Сбежавшая невеста

      В тот вечер Белов долго не мог найти себе места, как бы не крутился. И одеяло застревало в ногах, и испарина покрывала тело, и пятна уличного фонаря били в глаза — одним словом ни один из факторов окружающей среды не радовал парня. Он бурчал и вертелся с боку на бок, этим лишь сминая свежую простынь, которую Татьяна Николаевна так любовно застилала сыночку. Смыкал веки, в который раз обещая себе: «Вот теперь точно засыпаю!», но раз за разом упрямо их распахивал, когда очередная мысль захлёстывала его с головой. Размышления были сумбурные, впрочем, как и события минувшего, безумного дня.       В очередной раз распахнув глаза, Саша не выдержал более муки лежать на месте, напряг пресс и одним рывком уселся на краю кровати. Она жалобно заскрипела под его напором, но героически вытерпела. Внимание Саши привлек, змеёй проползающий в комнату через дверную щель, свет из коридора. Неужели, мама ещё не спит? Неудивительно — вернувшись с прогулки, задумчивый, с отупевшим, непонимающим взглядом, Саша хорошенько напугал маму, теперь она навряд-ли вообще сомкнет глаза. Укол совести горечью отдался в груди Саши и он ещё сильнее нахмурил брови. Всё же, нужно было объясниться перед мамой, а не бурчать свои отреченные «Всё нормально», закрываясь в комнате.       Устало выдыхает, прячет лицо в ладони и с силой растирает мягкую кожу. Не день — бешеный поток событий, издевался над ним, ведь одновременно отдавался усталостью в каждой отдельной мышце парня, но и уснуть не давал, вновь и вновь возвращая к прежним воспоминаниям.

***

      Всего два часа назад он сидел, столь же задумчивым, сколь и сейчас, и важно вглядывался в, мелькающие за окном Линкольна, пейзажи. Не то, чтобы ночная Москва уж очень его волновала, но пустой взгляд нужно было куда-то упереть. Саша ехал домой в кромешной тишине салона, и с иронией размышлял о всех событиях дня. Господи, он что попал в дурное американское телешоу? Ведь чувствовал он себя не больше не меньше, чем зверьком или клоуном, скачущем под дудку сучки-судьбы, на её же потеху.       Визитка из его рук давно перекочевала к друзьям, и Саша этому не противился: навряд-ли судьба сведёт его с сыном Генерального прокуратура вновь. И если немногим ранее, Белов ещё и помышлял о том, чтобы установить дружеские контакты с Яном, то теперь об этом не шло и речи. Вероятно, не суждено ему гулять обладателем одной из самых обсуждаемых в стране фамилий — с Раевским, в то время как сам он обыкновенный, среднестатистический Белов.       Но этой стеснительности не предавались его друзья: Космос и Витя, которые за смятую визитку боролись, как за золотой билет. Они парировали различными, но неизменно примитивными аргументами о том, почему именно ему, а не оппоненту должна достаться визитка, при чем делали это все прямо под домом Яна, когда тот едва ли успел скрыться за дверью. Наконец осознав, что слова делу не помогают, Холмогоров и Пчелкин с важным видом накинулись друг на друга, и если бы не крепкие руки Фила и Саши, их друг от друга оттащившие, то безумцы непременно переломали бы друг другу носы.       После недолгой поучительной лекции Валеры, визитка была забыта и закинута в бардачок в кучу к остальному валяющемуся там мусору, а в машине повисла тишина, прерывать которую несколько раз пытался сам же Филатов, но натыкаясь на молчаливость обиженных и побитых друзей, мигом замолкал. В такой атмосфере они и держали путь домой, каждый думая о своем, но, в сущности, все перепитии их размышлений сводились к общему знаменателю.       Спустя долгих десять минут тишина наконец трещит под весом тихого, задумчивого голоса Филатова:       — Не похож он на отца… — бубнит себе под нос, будто ненароком озвучивая собственные мысли. Два взгляда: Вити и Космоса, упираются в его бесстрастный профиль. Саша же, уползший в мысли без остатка, едва ли предал значения словам.       — Да на бабу он похож! — внезапно отзывается Холмогоров, отмахиваясь. Следом голос подаёт Пчёлкин, но без искрящего энтузиазма и все ещё глядя в окно:       — На хорошенькую бабу, — понимает, какую дурь взболтнул, лишь когда подобие смеха, скорее ироническая усмешка, тронула губы всех присутствующих, заставив их издать протяжный смешок. — Ну не в том смысле… — хочет уж начать оправдываться Пчела, но спокойный голос Саши останавливает: — Мы поняли, Вить, — и лишь ещё не сошедшая с его губ, как и с губ остальных друзей, улыбка даёт понять: глупая фраза ещё не изгладилась из их памяти.       Витя с усталым выдохом откидывается на спинку сиденья, посильнее натягивая кепку на глаза. Ни сил, ни желания препираться он в себе не находил, поэтому предпочел мирно сложить руки на груди.       Салон снова заполнило молчание, которое стеснительно прорезали приглушённые звуки, бурлящего вечерней жизнью, города. Лишь краем глаза, и то через водительское зеркало, Саша видел напряженное лицо Космоса, его сведённые к переносице брови и сложенные в трубочку губы. Всё это выражало в нем некую задумчивость, почти внутреннюю борьбу, на которую Саша, впрочем, не обратил чересчур много внимания и быстро вернул внимание к окну, но прежде зацепившись взглядом за собственное предплечье.       Манжеты рубашки были расстегнуты ещё с тех времён, когда все толпой, парни и незнакомец цепляли черную Чайку на буксировочный трос. Из-под синей ткани горделиво выглядывали поблекшие цифры. Губы парня тронула мягкая улыбка, выражавшая ту внезапную нежность, которая коснулась его сердца. Катя… Возможно, самое сладкое воспоминание об этом бешеном и почти сказочном дне. За чередой событий, Белов уж успел позабыть про девушку, и оттого сильнее возрадовался мыслям о ней, которые как бы укрыли его от необходимости думать о других, куда более трудных вещах.       — Знаю я кое-что про этого Раевского, — звучит в машине внезапно, в завершении внутренних размышлений Холмогорова.       Вяло, на него переводят взгляд все, кроме Саши. Валера отрывает взгляд от окна, Витя приподнимает спрятанные под кепкой глаза, а Саша невнимательно ловит слова через одно, бесстыдно глядя на свое предплечье, — Не уверен, правда ли…       –Выкладывай, — спокойно тянет Филатов, немного прищуривая глаза.       — Женится он.       — Да ну?! — выпаливает Витя, инстинктивно подаваясь вперёд, отчего кепка непременно слетела бы с головы, не удержи он ее вовремя. Космос едва заметно усмехается себе под нос тому, что смог заинтересовать парней эксклюзивной информацией.       — А сколько ему? — недоверчиво тянет Валера, в свою очередь пододвигаясь немного ближе к водителю.       — Да как нам, — пожимает плечами Кос, а лицом изображает эмоцию, будто бессловно добавляюшую «Ну, плюс минус». Тут же спешит продолжить, натянув на губы хитрую, почти заговорщическую ухмылку: — Но важно не то. Важно, что невеста его, говорят, одного из министров дочка.       И пока парни не понятно чем занимались: то ли удивлялись, то ли усмехались, Саша, на мгновение вслушавшись в разговор, усмехнулся тому, с каким интересом друзья в открытую сплетничают, как восьмеклассницы возле школы.       — Это тебе Ромка доложил? — весело выпаливает Витя, с задором ударяя водителя в бок, под одобрительный, искренний хохот Филатова, которому такое точное сравнение пришлось по душе. От смеха не удержался и сам Холмогоров, хотя сначала нахмурил брови, недовольный тем, что к его словам относятся без нужной доли серьезности. Так, напряжённая атмосфера в машине начисто изгладилась, оставив по себе, покачивающееся на волнах мужского смеха, веселье.       Услышав имя утреннего своего приятеля, Саша вскидывает глаза наверх, и в них читается помесь вопросов.       — Ромка? Пацан дворовой? — подаваясь вперёд, уточняет Саша. Компания оживает, будто вспомнив о чем-то, что очень их волновало, но что оставалось вне их внимания все это время.       — Он нам сегодня утром затирал, что сын Елагина ему куртку подарил. И тебе, кстати, тоже! — возможно, слишком громко, но лишь оттого, что эмоционально, воскликнул Космос и вся компания, теперь включая Сашу, наполнила салон своим хохотом. Фантазия юного предпринимателя уже не раз за день удивила Сашу, но такая басня была перебором даже для него.       — Обычная девчонка ему куртку брата подарила, это я видел. Никакими Елагиными там и не пахло! — умерив смех, напоследок вставил Саша и, возможно, компания бы снова залилась смехом, если бы не заговорщический голос Вити, вместе с такой же эмоции улыбочкой на губах.       — Это та девчонка тебя так порисовала? — кивает Пчела на неровные цифры, оставленные на коже Саши и заставляет всех, даже Космоса, метнуть на руку Саши изучающие взгляды. Белов от этих напористых взглядов немного стушевался, но руку от них не скрыл. Всё же, это его друзья детства — им можно видеть и знать каждую мелочь о нем, таковы были убеждения юноши.       — Да… — опускает парень взгляд на свою кожу, и глаза темнеют от напитавшей их теплоты, — Правда, почерк прелестный? — и он преподнимает руку, будто демонстрируя её всему миру, ну и своим друзьям бонусом.       Филатову, чтобы что-то рассмотреть, приходится свернуть шею, Космос пытается углядеть что-то в водительское зеркало, а Витя же, которому ничего не мешало, лишь оценивающе прикрыл один глаз, будто изучая самобытное произведение искусства. Таковыми эти цифры являлись для Саши. Самый дорогой шедевр художественного мастерства. Но это бескрайнее восхищение с ним, отчего-то, решительно никто не желал делить. Вдоволь насмотревшись, Витя скептически тянет:       — Если я скажу «Нет», ты меня отметелишь? — и под смешки друзей, Саша смело и с юмором парирует:       — Обязательно!       Так, в салон вернулось все то, что своим внезапным появлением, будто из ниоткуда, нарушил сын Генерального прокурора. Вновь смех, шутки, подколы. Друзья без конца подтрунивали над Сашей, ведь скоро заметили перемену в его поведении и эмоциях от одного лишь упоминания некой девчонки, являющейся их с Ромкой общей подругой. Троим друзьям, так долго ждавшим Белова из армии, это было лишь на руку. Плевать, кто такая эта загадочная Катя. Главное, что благодаря ей Саша, возможно, забудет о неверной Елисеевой.

***

      По обыкновенной традиции любые размышления всегда выплёвывают на сушу, окунают в реальность. Так случилось и с Сашей, которого цепочка воспоминаний выкинула к Кате. Ведь он обещал ей позвонить, и сделать это сегодня же!       Стоило ему вспомнить это, он подрывается: быстро, резко, не давая себе даже права подумать. Хочет уж сделать шаг, чтобы затем тот перерос в уверенную ходьбу, но замирает. Непроглядная тьма комнаты заставляет это сделать, но не потому, что скрывает от взора предметы. Нет, в темноте Белов, как раз, ориентировался лучше всех. Останавливает осознание, что на дворе — ночь. Глубокая, темная, давно усыпившая самых стойких жителей столицы. Даже мама его уже потушила свет в коридоре. Катя, в своей укромной постели в одной из бессчетных квартир дома номер шесть, уже наверняка спала, досматривая приятный, надеялся Саша, сон. Но вдруг не спит, вдруг ожидает? Вдруг для нее этот звонок, этот пустой и быстрый диалог так же безумно важен, как для Белова? О, как же ему хотелось в это верить!       Итак, Саша стоит посреди комнаты, с силой закусив ноготь большого пальца и нервно выстукивая ногой надорванный ритм. Всё естество тянуло юношу к телефону, в то время как здравый смысл — обратно в постель. Удивительно, но победило последнее. Убедив самого себя, что звонком либо разбудит, либо застанет Катю в нелепом и неудобном положении, Саша, шлепая босыми ступнями по паркету-елочке, завалился обратно на бедную кровать, издающую предсмертные скрипы. Натягивая одеяло под самое горло, хотя задуха стояла несусветная, Саша поворачивается на бок, давая самому себе обещание, по силе подходящее на клятву: позвонить Кате завтра утром, сразу же, как проснется.       После череды недолгих, несвязных мыслей, Саша ускользает в крепкий, глубокий сон, каким обычно забываются юноши, глубоко уставшие физически, хотя и не всегда сами это осознающие. Сновидений было море, из них Саша осознал лишь одно. В нем он цепляет на буксировочный трос черную Чайку, за рулём которой сидел Ромка, от которого за километр разило бергамотом, пачули и ладаном.

***

      Ночь как-то уж очень быстро сменилась ранним, сонным утром. Солнце выползло из-за горизонта, зевнуло, потянулось и вяло раскинуло свои лучи по прохладной земле. Свет пробрался в окна спящих москвичей, коснулся их глаз, заставил недовольно сморщится, перевернуться на другой бок: всё попытки «доспать» свои заветные несколько часов.       Скоро на улицу выползли первые трудяжки, заморав ботинки утренней росой: то были дворники, охранники и работники заводов. Чуть позже к ним присоединились продавцы, шустро открывающие свои магазинчики. Так и в одном непримечательной ларьке, добрая тетя Оля, хорошо известная всей молодежи Бирюлево тем, как ловко она обходит сухой закон и осторожно продает алкоголь, открыла свою лавчонку, натянула фартук и в последнюю очередь руки её взялись за стопку свежей прессы, которую она аккуратно выложила на виду у прохожих, чтобы громким названием привлечь внимание пробегающих мимо: «Загадка семьи Елагиных»       И вот, на улицу выбегут все те, кто на работу спешат к девяти: учителя, доктора и все остальные представители государственных должностей. Тогда-то жизнь наполнит каждый кубический сантиметр прохладного воздуха. Когда же ажиотаж поутихнет, и толпа скроется на своих рабочих местах, на улицах останутся разве что детки, да их бабушки.       И наконец, непременно не раньше одиннадцати, из подъезда выскочит он, неизменно чисто выбритый, подтянутый, отменно выспавшийся и одетый в лучшие брюки свободного кроя из всех, которые когда либо видел Советский союз. Он довольно взглянет прямо в глаза пока что не палящему солнцу, будто сражаясь с ним в обворожительности и, после поправив воротник белой рубашки, на которой остались не застегнутыми первые две пуговицы, едва ли не летящей походкой направится по своим делам.       Его не слишком вдохновляло место, где он жил уже добрые три недели, кроме одного: до бесконечности прелестные девушки, красивые той обычной девичьей красотой, которая очень редко встречается в высоких кругах общения юноши. Вот и в это утро он заглядывал прохожим красоткам прямо в глаза, находя их единственной прелестью пропащего Бирюлево. Они, стесняясь, прятали улыбочки в своих кофточках, и спешили убежать вперёд от столь заинтересованного взгляда обворожительного незнакомца. И реакция их была вполне ясна: извечно ухоженный обладатель самого тонкого вкуса и самого дорогого гардероба в стране, парень и в естественной своей красоте был уникален.       Его мягкая, не знавшая ни забот, ни тяжёлых дум, кожа казалась младенчески мягкой и настолько увлажнённой, что едва ли не поблескивала в свете утреннего солнца, как и глаза: большие, даже огромные глаза болотно-зеленого оттенка. Этот цвет глаз был своеобразной визиткой его семьи. Длинные, черные ресницы, что обрамляли их, скрывали извечно томящихся в зрачках чёртиков, и лишь игриво моргая прохожим леди, он стрелял этими искорками, сражая наповал. Делая это, широкие, пухлые губы, которые были украшением его крупных черт, растягивались в самодовольной улыбке.       Самодовольство, но не наглость –вот главная эмоция этого юноши.       На крыльях прямого греческого носа, что сливался со лбом, если хорошенько присмотреться, можно было заметить несколько микроскопических дырочек: показатель былой беспечности и того, что раньше это лицо украшал блеск серьги. Сейчас же юноша, кажется, это перерос, пирсинг снял, оставив лишь две висячие серьги в правом ухе, и одну скромную в мочке левого. Темные волосы каждый месяц знавали всё новые и новые укладки, сейчас же молодой человек зализывал их назад, специально выпуская на лицо несколько неряшливых прядей, которые стекали по его высокому лбу, и он любил лёгким движением головы убирать их с глаз.       Вальяжной походкой человека, точно знающего свою необычную красоту, но излишне не кичащегося ею, парень не ходил — невесомо плавал по городу, с одной лишь целью: искать удовольствие везде, беря его в каждой незначительной секунде, не заостряя внимания на мелочах, вроде, распустивших на него слюни, девчонок. Он, не снимая улыбку с широких губ, уверенного шагал дальше, и вновь улыбался красавицам, если такие попадались, и вновь выкидывал их из головы, возвращая во главу своих мыслей и переживаний одну-единственную, неземную и чуть ли не ангельскую в его глазах.       В своей жизни Евгений Елагин отменно делал лишь несколько вещей: рисовал, соблазнял и безусловно любил.       Путь омрачило одно лишь происшествие: пачка сигарет в кармане брюк оказалась пустой. А так, как табак для Жени был чем-то сродни необходимости, без чего ни его мозг, ни его тело не желали нормально функционировать, парень, прежде фыркнув себе под нос, поспешил найти любой магазинчик, заведомо зная, что вместо привычного дорогого табака сегодня ему придется курить дешёвую советскую дрянь.       Первым попался малопримечательный ларёк, расположившийся рядом с автоматами с газировкой. Небольшая очередь уже собралась у недавно открывшейся лавчонки, и Женя ловко в неё юркнул. Обслуживала тетя Оля быстро, что не могло не радовать юношу. Каких-то пять минут, и вот перед ним лишь один джентльмен уважительного возраста, просит у продавщицы душистый хлеб и свежую газетёнку. Взгляд юноши бродил вокруг, то цепляясь за что-то, то отпуская это из виду. Так он и натолкнулся на аккуратную стопку свежих газет, которые были расположены очень грамотно, и рассмотреть заголовок мог любой.       С улыбкой, ни при каких обстоятельствах не спадающей с лица этого солнечного человека, Женя щурит глаза, вчитываясь в строчки единственно от нечего делать, но замирает в глупом непонимании. Моргает и вчитывается снова. И снова. И снова. Некая «Загадка семьи Елагиных» глядела на него с полки.       — Что за хрень? — бурчит он сам себе под нос, и в несколько шагов подходит к стопке, забывая и про табак, и про место в очереди. Пальцы одним резким движением захватывают бумагу в свою власть, сминая её.       Вода, вода. Целые несвязные абзацы, состоящие из, концентрированной умными фразочками, воды. Зелёные глаза бегают по строчкам, пропуская слова кусками, и, наконец находя то, что действительно интересует его, парень с голодом впивается глазами в текст.

      «Семья Елагиных — черные лошадки советской элиты. В прошлом открытые к народу, с рождением детей пара едва ли показывается на виду у людей. Информацию о своей жизни и детях семья тщательно скрывает от прессы. Доподлинно известно лишь одно: министр и его жена воспитывают близнецов — Екатерину и Евгения Игоревичев. И если о Екатерине известно не многое, но исключительно хорошее: девочка долгое время была старостой, сейчас является пионеркой и главой юношеской комсомольской организации, то имя Евгения Елагина известно его глупыми выходками и не подобающем комсомольцу поведением. Несколько раз был привлечен к уголовной ответственности: за неоднократное вождение в нетрезвом виде, за мелкое хулиганство, за пропаганду меньшинств и за пренебрежение пионерской атрибутикой. Лишь сильные покровители в лице отца помогают Евгению все ещё оставаться на свободе и не быть исключенным из комсомола. Юноша не раз был замечен на западе: в Америке и множестве стран Европы. Небольшое количество снимков дают понять: парень ведёт развязный способ жизни, не пренебрегает алкоголем, слабыми наркотиками и объятиями с мужчинами. (Ниже была приложена фото этих самых объятий, но Женя и без того был шокирован до глубины души, и на фотографии взглянул лишь со временем). Точной информации нет, но по словам близких друзей семьи, пожелавших остаться анонимными, Евгений не женат и даже не помолвлен. Тем не менее, часто отдыхает в компании мужчин, с которыми бывает слишком близок. Некоторые напрямую называют юного развратника голубым, и даже предоставляют имена его любовников. Самым известным в этом списке оказался отлично известный читателям 18-ти летний Рики Мартин, фанатом которого Елагин является вот уж несколько лет»

      Не в силах более читать поток сущего бреда, который, клялся Женя, начеркать можно было только упоровшись второсортным гашишем, Елагин вскидывает глаза наверх, и зрачки его бегают от дерева к дереву. «Рики Мартин? Рики, чтоб его за ногу, Мартин? Да вы там охренели все?!», и взгляд снова падает на текст.       Специально пропускает часть, где описываются его, якобы, сексуальные похождения с какими-то Хуанами и Карлосами, имена которых он слышал впервые в жизни. Губы выгибаются в искаженном подобии ухмылки от нахлынувшей мысли. «Я трахался-то один раз в жизни», а следом: «Вот бы они из этого сенсацию раздули!». Наконец переходит к следующему абзацу.

«Несмотря на ветреное поведение сына, Игорь Викторович планирует в скором времени после ухода на пенсию, отдать свою должность сыну. Народ в ответ на это негодует. Даже самого действующего министра не жалуют избиратели, что уж говорить о его неблагополучном чаде. Но читатели могут быть спокойны: сам Евгений неоднократно заявлял, что на кресло не посягает, и более того, цитируем:

«Да я скорее сдохну, чем свяжу свою жизнь с этой загнивающей страной» — признавался недавно младший Елагин.»

«Это кому я в таком признавался?!» — истерически звучит в голове.       Пробежавшись глазами по строчкам, Женя понял, что дальше идёт поток несусветного бреда о выдуманной биографии отца, о юных годах матери, о её несуществующих любовниках и о том, что молодая Елагина как-то подозрительно близка с сыном Генерального прокурора. Ну а после следует такая же грязная, мерзкая и сказочная второсортная статейка о семье министра образования. Воспалённым взглядом рассматривая измявшуюся в руках газетёнку, Женя едва ли не роняет её на грязный асфальт, когда видит его обещанные фото в объятиях каких-то Хуанов.       — Это я?! — выпаливает он, переманивая на себя округленные взгляды всей очереди, но мало об этом волнуясь. Подносит газету так близко к шокированным глазам, будто желает слиться с ней воедино.       Фотография отвратного качества, ведь сделана была на гунявый фотик, определил для себя Женя, да ещё и в темном помещении, а после всё это перенесено на туалетную бумагу — тоже умозаключения Евгения, самыми отвратными чернилами из возможных. Но этого было достаточно, чтобы понять: на фотографии кто угодно, возможно, даже сам Рики, чтоб его за ногу, Мартин, но уж точно не Женя. У этого «существа» — прозвал его Елагин, не было решительно ничего похожего на стоящего с распахнутым ртом, подлинного сына министра иностранных дел.       Это чудо с фотографии по-армейски выстригло волосы и нацепило на голову кепку. В руках его был зажат стакан с чем-то непонятным и подозрительным, на плечо его действительно легла рука некоего латиноса, сам он сально улыбался в камеру. Но не это волновало настоящего Женю более всего. Самое страшное в поддельной фотографии — то, во что эта копирка была одета.       — Этот чмырь хоть немного на меня похож?! — не в силах сдерживать негодование, которое жгло его изнутри, молодой человек поворачивается к первому попавшемуся в очереди дедушке, и так яростно указывает на фотографию, что бедный покупатель вздрагивает от испуга, но всё же кидает короткий взгляд на фото, после — на горящего яростью Елагина. Кроме того, что безупречные черты молодого лица были искажены яростью, ничто не портило его внешности.       — Нисколько… — протягивает дедушка, с выражением лица, как бы говорящим: «Ну вот, я ответил, отвали от меня теперь», но Женя не унимается и с ещё большей яростью впивается взгядом в газету.       — Ни сколько! — повторяет он, и хочет уж что-то добавить, но давиться своим же недовольством, — Неужели моё имя звучит, как выбритая башка и клетчатая рубашка?!       Рубашка была и вправду отвратная по множеству причин, выделить одну Женя не мог, потому определил для себя это дешевое, убогое одеяние как «унылый ужас».       — Голубчик, — звучит недовольный голос продавщицы, но Женя даже не поднимает взгляда, ведь принялся вновь перечитывать статью, пытаясь понять, что это за идиотский розыгрыш. — Прежде чем ты порвешь мне газету, купи её, а потом делай с ней, что пожелаешь! — и Елагин, не говоря ни слова, плечами расталкивает очередь, вглядываясь в текст и фото. Плевать он хотел на любые нормы приличия. Такие события в его скромной жизни происходили впервые.       — Сдачи не надо, — с этими словами Женя выворачивает карман беспрекословно выкроенных тёмно-синих брюк, вываливая продавщице всё, что там валялось. Тетя Оля скептически фыркнула, услышав это. Слишком часто через её кассу проходили любители погонять понты, которые после этой фразы по полчаса копались в карманах, собирая нужную сумму мелочью. Но этот молодой человек был иным. Уверенно вывалив горстку монет и купюр, он без «до свидания», на пятках разворачивается и удаляется прочь так же внезапно, как парой минут назад ранее появился. Тетя Оля опускает взгляд и ухмылка спадает с лица. Ещё не пересчитав заработок от странного клиента, она уже осознала — денег тут много. И она не ошибалась. По первому, быстрому и не точному подсчёту, она насчитала 28 рублей.       — Молодой человек, тут слишком много! Молодой человек! — переклоняясь через окошко, силится окликнуть парня, ведь совесть попросту не позволяет заработать за трехкопеечную газету 28 рублей. Но тот уже скрылся за ближайшим углом, лишь шлейф его духов остался напоминать о присутствии здесь обворожительного, но странного до ужаса, юноши.       — Псих какой-то! — выплевывает тот самый дедушка, которому мгновение назад Женя тыкал газетой в лице       Конечно, Женя слышал, как добрая продавщица силилась докричаться до него. Конечно, у него не проскочило и мысли вернуться. 28 рублей — в глобальном ведь крошки. 28 рублей туда, 28 рублей сюда. Он свято знал — потраченные сегодня деньги никак не повлияют на состояние его семьи в целом. Потому и был волен разбрасываться ими направо и налево, как мусором, оставляя по себе шлейф непонимания и приглушенного восхищения с оттенком зависти, где бы он не появился. Подгоняемый злостью и ощущением вопиющей несправедливости, Женя поспешил обратно домой, позабыв про все свои дела и планы.

***

      Для Белова утро началось с ужасно громких попыток соседа завести заглохший москвич аккурат под окнами Саши. С трудом разлепив сонные глаза, он тут же смыкает веки воедино: ударивший в глаза свет окна был невыносим, да и сладкая дрёма ещё не до конца покинула тело и разум, потому Саша без задней мысли поворачивается на другой бок, посильнее натягивая одеяло на плечи. Отдаленно, рассеянно отмечает звук шкварчащей сковородки и запах маминых блинчиков, проникающий в его комнату через приоткрытую дверь. Губы неосознанно расползаются в улыбке. Долгие армейские годы он мечтал о том, чтобы вкусить этот гений домашней кулинарии с вареньем, ягодами или, быть может, со сладким до одури сгущённым молоком, которое им обычно передавала мамина старая подруга в огромных жестяных банках.       Мысли эти, как обычно бывает, разогнали из сознания пелену сонливости, и один за одним, к парню начали возвращаться размышления и воспоминания. От одного из них Саша резко распахнул глаза, буквально одним движением усаживаясь на кровати. Он должен позвонить Кате!       Утренние ритуалы, вроде душа, умывания и остальных необходимостей гигиены для Саши прошли быстро и на автомате. Он даже особо не заметил, как вместо домашних спортивок и футболки, натянул всё то, в чем был вчера с друзьями, и в таком виде прошлепал босыми ногами на кухню, где кропотливо готовила завтрак мама. Женщина спокойными, отточенными движениями рук выливала на раскалённую сковородку тесто, и та начинала злостно шипеть и постреливать. Окно было открыто настежь, благодаря чему кухню пробирал лёгкий, приятный сквознячок. Монотонный голос радиоведущего рассказывал прогноз погоды, и из всего сказанного можно сделать вывод: погода будет прелестная ещё как минимум месяц.       Замерев в двери, Саша на мгновение выпал из реальности, рассматривая кухню, в которой, на самом деле, не было ничего сверхъестественного, но в то же время она таила в себе что-то столь ценное для Белова, что заставляло его чувствовать себя счастливым уже от того, что он наконец дома. Прежде, чем плюхнуться на стул и схватить со стола плюшку, которая вместе с остальными плюшками всегда валялась в вазе со сластями на столе, Саша оставляет мягкий поцелуй на щеке мамы.       — Доброе утро! — при этом бодро щебечет он. Татьяна Николаевна вздрагивает от неожиданности, ведь была так увлечена готовкой и радио, что даже не заметила появления сына.       — Доброе, Сашенька, — отвечает она, довольно улыбаясь и осматривает сына, когда тот от нее отходит. Выглядел он странно и как-то особо поднесенно, — Как настроение? — с лёгкой опаской в голосе интересуется женщина. Стены квартиры, как и она сама, отлично помнят, каким глубоко задумчивым и молчаливым вчера вернулся Саша. Сейчас же на безмятежном лице юноши от этого не осталось и следа. Усевшись на стул, он с наслаждением уплетал сладкую плюшку.       — Отлично! — пробубнел с набитым ртом Саша. Ещё пару секунд Татьяна Николаевна безмолвно глядела на сына, любуясь его возмужавшей красотой и спокойствию в глазах. После же немного резко, как показалось ей самой, кинула:       — Так, ну-ка брось плюшку! Весь аппетит себе сейчас перебьёшь, — Саша в ответ лишь улыбнулся. Такой уж Татьяна Николаевна человек: даже ворчит она мягко, любовно, нежно.       — Для твоих блинчиков у меня всегда найдется место, мам! — и пока Татьяна Николаевна выдавала улыбку и покачивания головой, будто говорящие «Ой, горе ты мое!», Саша повернулся на 180 градусов и упирает взгляд в зеленеющий за окном горизонт. Не специально, а будто ненароком, блуждающий взгляд нашел крышу того самого дома, из бесконечного потока других крыш. Нет, всё же ему непременно нужно ей звонить, и делать это как можно скорее! Хотел уже встать, но заговорила мама, и из уважения, Саша упал обратно на стул.       — Хорошо, что ты оделся. После завтрака сходим с тобой на базар, — осведомила женщина, ставя на стол чайник, из носика которого решительно струился пар. И пока Саша непонимающе моргал, рядом с чайником уже расположились две тарелки и, наконец, блюдо с увесистой стопкой бесподобных, тоненьких блинчиков.       — Нет, мам, на базар никак не могу. — Почему? — вскинула брови на лоб мама, сама при этом наконец усаживаясь напротив сына.       — Мне надо к человеку одному сходить… позвонить… Сначала позвонить, потом сходить! — завершает несвязный поток слов, а сам мозгует, отчего это он вдруг так уверен, что Катя вообще возьмёт трубку, и что если возьмёт, то согласится куда-то с ним идти. Стало немного не по себе от мысли, что звонка его на самом деле никто не ждёт, что имя его выкинуто из головы сразу же, как хлопнула громоздкая дверь подъезда и что, напомнив о себе, он лишь опозориться.       — К Космосу не пойдешь! — строго-настрого отрезала Татьяна Николаевна, и даже нахмурила брови, что пробило сына на смех.       — Чем тебе Космос не угодил?       — А вот именно, что ничем не угодил! Подождут друзья твои, помоги маме, — ну разве может Саша отказать этой женщине. Сказать: «Нет, мамуль, плевать я хотел на твои просьбы, на твои больные ручки, которыми тебе придется нести тяжёлые пакеты».       Он согласно кивает, кидая в рот первый блинчик а после бубня: «А у есть сгущеночка?» и получая мамино ласковое: «Конечно! И варенье есть твое любимое. Сейчас принесу». Может, это и к лучшему, что этот загадочный и вызывающий волнение звонок откладывается? Сейчас, наверное, звонить было бы слишком рано.       В походе на базар не было ничего примечательного. Всё так же душно, зловонно, нудно и тяжело, как и несколько лет назад. После получаса ходьбы меж прилавками, Саша абсолютно точно определил для себя, что за этой частью своей рутинной жизни он ни на йоту не скучал. Тяжёлые сумки врезались в кожу ладоней, когда Саша волок их домой, оставляя по себе целые огнем горящие вмятины. Купили многое, казалось, даже то, что в доме было отнюдь не нужно, но на любые протесты сына Татьяна Николаевна на ходу придумывала, что собирается приготовить к праздничному столу. (О том, что мама желает собрать их небольшую семью и ещё меньшее количество друзей за столом по случаю дембеля, Белов узнал не более, чем час назад, за это время успел и поворчать, и принять факт как данность).       Итак, взмокший, раздраженный, с тяжестями в обеих руках, Саша заполз в квартиру, выкинул сумки на кухне, но не позволил себе мертвым грузом рухнуть подле них, хотя об этом более всего мечтал. Осушив два стакана воды залпом, Саша устремился в коридор, там остановился, оглядел себя в зеркале, поправил волосы, улыбнулся, увиденное не оценил, улыбку с лица снял и, наконец делая глубокий вдох, который по задумке должен был бы успокоить бешено стучащее сердце, Саша двинулся к стационарному телефону. Мысли особо громко зароились в голове, когда Саша стал кропотливо набирать номер. Стоит ли? Может, она не желает его слышать? Может, дала номер из вежливости и только? За этими переживаниями Саша не уловил, как пошел вызов, сопровождаемый гудками. А что говорить?! О боги, зачем он звонит, он ведь даже не знает что ей сказать! Оправдаться, почему не позвонил вчера? Эдак: «Прости, совсем замотался с сынком Генпрокурора». Глупая, глупейшая затея! И Саша уж отнимает трубку от уха, желая сбросить вызов и забыть о попытках, как по ту сторону звучит воодушевлённое «Да?». Такого искреннего «Да?» Саша, казалось, не слышал от роду, но это даже огорчало, ведь заговорил с ним мужской голос, вместо желанного женского.

***

      Казалось, весь подъезд слышал, как злобно чертыхнулся Елагин, увидев на лифте листок с надписью «Ремонтные работы». Запыхавшийся, явно недовольный, он будто нарочно с силой отстукивал платформой туфель по ступеням так, чтобы звук эхом разлетелся по унылому подъезду, трогая уши каждого из жителей. Все должны знать, до какой степени Евгений Игоревич недоволен этой жизнью!       Запыхавшись и окончательно вспотев, Женя наконец взбирается на свой восьмой этаж, который, показалось ему, находился прямо в облаках. Вдавливает звонок в стену — слышит за дверью эту тонкую, неприятную трель, а в ответ никто и не шелохнулся. Вновь налегает всей ладонью — и вновь ничего. Последняя попытка. Вжимает бедную кнопку в стену, совокупляя это с громким: «Вы там позасыпали все что-ли?!». В ответ тишина. Фыркнув под нос, Евгений просовывает пальцы в карман брюк, и пытается вытащить оттуда ключи. Насилуя бедную замочную скважину своим напором, открывает дверь, с силой захлопывая её за спиной.       Признаться, трижды получив в ответ на звонок лишь молчание, Женя был уверен, что квартира пустует, и потому непонимающе повел бровями, когда жилище встретило его шкварчащей сковородкой, запахом подгоревших гренок и тихо подвывающим голосом Мадонны из древнего бумбокса, купленного в складчину всей компанией четырех друзей, но покоившемся, почему-то, дома у Елагиных. Даже не заглядывая на кухню, Женя понял, что за чертова стерва даже пальцем не пошевелила, чтобы впустить его домой, и сейчас наверняка насмешливо хохочет. Такая уж она — братская чуйка.       — А открывать дверь теперь не в твоих принципах? — громогласно кидает через плечо юноша, при этом роняя ключи куда-то в сторону стоящей у входа тумбочки. В коридоре было, как обычно, темно, планировка позволяла свету проникать сюда только из кухни. Привыкший к безразмерной, светлой даже несмотря на извечную плохую погоду, квартире в Ленинграде, Женя не жаловал новое жилище.       — А тебе пять лет, не дотягиваешься до ручки? — бесстрастно парирует Катя, не выходя из кухни. Ох, как порой раздражала Женю эта выскочка! Закатывая глаза, он наспех стягивает туфли, и спешит найти родителей.       — Пап! Мам! — громко зовёт он, заглядывая поочередно сначала в гостинную, потом в родительскую спальню, следом в кабинет отца, оставляя двери настежь распахнутыми. Все комнаты пустовали, лишь сквозняк свистел в щелях.       — Они уехали, — так же спокойно отвечает Катя, а Женя, тем временем, мечется от угла к углу, как ураган, как этот разлетевшийся по квартире сквозняк, будто родители могли бы спрятаться где-то в углу или в шкафу.       — Куда же? — горячо проговаривает Евгений.       — К адвокату… По поводу статьи, — как бы не старалась Катя сделать свой голос серьезным или, по крайней мере, безразличным, смех всё же просочился в тембр, и не сдержавшись, Катя расхохоталась в голос, этим заваривая в душе Жени новую порцию липкого негодования.       — Не смешно, Елагина! Это не смешно! — залетая на кухню, он встречает сестру, уронившей руки на столешницу и хохочущей в надрыв. Рядом стояла миска с тестом, подле неё — банка с мукой, мусор, яичная скорлупа, какие-то бумажки, на сковородке подгорали гренки, плита вся была залита тестом, которому, очевидно, не свезло добраться своего пункта назначения. Куховар из Елагиной определенно был отвратный, вот и сейчас, пока девушка хохочет, очередная порция гренок на сковороде превращается в угли. Немного успокоившись, она кидает на брата взгляд через плечо, но стоит ей увидеть его растерянное, злобное лицо и вспомнить фото в газете, как к горлу снова подступает смех, и она вновь хохочет и, не в силах устоять на ногах, присаживается на корточки. Ненавистная, измятая газета тем временем с хлопком приземляется на стол из рук Жени, вместе с ней и юноша буквально обрушивается на вычурный белый стул.       — Ладно, допустим я готов закрыть глаза на статью. Пусть челядь тешится сказками, — с явным пренебрежением в голосе выплевывает Женя, вальяжно разваливаясь на стуле. В интонации читалось пренебрежение как к конкретной газете и статье, так и к её создателям, и к рабоче-крестьянскому классу, на который она рассчитана, — Но фотография! Что это ещё за тип?!       — Рубашка у него отстой… — смахивая навернувшиеся на глаза слезы, выпрямляется Катя, и, всё ещё отрывисто хихикая, принимается отдирать от сковороды нечто чёрное и бесформенное.       — А стрижка? Зубы эти кривые?! — не сдерживая возмущения, ярко жестикулирует Евгений.       — Но на тебя похож, конечно, — с наигранной важностью в голосе тянет девушка и вновь заливается смехом, когда в спину ей прилетает измятая бумажка, что когда-то была газетой. Это Женя, бесстыдно матерясь, метко кидает её в сестру и снова заваливается всем весом на стул, но ненадолго. Шкворчание сковородки, голос Мадонны и смех Кати перебивает наглая трель телефона, которая усиливаясь эхом коридора, едва ли не оглушает брата и сестру. Катя даже не успевает взглянуть в сторону коридора, как Женя, уже подорвавшись с места, на крыльях надежды полетел к телефону, ожидая услышать родителей или семейного адвоката. Чуть не завалившись на бегу, Женя впивается рукой в телефон и сияет в трубку:       — Да? — в голосе читалась особая надежда, которая быстро рассеялась, когда на том проводе зазвучало не слишком уверенное: «Простите, я, наверное, ошибся номером»       — Скажите хоть, кто вам нужен? — лениво протягивает Женя, упираясь плечом о стену. Глаза потухли, в них вновь вернулся тот скепсис, который наполнял зрачки всё утро и улетучился лишь на мгновение.       — Катя, — сомневаясь, всё же осведомляет голос на том конце провода, и делает это так осторожно, будто прощупывает почту. Невольно, уголок губы Жени ползет наверх, выгибая рот в ухмылке, и юноша даже как-то хитро понижает тон.       — Есть у нас одна Катя, — с этими словами кидает меткий взгляд в сторону кухни, хотя всё та же глупая планировка не позволяла ему увидеть сестру, — А кто её спрашивает?       Память у Евгения Елагина, признаться, была развита не настолько хорошо, чтобы одновременно держать в мыслях сразу два происшествия. Потому, когда в трубке зазвучал незнакомый голос, спрашивающий его сестру с каким-то волнением и трепетом, который разил даже через телеволны, Женя начисто забыл о газете, переключив всё своё внимание на диалог. Его это интриговало, и он не мог сдерживать ухмылку.       — Я Саша…сосед! — сначала делает неловкую паузу, а после быстро добавляет уточнение. Жене оно не особо помогает, брови направляются к переносице.       — Сосед? С какого этажа? — интересуется парень, а про себя размышляет о том, с каких это пор Екатерина Игоревна знакомится с соседями.       Саша тем временем, чувствует, как от волнения на лбу проступает испарина. Не ошибся ли он номером? И что это за чертов допрос от абсолютного незнакомца. Кем он может ей приходится? Уж не ухажёр ли? От этой догадки к голосу по ту сторону трубки возникло лёгкое отвращение.       — Я из соседнего дома. Познакомились на днях, — оповещает Белов, а сам сжимает челюсти.       — И что, вы теперь друзья? — всё не унимается Женя, которого диалог столько же интересовал, сколько и забавлял. Ещё больше потехи доставляло непонимание собеседника. Сашу этот вопрос застал врасплох. Друзья ли они? Навряд-ли. Но кто тогда?       — Я бы хотел на это надеется, — издает истерический смешок и тут же прикрывает лицо свободной рукой. Что это он такое несёт? Но удивительно: фраза эта пришлась по душе Жене, и впервые за весь разговор у Елагина где-то на окраинах сознания зазвенело чувство одобрения.       И пока Женя увлеченно перекидывался фразами с абсолютно непонятно откуда возникшим соседом Сашей, Катя выползла в коридор и замерла, оперевшись плечом о дверной косяк кухни. Шаги её всегда были мягкими, невесомыми и от того едва ли были слышны окружающим. Вот и сейчас, присутствие Кати рядом брат понял, лишь когда зазвучал её заинтересованный шепот, заставивший его вздрогнуть:       — Кто это? — с интересом шепчет девушка, склоняясь чуть ближе, и хмурит густые бровки, когда вместе ответа получает жест брата, говорящий как бы: «Отстань!». Это пренебрежение оскорбляет Катю и она шипит что-то недовольное брату в ответ, но с места не уходит: интерес берет верх.       — Не понимаю, что в голове у людей, которые водят с Катей дружбу, — важным голосом осведомляет Женя, боковым зрением наблюдая, как оживляется сестра, как она струной натягивает спину, а лицо её искажает гримаса откровенного непонимания. Это будто приписывает Жене негласный бал в состязании под названием: «Кто лучше выведет другого из себя», в котором Катя с Женей соревновались с трёх лет и планируют соревноваться до конца своих дней. — Она ведь такая сука! — кидает Женя уже без намека на серьезность, и откровенно заливается смехом, когда шокированная, Катя срывается со своего места, пылая злостью.       — Пошел вон отсюда! — шипит она, чуть не заваливается на том же месте, где рисковал упасть Женя, и бросается к телефону. Парень напоследок впивается в трубку, как в спасательный круг.       Саша же сидит, в полнейшем непонимании ни своих, ни чужих действий и чувствует себя заложником чьих -то семейных скандалов, что оказалось до ужаса неловко. Напоследок слышит, как Женя кидает задорным голосом, смешанным с хохотом:       — Какие бы планы у тебя, сосед, не были на мою сестру — осталось меньше месяца. Действуй!