Сбежавшая невеста

      Театр абсурда. Яркое проявление понятия «гротеска» в преувеличенных, наглых мазках. Когда Катя срывалась к телефону, она только и могла думать о том, как желала выцарапать брату глаза. Когда все это слушал Саша, он чувствовал себя, как выкинутая на сушу, безмолвная рыба. С силой впиваясь пальцами в трубку, Катя кидала последний, отрывистый и злобный взгляд на удаляющегося брата. Она всегда знала что Женя — законченный тупоголовый кретин. Но сегодня у него, очевидно, случилось внезапное обострение.       — Здравствуйте, — кидает девушка в трубку, опираясь плечом о стену: так же, как несколько мгновений назад стоял брат.       Елагина точно не знала, зачем перехватила разговор с абсолютным инкогнито для неё. Возможно, чтобы очистить свою, запятнанную Жениными словами, честь и честь их семьи. В общем, точно не знала, но чувствовала, что взять трубку необходимо и иного выхода нет.       Её обыденное «Здравствуйте» для Саши тогда прозвучало, как музыка, мёд для ушей. В момент, когда неловкость разговора достигла своей максимальной точки, когда Белов уже отчаялся, а в сознании укрепилась грешная мысль, что прелестная Екатерина, стоя во дворе, написала на его предплечье случайный набор цифр единственно для того, чтобы парень отстал — в этот горький момент, граничащий с отчаянием, там, где-то далеко, но и будто совсем рядом, будто прямо в сердце Саши, зазвучал её голос, и фейерверками радости взорвался в мозгу. Он, сам не отдавая себе в этом отчёта, струной выпрямил спину, и прижал телефон так близко к щеке, будто желал оставить в ней вмятину.       — Привет! Это Саша, — заводит парень, тут же осекается, корит себя за глупую фразу, и в душе разрастается вихрь чувств, но в сущности, откинув все незначительные переживания, Саша пребывал в бесконечном потоке волнительного блаженства от того, что спустя 15 минут абсолютной неловкости, он слышит её, слышит, как она расцветает, и на вдохе щебечет:       — Саша! Слава богу это ты, — и она расслабляется, выпускает то напряжения, которое, оказывается, таила в себе. Это Саша. Добрый солдатик, живущий по соседству. Ей не нужно оправдываться и выглядеть идиоткой. От этого на губах расплывается немного усталая улыбка.       — Прости, это мой брат, и у него лишняя хромосома, — полусмеется-полусетует Катя, и из-за спины незамедлительно звучит:       — Ну конечно, я же педик! — ох уж этот Елагин, его буквально сжигало изнутри чувство злости и несправедливости, которое даже на 15 минут покинув его, не могло полностью изгладиться.       Катя кидает на брата скептический взгляд, но его уже не видно: он скрылся где-то в просторах кухни, и Катя мысленно вознадеялась, что парень додумаеться снять с плиты подгорающую партию гренок.       — И отвратное настроение… — констатируя факт, Катя при том опирается о стену плечом: точно так же, как пару мгновений назад стоял брат, и это значило одно: она расслабилась полностью.       Саша тем временем тщетно силился унять разыгравшийся в мыслях пожар, и вычленить из Катиных фраз хотя бы несколько слов, ведь голос девушки звучал для него монотонным успокоительным, вызывающим мурашки во всех допустимых и не допустимых местах.       — Не досчитал одной куртки? — подкидывает Саша первое, что приходит в голову, и неуверенно улыбается, когда слышит в телефон мягкий, не слишком активный смех собеседницы.       — О нет, он пока что не заметил пропажи, — говорит она, и тут же подносит телефон к самым губам и понижает тон, почти шепчет, будто вверяет Саше какую-то невероятную тайну:       — Если он узнает, то мне не жить! — и вновь она мягко хихикает, а он украшает лицо той широкой улыбкой, которая присуща единственно Александру Белову. А после повисла тишина. Та самая тишина, которая обычно трогает собеседников только-только отошедших от смеха, с губ которых медленно сходит улыбка. Это молчание не то, чтобы давящее, но как бы завершающее предыдущую тему, из-за чего возникает необходимость заговаривать снова, будто прикуривать потухшую самокрутку. Эту миссию на себя берет Катя:       — Я рада, что ты позвонил. Я уже думала звонить сама, но потом поняла, что у меня нет твоего номера, — иронически протягивает Катя и если бы ей открылось в тот миг лицо Саши, она бы засмущалась.       Радовался он двум пунктам:

1. Она рада его звонку 2. Она хотела звонить первой

      И у Саши отняло дар речи, для него пропали невзгоды и трудности, серый мир внезапно окрасился разноцветьем красок, а жара, духота и тяжесть на душе мигом утратили всякий вес. Но следом этот бесконечный поток радости оборвало чувство вины. Она ждала, а он, как последний мудак, не соизволил позвонить даже тогда, когда вспомнил о своем обещании.       — Ты прости, денёк вчера — просто сумасшедший. Такое произошло… Фантастика, ей богу! Кому расскажи — не поверит, — и Саша запускает пятерню в то, что до армии было волосами, и стыдливо прикрывает глаза.       — Фантастичнее нашей встречи? — звучит мягкий, но с помехами, голос. Девушка говорила это робко, на придыхании, будто боялась, что фраза будет неуместной, что сама она покажется навязчивой и глупой. Напрасны волнения — любое её слово для Саши благодать. Уже возможность слышать её, а тем более отвечать, была высшей ему наградой. Но вопрос действительно интересный, и Саша напрямую себе его задаёт. «А фантастичнее ли?»       — Нет… Точно не фантастичнее, — в завершении своих мыслей, выдыхает Саша и губы трогает мягкая едва ли не любовная улыбка. Катя молчит. Он не видит, и даже не может предположить, что где-то на другом конце провода, прислонившись голым плечом к холодной стене, Катя тоже улыбалась. Так же нежно. Так же безмолвно. А слова и не клеились. Сердце просто себе наполнялось теплом — и разве можно при этом процессе что-то членораздельное сказать? Но Саша решил попытаться. Словно выныривая из транса, он несколько раз моргает, скидывая наваждение.       — Позволишь загладить вину? Ты сегодня свободна? — и Саша с надеждой подаётся вперёд, и он светится, а она, кажется, тускнеет. Улыбка становится чуть менее широкой.       — Нет. Как раз сегодня я, к сожалению, очень занята, — и пальцы легонько касаются висящего на стене календаря, даты того летнего дня, обведённого красной ручкой, и приписки, гласящей: «Открытые новой коллекции».       Теперь и Саша потускнел, да куда быстрее своей собеседницы. Выдает неловкое «Очень жаль» и молчит, не зная, что теперь говорить и в какое русло вести разговор. А Катя все смотрит на творческий сюр, висящий на стене.       Огромный глянцевый календарь, а на него скрепками прикреплены листы отцовского блокнота: вот где душа Елагиных разгулялась ни на шутку. Разносортные номера (тут были и Света парикмахер, и ЖЕК, и некий Толя сосед), записки, напоминания, каракули, которые выводили будучи задумчивыми во время разговора по телефону. В общем, перенеси весь этот творческий полет семьи, Женя на холст, стал бы признанным абстракционистом. Рядом, на плотненькой верёвочке, висела ручка, которой все эти приписки и пометки и выводились. Долго глядела Катя на одну дату, брови соскользнули со своего обычного места и упали на переносицу. Наконец, не отрывая взгляда от календаря, Катя задумчиво протянула:       — А как ты относишься к моде?       И пусть Саша совсем не понял смысла вопроса, но увидел в нём хоть какую-то надежду, и потому тут же громко пропел:       — Прямо положительно! — просиял, едва не подпрыгнув на бедном скрипящем кресле, и своим вдохновением заставил Катю улыбнуться, выйти из транса и отвести глаза от календаря.       — Чудесно! Тогда ты приглашен на сегодняшний показ в Дом моделей, — в ответ сияет Катя, ну а Белов, не понимающий до конца ситуацию, удивлённо округлил глаза, но улыбку не снял, и был от этого похож на дурачка. Поняв смысл этого затянувшегося молчания, Елагина добавляет: — Моя мама там работает, и я обязана присутствовать. Вот и решила объединить приятное с необходимым. Но если ты не хочешь, то…       — Хочу, конечно хочу! — не дал договорить, ведь не желал слушать, как Катя со стыдом будет говорить что-то вроде «То мы конечно можем выбрать любой другой день». Саша не хотел никакого другого дня, ничего он не хотел, только видеть её, черт побери, поскорее.       — Хорошо. Ты ведь знаешь адрес?       — Да! — не знал он ничего. Но не хотел выглядеть топографическим кретином в её глазах. Всё равно есть Космос Юрьевич, который за бутылку пива подскажет любую дорогу, и даже на Линкольне своем подкинет.       — Отлично. Тогда приходи к семи и иди сразу к черному входу. Скажи охраннику, что ты к Екатерине Игоревне — я спущусь, тебя встречу.       — Так Вы, Екатерина Игоревна, важная шишка в Доме моделей? — напуская на голос лишний пафос, басит Саша и в ответ льется искренний, заразительный Катин смех.       О, как же она смеётся! Любому, даже самому чёрствому, щекотно в груди от этого заводного хохота, и к горлу подступает смех. Это не девушка — бесконечный поток бурлящей, горячей светлой энергии на коротких ножках. Её яркая улыбка и звонкий смех никогда и никого не способны оставить холодным, что уж говорить о Саше, сердце которого так яро пульсирует о ней и во имя неё.       Ну а тем временем, точка плавления между ними уже настала. Они расслабились и раскрепостились. Он пошутил — без стеснения, зажатости и нелепости, она посмеялась — сложившись пополам и один раз хрюкнув. Даже не поняла этого, а Саша не смог этому не улыбнутся. В них только что зародилось доверие.       — Ещё какая! — смахивая навернувшуюся на длинные ресницы слезу, хрипит Катя севшим от смеха голосом.       О молчании, что является переходным этапом между смехом и спокойствием, уже было сказано ранее, и сказано достаточно много, чтобы освободить себя от необходимости описывать этот момент вновь. Тишина эта длилась не меньше минуты прежде, чем её нарушил Саша серьезным, едва ли не напуганным голосом. Кажется, сознание его внезапно тронула какая-то тяжёлая дума, напугавшая его, и он протягивает нерешительно:       — А что на такие мероприятия принято надевать?       — Ты про дресс-код? — весело подхватывает Катя, и лицо Саши трогает гримаса вселенского ужаса.       — Да! Да… — выдает он, а сам не имеет ни малейшего понятия, что Катя только что сказала, на каком это языке, что это значит и не проклятие ли это.       — Да, дресс-код есть. Женщинам принято надевать корсетные платья эпохи возрождения с позолотой, а мужчины приходят в велюровых фраках с накрахмаленными рубашками, и в туфлях с зауженными носами последней коллекции Гуччи, обязательно из натуральной крокодильей кожи! Это ведь не проблема? — пропев всё это на одном дыхании и с веселой ухмылочкой, Катя и не знала, на что стал похож Саша.       А похож он был на три раза оглушенного битой по голове ленивца, взгляд бегал от угла к углу, ладони вспотели. В горле пересохло, и он с тяжестью сглотнул, молчание затягивается все сильнее. Ну все, вот и пришел конец их, ещё не начавшегося, романа. Слишком быстро, и просто уму непостижимо, как глупо! Но постойте… Ведь кажется она смеётся? О да, просто таки заливается смехом, прихрюкивая. Таких перемен в девичьем настроении Сашины, натянутые, как струны, нервы не выдерживают, и он так и сидит с нахмуренными бровями, пока Катя не продолжает с иронией в голосе:       — Саш, я же прикалываюсь, ты чего? Нет никакого дресс-кода, надевай, что больше всего по душе и приходи, — и она не сдерживает последние смешки, пока Саша громко выдыхает, буквально падая на спинку кресла. Страх покидает тело, роману быть!       — А я уж хотел звать своего камердинера, — кидает короткие, отрывистые смешки Саша, этим отвечает и девушка. Немного погодя, она добавляет:       — Оставишь свой номер? Чтобы больше не теряться.       — Конечно! — с энтузиазмом выпаливает Саша слишком громко, что заставляет маму, только что пришедшую с базара, кинуть на сына недоуменный взгляд, а Катю спокойно усмехнуться. Следом пошел поток цифр, который девушка шустро записала на уже упомянутые листки, прикрепленные к настенному календарю. Сверху небольшими буковками коротко написала: «Саша»       — 095-508-94-28? — повторила вдумчиво Катя, оценивающим взглядом рассматривая свои кривые каракули, и Белов активно закивал.       — Именно так.       — Отлично! — подытожила девушка, а сама решив, что написанного слишком мало, и что оно может вызывать подозрения, предварительно покусав кончик ручки, сделала короткую приписку к имени. Теперь вместо Саши, получился Саша одногруппник. — Боюсь, что мне уже пора…       — Тогда до встречи вечером? — с надеждой впивается в трубку Саша, а Катя делает то, что и множество раз до этого во время их диалога — улыбается. Черт, от этой извечной улыбки на губах уже ноют щеки.       — До встречи… — мягко протягивает Катя, ощущая, как в глубинах души подогрелась какая-то особая нежность, не похожая ни на одно чувство из тех, что она ранее ощущала.       Вешая трубку, Катя не находила сил моргнуть — всё прожигала взглядом свои надписи, мозгуя, что это за ощущение, откуда оно взялось и почему по отношению к этому странному пареньку?       — Так он сосед или одногруппник? — звучит из-за спины резвый голос Жени, и Катя буквально подпрыгивает на месте, прижимая к сердцу руку.       Это веселит Женю, и потому поворачиваясь к нему, Катю ослепляют его выставленные напоказ зубы. Весело ему — уселся на тумбе около противоположной стенки, грызет зелёное яблоко, подслушивает чужие беседы, а после так нагло пугает. Катя состраивает недовольное лицо, решительно направляясь на кухню.       — Сосед, но для родителей пусть будет одногруппником, иначе возникнет много вопросов, — бесстрастно осведомляет Катя и слышит, как Женя спрыгивает с тумбы, как семенит следом за ней на просторную кухню.       — Значит, он — не секрет? — кидает Елагин, привставая на носочки и по-детски заглядывая в лицо сестры через плечо. Та спокойно пожимает плечами:       — Конечно нет. — Ясно…расскажем Яну? — так же по-детски наивно кидает Женя, но лицо возвращает обыкновенные интриганские нотки, когда резко остановившись, и заставив это сделать брата, Катя отрывисто кидает и предупреждающе выставляет вперёд руку:       — Нет!       А Женя, который помимо художника и змея искусителя, являлся ещё и лучшим в мире актером, взметает наверх брови и в глазах загорается огонь наигранного восторга.       — Устроим ему квест, да? Женись на девушке своей мечты и получи Сашу-соседа в подарок! — и пока Женя, исключительно довольный собой, хохочет над собственной шуткой, Катя закатывает глаза и наконец прячется в кухне. Ну какой же её брат всё-таки идиот.       — Или нет, постой! — забегает он следом, останавливается в двери, упирается плечом о дверной косяк и заставляет Катю кинуть на него недовольный, скептический взгляд через плечо       — Акция: первая брачная ночь мечты. Только ты, она, и Саша-сосед, — при этом Женя выразительно жестикулировал, будто вырисовывал в воздухе буквы. И он вновь хохочет, когда резко схватив со стола полотенце, Катя со всей прытью кидает его в брата. Ловит его, манерно обматывает вокруг шеи, словно шарф, и падает на стул, смотря прямо на сестру. Та чувствует острую необходимость объясниться и потому заговаривает, принимаясь отдирать со сковородки зловонную черную массу, которая раньше была гренками.       — Мы с ним даже не друзья, просто знакомые. Но я не хочу, чтобы о нем интересовались родители, ты же знаешь, они так просто не отстанут, — Катя этого не видит, но Женя кивает, и кивает с весьма понимающим лицом: поведение родителей ему знакомо не по наслышке.       — А Ян… Его ты тоже прекрасно знаешь, — тут Женя не кивает, лишь лицо его становится немного серьезнее. Да, Яна Елагин тоже знал отменно. Знал его ревность, знал вечное желание копаться в себе и грызть, грызть, грызть изнутри ночами напролет. Из глупого и шуточного, Катя перевела разговор в русло серьезное.       — Если все о нем узнают, наша дружба прервется на корню, как было раньше с остальными, — наконец поскидовав угольки на тарелку рядом, Катя вытерает руки полотенцем и оборачивается на брата. Тот вальяжно развалился на стуле, но лицо его серьезное, глаза глядят прямо в Катины, а зажатое в руках яблоко желтело, ведь к нему не прикасались.       — А я хочу с ним дружить. Мне нужны друзья… помимо вас. Понимаешь? — и Катя осторожно усаживается на стул напротив, зрительный контакт брата и сестры не прерывается. У девушки лицо мягкое, просящее о понимании, и конечно, это понимание Женя готов ей дать сполна. Наверное, зря он шутил и иронизировал. Положение у Кати не сахар.       — Думаешь, надпись «Одногруппник» избавит его от подозрений? — интересуется Женя.       — Нет. Но когда возникнут вопросы я смогу сказать, что готовлюсь с ним к сессии, — и Женя кивает. Понимающе, спокойно, без тени той иронии, что сочилась из его голоса парой минут ранее.       — Ну мне-то хоть расскажешь, как с этим соседом познакомились? — протягивает парень и Катя в ответ спокойно приподнимает уголки губ. Конечно, она расскажет. И Женя станет единственным, кому она поведает эту историю. И сделает это с лёгкой душой. Ведь кому, если не ему?       — Только Жень, — прежде чем начать, вставляет Катя, — Пожалуйста, никому. Это слишком сказочная и… личная история.       — Я могила! — заметно оживившись, подаётся вперед Женя, и вспомнив про зажатое в руках яблоко, с жадностью впивается в него зубами, а глазами — в Катю.       — В общем, помнишь тот год, когда мы все поехали в Крым, а ты остался дома за неуды в аттестате?       — Обязательно было с этого начинать? — недовольно бурчит Женя, откидываясь на спинку стула, и Катя заливается смехом. Из серьезной, обстановка стала хотя бы немного более спокойной и напоминающей ту, что обычно царит меж братом и сестрой Елагиными.       А дальше шла длинная история. В точности та, которую уже слышали наши читатели. О Крыме, о столкновении двух стихий, о пролитых коктейлях, о диких танцах, об отбитых поясницах, о холодном парапете, бутылке вина, клятве на мизинцах, которая все же исполнилась и исполнилась с удивительной временной точностью, хотя о ней уже напрочь забыли. Правда, кое о чем Катя тактично умолчала — о куртке, в которой маленький Ромка похож на Майкла Фокса, а точнее, о её теперешнем отсутствии в гардеробе русского Гарри Купера.

***

      Время — преудивительнейная штука! То оно ползет, вдавливая своим медлительным течением, а то несётся галопом по квартире, не давая передышки ни на подумать, ни на осознать своих действий.       Вот и Белов носился, метался от угла к углу, от шкафа к шкафу, и все приговаривал, что времени несносно мало, хотя часовая стрелка настенных часов едва ли переползла отметку «Два».       Открывая очередной шкаф — самый ветхий и пыльный, где покоится их с мамой зимняя верхняя одежда и прочий хлам, подходяший лишь по сезону, Саша хмурится и пальцами принимается быстро бегать по одежде и попутно понимает: того, что ему нужно, нет и тут. Повторяет действие несколько раз, со скрипом двигает вешалки, движения резкие, в какой-то степени обозленные. В заключении, захлопывает дверцу шкафа, хочет уж двинутся к следующему, да только осознает: больше шкафов в доме нет, он обошел их все.       — Мам! — прямо из коридора, громогласно зовёт парень, и Татьяна Николаевна сразу щебечет из кухни свое обыкновенное «Ау?», — Где мой выпускной костюм?       Саша уже подошёл и уперся локтем о косяк кухонной двери, потому мог лицезреть смятение на мамином лице. Вопрос явно застал её врасплох.       — Выпускной костюм? — переспросила женщина, вытерая руки полотенцем, будто могла просто напросто неверно понять вопрос. Но сын спокойно кивает, а значит, вопрос был услышан верно, — Боже мой, да сто лет его не видела! Чего это ты вдруг о нем спохватился?       — Пригласили меня на одно мероприятие… Без костюма туда как-то не по-человечески, что ли, — пожимает плечами Саша, а в лице читается, что слова он подбирал аккуратно, не желая взболтнуть лишнего. Не взболтнуть чего-то сродни: «А ещё не хотелось бы опозориться перед девушкой своей мечты», но это было бы явно не одобрено мамой, и потому Белов молчал.       — Что ещё за мероприятие? Кто пригласил? — даже сурово сведя брови к переносице и уперев руки в боки, Татьяна Николаевна оставалась милой и доброй Татьяной Николаевной, которая вызывала на Сашиных губах нежную улыбку.       — Это допрос? — иронически тянет парень, но видя, что мама выражение лица не поменяла, цокает языком и в итоге проговаривает правду: — На показ моды, или как там оно называется. Девушка пригласила, мам. Де-вуш-ка! — и Саша, подходя к маме, обхватывает её лицо руками и вдавливает к морщинистый лоб крепкий поцелуй. Сделано это было во исключение последующих вопросов, которые у мамы, наверняка, возникли.       О да, абсолютно точно возникли, это читалось в глазах. Показ моды? Девушка? Что ещё за девушка? Не та ли загадочная Катя-сердечко? Но Саша уже тянет маму за руку к шкафам, щебеча что-то неважное и пустое, не давая Татьяне Николаевне опомнится.       Очень быстро стало понятно, что выпускной костюм попросту пропал. Детали происшествия неизвестны, Татьяна Николаевна, как бы не силилась, но вспомнить, куда его спрятала, никак не могла. Сперва Саша негодовал и делал это сильно. После, извинившись за всплески эмоций перед мамой, ринулся к телефону, ведь вспомнил, что в кругу друзей имеет того, кто в вопросе костюмов может помочь. Гудки шли недолго: трубку поднял отец Космоса, но после короткой просьбы позвать сына, к трубке подошёл сам Холмогоров-младший.       — Кос, привет! Мало времени, нужна твоя помощь, — времени же, на самом деле, было предостаточно, но Саша считал, что оно нисколько не терпит. Сбитый с толку с первой же фразы, Космос ничего не сказал в приветствие, лишь поудобнее перехватил трубку и стал слушать.       — Меня пригласили на одно мероприятие, одеть, хоть убей, нечего. Одолжи костюм на вечер, а? Постираю, выглажу и верну, как из магазина, клянусь! — в поднесенном настроении щебечет Саша, ведь разговор с Космосом казался ему единственным выходом из сложившейся ситуации. Какого же было его удивление, когда после 30-ти секундного молчания, в трубку льется ни что иное, как задорный, но попахивающий насмешкой, смех Холмогорова. Брови Белова незамедлительно соскальзывают к переносице.       — Что? — недоуменно и сухо цедит наш герой, а Космос, едва успокоившись, вновь заливисто хохочет. Ему требуется добрая пара минут, чтобы нагло протерев глаза от выступивших слез, протянуть хриплым от смеха голосом:       — Тебе? Мой? Да ты в нем утонешь, карапуз! — и последний сдавленный смешок сам выпрыгивает из груди. Сашины брови смыкаются в единственную недовольную полоску.       — Ну подкатаем там немного, не знаю, — бубнит сам себе под нос, будто проговаривает это себе, а после заговаривает вдвое активнее, почти взмаливает, прислоняя телефон к губам, — Кос, это вопрос жизни и смерти, выручай!       Холмогорову ничего не остаётся, кроме как закатить глаза и наконец лениво протянуть:       — Ла-а-адно, подберу какой-то из своих школьных, — а в ответ Саша так и рассыпается в благодарностях.       Договорились, что Саша заскочет через часик. В момент, когда они уже распрощались, и пора бы вешать трубку, Космос внезапно вставляет:       — Сань, а что за мероприятие то?       — Засмеешь! — иронически кидает Белов, и Космос выгибает губы в ухмылке.       — Возможно. Так куда собрался?       — На показ мод, — информирует парень и тяжело выдыхает, когда слышит насмешливое присвистывание на том конце провода.       — Показ мод?! — будто не веря своим ушам, выпаливает Космос.       — Да. В Дом моделей сегодня вечером.       О нет. Нет-нет-нет. Космос замирает в ступоре, шутки и ирония дружно собрали чемоданы и покинули парня. Дом моделей… Манекенщицы… Ленка Елисеева. Глаза Холмогорова мечутся от угла к углу, язык сам выполз и стал облизывать пересохшие губы. Нельзя пустить туда Сашу, просто нельзя!       — О нет, Сань, туда тебе нельзя, — бубнит Космос и понимает, что не имеет никаких аргументов в противовес вопросу, который Саша вполне логично задаёт далее:       — Это ещё почему? — в голосе слышалось явное непонимание с нотками недовольства и даже раздражения. Почему? А хрен его знает почему.       — Нельзя и всё тут! — давит своим харизматичным напором Холмогоров.       — Не пудри мне мозги. Меня очень… важный человек пригласил. Я иду и точка, — с важным видом и столь же важным голосом стоит на своем Белов, в то время как друг его измученно прикрывает глаза. Хотелось застонать, но Космос вовремя сдержался.       — Саш, я не могу тебе всего объяснить. Но пойми — появишься ты, а влипнем мы все… — Холмогоров явно хотел добавить что-то ещё, но в трубке послышался голос Татьяны Николаевны, зовущей сына обедать. И не успел Кос ничего добавить, как Саша уже поспешно кидает:       — Слышать ничего не хочу! Мне пора, зайду за костюмом через час, — вместо пока — уравновешенные, размеренные гудки. Вот теперь то Холмогоров стонет, ударяя кулаком о стену.       — Черт! — яростно рычит он.

***

      На улице запылал закат, ведь время близилось к половине седьмого. В этом мягком розово-оранжевом свете, льющемся из окна, все казалось сказочным и едва ли реальным. Юная девушка не стала исключением.       В Доме моделей даже воздух был пропитан красотой. Юные барышни, буяющие жизнью и красками, так и радовали глаз каждого вошедшего. Но она, это ангельское воплощение, описываемое нами, выделялась среди них.       Выделялась исключительным аристократизмом, тонкостью стана, грацией движений, нежностью поведения. Имя ей — Диша Аминова.       Она сидела, спиной к окну, и её пушистые каштановые локоны, струящиеся по утонченным плечам и доходящие аж до копчика, в этом свете переливались золотом, уходя в медовый. Взор глубоких океанических глаз, обрамлённых черными вьющимися ресницами, был устремлен к зеркалу. Она была сосредоточена, это читалось в каждом отдельном движении её лица. Широкие брови опустились, глазки прищурились, а длинный пальчик, на котором покоилось кольцо из белого золота, активно прибивал алую помаду к тонким губам.       Её тонкий стан, присущий разве что особам глубоко дворянского происхождения, обволакивало коралловое атласное вечернее платье. Оно струилось по её плечам, груди, невесомо касалось длинных ног и наконец сползало на пыльный пол. Она была девушкой невероятной красоты, и отменно знала себе цену, ведь в зеркало на себя глядела хитро поблескивая глазками, гордо приподняв подборок и игриво выгнув спину.       Недолго суждено было её оазису спокойствия продлиться — дверь нагло скрипит, впуская в комнату два необузданных цунами гомона и бестолковой болтовни. На женских губах по умолчанию расплывается улыбка, она откидывает помадку в сторону и, сияя рядом белоснежных ровных зубов, поворачивается к тем, кого бесконечно ждала — к младшим Елагиным.       — Вы просто не поверите, что произошло! — щебечет девушка, едва ли не подпрыгивая на стуле, наблюдая как развязно семейство, в лице Екатерины и Евгения, занимают собой всё пространство маленькой гримёрки. Катя по-хозяйски развалилась на диване, и на долю минуты приковала к себе взор Аминовой.       Признаться, красотой одеяния она нисколько не уступала нашей утонченной дворянке: Катину рельефную фигуру покрывало небесно-голубое шёлковое платьице, замысловатого, многослойного кроя с объемными плечами и глубоким вырезом на ноге, которое при ходьбе, вероятно, поднималось до самой верхней точки бедра. От того, какую фривольную позу заняла Елагина, Диша всерьез заволновалась, не сомнется ли это прелестное дизайнерское творение, но Кате на это было, очевидно, плевать.       — Ангел мой, ты сегодня божественна! — знакомый до мурашек по коже, мягкий, бархатхистый голос переманивает на себя всё внимание Аминовой. Переводя взгляд на парня, Диша стеснительно приподнимает уголки губ.       Женя выглядел, по обыкновению, шикарно: Под костюмом кремово-коричневого цвета свободного кроя, виднелась черная полупрозрачная рубашка, на которой были расстегнуты первые три пуговицы и вокруг крепкой шеи небрежно обмотан коричневый галстук. В руках парня зажат бесподобный в своем цветастом великолепии, букет, собравший в себе все любимые цветы Диши: пионы, гортензии и особый сорт роз.       Ну не умел Женя приходить к своей избраннице с пустыми руками: уж слишком важной она для него была. Слишком сильно он ценил этот удивительный подарок судьбы: быть для этой богоподобной дамы настолько же важным, насколько она для него. Хотелось подарить ей весь мир, уложить его к девичьим стройным ножкам, хотелось кричать, рвя на себе кожу, что она не ошиблась с выбором, что он тут, всегда для неё, для неё одной, что он даст ей все, откроет мир во всех его красках и таинствах. Но пока что средств и возможностей хватало лишь на шикарные букеты, написанные им самим картины, и маленькие приятности, вроде неожиданной записки с очередным признанием в его чистой и искренней любви.       Диша поднимается со своего места, горящими глазами глядя на пёстрое, душистое великолепие в руках парня, которое он вручает ей со словами: «В знак того, что я чертовски скучал». Взгляды встречаются, улыбки расползаются на лицах, а после губы касаются губ. Нежно, невесомо. Они дети до мозга костей. Целуясь, улыбаются, и едва ли держатся на ногах от головокружащего чувства эйфории. Мягкость и податливость губ партнёра, сливающееся воедино дыхание и невесомые полуобътия — всё это их опьяняло. Прикрытые веки, как и пальцы, подрагивают. Время остаётся где-то за пределами гримёрки.       — Может мне выйти? — вот, кто возвращает времени его обыкновенный поток, своим голосом буквально разрывая создавшийся влюбленный мирок в клочья. Важно сидящая на диване Катя.       — Выйди! — едва ли оторвавшись от губ своей любимой, издает смешок Женя, но заливается в голос, когда ему в бок резко прилетает подушка. Он отскакивает, подушка падает на пол, Диша хохочет, радостными глазами наблюдая за этой несерьёзной перепалкой. Не то, чтобы она любила ссоры Елагиных — просто она любила самих Елагиных и их струящийся через край идиотизм.       — Эта чмошница целый день меня сегодня закидывает! — обиженно указывает парень на Катю, и состраивает Дише такие глазки, будто жалуется ей, как маме. Та в ответ лишь надевает маску глубокого удивления.       — Есть за что! — тут же парирует Катя, закидывая ногу на ногу, а руки складывая на груди.       Женя ещё пару секунд что-то недовольно брюзжит себе под нос, поправляя манжеты костюма, а после поднимает глаза на Аминову.       — Так что произошло? — немного склоняет голову к плечу, и в унисон с этим вопросом, Катя немного пододвигается вперёд, выражая заинтересованность. Масла в огонь подливают заблестевшие глазки Аминовой и то, как предвкушающе она понизила тон.       — Одна из манекенщиц заболела, и забыла предупредить… — заводит Диша, но прерывает присвистывание Жени:       — О-о-о, ну всё, хана девочке!       — Мама сожрёт, — добавляет Катя, и они переглядываются с братом, как бы закрепляя правоту слов. Диша же закатывает глаза и недовольно цокает язычком.       — Да послушайте же! Елена Евгеньевна никого не могла найти на замену… — к концу предложения Диша стала растягивать фразы, и выставила руки вперёд, будто предлагая Елагиным закончить предложение, но те лишь глупо моргали глазами. Господи, ну что за дурачки!       — И предложила мне заменить её! Я выхожу на подиум!       Наконец до Елагиных дошло, и стоило им понять, как в комнате в мгновение поднялся оглушающий гул. Женя тут же бросился к Дише, которая не просто улыбалась — светилась, и заключив в кольцо своих крепких рук, поднял над землёй, и приговаривая, как он за неё рад, несколько раз покрутил вокруг своей оси. Диша хохотала, упираясь ладошками в широкие мужские плечи, а стоило её ногам коснуться земли, как с них тут же сбивает кучерявый вихрь, повиснувший на её шее, и едва не задушивший.       Наперебой поздравляя, Елагины не забывали толкаться, желая занять внимание Диши лишь собой. Аминова же не знала, на кого глядеть, кого слушать и кому отвечать, но бегала глазами от одного к другому, кивала в унисон словам, хохотала и улыбалась так широко, что кожа вот-вот треснет. Так обычно и бывает когда сбываются детские мечты. Сколько себя помнит, Диша всегда мечтала попасть на подиум.       — Вы сейчас помнёте Дише платье, — звучит по обыкновению ровный, безэмоциональный голос женщины, лишённой всякой эмпатии. Этот голос для брата и сестры Елагиных был горькой пилюлей, они разом отскакивают от подруги, и синхронно поворачиваются на пятках, будто провинившиеся школьники.       Перед ними мама — шикарная женщина средних лет и в белоснежном велюровом костюме, с идеально уложенными платиновыми волосами и абсолютно ровным выражением лица. Она стоит в дверях, сложив руки на груди, немного опустив брови, и выглядит ну очень угрожающе.       — Вы опоздали. Почему?       От этой строгости даже у Диши, никакого отношения к семейным разборкам Елагиных не имеющей, отлила кровь от лица. Катя надеется, что заговорит Женя. Женя мечтает услышать голос Кати. Потому и молчат, лишь изредка открывая и закрывая рот. Наконец, решив, что такова участь старшего брата (Важно отметить, что Евгений был старше Екатерины на целых важных три минуты), парень протягивает:       — Чайка заглохла, — невинно бубнит он, и Катя, как и Диша, не могут сдержать иронического смешка, вырвавшегося откуда-то из глубин души. Насмехаться над Яном, даже в его отсутствие, было так сладко! Елена же хмурится, будто насмехаются над ней самой.       — Какие же вы друзья, если вам это смешно?! Бедный мальчик, один, в чужом районе, с проблемой! — кажется, женщина готова была расплакаться и это лишь вызывало новый приступ смеха у трёх друзей, им пришлось прикрывать нос и рот руками, чтобы не залиться хохотом.       От дальнейших поучений женщину останавливает чья-то крепкая ладонь, легшая на плечо и отодвинувшая её с прохода. От того, кто именно остановил поток женского бреда, все трое детей загораются радостью. Перед ними мужчина, которого они считали «своим», которого обожали, и который был причиной их скрытой завести Яну. Юрий Николаевич был одет в классический черный костюм, седые волосы приглажены, походка легкая и по обыкновению спокойная.       — Бедный, бедный мальчик! — преувеличивая собственный голос и скорчившись, будто в приступе самой кошмарной боли, Юрий Николаевич схватился за сердце, и своей искусной актерской игрой вызвал улыбки на лицах молодежи, и недовольство Елены. Завершив свое представление, вновь улыбается спокойно и ровно, оставляя на щеке давней подруги приветственный поцелуй и совокупляет это с тихим: «Привет, Леньчик»       — Дядьке двадцать с лишним, пусть набирается жизненного опыта, — пожимая плечами, Юрий Николаевич разваливается на том же диване, где раньше сидела Катя, закидывает ногу на ногу и расстёгивает пуговицу пиджака. Елена Евгеньевна глядит скептически, она явно недовольна тем, что вместо поддержки получает от ровесника припирания. Дети же бегают глазами от одного родителя к другому, прикусив губы, и с интересом ждут продолжения.       — В конце концов, он без трёх недель счастливый муж, — продолжает седовласый красавец, кивая в сторону Екатерины, которая от этого упоминания немного смущённо опускает голову, — Ты же не хочешь, чтобы рядом с твоей дочкой был инфантильный сгусток клеток?       Что может сделать Елена, когда на неё глядят так прямо, с таким резким и не терпящим философствований, вопросом? Согласится — никогда! Этого не допускал её вечный дух противоречия. Притом же, и не согласится она не может. Потому молчит, лишь сильнее сощуривает глаза, и скрипя костями, складывает руки на груди.       Не получив ответа от старшей Елагиной, Юрий Николаевич без задней мысли решает обратиться к младшей, которая, между прочим, на отца своего будущего мужа глядела с нескрываемым восхищением, удивляясь тому, как ловко он осадил эту мегеру, подчинить которую не удается даже отцу.       — Катюш, я же прав? — с отцовской теплотой в голосе протягивает мужчина, кидая взгляд на свою невестку. Та активно кивает.       — Как всегда!.. Кстати, здрасьте, — невинно добавляет в конце, ведь вспоминает, что возможности поздороваться раньше не было.       — Привет, малые. И поздравляю нашу красотку! — всё с той же отцовской теплотой, теперь мужчина обращается к Дише, которая вся превращается в благодарную улыбку. Хочет уж Юрий Николаевич встать, чтобы поцеловать юной модели руку, как к ней шустро проползает Елена Евгеньевна и, беря за талию, спешит утянуть из круга друзей.       — Ладно, уже пора на подиум… Женя, пусти её! — цедит Елена, ведь Евгений действительно предпринял попытку взять Дишу за запястье и в последний раз ободряюще обнять, но после маминого рявканья испуганно отпускает и поднимает руки в извиняющемся жесте. Последнее, что удается друзьям — это обменяться взглядами, и перед выходом Диша кидает:       — Идите в зал, занимайте места в первых рядах!

***

      Саша точно не понимал, из какого такого дерьма сделан синий обыкновенный костюм, но кусал он его даже через рубашку, а тело так и покрывалось испариной. Космос предупреждал — костюм зимний, но Саше он запал в душу, в нем, казалось Белову, Катя точно будет от него без ума. Теперь приходится расплачиваться. Потело всё, даже ладошки, но они скорее от волнения. Приходилось по нескольку раз открывать и закрывать кулак, в котором зажат букет роз. Да и волновало Сашу, признаться, абсолютно всё: от внешнего вида до цветов, которые он выбирал по наитию и абсолютно наугад до слов и фраз, которые он будет говорить Кате. Потому, если хорошо прислушаться, можно было услышать Сашин тихий бубнеж. Так он репетировал приветствие.       Кидает взгляд на отцовские часы на своем запястье — без четверти семь. Прийти слишком рано, оказывается, может быть даже мучительнее, чем опоздать. Приходится топтаться с ноги на ногу, бесцельно бродить взглядом по местности, окидывать взглядом хваленный Дом моделей, в который его так не хотел пускать Космос.       Ничего такого в нем нет, обычное серое строение с множеством окон, прожекторов и колонок, из которых льются оглушающие зарубежные хиты. Сейчас, к примеру, слух радовала «Cause you are young». Саша любил эту песню, жизнеутверждающий мотив как-то особо вдохновлял, а слова в переводе Холмогорова, откликались в душе. Наверное, её можно было назвать любимой песней, но Саша считал, что любимые песни есть только у девушек и как-то это не по мужски. Сейчас же Саша позволяет себе прикрыть глаза и с наслаждением отдаваясь мотивам, закинуть голову назад, успокаивая натянутые нервы. Уходя в себя, чувствует, как бешено колотится сердце.       Вокруг, тут и там, толпится явно не бедная молодежь, кучкуясь и выедая глаза своим пёстрым одеянием. Всё новые и новые машины подъезжали, выплевывая из салонов новые и новые компании звонко смеющихся девушек и веселящих их юношей. Так, из переулка выскочила очередная тачка, в очередной раз выплюнула двух болтающих и хохочущих красоток… Голос одной из которых был Саше непозволительно знаком.       Спокойствие разорвано в клочья и Саша распахивает глаза. Ленка?       Стоит ему повернуть голову и взгляд округленных, напуганных глаз натыкается на женскую фигуру, облаченную в странное, непонятное Саша шмотье. Да, это определенно она, но Саша не видел в ней ничего из того, что когда-то любил.       — Лена?! — выдает, сам на зная зачем, не думая о том, что скажет или что будет делать.       Он не знает, зачем она тут, почему так выглядит и ведёт себя. Знает лишь то, что ему это нисколько неинтересно, как и сама Елисеева. Знает, что волнуется перед встречей с другой, и только она занимает его мысли. Знает, что увидеть и забыть былую подругу было бы правильно и логично. И тем не менее зачем-то её окликнул. Будто само сердце учуяло в ней неладное. И Елисеева поднимает испуганные намалеванные глаза на голос, который чудесно узнала, и который так боялась услышать. Они встречаются взглядами и замирают, будто восковые фигуры. Двое неверных.

***

      — Так, а где Игги… Ян? — протягивает задумчиво, и тут же исправляется Женя, пока втроём с Катей и Юрием Николаевичем, они шагают по коридору к залу. Катя коротко усмехается под нос, Юрий непонимающе хмурится.       Игги — кличка Яна, которую он торжественно получил за свою особую любовь к творчеству Игги Попа, и о которой, конечно, не знает никто, кроме нашей счастливой четверки друзей.       — На примерке, — тем не менее, спокойно осведомляет Юрий Николаевич, и все же не может сдержать скептического выдоха после следующего вопроса Жени:       — На какой примерке? — искренне недоумевает юноша, и даже кидает взгляд на Катю, надеясь, что она ему что-нибудь объяснит, но Катя была глубоко увлечена собственными мыслями.       Шла отстранившись и, закусив губу, уперла глаза в пол. Она, конечно, волновалась о Саше, который так и не объявился. Уже во второй раз он не выполняет обещания. Может, запутался в переулках? Подошёл не к тому входу? Охранник не желает слушать? Наверное, нужно спуститься, точно нужно! Но как она это сделает под присмотром Юрия Николаевича, задача которого в целостности, сохранности и вовремя довести брата с сестрой в зал, где, к тому же, их ждёт Диша, у которой сегодня сбывается заветная детская мечта? И все же, сердце не хотело униматься, весь путь Елагина смотрела в окно, безуспешно пытаясь выглядеть там милого соседа. А бездумный диалог Юрия и Жени все продолжается.       — На примерке к помолвке, на которой мы все вчера были, и на которую он не попал из-за радиатора, — разжевал и положил в рот парню Юрий Николаевич, и Женя протяжно ликует свое облегчённое «А-а-а!», а про себя думает, что стоило бы вчера меньше дуть, чтобы хотя бы помнить о какой-то непонятной чертовой примерке.       Так, каждый в своих мыслях, они продолжают путь по сумрачному, освещаемому одними лишь окнами, коридору, и как по команде взметают глаза, когда кроме стука каблучков Кати, коридор наполняется чьими-то тяжёлыми, быстро приближающимися шагами.       — Кто-то бежит… — понимажая тон, почти шепчет Женя, представляя себя, наверное, крутым персонажем в ужастике, но на деле просто получает два взгляда, как бы говорящих: «Мы понимаем, капитан очевидность!».       И уже через пару минут, на повороте едва не заваливается девчонка, и бежит прямо на них. Тишину наполнили её отрывистые, глухие рыдания. Слезы застилают ей глаза, потому она даже не понимает, как врезается в Женю, который заранее заботливо открыл для неё объятия.       — Ленка? Ты чего? — голос Елагина немного отрезвляет Елисееву, она поднимает заплаканные глаза, находит себя в руках парня, тот заботливо растирает ей плечи, склоняет голову так, чтобы смотреть на нее, хотя разница в росте колоссальная. По обе стороны стоят так же знакомые ей личности: Раевский старший и Елагина младшая, которые глядят на неё с таким же нескрываемым волнением.       — Евгений Игоревич, там… — решив, что говорить она будет с молодым человеком, начинает, но тут же давится своими же слезами и вновь тонет в рыданиях. Руки юноши растирают плечи ещё активнее.       — Что там? — Женя пытается сделать голос спокойным, но некое волнение в нем слышится.       Отшатывается назад, когда Лена наваливается на него, впивается трясущимися пальцами в пиджак, а щекой припадает к широкой груди. Не ожидая этого, сперва не знает, куда деть руки, потому просто поднимает их в воздух.       — Драка там… Толпой на одного! — и она вновь содрогается в рыданиях, цепляясь за Евгения, как за спасательный круг.       — Вот щенки! Ну, я им покажу! — рычит тем временем Юрий Николаевич, сжимая челюсти, и стоит ему двинутся прямо по коридору, как сзади звучит оклик Жени:       — Я с вами! — с трудом отрывая от себя прилипшую Елисееву, он буквально впихивает её в руки недоуменной Кати, а хочет та начать возмущаться, как от Жени остаётся один лишь ветер, и он догоняет Юрия Николаевича.       Так и остаётся Катя одна, в пустом темном коридоре, с истерящей манекенщицей на руках. Черт, как же она ненавидит своего брата!

***

      Когда толпа выбивала из него ногами весь дух, Саша отметил, что песня сменилась на другую. Новая ему не нравилась. Ничего жизнеутверждающего. Это «Happy together» известного бойсбенда The Turtles.

Imagine me and you, I do I think about day and night

      А ещё, когда десятки ботинок приходились ему по ребрам, Саша думал о ней… Казалось, мысли о Кате помогут ему выжить.

it's only right to think about the girl you love and hold her tight

So happy together

      А ещё, группируясь и сжимаясь беспомощным калачиком на горячем асфальте, Саша думал о том, как же очутился в таком ужасном положении. И о том, как бы пригодился сейчас кастет. И о том, как кстати пришлись бы друзья. И о том, что подвёл Катю, так до нее не дошел. И о том, как больно будет маме видеть его таким. У смертника в голове много мыслей. Одна проблема — они покидают быстро. Как и сознание.

If I should call you up, invest a dime And you say you belong to me, and ease my mind

      На грани сознания и бессознания, Саша ощутил две пары сильных рук, что поднимали его, будто невесомого.       — Держись, Сань! — голос Пчелы над самым ухом. Друзья тут.

Imagine how the world could be, so very fine So happy together

      Его куда-то тащат, садят в машину, быстро выруливают. Слышит какой-то непонятный мужской крик. Хочет открыть глаза, но получается наоборот — смыкает их крепко и окончательно теряет сознание.

I can't see me lovin' nobody but you For all my life When you're with me, baby, the skies'll be blue For all my life

***

Когда Лена Елисеева содрогалась в рыданиях на её плече, Катя в первую очередь думала о том, что пятна туши будет уже не отстирать. Следом о том, как бы так приободрить девушку, ведь, очевидно, поглаживаний и успокаивающего шёпота на ухо недостаточно. Решает попробовать укачать девушку, как младенца. Женя делает так с Катей, когда бьют родители. Это успокаивает. А может нашатыря ей? Но все мысли покидают голову, когда Лена заговаривает сама, вроде уже и успокоившись, а вроде ещё и плача.       — Это все из-за меня… — хрипит Ленка и шмыгает мокрым носом.       — Глупости! — тут же отвечает Катя, насильно укладывая голову Лены на свое плечо, и поглаживая шелковистые светлые кудри. Девушка не противится. Елагина вкусно пахла, в объятиях Елагиной тепло и спокойно, Елагина добрая, Елагина чудесная, совсем не такая, как в слухах манекенщиц о ней.       — Нет, это правда. Бьют моего молодого человека… Он только что из армии вернулся, а я… — и вновь она плачет, надрываясь, и потому не чувствует, как внезапно прекратились поглаживания. Рука Кати замерла в воздухе, так и не коснувшись головы Елисеевой.

Me and you, and you and me No matter how they toss the dice, it had to be

      — Военный? — переспрашивает Катя, надеясь, что ей послышалось. Нет, это правда — Лена кивает на её плече, и впивается в ткань шелкового Катиного платья. А Елагина, кажется, едва ли стоит на ногах, чувствует, как внезапно сухо стало в горле. Приходится несколько раз сглотнуть, чтобы тихо прошептать:       — А как его зовут? — нужно знать имя, мало ли недавно вернувшихся домой военных приходит к семи в Дом моделей. Может быть, простое совпадение… Ведь так?

The only one for me is you, and you for me So happy together

      — Саша… Сашенька, — хрипит едва ли живым голосом Лена и этим наносит последний, четкий и резкий, удар Кате под дых.

I can't see me lovin' nobody but you For all my life When you're with me, baby, the skies'll be blue For all my life