраза стала роковой ошибкой — Китнисс сжала телефон и холодно отчеканила: — Я была ей лучшей матерью, чем ты. Мы с Прим никогда не были для тебя на первом месте — там всегда было твоё горе с апатией, — от Розмари послышался надрывный вздох, но остановить Китнисс он был не в силах. — Я позвонила тебе только для того, чтобы сказать, что мне не нужна твоя забота, я не нуждаюсь в твоих переживаниях. Справлюсь и без тебя. Привыкла, — коротко, колко. Она била без сожалений, с полной уверенностью, что имеет на это право. — Китнисс… — сдавленно выдохнула её мать, борясь со слезами. — Не говори так… — с мольбой в голосе выдавила Розмари. — Не говорить как? Не говорить правду? — усилила напор Китнисс, ожидая всего одной вещи — извинений. Того момента, когда мать признает свою ошибку. — Китнисс, пожалуйста, скажи, где ты, — перевела тему миссис Эвердин, — я приеду, как только смогу, и мы нормально поговорим. Ты даже не представляешь, насколько тяжело мне было слушать обращение президента Пэйлор, зная, что ты где-то далеко, совсем одна. Раздражённо закрыла глаза, медленно считая до пяти. Её мать упорно пропускала мимо ушей тот факт, что дочь не будет рада её видеть, что она давно не ждёт её. Китнисс не желала сочувствовать Розмари и оправдывать её, как не хотела принимать то, что неожиданно в её матери взыграло чувство родительского долга. Но… — О каком обращении ты говоришь? — пренебрежительно поинтересовалась Китнисс, предчувствуя, что ответ ей не очень понравится. — В твой день рождения президент выступила с речью о тебе, — будто воспрянув духом, заговорила Розмари. — Она сказала, что сейчас ты проходишь лечение в закрытом месте — поэтому тебя нет в Двенадцатом — и по твоему делу проводится расследование. Да, новая информация ей действительно не пришлась по нраву. Конечно, хорошо, что президент дала официальное опровержение всем слухам и теориям, наверняка возникшим после злополучного репортажа. Но почему об этом не было известно ей? По какой причине сама Китнисс узнала об этом только сейчас, да и то случайно, от матери? — Всё верно, — она не стала выдавать своего состояния, — но это ничего не меняет. Мой лечащий врач борется за отсутствие любых стрессов, а твой приезд точно их спровоцирует, — почти равнодушно произнесла Китнисс, пытаясь завершить неприятную беседу. — Китнисс, подожди, не вешай… — начала было миссис Эвердин, но не успела договорить. — Прощай, мама, — перебила Китнисс и сбросила вызов. Повлиять на решение дочери у Розмари не вышло. Тяжело вдохнув, она отошла от телефона и слегка прикусила фалангу указательного пальца левой руки, стараясь вернуть себя в настоящее. Разговор с матерью оставил неприятный осадок и послужил причиной задуматься. Волновали совсем не заверения о том, что мать не находила в себе моральных сил остаться с ней — Китнисс считала, что, если бы Розмари не бросила её, они бы вместе как-нибудь пережили горе потери, справились. Но мать предпочла разделиться, и сейчас Китнисс не планировала менять своё мнение насчёт её поступка. Нет, в данный момент её мучили другие вопросы: как повлияют на неё открывшиеся сведения? Почему речь Пэйлор прошла мимо неё, главного действующего лица? Кто вообще знал о том обращении? Первым в голове вспыхнуло только одно имя: Хеймитч. Он наверняка знал всё. Просто обязан был знать. И тем не менее он умолчал об этом. Даже сейчас, после всего, что они пережили, после того, как поняли, что здесь у них нет никого ближе друг друга… он не счёл нужным рассказать ей о том, что происходит. Однако верить в это не хотелось, как и попусту обвинять друга. Китнисс приказала себе отбросить все подозрения и не возвращаться к ним до получения объяснений. Будет гораздо лучше, если сначала она всё разузнает, а уже потом решит, как поступать с правдой. А Джулия? Взгляд Китнисс невольно переместился к лестнице на второй этаж, ведущей к комнате подруги. Она же ездила в Капитолий, и ей вполне могло быть известно и о речи Пэйлор, и о каком-то расследовании. Знала или не знала — вот в чём был вопрос. Думать о возможном сокрытии информации Джулией также было выше её сил. Китнисс столь безоглядно доверилась ей… Нет, она точно не готова разочароваться в подруге. Как и в случае с Хеймитчем, существовал только один способ всё выяснить — прямой диалог. Настроившись, Китнисс направилась к лестнице, пробуя по пути вытеснить из подсознания все «если» и «но», грозившие заглушить логические доводы. — Джулия, — позвала Китнисс, стуча в закрытую дверь комнаты. Ответа не последовало, что было странно. Боковым зрением она заметила узкую полоску света, пробивающуюся из-под двери в ванную, и повторным стуком оповестила Джулию о своём приходе. — Заходи, — донеслось из комнаты, и Китнисс, помедлив, так и поступила. Увиденное вызвало в ней немалую степень удивления, так что она даже не сразу обрела дар речи. — Что ты делаешь? — наконец опомнилась Китнисс, глядя на то, как её подруга без всяких сожалений собственноручно укорачивала очередную длинную чёрную прядку. — Да так, — сдув волосы со лба, бодро отмахнулась Джулия, — захотела немного сменить образ, вот и пытаюсь сделать на голове нечто более… — она прервалась на несколько секунд, отрезая ножницами следующую пару-тройку дюймов, после чего закончила: — Официальное и строгое. — Но зачем? — этого Китнисс никак не могла понять — раньше за Джулией не наблюдалось тяги к резкой перемене внешности. — Захотелось, — гениальное оправдание не впечатлило Китнисс, что она и выразила поднятием брови. — Просто подумала вдруг, что я же буду учить школьников, — сдавшись, начала пояснять Джулия, — а для этого нужно выглядеть соответственно. — И ты поздним вечером решила самостоятельно постричься? — вновь спросила Китнисс, всё ещё испытывая непроходящий шок. — Угу, — невнятно подтвердила Джулия, не прекращая орудовать ножницами. Сделав последний надрез, она положила их на раковину и обернулась к застывшей в проходе Китнисс: — А ты ко мне просто так зашла, поболтать, или что-то случилось? — Шла поболтать, но не просто так, — вспомнила о цели визита Китнисс. — Я звонила маме, и она… — Только сейчас? — перебила Джулия, невольно скопировав слова Хеймитча. — И она кое-что сказала мне, — Китнисс не стала обращать внимания на недоумение подруги. — Ты, случайно, ничего не слышала об обращении президента Пэйлор и о расследовании в отношении меня? — и пристально всмотрелась в лицо девушки, чтобы не пропустить ни одной эмоции. — Нет, — отрицально мотнула головой Джулия после тщательного обдумывания. — Как только приехала, сказала всей родне, что не хочу ни слышать о политике, ни участвовать в разговорах о ней. Специально я ничем таким не интересовалась, а на улицах или в магазинах вроде никто не говорил о таком, — она с задумчивым видом вспоминала детали своей поездки. — Понятно, — с виду отреагировала ровно, в то время как внутренне обрадовалась: подруга ничего не знала и не скрывала от неё. — Что ж, тогда придётся идти расспрашивать Хеймитча, — вслух рассудила Китнисс. — А-а, ну иди-иди, — она успела заметить скользнувшую по губам Джулии усмешку, но не придала ей значения, тем более что через мгновение девушка уже снова отвернулась к зеркалу, возвращаясь к причёске. — Неплохо получилось, кстати, — напоследок кивнула на отражение Джулии Китнисс, вызвав уже искреннюю благодарную улыбку подруги, и покинула ванную. Наверное, стоило остановиться и подумать, просчитать возможные варианты разговора, представить, какие вопросы лучше задать, — делать что-либо из этого списка Китнисс не стала. Ноги споро несли её за пределы дома, да и мозг в качестве цели избрал максимально быстрое перемещение между домами Деревни победителей. Задержать Китнисс смог только Лютик, сидевший в коридоре перед дверью и настолько жалобно глядевший на неё, что она поддалась его взгляду и выпустила кота на улицу. Конечно, он промчался в сторону дома Хеймитча, опережая её, — впрочем, в этом Китнисс и не сомневалась. Иногда она думала, что кот питал нездоровую тягу к алкоголю вместо любви к кошачьей мяте. Или же Лютику просто нравилось раздражать Хеймитча, уничтожая его «очень важные документы», — данный вариант веселил Китнисс намного больше предыдущего. А ведь сколько времени на дорогу можно было сэкономить, если бы они всё ещё жили вместе, — отмечала недовольная часть неё, пока она преодолевала короткую в сущности дистанцию между домами. Одна эта мысль заставила Китнисс споткнуться на ровном месте — она умудрилась не заметить притаившийся на дороге мелкий камень. Ёмко обругав под нос и себя, и досадную помеху на пути, Китнисс ускорила шаг: чем скорее она дойдёт, тем раньше всё выяснит. По крайней мере, ближайшее будущее представлялось ей именно таким. Стоять на пороге пришлось долго. — Кажется, пора либо перестать закрывать дверь, либо выдать тебе ключи от дома, — обречённо «поприветствовал» её Хеймитч, сжимая пальцами переносицу и явно пытаясь тем самым указать на степень своей усталости. — Что случилось на этот раз, солнышко? — Я… эм, — внятное объяснение причины визита каким-то образом, будто само по себе, испарилось под взглядом серых глаз Хеймитча. — Я позвонила маме, — прочистив горло, наконец сумела сказать Китнисс. На что получила удивительный по своей лаконичности и эмоциональности ответ: — Поздравляю. — И это всё? — вздёрнула брови Китнисс, спрашивая с показательной обидой, но пронять Хеймитча подобным не удалось. — Ладно, — выдохнула она, не дождавшись какой-либо другой реакции, — тогда, может, хотя бы впустишь меня? И он впустил, как и раньше. Как и всегда. Китнисс не могла вспомнить дня, когда Хеймитч выставил бы её за дверь и отказался слушать, хотя сейчас она поняла бы, сделай он это: за окном была почти что ночь, а сам Хеймитч, судя по общему виду и по расстёгнутой на три пуговицы рубашке, был, вероятно, оторван ею от сна. Почему-то стало немного неудобно, когда Китнисс осознала, что, скорее всего, разбудила друга. Весь поток мыслей настолько отвлёк её, что она даже не проследила за направлением, в котором скрылся Лютик, бесшумной тенью проникший в дом. Решив, что этой проблемой займётся позднее, Китнисс, разувшись, по хорошо известному маршруту прошла в гостиную и устроилась на диване. — Что? — выразила недоумение она, видя, что Хеймитч, сложив руки, остался стоять и сверлить её прямым взглядом. — Да вот, — протянул он, — гадаю, когда ты озвучишь причину своего ночного визита. И мне показалось, или твой кот действительно опять пробрался сюда? — Это вышло случайно, — оправдалась Китнисс, про себя перекладывая ответственность на Лютика. В конце концов, она же не могла вечно контролировать его. — И вообще, технически сейчас ещё вечер. — Очень поздний вечер, — акцентировал Хеймитч и вновь поторопил: — Ну так что, ты сама расскажешь, или… — он не закончил, но она и без того поняла, что альтернативой были угрозы, шантаж или допрос с пристрастием. К счастью, шуточные, но испытывать терпение Хеймитча дальше всё же не стала. — Я позвонила маме, следуя твоему, кстати, совету, — не преминула напомнить Китнисс. — И она рассказала кое-что интересное. Оказывается, в мой день рождения Пэйлор выступала с речью. Говорила обо мне и о каком-то расследовании… — сделала небольшую паузу и спросила, откидываясь на спинку дивана, точно так же скрещивая руки и вздёргивая подбородок: — Ты ничего об этом не знаешь? И тогда Хеймитч опусил руки, подошёл к креслу и, прихватив со столика бутылку и стакан, сел, стараясь не смотреть на Китнисс. Она наблюдала за ним, не меняя выражение лица и не показывая ни одной эмоции, пока он вытаскивал пробку и наполнял стакан выпивкой. Хеймитч уже давно не пил при ней, и потому Китнисс не хотела предполагать, что он должен был ей сообщить, раз для этого понадобился алкоголь. — Не буду тебе врать, — Хеймитч заговорил, и нехорошее предчувствие навалилось на Китнисс, — и не стану отрицать свою осведомлённость, — он сделал глоток, и всё это короткое время она удерживала себя от каких-либо слов и действий, больно вцепляясь ногтями в кожу плеч. — Меня оповестили обо всём уже после того, как речь прозвучала, всего две-три недели назад. Во избежание слухов президент решила прокомментировать ситуацию и заявила на всю страну, что ты лечишься. — А что за расследование? — хмурясь, предотвратила дальнейшее освещение подробностей о лечении Китнисс. — Это тоже инициатива Пэйлор, — без пререканий произнёс Хеймитч. — Она удачно вспомнила о твоей беседе со Сноу перед его казнью и очень заинтересовалась её содержанием. Как ты понимаешь, всем стали чрезвычайно интересны слова экс-президента про взрывы, которые унесли столько жизней. И уже потом до всех дошло, что Койн ты убила не из-за проблем с психикой. Тебя, солнышко, хотят оправдать в глазах общественности. Вернуть Сойке-пересмешнице её доброе имя, рассказав правду о Койн и её планах. Пару минут Китнисс затратила на обдумывание услышанного. Значит, последние две-три недели, исходя из сказанного им, Хеймитч молчал, даже и не думая посвятить её в то, что имело отношение непосредственно к ней. Наверное, стоило порадоваться тому, что общественность рано или поздно узнает о замыслах Альмы Койн и о том, что именно она отдала приказ сбросить бомбы-ловушки. Что имя Китнисс Эвердин больше не будет принадлежать государственной преступнице. Что её личность перестанут приравнивать к наглядной иллюстрации сумасшествия. Но радости не было, как не было и злости или ярости. Существовало лишь разочарование: в который раз человек, которому она доверяла, утаил от неё важную информацию. И не просто друг — Хеймитч. Отчего-то именно то, что это был он, а не кто-то другой, ощущалось гораздо тяжелее. Болезненней. — И когда же будут объявлены результаты этого расследования? — прозвучавший будто механический голос испугал даже Китнисс, хотя она и не подала виду. — Я не знаю, — устало проговорил Хеймитч, отставляя стакан в сторону. — Думаю, не раньше, чем начнётся новый год. Нужно собрать воедино все факты и тщательно продумать, как всё это преподнести — всё-таки в деле с бомбами замешаны Бити… и Гейл Хоторн, занимающий важную должность во Втором. — Ну конечно, — Китнисс цинично усмехнулась, — никто не должен узнать об их роли в создании бомб. — Кстати, об этом, — медленно сказал Хеймитч, поднимая на неё взгляд — Китнисс кожей почувствовала это, хотя сама не отводила глаз от ковра на полу. — Что произошло между тобой и Гейлом, солнышко? — Я не намерена перед тобой отчитываться, — резко отказалась говорить она, но недооценила упорство Хеймитча — отражение её собственной черты характера. — Помнится, ты как-то обманным путём выбила из меня честные ответы на свои вопросы, — припомнил он ей события Марди Гра, — и теперь у меня есть право потребовать от тебя того же. Сколько же там было вопросов? — Хеймитч показательно задумался. — Три? Четыре? — Ладно, — сдалась Китнисс, — я поняла. В принципе, ты и сам способен догадаться, что тогда произошло. — Может, я хочу услышать это от тебя, — вполголоса предположил Хеймитч. — Я видела, как Гейл и Бити создавали те бомбы, которые позже убили Прим, — резко, на выдохе призналась Китнисс. — Да, приказ использовать их на мирном населении отдавал не Гейл, но я всё равно не смогла его простить. Обвинила в смерти Прим. Единственной реакцией, которую она бы приняла в данный момент, являлась тишина, и Хеймитч, похоже, чувствовал это. Позволив истечь ещё нескольким минутам, Китнисс вернулась к тому, что так хотела узнать. — А ты? Когда ты собирался сказать мне о расследовании и речи Пэйлор? — и от его ответа зависело многое. — Китнисс, — она знала, что по имени Хеймитч обращается к ней только в крайних случаях — сейчас был один из них, — мне запретили говорить тебе об этом. Точно так же, как Аврелию и Силии. Никто не хотел волновать тебя заранее. Ты только начала возвращаться к нормальной жизни, а это всё, — он сделал неопределённый жест рукой, — снова могло утянуть тебя туда, откуда ты с таким трудом выбралась. Китнисс шумно втянула воздух в лёгкие и быстро встала с дивана. Она могла бороться с наплывом откровений и эмоций, теперь ей не были страшны никакие слова — однако в настоящий момент она не желала делать этого. Продолжать слушать голос Хеймитча, видеть сожаление на его лице и ощущать печаль, а не злость — всё это не соответствовало её представлениям о приятном времяпрепровождении. Ей нужно подумать в одиночестве. Остаться наедине с собой и разобраться в своих чувствах. — Пойду найду Лютика, — бросила она, выходя из гостиной. — Китнисс, — Хеймитч сделал попытку задержать её, но она не поддалась. — Я очень хочу домой, — произнесла равнодушно, а в голове меж тем возникла совершенно иная сцена с теми же словами: праздник в Седьмом, они с Хеймитчем в глупых костюмах. И их танец, который начался по её инициативе. В душе почему-то ядовитым цветком распустилась тоска. Во время поисков кота Китнисс с неподдельным энтузиазмом принялась внутренне вытаптывать все эмоции и ощущения, старалась искоренить их. Лютик же будто нарочно скрывался, не показывался на глаза и, конечно же, не выходил к хозяйке, когда та звала его. Пришлось обследовать весь первый этаж и половину второго, прежде чем она наконец отыскала кота. Китнисс не помогли охотничьи навыки, чудом не забытые за время отсутствия практики, — Лютик слишком хорошо прятался. Но всё же она обнаружила его, когда планомерно осматривала дом. Наглец забрался именно туда, где Китнисс ещё не бывала, на территорию, вход на которую негласно был воспрещён ей. Лютик забился под кровать в спальне Хеймитча, и Китнисс успела надышаться пылью и испачкаться в ней, прежде чем вытащила сопротивляющегося кота. В конце концов дело было сделано, и она поспешила покинуть комнату. В иное время ей было бы интересно рассмотреть получше оформленный в коричневых тонах интерьер, разглядеть какие-то мелкие, незначительные детали, которые могли бы охарактеризовать человека, жившего в помещении. В другой раз она бы хотела лучше почувствовать личность Хеймитча. Сейчас же она желала оказаться как можно дальше и от этой спальни, и от дома, и от их владельца. Хорошо, что Хеймитч не предлагал помощь в поисках Лютика и не делал попыток начать разговор — Китнисс была не в том настроении, чтобы терпеливо сносить их. Она даже не попрощалась — лишь молча захлопнутая дверь ознаменовала её уход. Хотя Китнисс пришла домой уже ночью, Джулия ещё не спала, в который раз отсрочивая исправление режима сна, назначенное ею же самой. Может, полные беспокойства вопросы подруги заставили её говорить, или то была жажда выговориться — Китнисс не понимала, но не утаила от Джулии ничего из того, что узнала. Стены кухни, Лютик и шоколадное мороженое, призванное добавить позитива, были безмолвными свидетелями непростой истории. — Да уж, — потрясённо выдала Джулия после того, как Китнисс закончила говорить, — Хеймитч поступил не лучшим образом. — Но самое плохое не это, — невесёлая улыбка искривила губы Китнисс. — Я знаю, что я должна злиться на него, обижаться… Но я не могу. Мне грустно от того, что он ничего не сказал, но часть меня наивно верит в то, что он на самом деле не мог, — она упёрлась локтями в стол и закрыла лицо руками. — Я хочу разозлиться — и одновременно с этим не могу. Ужасное ощущение. — Значит, либо тебе придётся отпустить эту ситуацию, либо замкнутый круг эмоций поглотит тебя, — чересчур легко прикинула возможные исходы Джулия. — Выбор только за тобой, — и потянулась ложкой за новой порцией десерта, вновь вызвав своими словами хаос в душе и мыслях Китнисс. Пожалуй, сфера человеческих взаимоотношений ещё никогда не была настолько сложной.

***

Сентябрь и октябрь тянулись медленно, мучительно медленно. Джулия, как и планировала, вошла в роль учительницы в одной из школ Дистрикта-7 и вынужденно сменила весь свой распорядок дня. Она честно старалась как можно меньше жаловаться, однако и без того Китнисс видела, что на работе подруге приходится нелегко. А ей самой стало гораздо скучнее, когда из дома исчезла половина той жизнерадостности, которую вносила Джулия. С Хеймитчем они едва ли разговаривали, и подобное положение вещей угнетало Китнисс, сжигало что-то внутри неё. Но как изменить появившееся между ними отчуждение и образовавшийся холод, она не представляла. Сеансы с Силией сократились до одного в неделю. Однако, несмотря на то что Вебер было неизвестно о размолвке между Китнисс и Хеймитчем, доктора беспокоило состояние пациентки и её грусть. Тогда Китнисс, следуя предыдущим рекомендациям врача, стремясь занять своё свободное время и отогнать печаль, начала читать — Аврелий прислал ей новые старинные книги, фильмы и картины, и всё это она использовала по назначению. Чтение и просмотр достояний кинематографа прошлого неплохо заполняли пустоту в сутках Китнисс. Чтобы разнообразить досуг, она даже предприняла попытку научиться вышивать и вязать, однако не преуспела в этом. Иногда Китнисс позволяла себе лениться: сидеть на подоконнике, завернувшись в плед, и наблюдать за тем, как зелёные листья превращаются в жёлтые и оранжевые, а затем — в коричневые, после чего неотвратимо падают на землю. Нередко компанию по этому занятию ей составлял Лютик, и тогда она чётко осознавала, что всё же никогда не бывает одна. И была рада этому. Прогулки по лесу, походы в лощину и на верещатник приходилось оставлять на время затяжных дождей. Она, казалось, уже выучила все тропы и могла прекрасно ориентироваться на прилегающей к Деревне победителей местности, и тем не менее вновь и вновь исследовать те же маршруты не надоедало. Однажды, ещё до наступления осени, они с Джулией даже сумели насобирать пару корзин вереска: засушенное растение можно было применять разными способами — от успокаивающего чая до целебного масла, и игнорировать все эти возможности было почти что преступно. Смирившись с неизбежным, в начале ноября Китнисс наконец прочитала письмо Пита. Он, в отличие от её матери, действительно поздравлял её с двадцатидвухлетием, писал о том, что доктор Аврелий и его многочисленные коллеги делают всё, чтобы ему, Питу Мелларку, стало лучше. Передавал строчками новости об Энни: у неё родился сын, мальчик, которого назвали Финником — в честь погибшего отца. Их тогда, как рассказывал Пит, ещё не отпустили из Капитолия: врачи беспокоились за психику молодой матери и её новорождённого — потому было решено провести дополнительную терапию с Энни, чтобы она как-либо не навредила ни себе, ни ребёнку. Пит говорил, что скучает по Китнисс, но при этом совершенно сбит с толку. Он — и она действительно не знала, должна ли радоваться этому, — запутался в воспоминаниях, прошлых и настоящих чувствах, хотя практически полностью понял, что было в реальности, а что вложил ему в голову Капитолий. Несмотря на это, окружающие всё ещё не слишком доверяли ему, и присмотр за Питом сохранялся практически круглосуточно. Однако недолго пообщаться с Энни и взглянуть на её сына ему всё же позволяли. Прочесть послание Пита оказалось намного проще, чем ожидала Китнисс. Он не писал ей о любви, не требовал ответа и даже не пытался ничего узнать, явно не желая давить на неё в письме, за что она была бесконечно признательна. Но одной благодарности было всё-таки недостаточно, чтобы Китнисс решилась написать ответ. Хватит и того, что она переборола себя и прочла письмо. В конце осени приехала Джоанна. Она обрушилась на Деревню победителей Дистрикта-7 совершенно внезапно, так, как может сорваться с веток деревьев снег в зимнем лесу и угодить на беспечного путника, заставляя того испуганно вздрагивать от неожиданности и трясти головой в попытке избавиться от холодного сюрприза. Мисс Мэйсон явилась со стылыми ветрами, заморозками и темнотой подступающей ночи. Не было никаких объявлений о приезде, никакого ажиотажа вокруг данного события. Был только звонок в дверь, удивление Китнисс и Джулии и чрезмерно бодрая радость Джоанны от встречи с ними. — И Аврелий, чёрт его возьми, даже не потрудился намекнуть, что ты здесь, в Седьмом! — экспрессивно делилась Джоанна, когда они обсуждали её приезд. — Пэйлор, конечно, что-то говорила народу о твоём лечении, но я до сих пор не могу поверить, что ты здесь! — Как видишь, — усмехнулась Китнисс и добавила: — Только приехала я сюда не одна — Хеймитч вызвался сопровождать, — как и всегда в последнее время, темп её пульса увеличился при одном произнесении его имени. Конечно, решила про себя Китнисс, они ведь так и не поговорили нормально, а почти полное отсутствие контакта с ним не добавляло позитива. В этом-то и была причина сбоя в её организме. — Не хочешь поздороваться и с ним? Вы вроде неплохо общались. — Ещё успею, — тряхнула отросшими, но всё ещё не достающими до плеч коричневыми волосами Джоанна. — Хеймитча всегда больше интересовала выпивка, чем общение или что-нибудь ещё, если это не были срочные дела революции, так что ничего не случится, если я не побегу докладывать ему о своём приезде прямо сейчас. Китнисс не должна была произносить этого, но не смогла совладать с собственным языком, вытолкнувшим насмешливое: — А я думала, ты знаешь его лучше, чтобы понять, что его интересует далеко не только алкоголь. — Да брось, Китнисс, — закатила глаза Джоанна, — с чего это ты его защищаешь? Раньше ты не стала бы этого делать, тем более мы обе знаем, что я говорю правду. Что изменилось? — вопрос, насквозь пронизанный иронией. — Хеймитч просто довольно долго был единственным, кто находился с Китнисс, — вмешалась Джулия, — и мне кажется, что это своеобразная благодарность. — Оу, — издала краткий ответ Джоанна, в то время как Китнисс посылала Джулии самый признательный за спасение взгляд, на который была способна. — Но я всё-таки надеюсь, что старая Китнисс ещё вернётся, — протянула она и резко повернулась к Джулии, доверительным тоном сообщая: — Мы с ней отлично ладили в Тринадцатом. В тот день Китнисс не стала её разочаровывать и не сказала, что она прежняя не вернётся никогда. Старая Китнисс абсолютно точно была мертва — новая же возродилась из пепла, и всё, что оставалось всем окружающим, — это принять ту её версию, что выжила в аду, который устроила для неё судьба, и победила свои кошмары.

***

Вдох. Прицелиться. Расслабить пальцы, отпуская тетиву. Сделать выдох. Повторить процедуру. Этот рецепт Китнисс знала наизусть, не раз с блеском применяла на практике и всё равно волновалась сейчас. В предпоследний день ноября свершилось чудо: Аврелий и Силия наконец сошлись на том, что ей можно взять в руки лук и начать заново практиковать стрельбу. Разумеется, не в одиночестве. И разумеется, присматривать за ней был обязан именно Хеймитч. Точнее, контроль за Китнисс назначался коллективный, однако Джоанна и Джулия предпочли ретироваться на другой берег озера и встать неподалёку от мишени. Что возвращало к тому, что ближе всех к ней располагался Хеймитч. Как будто мало было того факта, что лук оказался в Седьмом по его инициативе и его же подарок защищал руки Китнисс. Какие бы ни были между ними отношения, плевать на здравый смысл она не собиралась — надела крагу и перчатку и не пожалела: с ними было намного удобнее, чем без них. Всё это являлось достаточно весомым напоминанием о Хеймитче, чтобы Китнисс не смогла о нём забыть, но его присутствие стократно усиливало её внутренний порыв переключиться с мыслей о стрельбе на размышления о стоящем в десятке шагов мужчине. Естественно, она промахнулась. Стрела ушла вбок, не попав в нарисованный на коричневом стволе дерева ярко-красный круг. Китнисс мотнула головой, избавляясь от выбившихся из косы прядей, и с досадой сжала губы. Не стоило ожидать, что чуть ли не за год, проведённый без единого выстрела из лука, её умения не пострадали. Однако понимание необходимости тренировок для возвращения прежнего уровня нисколько не умаляло её раздражения на себя. — Ты не пробовала начать с малого? — подал голос Хеймитч, и его комментарий послужил толчком к тому, чтобы сильнее сжать пальцы вокруг древка лука. Возможно, он был прав, и ей стоило выбрать мишень поближе, а не пытаться поразить дерево на другой стороне озера, но признаться ему в этом? Нет уж. Делать этого Китнисс не собиралась. — А ты не пробовал пересмотреть свою стратегию налаживания отношений? — язвительно ответила она вопросом на вопрос. — Думаешь, стóит тебе прийти и в очередной раз сказать, что я делаю всё неправильно, так все проблемы исчезнут? — Ты видишь подвох там, где его нет. Внутренне отмахнувшись от его последней реплики, Китнисс вытащила из колчана — это был ещё один подарок от Аврелия — следующую стрелу. На этот раз она попала куда ближе к цели, но всё равно, по её мнению, чертовски далеко от идеала. Джулия на том берегу подняла большой палец вверх, выражая своё одобрение, а Джоанна показательно поаплодировала. Хеймитч же воздержался от какого-либо выражения своей позиции, и Китнисс в который раз не смогла разобраться: устраивает её его молчание или же выводит из себя. Этот человек обладал настоящим талантом смешивать её чувства в неразделимый ком. Третья стрела попала дюйма на три выше необходимого. Китнисс шумно выдохнула, выпуская вместе с воздухом своё негодование. Она всегда была лучшей в стрельбе, она была профессионалом в этом. А сейчас не могла попасть в какой-то нарисованный круг, даже не двигающийся с места?! — Китнисс, попытайся сосредоточиться и унять свою злость — она тебе только мешает, — и вот теперь новый непрошенный совет и невозмутимый тон переполнили её чашу терпения. — Может, тогда сам попробуешь попасть в центр мишени, раз уж ты лучше знаешь, как надо? — запальчиво осведомилась Китнисс, оборачиваясь и смеряя Хеймитча взглядом. — Только под твоим чутким руководством, дорогая, — мгновенно сориентировавшись, медоточиво произнёс он. Ах, значит, так. Китнисс считала, что в этой игре она вполне может установить свои правила. — Ладно, — и стянула с левой руки крагу, а затем и перчатку с правой. — Но только если ты пообещаешь больше ничего от меня не скрывать. — Оригинальный способ договориться, — поддел Хеймитч. — Какой есть. Ну так что? — поторопила она и наконец поймала его изучающий взор. — Уговорила, — ей показалось, или она действительно уловила мелькнувшее в его выражении лица облегчение? Через пару мгновений Хеймитч спросил: — А перчатку и крагу ты зачем сняла? — Странный вопрос. Сам же знаешь, что без них могут остаться ушибы, да и в целом с перчаткой и крагой удобнее и проще стрелять, — Китнисс помедлила, прежде чем договорить: — Я не хочу, чтобы тебе было больно. Понадобилось несколько минут, чтобы понять: перчатка на руку Хеймитча не подойдёт. С крагой проблем не возникло, а вот перчатка была маловата. Конечно, вариант позволить Хеймитчу прочувствовать на себе всю тяжесть участи лучника никуда не исчез, но Китнисс не была настолько жестока. Потому, невзирая на все выкрики со стороны уставших от ожидания Джоанны и Джулии, она решила провести теоретический урок. С перчаткой они смогут что-нибудь придумать позже. Китнисс фактически выполняла роль наставника Хеймитча, и это было очень непривычно. Последний раз она пыталась обучить его и Пита лазанию по деревьям перед Квартальной бойней, но сейчас, когда они остались один на один, всё ощущалось по-другому, особенно без страха перед грядущими Играми. Зато ею завладело напряжение иного рода: желание правильно показать стойку, объяснить всё лучшим образом, поправить положение головы и рук… После месяцев отчуждения казалось, что она с нуля учится взаимодействовать с другом — оттого сильное волнение не удавалось изгнать из себя. Джоанна, махнув на них рукой, утащила Джулию гулять по лесу, когда Китнисс только приступила к уроку. Без их взглядов она ощущала себя более свободной и могла не отвлекаться на девушек, вынужденных бесцельно ждать активных действий. В конце концов, когда с теорией было покончено, Китнисс посетила идея: они всё-таки могут сделать выстрел, но совместно. Путём уговоров она убедила Хеймитча надеть крагу, а перчатку оставила себе. Пришлось отдать лук Хеймитчу в руки, а самой встать позади него, чтобы положить свою левую руку поверх его, а правой натянуть тетиву. Конечно же, они промазали. Стрела отправилась прямиком на дно озера, но Китнисс не расстроилась — процесс изрядно повеселил их обоих и помог окончательно растопить лёд. — Для первого раза сойдёт, — великодушно резюмировала Китнисс, убирая руку с Хеймитча и отходя на шаг. — Может, тебе стоило найти работу вместе с Джулией и тоже передавать своё искусство, — усмехнулся Хеймитч, глядя на неё. — Значит, ты признаёшь, что мои менторские качества и навыки лучше твоих? — ехидно полюбопытствовала Китнисс. — Не перегибай. Он улыбался. На миг она даже растерялась, забыв, что такое возможно, но очень скоро осознала, что ей это нравится. — Если хочешь, я могу продолжить учить тебя, — вдруг предложила Китнисс, поддавшись действию момента. — С чего вдруг такая щедрость? — удивился Хеймитч, и в этом она была с ним солидарна: не понимала саму себя. — Считай, что это новое занятие в рамках терапии, которое заинтересовало меня и принесло мне радость, — проговорила Китнисс, одновременно стараясь заставить поверить в это и себя. Перед самым уходом она в последний раз на сегодня потянулась за стрелой, и теперь, когда Китнисс отпустила её, выстрел попал прямо в цель.