Спектр

Этот день грозил запомниться надолго. Три дня назад наконец закончились съёмки, а вчера была завершена работа над фильмом. Хеймитч не знал, какими угрозами или обещаниями каких благ Джастин сподвиг монтажёров за рекордно короткий срок собрать отснятые материалы в единую картину, но дело они сделали. Сегодня вечером в президентском дворце должна была состояться пресс-конференция, которая станет первой частью мероприятия, приуроченного к окончанию расследования. После, как ему говорили, нескольких журналистов допустят на предварительный показ фильма, а кульминацией дня будет подобие бала. И это ожидание потока прессы и богатейших и влиятельнейших капитолийцев вносило оживление, граничащее с хаосом. По дворцу сновал обслуживающий персонал, а по комнатам участников расследования — стилисты. Нервный Джастин с переменным успехом скрывался от не менее дёрганной Крессиды, переживающей за фильм, который она считала своим детищем. Президент Пэйлор занималась срочными государственными делами, и целую папку с данными, которые ему понадобятся на банкете, Хеймитчу вручил Плутарх. Для Хеймитча этот вечер был служебным временем: Плутарх полагал, что добиться финансирования важных для Дистриктов проектов проще в неофициальной обстановке. К тому же ещё больше его задачу облегчит присутствие двух самых популярных победителей — Китнисс Эвердин и Пита Мелларка, которых Эффи сегодня взяла под личный контроль: её подопечные были обязаны выглядеть безупречно. И временное отсутствие Китнисс в поле его зрения давало возможность обдумать всё более рационально. Просматривая договоры, к желанию подписать которые ему нужно будет подтолкнуть очередных спонсоров, Хеймитч не раз бессознательно переходил на мысли о Китнисс. Он бы предпочёл сейчас вместе с ней заниматься книгой об Играх, а не вникать в правительственные проекты. Да и просто одно её присутствие, звук голоса, её прикосновения и взгляд серых глаз послужили бы неплохой опорой для продолжения работы, может, придали бы сил. Или наоборот, ещё больше отвлекали бы его — Хеймитч не был уверен и, разумеется, никогда не признался бы в стремлении проверить всё это на практике вслух. Даже Китнисс. Особенно Китнисс. Он, вероятно, действительно влюблялся в неё, и это было достаточно плохо, а явная взаимность с её стороны только всё усложняла. Хеймитч не был склонен тешить себя напрасными надеждами и радужными мечтами о будущем, а потому прекрасно понимал, что для длительных, для серьёзных отношений он далеко не лучший вариант. А Китнисс заслуживала идеала — кого-то более цельного и мягкого, более доброго и правильного, более готового создать с ней семью и прожить бок о бок всю жизнь. Хеймитч себя к таковым не относил. Он заметил, что уже второй раз подряд читает один и тот же абзац, когда раздался стук в дверь. Китнисс ожидать не стоило, потому что настрой Эффи совершенно отчётливо обещал: мисс Эвердин не появится вплоть до начала пресс-конференции. Зато, открыв гостю, Хеймитч увидел на пороге миссис Эвердин. — Здравствуй, Розмари, — он поздоровался первым, настороженно пробегая глазами по матери Китнисс. — Честно говоря, удивлён твоим визитом. Что привело тебя ко мне? — Я хочу поговорить с тобой о моей дочери. Вот так — коротко и ясно. Хеймитч, впрочем, не удивился тому, что на его приветствие Розмари так и не ответила, учитывая тему, которую она собиралась поднять. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что Розмари узнала о влюблённости Китнисс и, как нормальная мать, забеспокоилась и решила разобраться. Он предполагал, что разговор с Китнисс закончился провалом и именно поэтому её мать пришла к нему — она никогда не любила без причины вспоминать о том, что он был приятелем Ардена. — Должен ли я самостоятельно вытягивать из тебя подробности? — поинтересовался Хеймитч, когда они уже разместились в креслах друг напротив друга, а Розмари всё ещё молчала. — Недавно мне стало известно, какого рода чувства моя дочь испытывает к тебе, — она точно именно заставляла свою речь звучать ровно. — Я долго думала об этом и, раз уж попытка достучаться до Китнисс ничего не дала, решила прийти к тебе. Значит, он был прав: воспитательная беседа не возымела действия, и теперь Розмари пробовала воздействовать на него. Хеймитч про себя усмехнулся, представив реакцию Китнисс на слова матери. На что только рассчитывала Розмари? Не то чтобы он не понимал её мотивов — как раз наоборот, но неужели она на самом деле думала, что сможет переубедить свою упёртую дочь, если это было не по силам даже ему? — Что ж, тогда я весь внимание, — сказал Хеймитч, подталкивая её перестать замолкать после каждой фразы. — Хеймитч, ты взрослый человек, — строго начала Розмари, — и должен… нет, обязан понимать, что Китнисс — всего лишь ребёнок, который захотел новую игрушку и только из чувства противоречия будет стоять на своём. Отношения с ней попросту аморальны, не говоря уже о твоём злоупотреблении алкоголем — хотя Китнисс и уверяла меня, что это в прошлом, но мы же прекрасно понимаем, что это невозможно. Ты нездоров, ты откровенно стар для неё. В конце концов, Хеймитч, ты манипулировал моей дочерью! — подвела итог всем проблемам его собеседница. Внешне он оставался бесстрастен, но за этим фасадом Хеймитч мрачнел с каждым новым доводом матери Китнисс. Сто тысяч раз она была права: каждый пункт отзывался в нём согласием. И тем не менее слышать это от другого человека, а не от собственного внутреннего голоса было тяжело. — Ты же знаешь, что общество никогда не примет подобный союз, — Розмари усилила напор. — Пожалуйста, если Китнисс хоть чуть-чуть дорогá тебе, отпусти её. Ради её же блага. — А если ты ошибаешься и Китнисс искренне любит меня? — помолчав, осведомился Хеймитч, просто желая проверить грани терпения Розмари. — А если бы я сказал, что тоже люблю её? — Ты никого не любишь, Хеймитч, — с каким-то сочувствием протянула Розмари. — Я полюбил Китнисс и Пита как свою семью, — возразил он. — Как семью? — переспросила Розмари. — Тогда как ты вообще допускаешь саму мысль о том, чтобы разрушить их любовь? Китнисс и Пит были созданы друг для друга. — В их любви не заинтересована сама Китнисс, — ему опять пришлось опровергать высказывание Розмари. — Но ты же всё равно предаёшь Пита и его доверие, когда не отказываешься от Китнисс и принимаешь её чувства, фактически используя её. Это было похоже на разговор со своей совестью: Розмари озвучивала ровно то, о чём не мог забыть сам Хеймитч. И легче от этого не становилось, хотя он и сейчас напомнил ей, что честно предпринял попытку оттолкнуть Китнисс и даже уехал из Седьмого. Сейчас-то Хеймитч уже осознал, что ничто из того, что он мог бы сделать, не сумело бы вытравить из Китнисс влюблённость. Наверное, даже его смерть не вызвала бы нужный эффект сразу. — Хеймитч, чего ты хочешь? — наконец сдалась Розмари. — Я готова умолять, если ты ждёшь этого. Заклинаю тебя, — она пронзительно взглянула на него, — оставь мою дочь в покое. Ты не принёс счастья ни своей семье, ни своим друзьям, ни моему бедному мужу. Но сделать несчастной свою дочь я тебе не дам! Их беседа могла бы быть бесконечной и повторяться по кругу из раза в раз. Безапелляционных опровержений у Хеймитча не имелось. Розмари чертовски хорошо давила на его благоразумие, хотя, по общему признанию, он был лишён этого качества. — Ладно, Розмари, — изрёк Хеймитч, — я тебя услышал. Мысленно он остановился на том, что не будет подталкивать Китнисс ни к одному возможному решению. Засунуть в самый тёмный угол свои чувства Хеймитч мог — ему не привыкать за столько лет. Но теперь он, влекомый к Китнисс, словно глупый мотылёк, горением влюблённости, не хотел отбирать шанс на счастье сразу у двух людей. Сейчас Хеймитч был готов покориться судьбе — его жизнь и его будущее зависели от Китнисс.

***

Возможно, сразу замахнуться на «Симфонические этюды» Роберта Шумана было не самой мудрой идеей, но Джулия просто не смогла устоять, случайно увидев в музыкальном разделе дворцовой библиотеки восстановленное первое издание. В её домашнем архиве подобных нот не было, и она, забрав сочинение с собой, с горящим энтузиазмом при первой же возможности села разбирать его. Время летело очень быстро, и Джулия даже не замечала, как долго находилась перед роялем, погружённая в мир музыки. Всё-таки хорошо, что ей разрешили играть, — в противном случае две недели без репетиций могли бы обернуться ухудшением её навыков из-за отсутствия тренировки. Какая-то часть Джулии ещё помнила, что ей нужно вернуться к себе и сдаться на милость стилистов, которые должны привести её в надлежащий для сегодняшнего вечера вид, и что Китнисс уже мучилась во имя красоты, в отличие от неё. Однако ноты представляли гораздо больший интерес для неё, чем страдания ради внешности. Когда она вновь затормозила, вглядываясь в непонятный такт, ей на плечо внезапно опустилась чья-то рука. Джулия вздрогнула и обернулась, поднимая голову. — Не мог бы ты больше не пугать меня? — с лёгким раздражением спросила она, узрев Джастина. — А ты не могла бы не убегать от тех, кто ищет тебя? — задал встречный вопрос он, оглядываясь. — Встретил тут Эффи, и вот она, кажется, усиленно тебя искала. — Чёрт, — тихо пробормотала Джулия, с сожалением сознавая, что продолжить играть не удастся. — Будем считать, что Эффи меня нашла — пойду сейчас к ней. Спасибо, что напомнил, — она встала, закрыла крышку рояля, опустила клап и уже взяла ноты, когда кое о чём догадалась: — А ты сам, случайно, ни от кого не прячешься? Вряд ли искать меня — твоя обязанность. Джастин подошёл к окну, что-то высматривая на улице, и, не отрывая взгляда от пейзажа за стеклом, отозвался серьёзным тоном: — Прячусь. Уже полдня бегаю от Крессиды. Взыгравший в ней перфекционизм пророчит мне только головную боль, а в музыкальной гостиной она меня не достанет. — Ты разве не должен всё проконтролировать и убедиться, что проблем не будет? — Джулия засомневалась в методах Джастина. — Мы уже всё проверили, — он отошёл от окна, и теперь его зелёная радужка была направлена на неё. — Трижды. Крессида просто хочет лишний раз получить подтверждение, что отлично справилась. Это её первый опыт настолько масштабной работы и столь грандиозной фальсификации, и я понимаю её волнение. — Но сталкиваться с ней не хочешь, — дополнила за него Джулия. — С ней целых два моих ассистента, так что и без меня разберутся, — махнул рукой Джастин. — Сегодня и без них бешеный день, который просто надо пережить. — А что потом? — полюбопытствовала она, воспользовавшись возможностью заранее узнать, что подготовило правительство для всех них на завтра. — А завтра для вас настанет свобода, — Джастин усмехнулся. — Поедете туда, куда захотите: ты и, скорее всего, Джоанна Мэйсон — в Седьмой, Эвердин и Мелларк задержатся, чтобы посидеть в прямом эфире на суде над Хьюго и на его казни, а куда потом — не знаю. Гейл Хоторн, например, вернётся на службу во Второй, а Хеймитч на день останется здесь. — На день? — уточнила Джулия, раз уж Джастин был в настроении делиться откровениями. — Ага, — подтвердил он, — завтра поздним вечером у него поезд в Дистрикт-1. А ещё позже он поедет в Четвёртый. — Как у вас всё расписано, — Джулия хмыкнула, но внутренне уже боялась представить реакцию Китнисс на это известие. — Но Хеймитч же лечится. Что скажет его врач на ваши планы? Джастин немного подумал, взлохматил свои короткие светло-коричневые волосы и сообщил: — Всё будет так же, как с Китнисс: телефонные сеансы с Аврелием и очные — с каким-нибудь доктором из Первого. Хеймитч пробудет там где-то полгода по делам государства, так что времени вылечиться ему хватит, — он замолчал и через несколько секунд опомнился: — С чего ты вообще так рьяно выспрашиваешь у меня всё это? Для Китнисс, что ли, интересуешься? — Просто интересуюсь, — пожала плечами Джулия, игнорируя весёлые огоньки, появившиеся в глазах её визави. — Ладно уж, иди к Эффи, любознательная моя, — Джастин отправил её с королевским достоинством, — а то всюду опоздаешь. — Вот уж точно не твоя, — напоследок фыркнула Джулия, но совету последовала. Ей действительно стоило поторопиться и как можно скорее найти Эффи или оказаться у стилистов. Рассказать обо всём Китнисс она ещё успеет.

***

Для всех обитателей дворца это был, несомненно, особенный день: наконец сняли фильм, самым «правдивым» образом повествующий о конце революции, и это знаменательное событие должна была осветить пресса. Вскоре Панем снова увидит свою Сойку-пересмешницу и получит объяснение её шокирующего поведения, что непременно вызовет всенародную радость. Ну, по крайней мере, её в этом старательно уверяли. Китнисс, к ноге которой прижимался Лютик, уже довольно долго сидела в кресле спиной к зеркалу, пока Флавий пытался сотворить нечто невообразимое с её волосами, а Октавия обрабатывала её руки и красила ногти. Вения наносила ей макияж, и потому во время всего комплекса косметических манипуляций единственным развлечением были внутренние рассуждения. Китнисс пробовала думать на отвлечённые темы или о предстоящем вечере, но мысли в итоге сводились к тому, что сегодня она станет главным украшением мероприятия, перед которым, как она надеялась, не сможет устоять даже Хеймитч. Особенно Хеймитч. Собственно, он-то и был главной целью Китнисс, тем, кого она планировала покорить окончательно, бесповоротно. Сегодня ей предстояло носить два наряда: более официальный костюм должен был смениться на вечернее платье после кинопоказа — из предложенных вариантов она уже отобрала то, что наденет, и, по её мнению, остаться отстранённым, глядя на эти вещи, было нельзя. Через пару минут Китнисс почувствовала, что по её лицу больше не водят кистями, а руки Флавия уже не трогают её волосы. — Наша птичка готова, — пропела Октавия, напоследок проверившая её маникюр. — Пойду позову Эффи. — Иди, мы пока её переоденем, — дал разрешение Флавий, и Вения тут же принялась за дело. Китнисс не видела смысла в помощи команды подготовки при переодевании — в конце концов, у неё имелись свои руки! — но спорить было себе дороже. Вечное трио часами ранее не покинуло её даже в ванной, сославшись на то, что она не сможет проделать все процедуры сама и уж точно не сумеет правильно намазаться маслами. Китнисс чувствовала себя несколько оскорблённой. И пахнущей ванилью, но это хотя бы было приятно. До прихода Эффи её намеренно не подпускали к зеркалу, стремясь обеспечить эффект неожиданности. К счастью, неведение относительно своего внешнего вида было недолгим, а Лютик неплохо справлялся с отвлечением внимания от желания поскорее увидеть себя, так что она даже пропустила появление Эффи — та выдала себя и вместе с тем выразила своё одобрение восторженным аханьем, и Китнисс наконец позволили взглянуть на своё преображение. Её образ состоял из чёрной и алой гаммы. Тёмно-красные жакет и брюки с завышенной талией создавали иллюзию строгости, которая рушилась, стоило только заметить короткий чёрный топ-бюстье, открывающий часть живота и подчёркивающий грудь, и чёрные же туфли на каблуке. Флавий собрал её локоны в низкий пучок, в который переходила коса с левой стороны головы. Свободно вилось всего несколько прядей, давая ложное ощущение небрежности — на её волосы было потрачено немало времени и усилий. В макияже Вения сделала акцент на губы — словно выкрасила их в кровь, но сейчас Китнисс не могла не думать о том, что красный также являлся цветом страсти. — Люди будут считать, что весь этот год я посвятила усовершенствованию своей внешности, а не лечению, — слова подбирались с трудом — мешало восхищение работой команды подготовки. — И что в этом плохого? — не понял Флавий. — Неужели тебе не нравится? — почти одновременно с ним обеспокоенно спросила Октавия. — Это не может не нравиться, — уверенно заявила Эффи, пока Вения хранила молчание. — Очень нравится, — призналась Китнисс, и на лицах трёх её стилистов расцвели довольные улыбки. — Но это же не я… или какая-то другая я. Никаких шрамов, — благодарить стоило тот волшебный крем, которым она всё же пользовалась по совету врача, — эти украшения, — она указала на длинные серьги и ожерелье, мягко обхватывающее шею. — А ещё изменившийся взгляд, манера держаться и повышенная привлекательность, — Эффи подхватила перечисление и встала позади неё. Положила руки на плечи. — Ты взрослеешь, дорогуша, и превращаешься в красивую молодую женщину, оставляя позади вечно напуганную и нервную девушку. Это естественно. Выше голову, Китнисс, — она легонько стукнула пальцем под её челюстью, заставляя приподнять подбородок, — тогда ты покоришь всех. И не забывай улыбаться! — вспомнила ещё одно напутствие Эффи, прежде чем начать оглашать расписание на вечер. По словам Эффи, пресс-конференция должна была начаться в пять пополудни, а значит, осталось всего двадцать минут. Китнисс не была уверена, что выдержит целый час под прицелом камер, пусть даже половина этого времени будет выделена на выступление Пэйлор, Плутарха и Джастина. Между пресс-конференцией и предпоказом почти трёхчасового фильма был запланирован перерыв в тридцать минут. Финальным пунктом в мероприятии являлся банкет, плавно перетекающий в бал. По подсчётам Китнисс, её ноги должны были отказать ей уже после первого часа активного ношения каблуков. Перед входом в зал, где должна была пройти пресс-конференция, она встретила Джулию. Чёрное короткое платье-пиджак, надетое на ней, едва ли сошло бы за официальное (как, впрочем, и её собственный костюм), однако дресс-код утверждала точно не Джулия. Её подруга явно хотела чем-то поделиться с ней и попросила Китнисс как можно скорее найти время для разговора, как только они освободятся от журналистов. Джулия выглядела достаточно взволнованной, но выяснить причины этого Китнисс не успела — Эффи плавно втолкнула их в зал, захлопывая за ними двери, словно капкан.

***

Час спустя Китнисс могла честно сказать, что ожидала худшего, — на деле всё оказалось не так страшно. Ничего нового в речах Пэйлор и Джастина она не услышала, равно как и в словах Плутарха — все они говорили примерно об одном и том же, только разными способами. Так что немалую часть пресс-конференции Китнисс провела, пытаясь казаться заинтересованной и не выглядеть откровенно скучающей. Её саму не спросили ровным счётом ни о чём новом — почти то же самое выпытывала Крессида на интервью для фильма. Любопытно было послушать других: всё-таки раньше у неё такой возможности не было — и она мысленно фиксировала, какие вопросы журналисты задавали Хеймитчу, её матери, Питу, Гейлу, Джоанне, Джулии, Энни, Бити и Энобарии. Что-то из их ответов Китнисс находила занимательным, а что-то навевало лишь скуку. Правда, больше всего ей понравилось слышать откровения от Хеймитча об их дружбе — он объяснял, как так получилось, что ему досталась участь присматривать за больной Сойкой-пересмешницей. Когда из помещения вышел последний журналист, у Китнисс уже сводило скулы от сдержанно-вежливой улыбки, которую она старалась удерживать последние шестьдесят минут. Она с облегчением выдохнула, откидываясь на спинку стула, на котором просидела всю пресс-конференцию. До следующего этапа вечера было ещё полчаса, и Китнисс решила, что может позволить себе чуть-чуть передохнуть. — Китнисс, у нас есть проблема, — к ней подсела Джулия, заняв освободившееся место Гейла, и горячо зашептала ей на ухо. — Сегодня днём я говорила с Джастином, и он уверял, что завтра Хеймитч уедет в Дистрикт-1, а тебе придётся остаться в Капитолии. Внутри всё как-то резко сжалось, и единственным, что она, холодея и шире распахивая глаза, сумела выдавить из себя, было короткое: «Что?» — Это точно? — уточнила Китнисс, когда подруга ещё раз повторила свои слова, и ощутила, как её горение предвкушением конца сегодняшнего торжества трансформируется в настоящий пожар беспокойства. — Джастин сам так сказал, — проговорила Джулия, внимательно глядя на неё. — Ему незачем врать. Взгляд Китнисс метнулся по залу, силясь отыскать Хеймитча. Напрасно — его здесь уже не было. Перед этим он был в её поле зрения, она чётко помнила, что Хеймитч что-то обсуждал с Плутархом, а потом… Потом они, по всей видимости, вышли из помещения, а Китнисс и не заметила. Кроме них с Джулией, в зале уже никого не было — потихоньку все перебрались к следующей точке, туда, где пройдёт показ фильма. — Я должна его найти и поговорить с ним, — Китнисс твёрдо озвучила свои намерения. — Мне кажется, Хеймитч сейчас занят, — осторожно предположила Джулия, поднимаясь со стула вслед за ней. — Всё равно, — произнесла упрямо. Китнисс чувствовала, как в ней новым огнём загорается решимость узнать всё здесь и сейчас. Какое-то тревожное предчувствие нашёптывало, что если она не найдёт Хеймитча и не добьётся от него правды, не прояснит их отношения, то больше не сможет сделать этого никогда. Причин игнорировать интуицию не было, и Китнисс, словно пламя, ринулась на поиски, пытаясь охватить всю территорию. Джулия вызвалась помочь и отправилась в противоположном направлении. — Китнисс, душенька, куда ты так бежишь? — вопросила Эффи, хлопая неестественно длинными ресницами и взирая на неё ярко-красными — благодаря линзам — глазами. Она бы предпочла столкнуться с Хеймитчем, а не с сопровождающей, но реальность была такова, что общаться пришлось с Эффи. — Я ищу Хеймитча, — Китнисс не стала скрывать правду — в настоящий момент это было бессмысленно. — Ты его не видела? — Нет, душенька, прости, — разочаровала её Эффи. — А для чего он тебе? Ты всегда можешь обратиться ко мне или даже к Джастину, если что-то случилось. — Мне нужно кое-что ему сказать. Я узнала, что завтра он уедет, и я боюсь, что не успею. Боже, я так боюсь… — её голос дрогнул, когда она еле слышно договаривала. Китнисс никогда не причисляла Эффи Тринкет к знатокам человеческих чувств, но сейчас весь вид сопровождающей почти кричал: все прочитанные ею труды по психологии наложили свой отпечаток. — Ч-что это значит?.. — в замешательстве полюбопытствовала Эффи, и Китнисс готова была спорить, что под слоем косметики лицо мисс Тринкет побледнело. — Неужели… неужели это ради него ты спрашивала у меня совета? — догадалась Эффи. — Да, — просто кивнула она. — Китнисс! — какой-то сиплый полувскрик вырвался из горла Эффи, которая выглядела так, будто находится на грани обморока. — Это же абсолютно, совершенно, ни в коей мере не нормально!.. — Эффи, прошу тебя, оставь лекции на потом, — Китнисс уже прикидывала, куда или к кому лучше пойти дальше, — и в любом случае не то чтобы они меня интересовали. — Мне дурно, — манерно оповестила Эффи, показательно хватаясь рукой за стену, — и нужно присесть. Да… На этом Китнисс решила, что её присутствие больше не требуется, и оставила бормочущую нечто неразборчивое Эффи наедине с собой.

***

Когда второй раз за один день Джулии «посчастливилось» столкнуться именно с Джастином, она не посчитала это забавным. Ей едва удалось убедить Джоанну, что не произошло ничего трагического или хоть сколько-то значимого, и она чуть не попалась на расспросы миссис Эвердин, а также еле отбилась от предложенной Питом помощи, поэтому к моменту встречи с мистером Юстинианом Лэрдом спокойной Джулия не была. — Кого-то потеряла, мисс Элмер? — шутя осведомился он, остановив её на входе во временный кинозал. Джулия надеялась, что обнаружит Хеймитча там, но, окинув помещение взглядом, осознала, что его нет. — Да, своё личное пространство, — нервозность Китнисс будто передалась ей воздушно-капельным путём, и взвинченное состояние способствовало резкому повышению нехарактерной для неё язвительности в ответах. — Ты опять его нарушаешь. — Как грубо, — хмыкнул Джастин, но не ушёл. — А ведь я бы мог помочь, если бы ты не была… такой, — в последнее слово он попытался вложить слишком много качеств, чтобы она даже не пыталась разобраться с каждым из них в отдельности. — Я готова извиниться, если ты и впрямь поможешь, — предложила Джулия. — Мне нужно узнать, где сейчас Хеймитч, пока паникующая Китнисс не перевернула весь дворец. — Вот как, — протянул Джастин, видимо, параллельно представляя, что мисс Эвердин действительно способна на подобное. — Так уж вышло, что я знаю, где он, но скажу только лично Китнисс — при условии, что ты составишь мне компанию на этот вечер. — Или ты можешь сказать мне и избежать удара по лицу, — суровым тоном предоставила альтернативу Джулия. — Ты не станешь… Она дала ему пощёчину прежде, чем Джастин закончил говорить. Он удивлённо посмотрел на неё и приложил руку к щеке, пока на кончиках её пальцев горело ощущение от удара. К счастью, лёгкая музыка, включённая в зале, заглушила звук от их небольшого инцидента. Джулия не знала, что на неё нашло, но просить прощения собиралась не раньше, чем Джастин расскажет ей или Китнисс всё, что ему известно. — Ау, — выдал он, потирая пострадавшее место. — Теперь ты точно должна мне свидание. — У тебя есть ещё одна щека, — намекнула Джулия, и Джастин наконец прекратил издевательский спектакль. — Умеешь ты уговаривать, — проворчал, но всё же уступил: — Пошли к Китнисс. Джулия улыбнулась и поблагодарила. Это была её личная маленькая победа, а обо всём остальном можно побеспокоиться позднее.

***

К тому моменту, как она наткнулась на Джулию и Джастина, беспокойство Китнисс достигло критического предела. Она, как ей казалось, проверила все места, где мог быть Хеймитч, но так и не нашла его. А завтра он уедет — по своей ли воле, по правительственному ли заданию, но результат будет один: её одиночество. Он снова оставит её одну упиваться собственными чувствами, и неизвестно, вернётся ли. Её сердце гулко билось в груди. Ладони вспотели, отражая её волнение. Китнисс думала, что невозможно чувствовать что-то сильнее, чем её любовь, но страх опоздать, не успеть сказать самое важное и дождаться его реакции прямо сейчас застилал все остальные ощущения. Она ненавидела, она боялась, переносила страдания и боль, она рыдала и билась в истериках, она злилась, обижалась и разочаровывалась. Она надеялась, она становилась сильнее, она улыбалась и радовалась, она смеялась, поражалась, испытывала восхищение и радость, волнение и трепет, торжество и страсть. Китнисс любила; и в эти мгновения Хеймитч вновь заставлял её переживать весь спектр эмоций. Никогда ещё она не чувствовала себя более живой, каждой клеткой тела ощущая всё, что происходило вокруг и внутри неё. — Джастин, где он? — нетерпеливо спросила Китнисс, когда Джулия сдала их осведомлённого куратора, прежде чем вернуться в зал, отвлекая внимание от её исчезновения. — Хеймитч сказал, что ему надо подумать, и предупредил Пэйлор, что на кинопоказе его не будет. Судя по направлению, в котором он ушёл, ты найдёшь его у себя, — проговорил Джастин. — А если он не откроет мне? — Китнисс задумалась, на что Джастин пожал плечами. — У тебя есть ключ от его апартаментов? Ты же как-то попал ко мне, пока я спала. — Есть, — не стал отпираться он, — но отдам я его тебе только в обмен на небольшую услугу. Китнисс впилась ногтями в ладони, но скрепя сердце согласилась на сделку. Информация была важнее гордости. — Поможешь мне уговорить свою подругу прогуляться со мной по Капитолию? — неожиданно смущённо полувопросительно произнёс Джастин. — И расскажешь, какие цветы она любит? — По рукам, — с облегчением кивнула Китнисс, осознав, что ничего невыполнимого в просьбе Джастина нет. Крепко зажав в руке принесённый Джастином ключ-карту, она всё ближе подходила к двери Хеймитча. Коридоры дворца были пусты, и Китнисс, шаги которой глушили ковровые дорожки, слышала только стук своего сердца, который отдавался пульсацией крови в ушах. Когда она оказалась прямо перед его покоями, мир сузился до одной точки. Медленный вдох и долгий выдох. Китнисс разблокировала дверь, обхватила правой ладонью ручку, металлический холод которой так сильно контрастировал с её горящей кожей. Закрыла глаза, в последний раз прислушиваясь к себе и собираясь с мыслями. И надавила на дверную ручку, опуская её вниз.

***

Он стоял, крепко держа в руке бокал с бренди, и как никогда жалел, что не может напиться (уже проверял — ничего не вышло, а эффект, вызванный попыткой, был далёк от приятного). Тёмный дворцовый парк, на который взирал Хеймитч, отвечал ему равнодушным мертвенным светом фонарей и ничем не мог помочь с его дилеммой. Сейчас ему вообще никто не мог помочь. Поставив бокал, Хеймитч упёрся ладонями в подоконник и прислонился лбом к замёрзшему стеклу — хоть какое-то охлаждение для его разгорячённой головы. Он и сам не знал, сколько уже пробыл тут, в лишённой света гостиной, пытаясь привести своё состояние в норму и рационализировать поток своих мыслей. Как же он был неправ, когда полагал, что сможет видеть Китнисс и сохранять хотя бы внешнее хладнокровие. Смотреть на неё и точно знать, что они не должны быть вместе, но сомневаться в этом — величайшая пытка, на которую был обречён Хеймитч. Ему нельзя было проявлять инициативу: негласный запрет, наложенный им самим и подпитываемый Розмари, продолжал действовать — но, небо ему свидетель, это было тяжело. Хеймитч прекрасно знал, что Китнисс Эвердин не предназначалась для него, что лучше бы ей было быть с Питом; понимал, что это нечестно по отношению к парню и её матери, однако поделать с собой ничего не мог. Потому и решил снова дистанцироваться, чтобы хоть как-то унять внезапно разгоревшиеся чувства. Завтра должно стать легче — он уедет в Дистрикт-1. Может, это единственный стоящий выход из их положения. Он же, в сущности, никогда не должен был влюбляться в неё. Его внимание привлекли какой-то шорох, донёсшийся от двери, и тихие шаги. Хеймитч не стал поворачиваться: либо некто пришёл помочь ему расстаться с жизнью, что было маловероятно, но зато положило бы конец его мучениям, либо… От второго «либо» у него перехватило дыхание, когда в отражении стекла он увидел стоящую всего в пяти футах позади него Китнисс. — Знаешь, дорогая, я не сомневаюсь, что тебе уже доложили о моём отъезде, раз ты пришла сюда, но, право, не стоило — я ненавижу прощания, — заговорил Хеймитч, так и не повернувшись и неожиданно найдя опору в виде бокала. — Я сюда не прощаться пришла, — отозвалась Китнисс, не совершая ни единого движения. — Кстати, мог бы не делать вид, что пьёшь, — мне известно, что ты просто физически больше не можешь напиться, — словно мимоходом бросила она. — А я знаю, что Джастин выболтал тебе это, — он повёл рукой в сторону, рассматривая бренди сквозь полумрак, — но мне, знаешь ли, так спокойнее и привычней, так что не обессудь. — Значит, и о том, что Джастин сказал, кто подал идею о расследовании, ты тоже знаешь, — произнесла Китнисс и будто бы непринуждённо продолжила: — А вот о том, что Аврелий рассказал мне об оплате нашего с Питом лечения, ты явно не в курсе, не так ли? У него внутри всё замерло, и Хеймитч порадовался тому, что его лица она сейчас видеть не могла. — Я был должен вам обоим и в меру своих способностей старался выплатить этот долг, — счёл нужным пояснить он, не дожидаясь вопросов. — Вы оба были важны мне, а я так сильно подводил вас в прошлом. Я бы оплатил всё полностью — это меньшее, что я обязан был для вас сделать, — но правительство тоже хотело поиграть в благородство. — Нет, ты не был обязан, — она запальчиво возразила, — и твой долг нам сидит только в твоей голове, хотя я очень ценю всё то, что ты сделал для меня. — Солнышко, если это всё… — начал Хеймитч, силясь придумать, как отправить Китнисс за пределы этой комнаты, пока тонкий запах ванили, исходящий от неё, и её наряд окончательно не вскружил ему голову. — Как я уже сказал, ненавижу прощаться. Лучше будет, если ты пойдёшь любоваться плодами работы съёмочной группы. — Я никуда не уйду, — твёрдо проговорила Китнисс и сократила расстояние между ними, чтобы удивительно бережно положить руки ему на плечи. — Второй раз избавиться от меня у тебя не выйдет. — Китнисс, — выдавил обречённо, на секунду прикрывая глаза и наконец оборачиваясь. Перехватил её ладони, не давая больше положить их на себя. — Ты не должна быть здесь. — Кто сказал? — она подняла брови и специально огляделась. — Не вижу здесь протестующих. — Пожалуйста, не воспринимай всё так буквально, — попросил Хеймитч, пробуя сосредоточиться на чём угодно, кроме её горящих алым пламенем губ. — Ты причиняешь боль своей матери и Питу тем, что находишься со мной. — Но не тебе и не себе, — подметила Китнисс, проводя ладонями по его рукам и снова добираясь до плеч. — Так какого чёрта ты сейчас думаешь о других? Хеймитч поблагодарил свою интуицию за то, что подсказала ему снять пиджак и закатать рукава рубашки, — в противном случае он мог бы сгореть под этими обжигающими прикосновениями. — Солнышко, тебе действительно лучше уйти, — собственный хриплый тон уже даже не удивлял его. — Пока мы оба не натворили того, о чём потом… — Я же сказала, что останусь здесь, — она прервала его безапелляционным заявлением. — Почему? — вполголоса поинтересовался Хеймитч, желая услышать её ответ. — Потому что я люблю тебя, — без тени сомнения, глядя прямо в его глаза. Хеймитчу показалось, что после её признания несколько долгих секунд его сердце не билось. А потом Китнисс предупредила, шепча почти в его губы: — Но если ты не поцелуешь меня прямо сейчас, то я на самом деле уйду. Ей стоило отдать ему должное: поцеловал он её сразу. Барьер — последняя разделяющая их преграда — пал. Слетели запреты и установки, оставляя в комнате только двоих: его и её. Мысленно адресовав короткие извинения Питу, Хеймитч вовлёк Китнисс в долгий поцелуй. Обвил левой рукой её талию, притягивая её ещё ближе к себе, пока вытаскивал совершенно лишние в её волосах шпильки правой. Китнисс ненадолго разорвала поцелуй и высвободилась из объятий лишь для того, чтобы скинуть с себя мешающийся пиджак и помочь ему разделаться со шпильками в своей причёске. Она снова обхватила его руками за шею, едва её локоны тёмной волной рассыпались по плечам, и Хеймитч возобновил поцелуй, проводя языком по её нижней губе и делая его более влажным и глубоким. Аромат ванили на её коже затуманивал разум не хуже крепкого алкоголя — в какой-то момент Хеймитч не удержался и с наслаждением вдохнул этот запах, прочерчивая носом дорожку по её шее и задерживаясь губами на голом плече. — Мне ещё сегодня деньги на строительство больниц и школ на банкете выбивать, — использовав всю свою силу воли, сказал он, едва соображая, когда Китнисс потянулась к пуговицам его рубашки. — Плевать, — отрывисто выдохнула она, продолжая расстёгивать пуговицы. — Фильм долгий, и часа два у нас точно есть. Пальцы Китнисс не слушались её, а руки слегка тряслись от волнения, и Хеймитч, ощущающий, как по венам струится жар вместо крови и от этого разливается горение под кожей, посчитал своим долгом помочь даме в затруднительной ситуации. — На первый раз нам хватит, — усмехнулся он, сжимая руки на её талии и срывая с губ Китнисс новый поцелуй.