Сбежавшая невеста

      Когда у Саши родится сын, Белов непременно будет говорить с ним, что называется, по-мужски. Похлопывая парнишку по плечу, Саша передаст ему все знания, что к тому моменту накопит сам. И однажды он преподнесет ему пять уроков, которые выучил в жаркую пятницу 23-го июня. Урок первый: никаких жарких пиджаков на свидания       То набирая скорость, то непозволительно ее сбрасывая, Саша оставлял позади однотипные дома, клумбы, безликих людей с одинаковыми потухшими лицами. Парня внезапно охватывала паника и он срывался на бег, а мозг трубил: «Ты опаздываешь!». А после, мимолетом поглядев на наручные часы, Белов сбавлял шаг, и облегченно выдыхал, ведь время еще терпело.       Катин брат, с которым Саша имел честь говорить позавчера вечером, сказал фразу, которую Саша выучил, как Отче Наш: «К двум она заканчивает». Эту фразу он бормотал себе под нос засыпая в тот вечер, просыпаясь на следующее утро, завтракая, обедая, ужиная, снова засыпая и просыпаясь сегодня. Главное ничего не перепутать, не опоздать! А вдруг, и вправду опоздает? Хоть здание МГИМО уже возвышалось на горизонте и больше не казалось Саше миражом, но парень вновь испугался, что не рассчитает время и потому вновь сорвался на бег.       Он быстро об этом пожалел, когда ощутил, как на лбу и шее проступает испарина. Неудивительно: солнце в тот день выжигало землю с особым остервенением и глупцом был тот, кто отважился разгуливать по городу в самый солнцепек. Верьте или нет, на Саше к тому же был пиджак! Ну а что, не идти же к Кате голодранцем, каким он предстал пред ней во время их последней прогулки.       На поиск этого пиджака у Саши ушел весь вчерашний день, как и на его чистку и глажку. Татьяна Николаевна все дивилась, с чего это Сашенька так возиться с этим пиджаком, и все порывалась помочь. Саша же останавливал и лишь с мечтательной улыбкой приговаривал: «Я на свидание завтра иду мам»       — Что еще за свидание? С кем это? — недоверчиво свела брови к переносице женщина, решив всё же спросить, пока Саша раз за разом водил утюгом по подкладке пиджака.       Из-под утюга струился пар, и в закатном сумраке комнаты обретал какие-то новые, неведомые дотоле формы. Он извивался, крутился, смешивался с летающей в комнате пылью и пронизывался последними солнечными лучами.       Для Саши же в этом поэтичности было мало. Он невыносимо потел, руки липли к взмокшему оголённому торсу и это неистово злило парня. Но один вопрос мамы — и проблемы вместе с неурядицами теряют форму и вес. Все плывет и Саша взлетает над полом, в знак чего нежно приподнимает уголки губ.       Перед глазами она, в своем легком вискозном платье, уминает сгущенку и играет с маленькой девочкой в Трех мушкетеров. Ее кудри обретают медовый отлив, ее тонкие кисти вырисовывают удивительные плавные рисунки в воздухе. Саше одновременно жарко и холодно, ему хочется смеяться и плакать.       — Ох, мамуль… С девушкой моей мечты, — мягко бормочет Саша, и его едва ли можно было расслышать на фоне утюга, издающего неведомые хрюканья и чавканья.       Татьяна Николаевна увидела эту перемену в лице парня и пазлы в ее голове наконец сложились. Все эти дни женщина списывала странное поведение сына на болезнь, смену климата, усталость после службы. Но как же она была слепа тогда! Теперь-то она четко видела картину. Сашу съедала коварная злодейка — любовь! Вместо радости в сердце мамы вспыхнуло волнение, а Саша был безмятежен, как и прежде. Он думал о своей единственной.       Что же это происходит? Ведь не успел в их доме и след простыть от этой вертихвостки Ленки, как Саша заявляет о девушке своей мечты. Может, так он лишь душит в себе отголоски любви к Ленке? Забывается в новой, чтобы не тужить о былой? Нет, Сашенька у нее не такой! Ведь с какой нежностью он говорит о ней…       — Знаешь, мам, такие девушки… Ну не в Бирюлёво они встречаются. Она словно из другой вселенной, понимаешь? — и Саша поднимает мечтательные глаза, забывая и об утюге, и о своем пиджаке, и обо всем ином на свете. Лишь мама тихонько шипит, указывая на гладильную доску.       — Сейчас дыру пропалишь, — кивает она на то, с каким особым остервенением пар с отчетливым запахом гари стал клубиться над одеждой.       Саша тут же резко одергивает руку и важно всматривается в подкладку пиджака. Благо ни прижечь, ни тем более прожечь он ничего не успел. От греха подальше, Саша переворачивает пиджак и принимается возить утюгом теперь по подкладке другого рукава.       — И давно вы знакомы? — решила зайти издалека Татьяна Николаевна и двинулась в сторону рабочего стола сына, чтобы там упасть на стул. После долгого жаркого дня, полного домашних дел, ноги отказывались держать женщину, гудели и болели. Усевшись на стул Саши, она с ужасом подумала о том, что впереди предстоит еще и ужин приготовить.       — Тяжело так сразу сказать, — протянул Саша и усмехнулся под нос тому, сколь многослойная у них получилась история.       Татьяна Николаевна в свою очередь с еще большим вниманием слушала слова сына, а сама, не способная изгнать из себя хозяйку даже тогда, когда нужно быть мамой, стала наводить порядок на столе Саши. Сминала ненужные бумажки, смахивала в ладонь крошки, расставляла ручки и карандаши на их законные места.       — Познакомились-то мы два года назад. Помнишь, когда мы с Космосом в Крым ездили?       — Такое забудешь! — буркнула женщина, которую до сих пор порой передергивало от воспоминаний о ночах, когда парни, никого не предупредив, уходили из санатория перед ужином и возвращались на рассвете, пьяные в стельку и почти не стоящие на ногах.       — Ну вот там мы с ней и познакомились. Но она из другого города, и мы с ней потерялись. Я о ней уже напрочь забыл. А тут иду на днях по дворам, и вижу ее! А она ленинградская, мам. И вдруг в Бирюлёво оказалась. Ну разве это не судьба? — он поднимает на маму счастливые глаза и она улыбается в ответ. Ох уж, эта молодежь!       — И что же, у вас теперь любовь? — мягко улыбнулась женщина, наблюдая, как с оттенком смущения Саша потупил глаза на свой пиджак, перевернул его и стал выглаживать несуществующие помятости.       — Ну-у, это громко сказано, — хохотнул парень себе под нос и вздрогнул, ощутив на плече мягкую руку мамы. Она ободряюще сжимала его плечо и глядела в глаза сына прямо. Интересно, как это она так быстро к нему подошла, а он даже не заметил?       — Сыночек, прошу тебя, будь с ней осторожнее. Не спеши никуда, ладно? Не нужны тебе лишние шишки, — почти умоляла мама, поглаживая плечо сына и поправляя его взлохматившиеся волосы.       Мама волновалась за него, это было видно. Наверняка боялась, как бы не повторилась история с Елисеевой. И Саша, улыбаясь этой безграничной заботе, мягко выпутается из вездесущих рук мамы.       — Все нормально, мамуль никаких шишек! — но мама не успокоилась и напротив стала еще волнительнее всматриваться в лицо сына, — Да ладно, мам, не маленький же я! — и Саша осторожно сгребает маму в охапку, забирая в кокон теплых объятий, — Я вас познакомлю! Она тебе точно понравится. Она не может не понравится.       — Дай Бог!       — Я рядом с ней лучшим человеком становлюсь. Она самый настоящий ангел, — и Саша ободряюще растирает плечи мамы. Пока она бубнит какие-то наставления, Саша отвешивает ей крепкий поцелуй в макушку. Урок второй: Перед первым свиданием не забудь рассказать друзьям о том, куда идешь       Величественное здание института отблескивало в окнах лучами солнца, ослепляя прохожих. Сейчас стены этого храма знаний почти пустуют, в коридорах воцарилось спокойствие и умиротворенность, хотя еще каких-то несколько недель назад жизнь бурлила и переливалась через край в этом месте.       Забитые курилки, в которых студенты наспех передают из рук в руки единственный на всю группу конспект, столовая, в которой собираются не столько для того, чтобы поесть, сколько для того, чтобы посплетничать. Здесь кто-то плакал, кто-то мечтал, кто-то любил, кто-то недосыпал, кто-то находил дружбу, а кто-то просто отчаянно пытался существовать. Ох, как же Саше хотелось стать частью этого бесконечного потока!       Космос на днях рьяно затирал ему какую-то херню о бригадах и мелком рэкете, но ведь все это такая пошлость и низость по сравнению с тем, о чем мечтал сейчас Саша. Он хотел не денег, а самой жизни. Хотел уважать себя, вариться в концентрированном рассоле людских страстей. И еще он хотел быть достойным Кати.       Он мечтал, чтобы как-то вечером, купив ей шикарный букет роз, а не пять скромных стебельков, которые он сейчас держит в руках, он расскажет ей о том, какую нудную лекцию ему довелось сегодня выслушать, но какую интересную информацию он оттуда выудил. Катя точно слушала бы его внимательно, вглядываясь своими глубокими глазами в его, задавая вопросы. Она бы им гордилась, и это все, о чем мог мечтать Саша. А разве рэкетом можно добиться уважения такой панночки, как она?       Вчера вечером Космос снова стал водить эти бредовые разговоры о бригаде. Саша вспоминает и недовольно морщится.       Когда мама отправила сына за хлебом, посоветовав притом немного прогуляться, Саша брякнул в ответ, что времени у него на это совсем нет. Сам он четко не понимал, какие конкретно дела его так сильно занимают. Может, хождение из угла в угол комнаты, может репетиция речей, которыми он завтра будет покорять Катю.       Он выскочил на улицу, даже не обратив внимание на чудесный багряный закат и едва ощутимое тепло, которым еще дышал асфальт, но в противовес которому воздух становился уже прохладнее. Важно и быстро шагая в сторону ларька с хлебобулочными изделиями, Саша лишь мимолетом осматривал обстановку вокруг себя. Везде пахло летом. Лето сочилось из каждого уголка. Дети, которые гуляют до победного потому, что завтра никто не заставит их идти в школу. Старички, шагающие под руку по дворам, наверняка выгуливают внуков, которых им завезли на выходные. Молодые пары сидят на лавочках, зубрят конспекты, а пальцы их подрагивают в желании прикоснуться друг к другу.       Ларек встретил приветливо. Аромат свежей выпечки, которую обычно готовили утром, уже почти выветрился, но все же отдаленно ласкал обонятельные рецепторы. Купив свой мягкий белый батон, Саша зачем-то купил и сгущенки. Оно как-то само собой получилось, руки потянулись, язык попросил продавщицу, и вот он уже выходит из магазина, держа хлеб со сгущенкой под подмышкой.       — Всем военнослужащим оставаться на своих местах! — внезапно звучит знакомый голос Космоса за спиной и Саша не сдерживает широкой улыбки. Следом за голосом — протяжный сигнал новенького Линкольна.       Стоит Саше обернуться, как на него уже несутся наперегонки друзья.       — Сань, ну ты где пропадал, а? Мы уж думали тебя по канавам искать, — весело тянет Витя, активно хлопая Сашу по плечу, и получает удар в ребро локтем Валеры.       — Типун тебе на язык! — шипит Фил и Витя состраивает недовольную гримасу.       — Ой, родные, я вам такое расскажу — охереете! — протягивает Саша, и заливаясь хохотом, уводит друзей в сторону их беседки.       А дальше случилось непредвиденное: батон пошел по рукам и уже через пятнадцать минут от него остались одни лишь крошки. Саша раздосадовано отметил, что придется снова идти в ларек, а после принялся рассказывать свою дивную историю о том, как спустился к нему с небес его личный ангел Раевский и спас от страшной участи. И странной вещью показалось тогда Саше, что и доли той реакции, которую он ожидал получить, он не увидел.       Из веселых и шумных, парни стали серьезными, лица их осунулись, уголки губ упали, а брови грозовыми тучами нависли на переносице. Самым пораженным оказался Холмогоров. Он несколько раз порывался прервать Сашу и накинуться на него с кулаками, но каждый раз останавливала крепкая рука Фила, упирающаяся ему в грудь.       — В общем, мы договорились по пивку пропустить и он свалил, — закончил Саша, и не получил от друзей ничего хорошего в ответ.       Тишина звенела тогда, как нельзя более громко. Откуда-то издалека доносились звуки сотни жизней, слившихся воедино в ритме города. А в беседке сидели четверо, трое из них осуждающе прожигали четвертого взглядами. Их жизни висели на волоске и проблема эта вытесняла все прочие житейские моменты.       — Сань, ты больной что-ли?! Ну ты нас-то за кого держишь? — первым выпалил Холмогоров, и если бы не любезно преградившая ему путь рука Валеры, то лицо Саши уже точно было бы заплевано и разодрано в клочья.       Белов пытался сохранять нарочитое спокойствие. Он уперся взглядом в рукав своей клетчатой рубашки, и считал клеточки так серьезно, будто от этого зависела вся его жизнь.       — Усядься уже, — устало выплюнул Фил, в сотый раз поправляя собственную футболку. Но Космос не уселся, а напротив подорвался, хотел съязвить вновь, но не найдя слов, лишь злостно махнул рукой на Сашу и перекатываясь с ноги на ногу быстро ретировался в другую часть беседки.       От затянувшегося молчания создавалось впечатление, что Саша — осужденный, сидящий на скамье подсудимых и ожидающий своего приговора.       — Ну ты Белый и влип… — протягивает Витя, задумчиво почесывая свой светлый затылок. Космос хотел что-то выкрикнуть, но вместо этого лишь сплюнул себе под ноги.       — Лучше чтоб вам башку скрутили? Я сам это завязал, сам все и развяжу, — не поднимая глаз, Саша проговаривает каждое слово чисто, произнося каждую гласную и не слепливая звуки в кашу. Говорить с правильной расстановкой он учился у Кати, речь которой его завораживала.       — Да пупок ты себе развяжешь! — все же не выдержал Кос и прежде, чем вставить в зубы сигарету, огрызнулся Саше через плечо.       — Да хорош орать! И так башка раскалывается, — в ответ тут же парировал Витя, и Космос в конец убедившись, что ничего дельного он от этого общества не получит, нахмурил свои широкие брови и впившись зубами в фильтр Мальборо, отвернулся от друзей.       Саша все так же бесстрастно считал клеточки и понял, что дело это гиблое, ведь в каждой большой клеточке размещалась клеточка поменьше.       — Но Кос прав. Нельзя было одному идти. Ты этих людей не знаешь, они на голову отмороженные. Разодрали бы, как грелку, — продолжил Витя и от головной боли сощурил глаза, чтобы свет закатного солнца не с такой силой бил в глаза.       — Ну не разодрали же, — попытался хохотнуть Саша, так и сяк сминая свои клеточки, но получилось неубедительно и даже вымученно.       — Твоей заслуги в этом нет, — ядовито кинул с противоположной части беседки Космос, явно намекая на заслугу Яна во всей этой истории.       От этого кровь Саши забурлила и он оскорбленно взметнул на друга глаза. Вот, что угнетало Сашу в этой истории больше всего. Его беспомощность. Его задницу спас сынок Генпрокурора, а сам он с этой задачей справится не смог.       — Я с Мухой еще не закончил. Драться будем, один на один, — с вызовом бросил Саша, всем своим видом показывая: он неприступен для любых позиций, которые не совпадают с его. И не зря. Стоило ему сказать это, как друзья тут же взметнули на него взгляды. На лицах отобразилось непонимание: это шутки у Белого такие идиотские, или что?       — Хрена с два! — тут же выпаливает то ли с насмешкой, то ли истерикой в голосе Космос и, выгибая губы на правую сторону, выпускает в душный воздух кривоватую струйку дыма.       — Мне разрешения у тебя спрашивать или чё?! — тут же резко парирует Саша, выпрямляя спину, словно кобра, принимающая нападающую стойку. Больше, чем собственная беспомощность его раздражало лишь то, что беспомощным его считали друзья.       — Ты это… на покровителей надейся, но сам-то не плошай, Саш, — подал по обыкновению спокойный голос Валера, но в выражении лица была видна опаска за друга. Слова эти лишь еще сильнее раздраконили Белова и он подорвался с места.       — Каких еще нахрен покровителей? Вы думаете, я сам ничего не могу?! Я фуфло по вашему?! Ну, скажите — Саня, ты фуфло! — это неверие друзей довело Сашу до ручки, он махал руками и плевался. Кидая то на одного, то на другого, то на третьего друга яростные взгляды, он заставлял их отводить глаза.       — Сань, ну что ты несешь, а? Мы ж не враги тебе, — выкидывая сигарету куда-то в сухую траву, Холмогорову хватило двух шагов, чтобы приблизиться к Саше и положить ему на плечо руку, хоть тот и попытался друга оттолкнуть, — И запомни: мы с первого класса вместе, и за все, что мы делаем, отвечать тоже будем вместе. Ну ты пойми, мы бригада! — воодушевленный, Кос похлопывал Сашу по плечу и с полуулыбкой на губах, взглянул на друзей, ища в их лицах поддержки его словам. А вместо этого получил сильный, яростный толчок в грудь от Белого, который, будучи по горло сытым подобными разговорами, взорвался от слов Космоса.       — Да пошел ты со своей бригадой! — выпалил Саша прямо в лицо Холмогорову, — Не знаю я никакой бригады!       Спрыгивая с беседки на землю, Саша засунул руки в карманы и сгорбил спину — позиция, которую он принимал либо когда был чем-то очень расстроен, либо о чем-то думал, либо был зол.       — Я знаю, что у меня есть друзья и все! — напоследок прикрикнул Саша, специально смотря прямо в лицо озадаченному Косу.       Слова Белого резали его без ножа прямо по коже. Этой славно известной бригадой он так грезил, так уж мечтал втянуть в это военнослужащего Белова, что теперь каждая подобная выходка Сани будто по крупице разбивала все те планы, которые, как казалось Косу, он держал под своим четким контролем. Все посыпалось из рук. И он смотрит в спину удаляющемуся другу, фигура которого становится все меньше и меньше на горизонте.       Саша шагает быстро, но бесцельно, и боится сбавить скорость. Он казался себе уверенным и решительным, когда шел так грозно, своими шагами содрогая сейсмические плиты. Трава жалостливо хрустела под подошвой его старых ботинок и он уже почти вышел на дорогу, которая бы увела его от беседки, когда за спиной отдаленно звучит голос Фила.       Его приглушает и рассеивает шум дороги и ветра и на мгновение Саше кажется, что этот оклик не больше, чем ремнант в его голове. Остаточное явление былого диалога с друзьями. И Саша оборачивается, сощуривая глаза, смотрит назад, туда, где срываясь на бег к нему действительно спешит друг. Белов еле давит в себе желание злобно фыркнуть что-то едкое и гадкое. Что-то такое, что точно задавило бы желание Филатова разговаривать с ним. Но слова не формируются в голове, Саша попросту не может выдать ничего саркастично-едкого. Будь это, к примеру, Космос или Витя, гадкие слова слетали бы с его уст бесконечным потоком, но Валеру оскорблять не хотелось.       — Сань, не несись так! — снова прикрикивает Валера, и Саша едва ли не кожей затылка ощущает его беспрерывное приближение. Недовольно выдыхая, Белов всё-таки замедляет шаг. Менее всего ему хотелось снова выслушивать поучения. Его эго сегодня был нанесен непоправимый удар теми, от которых он меньше всего этого ожидал.       — Ну ты и танк, Белый! Я еле угнался, — хохочет и задыхается одновременно Фил, когда, догнав друга, кладет ему руку на плечо.       На несколько мгновений виснет тишина. Одна из тех видов тишины, которые непременно необходимо прервать. Но Валера лишь пытается отдышаться, а Саша смотрит на него с выражением глубокого скепсиса на лице. Он внезапно ощутил, как все это ему осточертело. Эти глупые, приземленные разговоры, это сухая вялая трава под ногами, крики бестолковых детей, столбы черного дыма из труб завода. Ему необходимо вырваться из этого веретена дерьма, но рука Фила настойчиво ввинчивала в землю.       — Ты что-то хотел? — сухо напоминает Саша, и будто специально настойчиво всматривается в небо, чтобы нарочито не смотреть на Фила.       — Саш, ты не прав, — голос Валеры звучит неожиданно серьезно и между третьей и четвертой ноткой его голоса слышится мягкость и даже забота, — Мы же за тебя и волнуемся. Не хотим, чтобы ты влип. Ты бы послушал нас, а? Мы же знаем о чем говорим.       — Мне не пять лет, Валер. Я понимаю, что делаю и понимаю, какие будут последствия. И с последствиями я тоже могу справиться, — отвечает Саша серьезно. Он словно констатирует общепринятый факт и Фил сразу эту нить подхватывает, активно качает головой.       — Да кто ж с этим спорит? Конечно можешь. Но зачем тогда друзья-то нужны, если со всеми проблемами один на один бороться?       Осознание. Взгляд теряет туманную злость и становится чистым, рассудительным. Он смотрит на Фила так, будто тот только что открыл ему истину. Ведь он позволил Раевскому помочь ему, так? Он приписал его к ряду своих друзей и позволил ему спасти себя, так отчего же не могут сделать того же они? Те, кого он знает со школьной скамьи. Наиболее логично с его стороны было бы положиться на них, точно зная, что они не подведут.       — Вы простите меня… Я совсем запутался, — выдыхает Саша и в голосе чувствуется искренность. С Филом говорил тот Белый, которого он знал, и это было сразу видно, — Всё понять не могу, зачем эту кашу заварил. Я потому и вас втягивать в это не хочу. Знаешь, стыдно будто.       — Отставить это! — без промедления командует Валера с ободряющей улыбкой на лице, похлопывая Сашу по плечу, — Ну ошибся, ну сбился, с кем не бывает? И не такое проходили!       — Проходили, проходили… А это-то, может, и не пройдем. Прав Витя, они зверье отбитое, не поймешь, что в башке у них.       — Ну пока ты под Раевским ходишь, тебе погода не страшна! — весело осведомляет Валера. Неизвестно было, действительно ли он так воодушевлен, или просто хочет приободрить Сашу, но получается у него сравнительно неплохо и на губах у Белова вырастает слабая улыбка.       — Ты прав, наверное, — пожимает плечами Саша и запускает пятерню в свои коротко стриженные волосы, потирая затылок.       — Езжай с нами завтра на рынок, а? Посмотришь, как дела делаются, что за люди в этом котле варятся. И проветришься заодно, а то все сам да сам! — и Валера снова похлопывает друга по плечу, пытаясь через это прикосновение пустить в жилы Саши энтузиазм, и у него это получается. Что-то Белова явно оживляет.       — Нет, Фил, завтра точно без меня. У меня дела, — слово «дела» было сказано с такой не скрытой мечтательностью, что не могли не разжечь интерес Филатова.       — А не те ли это дела, которые тебе руку на днях пометили? — хитро сощуривает глаза Фил, не сдерживая, да и не желая сдерживать той веселой усмешки, что искривила его губы. Он смотрел на Сашу пристально и с интересом, и Саша попросту не мог не улыбнуться проницательности друга. Интересно, это Валера так хорошо его знает, или он просто читаем, как открытая книга?       — Да. Ее Катя зовут вообще, — говорит Саша и кажется таким счастливым, что это не может не греть душу Филатова. Он не знал этой Кати, но подсознательно был к ней расположен, если она сумела произвести на Сашу такое положительное влияние.       Больше всего они с Витей и Космосом боялись реакции Белова на правду о Лене. Дня возвращения Белого они ждали, как благодатного огня, но вот правда, эта горькая и вездесущая штука, была как бы ливневой грозой, способной затушить любой, даже благодатный огонь.       И тут объявляется некая она с почерком страшнее, чем у Космоса, и Саша абстрагируется от всех и вся. Его не трогает предательство, он не мучается сломленной любовью. Стоит и вот так улыбается, немного щурясь от лучей уходящего солнца. Наверное, он эту Катю искренне любит, другого объяснения такому поведению Филатов не находил.       — Так у вас с ней все серьезно? — Фил делает шаг вперед, намереваясь провести Сашу хотя бы немного, чтобы выиграть больше времени на разговор.       — Да куда там серьезно, — хохотнул Саша, неловко вжимая голову в плечи. Саша так делал только когда смущался, а смущался он только, когда кого-то любил. Все это Валера хорошо знал и быстро в друге засекал, — Рано еще, наверное, о серьезном говорить.       Но в этой фразе послышалась какая-то неуверенность и усиливалась тем, как странно Саша пожал плечами. Фил слегка нахмурился.       — Ну а сам-то ты чего хочешь? — ободряющим жестом Валера касается плеча Саши, когда они выходят на проезжую часть. Эта дорога приведет их прямиком к дому Белого.       Саша не может не улыбнуться от мыслей обо всем том, чего он хочет. Сам он даже не обращал внимания на то, как кристально чисты были эти мечты. Он хотел, к примеру, непременно свозить ее к морю. Хотел купить ей дорогое платье и пригласить на ужин в хороший ресторан. Хотел заплести из ее волос маленькие косички. Хотел завтра подарить самый прелестный букет цветов, который только видели его глаза. А еще…       — Замуж хочу ее позвать. Не сейчас, конечно. Через годик-два, — Саша говорил это с осязаемой теплотой в голосе и лице. Его глаза затуманивались чем-то таким, чего Валера прежде никогда не видел у Саши. Фил не смог не засмеяться при этих словах друга. Но это была не насмешка. Это была чистая радость и поддержка.       — Ну смотри, солдат, я твои слова запомню! Еще погуляем на вашей свадьбе! — весело говорил Фил по мере того, как они подходили к подъезду Саши.       Солнце уже почти скрылось за горизонтом и на смену выходили сумерки. Сверчки теперь звучали громче, чем дети на площадках. Город снова отходил ко сну. Напоследок крепко пожав друг другу руки, парни распрощались и Валера двинулся обратно к беседке, в то время как Саша скрылся в подъезде. Лишь вернувшись домой он понял, что был послан за хлебом и вернулся спустя два часа с пустыми руками. Урок третий: о солнцезащитных очках и трех расстегнутых пуговицах       С каждым брошенным вниз взглядом, зажатый в Сашиных руках букет из пяти белых роз казался ему все менее и менее красивым. Все в этих цветах стало казаться ему убогим. Стебли вялые, лепестки неровные и пожелтевшие. Цветы вдруг явно показались ему завявшими, а целлофан, в который они были замотаны, убогим и безвкусным. Саша уж подумывал снять его и выкинуть к чертовой матери, да вот только шипы наверняка вопьются в ее нежную кожу и подарок станет настоящим наказанием.       Тяжело выдохнув, Белов попытался унять злость, что подступала к горлу. В то утро его раздражало и волновало абсолютно все. Он бродил от лавочки к лавочке, вдыхая полной грудью аромат хвойных кустов, высаженных, как живая изгородь. Его губы шевелились в безмолвной речи, которую он репетировал, четко отсчитывая шаг.       «Привет!.. Нет, привет слишком просто. Как будто слов больше не знаю. Тогда, здравствуй? Ладно, пусть будет здравствуй. Ты выглядишь потрясающе! Потрясающе, потрясающе…» Он раз за разом проговаривал это слово, как бы вбивая его себе в память.       «Или об-во-ро-жи-тель-но? Да, лучше обворожительно. Так. Здравствуй! Ты сегодня выглядишь просто обоворожительно! Нет, почему сегодня? Вдруг она подумает, что только сегодня она обоворожительная, а обычно нет? Ай, черт побери!»       Саша раздраженно пинает гравий под своими ногами и камушек отлетает далеко, Саша наблюдает за всей траекторией его полета.       «Здравствуй… Здравствуй точно подходит? А хрен с ним. Здравствуй, ты выглядишь обворожительно! Отлично, дальше… Что дальше? Дальше букет»       С этими мыслями он выставил руку вперед, как бы репетируя жест, которым вручит Кате букет.       «Это тебе. Нет, и так понятно, что ей. Что сказать-то, что сказать?»       Свободной рукой он потирает затылок, наматывая круги вокруг небольшой клумбы, а мысли все плетутся и плетутся в его голове. Клубки размышлений путались, нитки разных цветов сплетались в одну неразборчивую кашу, это начинало Сашу раздражать. К тому же, было несносно жарко в пиджаке, который он выбрал, и на лбу появлялась испарина. Саша быстро смахивал капельки и продолжал маршировать, остановившись лишь когда порыв приятного прохладного ветерка обдул его лицо и принес с собой нечто неожиданное: мелодию.       Это была удивительная мелодия, расслабленная, веселая. Она дарила то спокойствие, которому не было места в Сашином сердце, и душа Белова откликалась, тянулась к этим удивительным расслабленным мотивам. Так мог петь только поистине счастливый человек, подумал Саша. Тот, кто создает подобную музыку, наверное, никогда не влюблялся. И никогда не трудился. Человек, способный делать такое никогда не знал забот. Музыка была чистой от всего мирского дерьма.       Эта музыка называется регги, а пел тогда Боб Марли свою бессмертную «Sun is shining», но это Саша узнал много позже. В тот момент Белов лишь обернулся в сторону, откуда звучала мелодия, позабыв обо всем, что нависало над ним и давило, ввинчивало в землю. Саша словил себя на мысли, что ему действительно нравится, что он слышит. Он никогда не был музыкальным фанатиком, но сейчас начинал понимать ее ценность.       Саша сразу понял, что музыка льется из открытого окна чьей-то машины. Сначала мелодия была тихой, ее приглушал гул машин, слившихся в поток на ближайшем повороте. Но с каждым мгновением музыка становилась сильнее и громче, прорывала любой гул своей магической силой и приближалась прямо к Саше.       Сперва он подумал, что это ему лишь кажется, но после понял — машина, в которой слушают эту песню, ехала сюда, к парковке возле университета. А еще через пару мгновений Саша увидел эту машину. Увидел и замер, и сам не понял, отвисла у него челюсть или нет. Чайка. Черная, блестящая Чайка, опустила свои окна и одаривала окружающий мир музыкой.       Парковался Ян нелепо и неумело, едва не заехал в столб. А потом музыка замолкла, Чайка заглохла и юноша кое-как выполз со своего сидения, пытаясь не поцарапать дверь чужой машины, к которой припарковался непозволительно близко. Но музыка все еще отголосками звучала то ли в ушах, то ли в самой душе Саши. Он сложил свободную руку козырьком у глаз, чтобы убедиться в правоте своих наблюдений. Сомнений быть не может, это действительно Раевский-младший снова свалился на него так же внезапно, как снег в июле.       Отличить этого парня от кого бы то ни было совсем не трудно. Он шел иначе. Он плыл. Невесомо ступал по асфальту, держа идеальную осанку так, будто родился с ней. Подбородок был высоко, но не горделиво вздернут, и на всех вокруг он смотрел со спокойной возвышенностью. Все были интересны и безразличны ему в равной степени. Массовка, занимающая его на мгновение и тут же утрачивающая всякую важность. Так было до тех пор, пока взгляд его не наползает на Сашу. Тогда-то он оживляется, губы приоткрываются в удивлении и он одним ловким движением пальцев скидывает солнцезащитные очки на переносицу.       — Спаситель, ты что-ли? — он восклицает с хохотом, быстро набирая скорость по направлению к Белову.       — Я, родной, — улыбается Саша, и сам в свою очередь шагает на встречу Раевскому. Он осознал (ощутил) благосклонность к этому парню, хотя джинсы его как обычно до неприятного низко свисали на бедренных костях, и сам он был как обычно вычурным, даже лощенным.       Все-таки это было начало большой дружбы, Саша это чувствовал и к своему удовольствию отмечал, что в его симпатии к Яну ни грамма не играют его деньги и статус, как пытались шутить парни вчера в беседке. Нет, он на самом деле чхать и следом плевать хотел на статут его отца и их семейное состояние. Ян ему действительно нравился и идея стать с ним близкими друзьями отзывалась улыбкой.       — Ты как тут очутился? — проговаривает Ян, когда похлопывает Сашу в знак приветствия.       Ложью было бы сказать, что Ян не ощущал той же теплоты по отношению к Саше. У него очень давно не было друзей… вне. Вне мыльного пузыря его существования. Два друга и невеста, бесспорно, очень хорошо, но ведь все люди нуждаются в коммуникации и свежих лицах. И Саша казался ему самым лучшим из вариантов, учитывая, как часто судьба сталкивает их лбами.       — Да вот… Даму свою ожидаю, — Саша как-то хитро повел бровями и кивнул на букет в своих руках. Ян тут же расплылся в улыбке, открывающей миру всего его ровные тридцать два зуба.       — Простила все-таки? — улыбается довольно Ян и в ответ получает активные кивки Саши, в них читается и восторг и радость одновременно.       — Я же говорил, что простит. Наверняка любит она тебя, спаситель, — Ян выглядел одновременно довольным собой и радостным за Сашу, когда уперевшись спиной о ствол дерева, направил свой взгляд на входную дверь университета.       Несколько секунд они оба простояли молча, каждый думая о своем, дорожки их мыслей, как обычно бывает, извивались змеями, заползая в глубокие дали, пока голос Саши внезапно не нарушил тишину.       — А ты к своей невесте? — он поинтересовался, кивнув на букет в руках Яна. От пышности цветов в его руках, Саше стало не по себе. На фоне пестрого букета белоснежных лилий в руках Яна, собственные пять розочек в руках, показались Саше совсем унылыми.       — Да. Заберу ее с факультатива и едем на помолвку, — Раевский говорил мечтательно, и это не могло не откликаться пониманием у Саши. Он знал как порой приторно сладко бывает на языке, когда говоришь о ней.       — Что за помолвка? — тем не менее спокойно спрашивает Саша, приподнимая бровь и с интересом наблюдая за Яном, как за неким отображением его самого.       — Дерьмовое мероприятие в честь нашей помолвки, куда приедет толпа родственников десятого колена и будут лизать друг другу жопы, — фыркнул Ян с явным презрением в голосе и лице, и весь он стал чуть жестче, чуть менее мечтательным.       Саша отметил для себя, что, как бы яро не разглагольствовали об этом друзья в беседке, а от своего славного родственника Ян Юрьевич резонно отличался и навряд-ли стал бы пузатым бюрократом к сорока годам.       — А нахрена это? — без задней мысли спрашивает Саша, смотря на Яна просто и прямо и этим вызывает его смешок.       Саша в корни отличался от всех, кого Ян знал, включая его самых близких друзей. Все: и Женя, и Диша, и даже Катя, грешили крайним жеманством, угодливостью, мягкотелостью и всем тем, чему их учили с пеленок. Ян и сам замечал за собой подобные повадки, но в Саше ничего такого не сыскать. Это человек самого прямого склада, с открытой, чистой душой и правильным, не искаженным взглядом на мир. Ему не было нужды вертеться или строить из себя что-то, чем он не является. Он говорил то, что думал, и иногда забывал думать, что говорит, и это, без сомнений, тоже добавляло плюс в копилочку его душевной простоты.       — Я сам толком не знаю, — пожимает плечами Ян и слегка чавкает жвачкой, зажатой между зубами, — Но нам и не надо знать. Мы как зверьки в цирке: родители хотят — мы выполняем. Другого не дано, — он говорил спокойно, как бы смирившись со своей безвольной участью, но вдруг его осенила мысль и он обращается к Саше активнее: — Слушай, а ты не хочешь прийти? Я приглашаю!       В ответ Саша заливается смехом, качая головой.       — После твоей рекламы желание слабое, — он все еще выпускает смешки, когда Ян, побежденно улыбаясь, кивает головой в знак согласия, — Да и к тому же, я не могу. Я ведь здесь по делу, — слово «дело» он выделил такой нежностью, что даже у Яна свело скулы. Фраза Саши лишь поселила в Раевском еще больший энтузиазм, чем прежде.       — Приглашай ее с собой! Девочки наверняка знакомы, раз на один факультатив ходят, вот и разобщаемся все заодно. Спаситель, прошу тебя, спаси меня еще раз, мне без тебя там не выжить! — Ян почти скулил, но все это делал с нескрываемой иронией, и действия эти откликались смехом и улыбкой Белова, когда он, немного подумав, все-таки пожал плечами.       — Я спрошу у нее. Думаю, она согласиться, она очень общительная, — Ян почти набросился на Сашу от благодарности, но вовремя сдержал порыв и лишь благодарно похлопал Сашу по плечу.       — Такого свидания у вас больше не будет, поверь мне на слово, — заявил Ян, кривя губы в ухмылке, когда немного отошел от Саши и снова уперся о свое излюбленное дерево.       — Разве что на вашей свадьбе, — тут же кинул Саша и в унисон полились два негромких мужских смеха. А дальше снова молчание, и оно не давило. Это был цикл: молчание, разговор, смех и снова молчание. Неизбежное не давит.       И вот Саша неизбежно окунулся в свои мысли, покручивая в руках свои убогие, как ему казалось, розы. Что ж, свидание не будет столь же уединенным и спокойным, как их предыдущая встреча, но идея о том, чтобы провести время в кругах общения Раевского воодушевляла. А еще Саша не мог избавиться от мысли о том, что Катя наверняка станет там «своей». Она удивительно сильно похожа на Яна манерами, речью, даже банально подачей себя. Она была частью того мира, живя при этом в мире Саши. Идея понаблюдать за Катей в этой новой среде среди этих новых людей, которые были так на нее похожи, Сашу очень вдохновляла и сердце незамедлительно откликалось нежностью.       — Слушай, спаситель… — Ян, в сущности, говорил не громко и не резко, спокойно протянул вопрос, но Саша все равно вздрогнул от неожиданности, — А ты к своей ненаглядной вот так пойдешь? — спрашивает Ян, обводя Сашу с ног до головы изучающим взглядом.       — А что не так? — тут же парирует Белов, выпрямляя спину. Замечание Яна неприятно резануло по его гордости, и глаза затянула дымка недовольства, что Ян быстро прочел и взметнул руку в извиняющемся жесте.       — Нет, все в норме. Правда, мне нравится твой пиджак и брюки, классно подобрано, — тарахтел Ян, не переставая критически осматривать внешний вид Белова, — Просто ты весь какой-то строгий, правильный.       Саша насилу сдержал желание съязвить о свисающих на бедрах шароварах Яна. Все-таки, Катя и Ян чем-то удивительно схожи, и если Ян считает Сашу слишком строгим в этой одежде, то и Катя, наверное, подумает тоже самое. Следовательно, если Ян разбавит Сашин образ на свое усмотрение, то и Кате, наверное, новый внешний вид Белова придется по душе.       — И как это исправить? — подается немного вперед Саша, ожидая вердикта Раевского, будто перед ним стоял самый настоящий стилист. Ян и сам себе казался модным экспертом в тот момент, и скорее для пущей важности, чем рефлекторно, подпер верхнюю губу указательным пальцем.       — Сними-ка пиджак, — он только сказал это, а Саша тут же послушался, прежде передав ему свой скромный букетик со словами «Подержи». Пиджак был снят, Белов поправил немного смявшуюся рубашку и вопросительно приподнял брови.       — Ну как?       — Отлично. Теперь накинь пиджак на плечи. Да, вот так. Хорошо, — довольный своими стилистическими умениями, Ян осматривал друга почти сканируя его. Не застегнутый клетчатый пиджак небрежно накинутый поверх рубашки определенно выглядел куда интереснее, чем раньше. Ян мимоходом подумал о том, что светло-синюю рубашку неплохо было бы заменить на коричневую или черную, но быстро откинул эти мысли. Исправить это уже все равно не возможно. И все-таки что-то ему не нравилось. Какая-то деталь портила образ и у него ушла целая минута на то, что вычислить ее.       — Расстегни три верхние пуговицы, — спокойно скомандовал он, но Саша немного помедлил.       — Зачем? — недоверчиво протянул он, а его брови сами по себе соскользнули к переносице и образовали две складки на лбу.       — Поверь мне, так будет лучше. Попробуй, — настаивал на своем Ян и Белов не мог не согласиться. Раевский-младший был поистине харизматичным, а от слов «Поверь мне» почему-то действительно хотелось ему верить.       Итак, Саша расстегивает свои три пуговицы, а Ян продолжает важно зачитывать свою лекцию.       — Никогда не застегивай рубашку до конца, так делают только мамы школьникам. Три не застегнутые пуговицы — идеальная формула. Если идешь на какую-то тусню, можно и четыре. Но больше уже пошлость, — от воспоминания о Жене, который порой расстегивает рубашки до самого пупка, Яна передернуло. Ужасающее зрелище. А Саша тем временем с задачей справился и развел руки в стороны, отдавая себя под оценочный взгляд «модного эксперта».       — Да что за нахер? Все равно чего-то не хватает, — фыркнул Ян, которому переставало нравится то, что он никак не может составить формулу идеального образа, хотя считал себя в это профи.       Саша в это время беспокойно переминался с ноги на ногу, ожидая вердикта Раевского. Темные глаза того то затягивались тучами мыслей, то просветлялись, а после снова темнели. Наконец в них промелькнула искорка идеи, разгоревшаяся в пламя, и губы его тут же расплылись в улыбке.       — У меня есть идея! Постой тут, — кидает Ян уже на бегу. Чтобы сократить себе путь, он перелазит через забор вместо того, чтобы идти к центральному входу в сквер университета.       Ошарашенный Саша может лишь наблюдать и дивиться тому, как этот лощенный мальчик ловко перекидывает вес своего тела через ограждение так, будто делал это сотни и тысячи раз. Руки у него сильные, с легкостью удерживают его вес, хотя напряженные вены вздуваются и проступают через кожу. Когда юноша быстрым шагом направляется к машине и что-то там ищет, Белов думает о том, что за жизнь проживает этот его новоиспеченный друг Ян Раевский.       Глупое мелкое действие зачеркнуло и переписало всё то, что Саша думал о Яне прежде. Он уже сомневался, точно ли перед ним избалованный деньгами и безотказностью мажор. И если все-таки да, то в какой из ситуаций своей богатой жирной жизни он научился так ловко перепрыгивать парканы. За подобными мыслями отсутствие Яна теряет свои временные рамки. Появляется ощущение, что он пронесся молнией, и снова вернулся на свое прежнее место. Только теперь запыхавшийся и с падающими на лицо волнами волос шатена.       Он с ощутимой гордостью протягивает Саше хрупкий предмет, зажатый в его кривоватых пальцах, и это что-то отблескивает лучами палящего солнца. Саша перенимает от Яна солнцезащитные очки.       — Зачем это? — интересуется Белов, натягивая оправу на переносицу. Эти очки были… Необычными. Бесспорно, Саше они нравились, и он был даже уверен, что они понравятся Кате, но сам бы он никогда не выбрал для себя что-то подобное.       Белов на долю мгновения поднимает на Яна глаза, обводит его взглядом и убеждается в своих мыслях: это явно не вещь Яна. Уж слишком это экстравагантно для его юношеского неряшливого стиля.       Это была хрупкая вещь с большими затемненными стеклами, которые занимали добрую половину лица того, кто их надевал. Душки их были неравномерного размера. Они начинались узкими, потом расширялись в районе висков и снова сужались к кончикам. Все это дополнялось леопардовой отделкой в узких частях дужек и по контору оправы. Чтобы носить подобную вещь нужно тонко знать стиль и сочетания. Уже касаясь их, Саша ощутил, как пальцы кольнуло их дороговизной.       — Ну-у, совсем неплохо. Даже очень хорошо, — одобрительно кивал Ян, отходя на несколько шагов и осматривая Сашу оценочным взглядом.       — Это твои очки? — Саша снимает их ненадолго, чтобы еще раз получше осмотреть необычную вещь в своих руках. На задней стороне дужки он заметил выгравированную золотистую надпись Prada.       — Друга моего. Забыл на днях в машине, но раз до сих пор не вспомнил, то они ему и нужны, верно? — хохотнул Ян, выуживая из кармана джинс сигареты.       Он выглядел так, будто только что проделал работу вселенской важности и очень гордился собой. Этим забывчивым другом, конечно, был Милк и Ян не сдержал усмешки, которая тронула уголки его губ о воспоминании о том дне, когда он забыл очки. Женя тогда прочел целую пламенную речь о необходимости ярких, дерзких штрихов в образах, которые не только разбавят гамму, но и привнесут в образ должной экстравагантности. И весь этот неконтролируемый поток эпитетов полился из него после фразы Яна «Ты похож на черепаху Тортиллу».       — Да ну, Ян, мне как-то неудобно… — проговорил Саша, и рука его взметнулась в попытке отдать очки обратно, но Ян фыркнул, пресекая любые возражения.       — Я тебе их не дарю. Вернешь потом, не последний раз в жизни видимся, ну! — и с этими словами Ян легко толкнул Сашу в плечо, и не успел сказать больше ничего, как через открывшуюся дверь университета вырвался и эхом полился звонкий девичий смех.       Небольшими группами юные красотки покидали здание университета, в котором у них проходил факультатив и семенила ножками по ступенькам. Ян не сдержал яркой улыбки, открывшая миру его зубы, а Саша ощутил, как от волнения спазмировалось горло.       — Удачи! — Ян ободряюще похлопал Сашу по плечу прежде, чем поправив ленточки на букете, побежал к двери университета.        «Спокойно, спокойно…» Как мантру повторял себе Саша, когда дрожащими пальцами натягивал на переносицу экстравагантные очки.       Он внезапно осознал себя совершенно не готовым к встрече с Катей. Подлец Ян совсем заговорил его. И теперь ему так нелепо и глупо приходилось поправлять целлофан, в который завернуты его розочки, приглаживать волосы, подтягивать штаны, проверять свежесть дыхания. Сердце стучало так, что Саша чувствовал его соприкосновения с ребрами.       «Здравствуй… Эм… Блядь, как же там?!» Рычал Саша сам себе, и волнительность усиливалась по мере того, как голосливые красотки проносились по скверу и разбредались за пределами университета.       Катя вот-вот выйдет… Или, уже вышла! Вышла и не замечает его! Ведь он стоит тут, невзрачно согнувшись в тени деревьев. Тянуть больше никуда, и он оборачивается, душа свое волнение в груди. Заносит ногу для шага, но замирает и слышит, как что-то трескается и с грохотом падает вниз.       Это была его душа.       Урок четвертый: о том, как ломаются люди       Этого… не может быть. Сквозь слезы лицо исказила усмешка отрицания, пока он наблюдал, как подхватывая полы легкого желтого платья, Катя со смехом запрыгнула в объятия Яна и оставила мягкий поцелуй на его виске.       Нет, это какой-то откровенный бред. Дешевый розыгрыш. Саша оглянулся по сторонам, ища тех, кому зрелище объятий Кати и Яна тоже покажется абсурдным. Но всех вокруг все устраивало. Мир жил дальше, и не важно, целовались ли в нем Катя с Яном или нет. Лишь у Саши в груди трескалась, ломалась и крошилась всякая жизнь.       Катя вела себя в объятиях этого… урода так, будто все происходящее было естественным. Она уложила голову на его худое плечо, пока о чем-то переговаривалась с подругами. Ее рука легла на грудь Раевского так, будто лишь там ей и было место. А Саше хотелось вопить. Он хотел сорваться к ним, оттянуть Катю за волосы и кричать ей, надрывая голосовые связки «Очнись, Катя! Посмотри, что ты делаешь! Посмотри, где лежат его руки! Как ты можешь это позволять?!»       Костлявые пальцы Раевского лежали чуть ниже ее талии и поглаживали тазовые кости. А Саша стоял поодаль, словно брошенный пес, во время бури заглядывающий в окно теплого дома. Обида закипала в его душе, бурлила, пока пальцы сжимались в кулак и ногти едва ли не протыкали кожу ладоней.       Обида, ненависть и боль. Она ядовитым кустарником впивалась в его сердце, своими шипами рвала его, драла на мелкие, кровоточащие кусочки и выкидывала, как грязную тряпицу. Его душа в тот момент едва ли напоминала половую тряпку, и Саша почему-то не мог избавиться от чувства, что по нему прошлись ногами и вытерли подошву. Он мазохист, если стоит там, и воспаленным взглядом цепляет каждое их движение, каждую улыбку, каждый кинутый друг на друга взгляд. Он искал фальшь, а находил лишь любовь, и любовь никогда прежде не ощущалась так бесконечно горько.       Подруги распрощались с Катей и Яном и просеменили по лестнице, чтобы скрыться в аллеях сквера. Тогда Саша вдруг ощутил, что это конец. Он не станет рушить ничье счастье своим присутствием. Он не попадется на глаза ни ей, ни ему. Он уйдет прочь, оставив за спиной так и не начавшуюся историю своей любви, о которой так грезил. Развернется на пятках и наберет скорость, не обернувшись ни на мгновение. Не посмотрит на Катю, на ее пушистые кудри, невесомое платье, струящееся по ногам и ласкающее лодыжки. К черту ее, к черту вместе с ее звонким смехом за спиной! Он с такой же уверенностью намеревался оставить позади и сына Генерального прокурора, с которым их так удивительно свела судьба.       Саша сорвал с переносицы глупые очки и они жалостливо хрустнули под напором его пальцев. Он сам не знал, что собирался делать с аксессуаром, но сжимал его с такой силой, будто желал разломать их на маленькие кусочки. Саша покинул сквер, обернувшись лишь раз. Он увидел Катю, что с наслаждением прикрывала глаза, когда нюхала пышный букет, подаренный ее женихом, а сам Ян придерживал ее за талию, ведя к припаркованной поодаль Чайке.       — Тут такая история случилась, не поверишь! — весело проговаривал парень, пока его руки, так легко и свободно легшие на ее талию, курировали и направляли Катю. Она поддавалась без возражений, и подняла на Яна заинтересованные глаза, ожидая продолжения, — Я своего знакомого тут у вас встретил, представляешь? Того, что мне с машиной помог, помнишь? — Катя в ответ важно закивала головой, а мысленно корила саму себя.       Где-то глубоко и далеко в сознании мельтешила ниточка воспоминания, но она никак не могла ухватиться за нее. Что-то такое Ян точно ей рассказывал, но она совсем не помнит даже малейших подробностей.       — И оказалось, что у него девушка с тобой на один факультатив ходит!       — Да ну? — удивленно взметнула брови Катя и первым порывом повертела головой, — Кто это? — Ян в ответ лишь пожал плечами и прижал к ее макушке теплый поцелуй. В поцелуе этом не было ни нужды, ни необходимости. Это был один из тех порывов юношеской нежности, которым трудно противиться, и непосредственность этого жеста улыбнула Яна так же, как Катю.       — Сейчас узнаем. Я ее тоже еще не видел, — проговорил парень, и кудри Кати шевелились вместе с его губами, — Я пригласил их обоих на помолвку, ты ведь не против?       — Конечно, нет! Это им стоило бы быть против, — хихикнула девушка, с интересом кидая свой взгляд из стороны в сторону, надеясь увидеть парочку, но сквер все пустел и пустел, лишь ее однокурсницы небольшими группками раскинулись на лавочках, — Так где они?       Лишь теперь Ян оторвался от волос Кати, хотя сделал это лениво и неохотно. Ее волосы пахли так сладко и знакомо, и парень не мог избавиться от навязчивого ощущения, что его сердце буквально переполнено любовью. Напитано, как губка. А что Саша-то? Он наверняка где-то тут со своей ненаглядной, но Ян тоже его не видит.       — Не знаю… Я его вон там оставил, — Ян указывает рукой в сторону дальней части сквера, рядом со старым дубом и покосившимся парканом. Он складывает свободную руку у глаз в виде козырька, но не находит Сашу нигде в сквере, — Наверное, кролики уже ускакали в какие-то кусты, — хохотнул Раевский, хотя на деле ситуация ему по душе не пришлась. Это показалось ему… Не в стиле Саши, что ли? Уйти, не попрощавшись — такая пошлость! Но он едва ли может думать о Саше, когда Катя игриво прижимается к его руке, обвивая его запястье своими пальцами.       — Мы ведь не будем мешать милым тешиться? — проговаривает она с улыбкой, поднимая голову, чтобы смотреть прямо на Яна. В ее зеленых глазах плясали искорки, и это стало причиной широкой улыбки Яна.       — У тебя хорошее настроение? — перехватывая начатую Катей игру, он попытался вложить в голос как можно больше кокетства. Приятная прохладная волна омыла низ его живота, когда Катя хитро приподняла уголки губ.       — Отличное! — просияла она с откровенно заговорщическим выражением лица.       — Это ненадолго, — усмехнулся Ян и в голос залился смехом, когда Катя недовольно пнула его по лодыжке носком своей босоножки. Он в ответ толкнул ее в плечо, потом она отвесила ему подзатыльник, он взлохматил ей волосы, она потянулась, что пощекотать его, но ее руки были нагло перехвачены, и Ян одним резким движением поднял ее над землей и закинул на свое плечо так, будто она ничего не весила. И пока Катя, заливаясь смехом, колотила его со спине, Ян Юрьевич набрал скорость и побежал к машине с девушкой на плече, специально делая как можно больше маневров, чтобы ее заносило из стороны в сторону, но в то же время крепко держа руками, даря ощущения полной безопасности. Они дурачились, приковывая к себе недовольные взгляды прохожих и на помолвку приехали с опозданием, потные и взлохмаченные.       Урок пятый: не сотвори себе кумира       Очередной глоток пива, алкоголь растекается внутри, но вместо расслабленности лишь сильнее прежнего спазмирует мышцы. Саша морщится, отводит бутылку от губ и смотрит на нее с отвращением. Пиво выветрилось, нагрелось и по вкусу напоминало мочу.       Саше ничего не остается, кроме как поставить бутылку на землю, пнуть горлышко носком и наблюдать, как из упавшей бутылки причудливыми каналами вытекает разливное Жигулёвское за которое он отдал 22 копейки. Струйки завораживают взгляд зудящих, покрасневших глаз Белова и он не отводит взгляд до тех пор, пока все содержимое бутылки не оказывается на траве. Когда же это происходит, он тянется за второй бутылкой, без труда открывает ее, делает глоток и повторяет ошибку предыдущей бутылки: опускает руку, напрочь забывая про пиво и окунаясь в свои мысли.       Глубокий закат тогда горел на небосклоне, солнце на прощанье поблескивало лучами, утопая за горизонтом. Небо ярко розовое с рыжеватыми отливами, ватные облака кучкуются, окрашенные солнечной гуашью. Ласточки гордо носятся по небу, словно купаются в сладком море, то идя на сближение, то отдаляясь, и Саша наблюдает за их брачными играми с важностью ученого и с интересом ребенка. Ему в тот момент показалось, что нет ничего важнее этих птиц и их развлечений. Сил думать больше не было: он слишком много думал последние пять часов.       О, это были поистине отвратительные, даже страшные пять часов его жизни. Первый час прошел в непринятии. Он не осознавал, не мог осознать, ситуация казалась ему бредовой и глупой. Такого… Не может быть в реальной жизни, только в мыльных операх. Он даже не понимал, куда идет и идет ли, часто наталкивался на прохожих. Те бранили его, а он, пискнув что-то отдаленно напоминающее извинение, стремился дальше по дороге в никуда.       Лишь на второй час после происшествия в университете Саша осознал, куда бредет, и что он уже слишком далеко ушел. Тогда к нему понемногу стали возвращаться мысли и рассудок. Тогда шаги замедлились, а взгляд обрел тяжесть мыслей. Через полчаса он уже проанализировал все. Каждую встречу, каждую улыбку, каждое касание или фразу прелестной Кати. Каждый диалог, каждую влюбленную улыбку, каждый смешок или жест Раевского-младшего.       Ведь Катя никогда ни прямо, ни косвенно не говорила Саше о том, что свободна. Она улыбалась ему, брала его руку в свою, кокетливо подмигивала и ни разу, мать её, не упомянула ни о чем, что касается ее личной жизни. Ведь он даже рассказал ей о Ленке, он открыл ей всего себя без остатка лишь потому, что ощутил острую необходимость в доверительности. А она слушала, кивала, обнимала его, она флиртовала с ним и ни разу, черт её подери, она не сказала ему правды. Ведь она давала надежду — Саша был так в этом уверен. Ведь что-то в её действиях заверило его, что чувства взаимны.       Сука, такая же бесчувственная, двуличная сука, как Ленка Елисеева. И внезапно любовь к Кате вытеснила темная, жгучая ненависть к ней же, и глаза его до краев заплыли яростью. Ее улыбка стала ему ненавистна, ее непослушные кудри показались карикатурными, ноги — толстыми, шутки — глупыми, увлечения — сущим бредом, а руку зажгло от одной мысли, что она когда-то касалась его.       Да, он наконец все понял. Ян никогда не называл имени своей невесты. Зато браслет на его руке кричал громко, перекликаясь с таким же браслетом на её запястье. Он был глуп, подумав, что это простая случайность. Кольцо на ее безымянном пальце, конечно, тоже не просто невнимательная ошибка.       Глупым теперь казалось Саше то, как искренне он верил в череду невероятных событий своей жизни. Все, абсолютно все указывало на её связь с Яном, но Саша был так ослеплен своей влюбленностью, что не замечал (или отказывался замечать) вещи очевидные. Зато теперь его глаза протрезвели, потемнели, наполнилось обидой и горечью сломленных надежд.       Не в силах более идти куда либо, он остановился прямо посреди тропинки, обнаружив себя возле озера в каком-то непонятном парке. В отчаянии он взметнул руки, приложив их к горячему лбу, и стал наматывать круги вокруг лавочки с облезшей краской. Грудь сдавливала жалость и боль. Он так отчаянно жалел самого себя! Ох, каким же идиотом он был, и как трезво видел все теперь! Комичным теперь казались ему все мечты и чувства, что жили в нем все эти дни. Из губ сорвался и утонул в горячем воздухе смешок истерики. Он бездумно поверил в сказку, закрыл глаза, отмахнулся от мира и верил в что-то, чего не существует.       Он любил Катю? Или любил сказку в своей голове? Нет, неправильно… Он любит Катю, или сказку в своей голове?       Мысли душили, ковыряли своими уродливыми пальцами рану в его душе, ком в горле стал непреодолимо сильным. Идущие рядом по тропинке дети вскрикивают и спешат убежать, когда с отчаянным, болезненным рыком Саша выкидывает злополучный букет так далеко, как он только мог. Пять белых роз в целлофане летят и падают на землю, побитые жизнью, но не сильнее, чем побит был сам Саша. Он наблюдает за своим бедным букетом и ничего не может сделать с наполняющими глаза слезами.       Когда он обрушивается на ближайшую лавочку, слезы уже стекают неконтролируемым потоком по его щекам. Он прячет лицо в ладони, давит на глаза, пока ему не станет физически больно, но плач лишь подступает и подступает к горлу. Он никогда раньше так не плакал, и не мог понять, почему так больно. Его плечи тряслись, хрипы тонули в ладонях.       Все, что казалось ему важным — рухнуло. Все, во что он верил — оказалось фальшью. Все, что он чувствовал — стало насмешкой для кого-то. Весь он — паршивый пес. О, каким глупым он был!       Едва ли такая девушка, как Катя будет рядом с простофилей, вроде него. Жемчужина не выберет морское чудовище, она так или иначе останется в руках царя. Он возвел Катю в лик святых и отчаянно жалел об этом, когда ощутил боль разочарования в своей святыне. Его погибель была в руках его же ангела, вот так ирония!       Но это было несколько часов назад. Сейчас Саша сидит, потягивая горячее пиво, которое купил в первой попавшейся разливайке. Беседка согревала своей безлюдностью, хотя Саша опасался смотреть туда, где позавчера сидела Катя. Стадию, в которой находился Саша, наверное, называют принятием. К этому моменту боль в груди уже стала перманентной и отошла на второй план. Он изучал глазами ласточек, делая очередной глоток противного пива, думая о том, а не вылить ли и его тоже.       Было так же душно, как и днем, потому пиджак валялся где-то в стороне. Мысли утихали, и в голове звучала музыка. Она промелькнула, как единственное хорошее воспоминание, но плотно запуталась в мыслях, становясь все громче и громче пока не заняла все пространство мыслей Белова. Так что, когда он наблюдал за брачными игрищами черных птичек, в его голове подбадривающе пел Боб Марли свою бессмертную «Sun is shining». Музыка была, все-таки, чарующей. Саша никогда бы не смог так спеть. Он бы не сумел дарить подобное спокойствие.       — Нахрен… — пробубнил Саша хмельным голосом, ставя очередную бутылку на землю, пиная ее неровным движением ноги и наблюдая, как из неё причудливыми струйками вытекает Жигулёвское, — Всё нахрен! — подытожил он, разваливаясь на лавочке в положении полулежа, ощущая, как хмель беспощадно бьёт в голову.       Последнее, о чем Саша подумал, прежде чем провалиться в дрему, это о том, что когда у него родится сын, Белов непременно будет говорить с ним, что называется, по-мужски. Похлопывая парнишку по плечу, Саша передаст ему все знания, что к тому моменту накопит сам. И однажды он преподнесет ему пять уроков, которые выучил в жаркую пятницу 23-го июня.