Сбежавшая невеста

       — Ей-Богу, Юрий Николаевич, бес попутал! — скулил бедный Геннадьевич и тряс жирком, когда спешил за старшим Раевским, а угнаться никак не мог.       Районное отделение милиции выглядело совсем иначе теперь, когда густой сумрак ночи сменился робким прохладным утром, пахнущим свежестью, влажностью и густым перегаром. Холодные стены будто ожили, а отвратительный желтый свет лампы больше не нагонял тоску.       По коридорам, которые наблюдали пару часов назад, как волокли бедного Читона, а за ним компанию потрепанных жизнью молодых людей, теперь шел человек-туча, от появления которого у участкового пошел холодок по позвоночнику — Генпрокурор собственной персоной!       Юрий Николаевич, хотя и выглядел весьма и весьма потрепанно после ночи поиска своих детей, шел походкой уверенной, стиснув зубы и кулаки. Он был Моисеем, ведущим за собой толпу других высокопоставленных, каждый из них так и сяк ублажал Юрия Николаевича всю ночь (после того, конечно, как Генеральный прокурор поставил на уши всю страну в поисках пропажи) и каждый не примыкал тихо шикнуть и толкнуть беднягу Геннадьевича, приговаривая: «Ты чем думал?!» и «Не видел что ли, кто перед тобой?».       А Геннадьевич, чуть не рыдая, все пытался оправдать свою оплошность, да размышлял, как это ночное отребье может быть детьми таких многоуважаемых, примерных товарищей.       А отребье тихо сопело, сбившись в кучу, чтобы согреться, и именно такими детей увидел Юрий Николаевич сквозь прутья камеры и маленький просвет улыбки не смог обойти стороной его губы.       В углу, уткнувшись в стену лицом громко храпел Женя, рука его в защитном жесте обхватила хрупкие плечи Диши, на которые он предварительно накинул свой пиджак. Сама же девушка уткнулась лицом в плечо парня. Посередине, зажатый между девочками, как колбаса в бутерброде, спал некий инородный объект, подозрительно похожий на бомжа, коротко стриженный дрыщь, закинув голову назад и раскрыв рот. Плечом к плечу с ним пристроилась Катя, а на ее груди, в свою очередь, нашел покой Ян.       Так и спали эти взрослые дети, и были похожи Юрию Николаевичу, на новорожденных слепых котят, и такая жалость охватила его, что вместо того, чтобы на них злиться, он решил злиться на Геннадьевича.       — Ты посмотри на них! Ты разве не видел, что им нужна медицинская помощь?! — рыкнул он через плечо.       — Ей Богу, Юрий Николаевич, бес попутал! — бубнил как мантру Геннадьевич, бесконтрольно потея.       — Открывай давай! — Раевский кивнул головой, как бы давая приказ Геннадьевичу открыть камеру и тот вздрогнул и тут же рванулся открывать, руки его подрагивали и он долго не мог справиться со связкой ключей.       — Ей Богу, Юрий Николаевич, бес попутал… — пробубнил он, когда отошёл в сторону и пропустил Генерального прокурора внутрь камеры.       Тот, нисколько не смущаясь, зашёл в грязную камеру, как в собственный кабинет, игнорируя отвратный запаха перегара и пота, и даже лужу рвоты в углу. Следом за ним в камеру просеменил десяток ног, все он набились в камеру, как шпроты в банку и этот гам разбудил сначала Яна.       Не сразу поняв, что происходит и где он находится, юноша приоткрыл красные, зудящие глаза и осмотрел Катю, на груди которой спал. Воспоминания накатили одно за другим: о помолвке и побеге, о бутылках коньяка и водки, и пустой дороге села Введенское, о дубе, задержании, о Читоне, о его пошлых анекдотах. Все разом. Парень нахмурился и когда перевел взгляд в сторону и заметил толпу людей в костюмах, смотрящих на него, то почти что и не удивился. Страннее уже некуда.       — Это полиция мыслей? — попытался пошутить Ян, но и шутка, и голос его были такими жалкими, что уже одно это было смешно.       Он встал, этим разбудил Катю, а она, осматриваясь вокруг, разбудила Читона, тот, сонно что-то протянув, случайно задел Дишу локтем, а она, приоткрывая глаза и выпутываясь из рук Жени, в свою очередь разбудила и его. Так они и проснулись, цепной реакцией, и еще больше стали напоминать котят, когда все, как один, потирали свои сонные, болящие и зудящие глаза.       — Она самая, сынок, — хохотнул Юрий Николаевич, и услышав знакомый голос четыре пары глаз плюс глаза Читона устремились на него, виноватые, стеклянные глаза, — Вставайте, гуляки, развезу вас по домам.

***

      Гравий хрустел и разлетался под ногами юноши, когда тот, спрятав руки в карманы и вжав голову в плечи, оставлял позади жилые дома.       В это тихое утреннее время между восемью и девятью часами улицы лишь потихоньку наполнялись людьми и напряженного Сашу никто, кроме соседки-ранней пташки заметить не смог. Даже мама так и осталась мирно посапывать на тахте, получив от сыночка быстрый поцелуй в щеку и заваренный чай на кухонном столе.       Шагал Белов быстро и целенаправленно, смотря на мир с неприязненной осторожностью из-под нахмуренных бровей. Спортивный костюм, который он с трудом искал сегодня на задворках шкафа, был ему не то, чтобы в размер, но и не мал, лишь мышечная масса, набранная им за годы службы, натягивала спортивную ткань на широкой спине.       Саша сморгнул носом, почесал подбородок и чтобы не хмурится от нагло бьющих в глаза солнечных лучей, уперся взглядом в собственные кроссовки. Кошки на душе скребли отчаянно, а волнение с каждым шагом становилось все сильнее, разум бил панику и кричал: «Остановись! Куда ты идешь? Вернись домой немедленно!». Только вот Саша все шел и чем страшнее ему становилось, тем сильнее он горбился.       Драка с Мухиным — вот его сегодняшняя миссия. Некий долг: перед собой, перед друзьями, возможно, даже перед Ленкой Елисеевой. Но ощущалось это, почему-то, до жути неправильно и лишь сильное убеждение вело Сашу дальше через дворы. Он знал эти места хорошо. Вот, к примеру, оглянуться направо — можно заметить горку, на которой Саша, с трудом вспоминал он, резвился с отцом когда ещё пешком под стол ходил. Гордился ли бы мной отец?       Вдруг эхом раздалось в голове парня и он почти остановился, смотря на горку, как на что-то сокровенное, словно ожидая, что вот-вот отец выйдет, похлопает его по плечу и наставит на истинный путь. Но отец не выйдет. Не вышел бы, даже если бы был жив. Так что парень нахмурился и попытавшись скинуть сентиментальное наваждение, двинулся дальше.       Вон там, вдалеке, виднеется ларек, где парни обычно берут дешевое пиво. Там Саша набирал свое вчерашнее Жигулевское. Воспоминание пренеприятнейшее, пришлось пнуть камушек под ногами и идти дальше.       А чуть поодаль, метрах в трёхстах налево лавчонка, где он когда-то был завсегдатаем. Летние каникулы, касание теплого ветерка и губ Елисеевой к лицу, и гитара огнем горит в его руках, когда он исполняет серенады. Губы дрогнули в улыбке. Как когда-то важно ему было удивить Ленку, как жаждал и выискивал он минуток с ней, и ее поцелуев украдкой и как отчаянно долго склонял ее к их неловкому первому разу. Все это казалось выцветшим и старым, словно кадры на пленке бабушки или старое кино, просматриваемое им в детстве.       Он шел дальше, думая о том, а с ним ли это было вообще? А было ли что-то до армии или он проснулся лишь недавно. Может, это она оживила его?       В таких мыслях он и добрался до холма у дома Елагиных и сильно удивился тому, что выбрал эту дорогу. Он осмотрелся и горечь наполнила его. Здесь ничего не поменялось за последние несколько дней. Вон валяется пустая пачка сигарет, а вон на песке следы от Ромкиного велика. Те же цветы в клумбе, те же лавки. Разве что коробок, да самой Кати не видать.       И Саша, посильнее натянув ворот спортивной кофты, убрел подальше прежде, чем те чувства нахлынут на него вновь, снесут браваду «ненависти» и расковыряют зажившую корку на его ране.       И не успел от Саши след простыть, как во двор заехала машина. Она остановилась и не успел водитель выключить мотор, как дверь открылась и из машины вывалилась толпа. Вывалилась — в прямом смысле слова. Женя Елагин, к примеру, открыв дверь со своей стороны, тут же полетел лицом на асфальт.       — Сука… — жалобно протянул он, пытаясь подняться, пока, почти топчась по спине брата, из машины вылезала Катя, а за ней их новый друг — Алексей Читаев. Вылезти хотел и Ян с Дишей, но Юрий Николаевич, ловко схватив обоих за шиворот, остановил их от дальнейших действий и страдающие похмельем молодые люди даже не думали как-либо такому сценарию сопротивляться.       — Не рыпайтесь, — приказал мужчина, захлопывая водительскую дверь и разделяя компанию друзей, не дав им даже возможности попрощаться.       Не то, чтобы им это было необходимо. Диша с Яном, которых Юрий Николаевич должен был следом за Елагиными развезти по домам, тут же свернулись калачиками на своих сиденьях и продолжили посапывать, а сами Катя с Женей, обхватив шею Читона с двух сторон, уже поплелись в сторону своего подъезда.       — Не вешайтесь на меня! — рыкнул Леха, недовольно дёрнув плечами, но в сущности, ничего против обвивших его шею двух пар рук не имел. Так что он, хотя и продолжал недовольно бурчать и охать, взял двух Елагиных в охапку и потащил к дому, играя роль то ли заботливой мамы-утки, то ли строгого папы-селезня, наверное, уже в десятый раз за эту ночь.

5 часов назад

      — У кого-то сегодня веселая ночка, я прав? — донесся сзади веселый прокуренный голос. Как по команде, все четверо обернулись к парню, и взгляды их не отягощались мозговой активностью. Перед ними, фривольно развалившись на жесткой скамье, ухмылялся Леха Читаев.       — У тебя, видимо, тоже — скептически цыкнул Женя, подумав, похоже, что он теперь негласный лидер, эдакий отец стаи и говорить он, следовательно, будет всеобщим голосом. Но покосившиеся на него, потные и грязные волчата явно не были воодушевлены своим лидером.       Леха тоже был не воодушевлен. Он неловко поерзал на скамейке, скрестил руки на груди и весь как-то забавно надулся.       — Да я вообще перед законом чист, — сказал он как обиженный ребенок, но обидно ему было явно не за своей арест, а скорее за то, что арестовали его за ужасную несуразную чепуху, в то время как эти ребята выглядели, будто вляпались в историю всей своей жизни.       — Как и мы, — Женя искривил губы в странном оскале, который планировался, как ухмылка, а вышел, как черт знает, что такое. И ухмылка эта поутихла, когда три скептических и разъярённых взгляда устремились на него. От какого-то едкого комментария в адрес Жени Яна сдержал только голос этого странного парня на скамейке, который на ней уже почти лежал.       — И за что вас? — спросил Леха голосом: «Расскажите мне, но не так уж мне, на самом деле, и интересно», и чтобы получше рассмотреть новых обитателей камеры, Читаев натянул свою шапку повыше на макушку.       Этот вопрос серьезно застал друзей врасплох. Они переглядывались (обходя, конечно, взглядом Женю, он был им временно не дружок) и все пытались понять, как бы правильнее ответить на заданный вопрос.       — Мы сами пока не поняли, — наконец выдавила улыбку Катя.       Не то, чтобы они совсем не понимали, за что находятся в камере, просто этих нарушений было так много, что остановиться на одном было бы слишком трудно.       — Впервые тут? — ухмыльнулся Читаев, обводя компанию взглядом человека знающего и повидавшего многое.       Основные тезисы его психоанализа гласили, что эти четверо явно не бедны. Об этом говорят их костюмы, девичьи украшения и исключительный инфантилизм, а так же то, что как считал Читон, они «не видали больших залуп» что с Читаевского языка на язык человеческий переводится как: «Жизни совсем не знали». Они прибыли сюда прямиком из мира мягких перин и золотых ложек и выглядели ну так жалко, что пуленепробиваемый Леха не мог не проявить гостеприимства в этом жестоком, но реальном мире.       Он, как настоящий джентльмен, собрал ноги в кучу и отодвинулся на край лавки, одарив женскую часть компанию самой сладкой улыбкой из своего арсенала.       — Кидайтесь. Ночь будет долгой, — он еще зачем-то театрально выгнулся в спине, хотел поклониться, но в итоге лишь шапка его соскользнула с головы на бетонный пол. Пришлось поднимать ее и обтрушивать о джинсы.       За всем этим представлением замершие истуканами у прутьев, друзья наблюдали со странным выражением лица, как наблюдают за зверьками в зоопарке. Ян, от греха подальше, потянулся к плечам Кати с Дишей, по-хозяйски их обхватил и притянул к себе.       — Спасибо, они в норме, — Ян улыбнулся самой натянутой из возможных улыбок, глядя на Читона с недоверием, как на некий инородный объект.       Но кто-кто, а девочки в норме явно не были. И если Диша, то ли в силу своей тактичности, то ли усталости, согласно улыбнулась, то Катя протестующе дернула плечом и рука Яна соскользнула с него так же быстро, как на него легла.       — Я не в норме, — честно заявила она, когда оставляя друзей за спиной, процокала одним каблучком (другой был сломан и лежал в кармане пиджака Яна) к лавке, предложенной Алексеем.       Предварительно, она обвела камеру взглядом полным омерзения, всматриваясь и в здоровяка со слюной на подбородке, и в странную особь на полу в луже собственной рвоты, и все это показалось ей до такой степени непривлекательным, что когда она уверенно плюхнулась на лавку к Читаеву, тот не мог натешиться. Показательно цокнув языком Раевскому, словно указывая на его проигрыш, Леша подсел ближе к Елагиной и протянул ей руку.       — Алексей Дмитриевич, — гордо заявил парень, без стыда рассматривая Катю. Его взгляд не оставил без внимание ни одну деталь ее тела, и лишь протянутая Катей в ответ рука помогла ему обратить внимание на лицо девушки. Ее глаза были едва ли открыты, она явно была сонной и уставшей и выражение лица выказывало какой-то снисходительный скептицизм, прикрытый слабой улыбкой.       — Екатерина Игоревна, — протянула девушка, когда их руки сомкнулись в спокойном рукопожатии и остались в таком положении на несколько секунд. На том они и сошлись — на снисходительном скептицизме, прикрытым улыбкой, пока оба они рассматривали друг друга и трясли руками в воздухе.       И как-то оно само собой сложилось, что Леха завел свои басни о том и о сём, а уставшие и сонные, друзья то его слушали, то не слушали, то крошили в уголке, то друг друга обнимали и Леха, хотя точно не понимал, зачем с ними возиться, все равно продолжал возиться.       Не более, чем через час после знакомства, Женя провозгласил Читаева своим лучшим другом и обвив его шею руками, попытался поцеловать, а Катя повисла на его плече, бубня что-то невнятно сонное о какой-то куртке и каком пацане на велосипеде, а Ян, переползая через нее, что-то Читону вещал о взаимовыгодном сотрудничестве, а сам Леша не мог оторвать глаз от Аминовой, которая в уголке лавки крутилась и вертелась, пытаясь уснуть, и чуть не упала, если бы все тот же Леха ловко ее не схватил. Так и случилось, что из снисходительного скептицизма их отношения достигли едва ли не родственного тепла и за несколько часов, он стал их тюремной Шахерезадой, проводником в мир темных дел.

***

      — У вас ключи-то хоть есть, чудики? — Юрий Николаевич, опираясь локтем о крышу машины, забавно ухмыльнулся тому, как брат и сестра Елагины замерли и огибая взглядом Леху, посмотрели друг на друга так, будто впервые услышали слово «ключи».       — Ключи…? — неестественно выворачивая голову, Женя смотрит на Юрия Николаевича пытаясь игнорировать бьющий в глаза солнечный свет, но все равно щуриться и глаза его похожи на две маленькие щелочки.       А откуда у них, собственно, эти самые ключи возьмутся? Убегая с помолвки вчера вечером, они думали о чем-угодно, но только не о том, чтобы вернуться в душную комнатушку ресторана Арбат и забрать две пары ключей из Катиной сумочки. Так и остались они, голодные и босые (в прямом смысле этого слова, Катя так и не поняла, на каком этапе приключений растеряла свои туфельки) стоять у подъезда и глупо моргать глазами.       — Я так понимаю, ключей нет? — вздохнул Юрий Николаевич, смотря на Катю, потом на Женю и снова на Катю, а они попрятали лица, опустили головы и ковыряли носками асфальт, как провинившиеся дети, какими и являлись. Так и стояли, пока внезапно, лицо Жени не озарилось какой-то мыслью и он взметнул глаза.       — Мы к Шахерезаде пойдем! — улыбнулся Женя, игнорируя округлившиеся глаза Леши и его шокированный вид оленя, попавшего в свет фар.       Шахерезада, он же Тюремный Шахерезада, как читатель уже успел понять, это кличка Леши, полученная им сегодня ночью в честь тысяча и одной сказки, которой он развлекал нетрезвую толпу.       — Тебе кто это сказал?! — склонившись к уху Елагина и сильно сжав ткань и без того на ладан дышащей рубашки, Леха прошипел злобно и почти плюясь. А Женя, как с гуся вода, улыбался себе и продолжал говорить с Юрием Николаевичем.       — Тут недалеко. Да и мы вам уже столько забот доставили, — продолжал щебетать Женя, улыбаясь во все тридцать два нечищеных зуба, изо всех сил не обращая внимания на удивленный взгляд Кати, на недоверчивый взор Раевского-старшего и на то, как откровенно Леха хотел разодрать его на части.       Не дожидаясь какой-бы то ни было реакции, Женя весело отдал честь Юрию Николаевичу и перекатываясь с пятки на пятку, двинулся в сторону противоположную от Лешиного дома Лешиного дома и только отойдя на несколько шагов заметил, что вслед за ним никто не пошел.       Катя, Леша и Юрий Николаевич так и остались стоять в тех же позах, каких были, и глупо переглядываться. Катины глаза, бродившие от нового друга к отцу своего жениха и обратно, как бы негласно спрашивали: «А что, черт побери, происходит?» на что Юрий Николаевич пожимал плечами, а Читаев без слов молил: «Оставьте меня, блять, в покое!».       Была у парня сокровенная мечта, цветшая в нем всю ночь: отдать пьяную ораву кому-то другому на попечительство и умыть руки. И только на горизонте замаячил он, Юрий Николаевич, эдакий джин, так ловко перехвативший бразды управления, как сраный Елагин снова все испортил. Леха боролся со злостью и отчаянием и побеждало, пока что, второе.       — Ну, мы пошли, — вдруг за спинами друзей возник Женя, ловко обхватил их за плечи, сжав в тесных объятиях и не дав ни опомниться, ни запротестовать, уволок их в первую попавшуюся сторону, оставляя Юрия Николаевича ошарашенно наблюдать за тем, как через двести метров, яростно зарядив носком кроссовка Жене в сгиб колена, Леха указал пальцем в совсем другую сторону и наконец все втроем они поплелись в правильном направлении: к Читаевым домой.

***

      День тогда выдался не менее знойным, чем предыдущий, и к двенадцати часам солнце уже успело так нагреть деревянные балконы сталинок, что сидеть на них было испытанием, справиться с которым мог только Леша Читаев, и то распахнув окна настежь и развалившись на подоконнике, опасно свесив ногу вниз с пятого этажа.       А еще к двенадцати часам Женя успел протрезветь, поесть, помыться и переодеться дома у своего нового друга. Катя что-то барахталась где-то на этапе помыться и переодеться, и парни оставили её одну.       Так что теперь, удобно рассевшись на кресле в углу Читаевского балкона, Евгений Елагин, чувствуя себя новым человеком в этой странной, мешковатой, но зато чистой одежде, поднес к губам закрученный лично для него косяк отборной (или не очень-то отборной) травы и сделал первую за неделю, глубокую затяжку.       Пальцы пробила дрожь, когда эффект моментально вскружил голову и Женя, выпуская струйку отвратно воняющего дыма, не смог сдержать в себе стон удовольствия. Глаза закатились, как от оргазма и он уперся макушкой в стену. Это был момент его мечты, чистого, мать его, экстаза.       — Нихерово прет, а? — хохотнул мотыляющий ногой Леха, лопатками ерзая на подоконнике, абсолютно не волнуясь об отсутствии координации из-за травы, и о высоте, с которой он навернется, в случае малейшего неправильного движения.       Женя, с улыбкой Чеширского Кота кивнул головой и поспешил снова затянуться. Вместе с дымом легкие наполняла легкость и обыкновенное, родное чувство эйфории. Женя мог бы задуматься о чудовищной силе своей зависимости, но вместо этого его внимание привлекло кое-что иное.       — У тебя есть мелкие? — Женя смазанным движением головы указал на синий велосипед скромно сгорбившийся в противоположном углу. Железный зверь был явно старым, краска во многих местах слезла, оставляя его во всей его железной красе. Читон в ответ неясно что-то буркнул, и отмахнулся, но сделал это своей свисающей с окна ногой.       — Есть сопляк. Дерьма кусок, — буркнул Читаев, покусывая зубами самокрутку. Следом за этим он повернул голову на улицу, подставляя ее порывам сухого ветра, которые приятно обдували испарину на лбу.       — Донимает? — хрипло хохотнул Женя, как человек знающий, о чем говорит и Читон кивнул, поворачивая голову к Елагину.       — Он невменяемый, в натуре. Влезает в такие мутки, что у меня самого холодок вдоль позвоночника иногда, — Елагин слушал, не прерывая, но и не очень-то вдумываясь в слова. Кивал в знак вежливости, с наслаждением покуривал и сползал все сильнее и сильнее в кресле, будто норовил вовсе распластаться на полу.       — Понимаю, брат… — протянул Женя, полузевая, но Лёха все еще был муторным и махнул рукой.       — Ниче ты не понимаешь. У тебя же сестра, девчонка. Какая с девчонками морока?       — Мороки выше крыши, поверь мне, — сонно растянул губы в ухмылке Женя, вспоминая, но конечно не озвучивая, весь тот геморрой, в который его втянула сестра со своим Сашей-соседом.       В этих мыслях, половиной тела лежа в кресле, половиной на полу, Женя бы уже уснул, как вдруг голос Читаева его пробудил.       — Слушай… А та вторая… Диша, вроде… Она вообще по жизни кто? — приподнялся на локте Леха, на всякий случай понизил тон и стал покусывать косячок активнее, словно жевал листья коки. Женя в ответ на такие вопросы тут же распахнул глаза и одним движением посадил себя обратно в кресло.       — А тебя что, заинтересовала? — Женя заговорчески склонил голову к плечу, явно забавляясь ситуацией. Лёху такое поведение явно смутило, он всунул ногу обратно в окно и сел ровно на подоконнике.       — Ну че сразу заинтересовала… Красивая просто… Милая и всё такое, — пожал плечами парень и коснулся рукой задней части шеи, неловко ее потирая. Елагин в ответ звонко хохотнул.       — Очень милая. Только моя, — говорил Женя, делая очередную затяжку. Он говорил расслабленно, но в тоже время напористо, как бы ставя акцент на этом факте. Лёша тут же взметнул руки в знак капитуляции.       — Я без претензий, брат, не подумай, — и, пока он затягивался дурью и у него была пару секунд на поразмыслить, он вместе с выдохом протянул с ноткой зависти: — Повезло тебе…       И хотел уж Женя что-то шутливо ядовитое добавить, как из-за спины у него зазвучал Катин голосок.       — Только пообещайте не смеяться, — сказала она, но повернувшись назад, сестры Женя не увидел. Она стояла в коридоре за углом не решаясь войти.       — Вот те крест, — прикрикнул Леха, пренебрежительно вмазав себе по плечам и лбу тремя пальцами и двое парней устремили свои взгляды, с интересом ожидая увидеть, что такого Катя может им показать. Так что сделав глубокий вдох, она вошла и замерла в дверях. Парни, несмотря на клятву, тут же разразились звонким смехом двух укуренных людей.       Переодетая в вещи Читона, которые были ей не просто велики, но в которых она утопала, она выглядела больше, чем смешно, она выглядела откровенно глупо. Даже бельевая майка с дыркой на спине, которую он ей выдал, заявив, что это самая маленькая вещь из его гардероба, на ней болталась свободно, о его шортах и вовсе лучше молчать, кусок серой ткани болтался тряпкой и усилий ей стоило затянуть все это добро на талии хотя бы настолько, чтобы оно не падало к лодыжкам.       — Уймитесь, — строго скомандовала явно обиженная Катя, складывая на груди руки, но этих двоих теперь было не остановить, они лишь разразились еще более звонким смехом, складываясь пополам.

***

      Выходя из салона Линкольна и замечая толпу людей Мухи, Саша вдруг задумался, а не пора бы сдать назад. Оглянулся через плечо, в салон машины, будто желая пересидеть там бурю, но подхватили друзья и поволокли навстречу опасности. С растерянным видом, парень перебирал ногами и все думал, когда допустил ошибку.       — Сань, куртку сними, — посоветовал Космос, обходя машину и упираясь бедром о бампер, — Жалко, хорошая курточка.       Саша повиновался, куртку снял, бросил Филу, а сам все думал. Зря встрял в переделку под Домом моделей? Нет, куртку Ромке все равно отбивать бы пришлось.       — Сань, главное не психуй, — Филатов подбадривающе положил руку на широкое плечо, — Пускай он дергается. Ты не нервничай.       А Саша, он-то и не нервничал, все волнения остались дома, во двориках и в Линкольне. Он просто думал. Думал глубоко и тяжело. Где же ошибся?       Может, давно ошибка была допущена? Сетовала как-то мама, что не с той компанией он дружит. Саша осмотрел по сторонам, послушал самоотверженные советы Фила, заметил, как приободряюще Пчела кивнул и как напряжена была челюсть Коса, когда он презрительно рассматривал толпу напротив. Нет, дело точно не в этом. Компания правильная. За такую компанию и убить не грех.       Так где же он, черт побери, прокололся? Думал Саша, выходя на поле боя и разминая шею. И он понял где. Зря он пошел смотреть на ленинградских. Зря, зря, зря!

***

      Прошло несколько минут, когда Лёша с Женей, хотя бы в первом приближении придя в чувства, смахнули скопившиеся в уголках глаз слезы. Катя к тому времени уже прошла к ним на балкон, дуя пухлые губы, этим демонстрируя свою обиду.       — А рэп зачитать сможешь? — хохотнул Женя, но Катя лишь раздраженно от него отмахнулась и прошла к подоконнику, забраться на который ей помог Лёха.       Поерзав попой по подоконнику она нашла удобное положение и наконец расслабилась, закинула голову назад и влажные после душа шатенистые волны сползли вниз по загоревшим плечам и спине, прикрывая неуклюже торчащие из-под шлеек мужской майки, бретельки черного лифчика.       — Чего изволите? — учтиво, но неестественно и шутливо, Лёха сложился пополам, словно в реверансе перед Катей, но девушка едва ли обратила внимание на эту ироническую гиперболизацию. Она прикрыла глаза и с удовольствием размяла шею, подставляя лицо теплым солнечным лучам.       — Скрутите мне косяк, — внезапно скомандовала она, и это прозвучало так же просто как «Дайте мне воды», только вот Лёша удивленно вскинул брови, а Женя и вовсе поперхнулся собственной слюной.       — Чего?! — протянул Женя забавно высоким голосом, пытаясь оправиться от шока. От Кати реакции не последовало, она даже не открыла глаз.       — Я говорю, давайте покурим, — повторила она, а парни, пытаясь осознать, что вообще сейчас происходит, переглянулись и глаза их были, как пятикопеечные монеты.

***

Вдох… Выдох… Пора

      — У меня условие, — вдруг ни с того ни с сего заявил Саша и сказать, что этим он вогнал в шок всех и каждого — ничего не сказать. На минуту повисла гробовая тишина, и хотя Саша ощутил, как груз страха снова возвращается на его плечи, он лишь нарочито их расправил.       — Ты че, оборзел совсем?! — первым пришел в себя Мухин и если бы не удержавшие его на месте руки друзей, то он бы уже наверняка рванул к Белому и напал бы преждевременно. Но вместо Мухи к Саше подбежали друзья, облепив его со всех сторон, каждый дергал на себя и пытался образумить.       — Сань, ты что страх потерял совсем? — трухнул его за плечи Пчела, а потом инициативу перехватил Фил:       — Ты не в том положении, чтобы условия выдвигать.       — А я сказал, что бьюсь с условиями и точка, — игнорируя друзей, Саша дернул плечами и вышел вперед, на ринг.       Его крепкая грудь, обтянутая тканью синей майки, была горделиво выпячена вперед, подбородок вздернут и все в нем говорило о спокойствии и силе, которые, на самом деле, были не более, чем показухой, ведь сердце его выдавало такие пируэты, что Саше казалось, что у него вот-вот начнется тахикардия. Навстречу ему незамедлительно подался Муха, который терпеть такое унижение был не намерен.       — Повтори че ты там про условия вякал! — вызывающе шагнул вперед Муха, пытаясь поумерить высокомерие Белого, но тому хоть бы хны: несмотря на свой не выдающийся рост, парень стоял, как скала, уходя корнями глубоко под землю и ничего, казалось, не могло его пошелохнуть.       — Ромку помнишь? — бесстрастно начал Саша, тут же натолкнувшись на иронический смешок, который прокатился среди людей Мухина.       — Ромку? — переспросил Муха не то, что с издевкой, а с явным пренебрежением, искривляя и без того кривые губы в странной оскалоподобной ухмылке. Усилий воли Белому стоило не взорваться и спокойно продолжить.       — Пацан на велике, у которого ты куртку спёр, — продолжал Саша и краем глаза заметил, как Космос уж хотел влезть и исправить ситуацию, но Пчела остановил и шикнул, приказав оставаться на месте.       Муха на этот раз стал серьезным. Такие обвинения, хотя он и не мог отрицать их правдивости, неприятно резанули по его гордости.       — Ну и? — дернул подбородком Мухин, нахмурившись.       — Побеждаю я — ты возвращаешь то, что украл, — Саша ответил спокойно, как-то даже скучающе, а Мухин от такого нахальства на мгновение потерял дар речи, открыл и закрыл рот, окинул взглядом своих людей и снова посмотрел на юнца перед собой.       — А если нет? — попытался хохотнуть Муха, но вышло плохо из-за удивления и ярости унижения.       — Драки не будет, — пожал плечами Саша и пользуясь тем, что своей хамовитостью и самоуверенностью вогнал всех, даже своих, в шок, он предупреждающе понизил голос на несколько тонов и шагнул ближе к Мухе, — Дело, конечно, твое, но ты знаешь, как это бывает — молва быстро разносится. Так что через пару дней на районе все узнают, что сам Муха с Саней Белым драться зассал. Оно тебе надо?       Муха на это только то и мог, что хмуриться да хлопать глазами. Он хотел уж что-то угрожающее рыкнуть, но Саша отошел на несколько шагов и спокойно сложил руки на груди.       — Так что думай с умом. Либо бьемся на моих условиях, либо все узнают, что Муха — фуфло, — закончил Саша и как бы давая Мухину пространство для размышлений, отошел назад к друзьям, к Линкольну.       Мухин тут же тоже сдал назад, его обступили его люди, и пока те советовались, наша банда налетела на Сашу, который сам от себя все еще был в шоке.       — Ты придурок, скажи?! — первым рыкнул Космос, сильно ударяя друга кулаком в плечо, а тот, глубоко ситуацией шокированный, был похож на бойцовскую грушу, которую можно было метелить, как только заблагорассудится.       — Да ладно, Кос, у него выбора-то нет, — отвечал Саша, растирая место удара, а глазами он следил за Мухиным отребьем.       — У него выбор есть всегда, — выдохнул Витя, потирая переносицу, — В переходе темном ножиком чик тебе в ребра — вот и весь его выбор.       — Ну не нагнетайте, а! — буркнул Саша, обводя компанию недовольным взглядом, но недовольство на лице друзей все равно было сильнее. Они отмахнулись, каждый уткнулся взглядом в свои кроссовки и уже через пару минут голос Мухи отвлек их.       — Идет, — крикнул парень, возвращаясь на «нейтральную» территорию, где должен был начаться бой. Явно приободренный, Саша ухмыльнулся друзьям, как бы безмолвно насмехаясь: «Я же говорил», и разминая кисти, он вышел к Мухе, где и начался их яростный бой.

***

      Когда солнце уже не просто садилось за горизонт, а сменилось ранними сумерками, квартира Алексея Читаева напоминала что-то страшное. Повсюду следы хорошо проведенного времени: на полу балкона — разбитая пепельница, недокуренные косяки, колода карт, которая представляла собой нечто из 34-х карт, нарисованных самим Лехой, в комнате же стоял густой запах еды и курева, в душном воздухе кружила пыль и оседала на те же недоеденные бутерброды, на которые уже весьма комфортно осели мухи.       Три чашки со следами компота стояли на полу и все три, почему-то, в разных частях комнаты. Сама банка с компотом, точнее, с его остатками, стояла у ножки кровати, по телевизору на минимальной громкости шло «12 стульев», а на кровати в неведомой куче рук и ног, сопели и храпели трое: Женя, Катя и Леша, которых разморила то ли еда, то ли трава, то ли жара, то ли бессонная ночь.       В этот, не постыдимся сказать, бордель, открыв своими ключами входную дверь, ступила варикозная женская нога в странного цвета сандалиях с цветочком. В нос женщине сразу ударил ужасный коктейль запахов.       — Лёшенька, сынок, ну ты опять? — крикнула писклявым голоском женщина лет сорока, утаскивая авоську с продуктами на кухню, — Ты бы хоть проветрил!       И женщина продолжала что-то бубнить и рассуждать, переходя иногда на повышенный тон и голос был до того отвратительным, что больные головы молодых людей буквально раскалывались.       Первым проснулся Женя. Почавкав пересохшим ртом, он приподнялся на локте и первой его заботой было найти хоть какую-то жидкость, которая могла ба увлажнить полость рта. Но визги женского голоса заставили его нахмуриться и потирая глаза, он попытался рассмотреть хоть что-то в коридоре.       — Лёш, а где Ромка-то? — прикрикнула с кухни женщина, и у мигом проснувшегося Жени началась паника, он метался взглядом от угла к углу и его мучило ужасное чувство: чувство легшей на него ответственности.       –Откуда мне знать, мам? — вдруг ответил маме полу-проснувшийся Лёха, повернувшись набок и утыкаясь лицом в подушку, неожиданно настолько, что Женя вздрогнул, — Шляется где-то опять.       И пока мама разочарованно бурчала о том, что присматривать за младшим братом — прямая ответственность Лёши, Женя, кувыркнувшись через всю кровать, начал изо всех сил дергать парня за плечо.       — Алло! Подъём! У нас ЧП! — он тряс плечи своего нового друга и тот поддавался, как тряпичная кукла.       Лишь через пару секунд Читаев открыл глаза и не сразу понял, чего от него хотят. Пришлось несколько раз моргнуть и только тогда он увидел испуганное выражение лица Жени, и свернувшуюся калачиком в углу кровати Катю, и телевизор, и чашки, и в нос ему ударил запах травы, а в голову — воспоминания. И о разбитой пепельнице, и о мусоре, и о пакетиках дряни на балконе.       — Твою мать… — присвистнул Лёша, одним прыжком соскальзывая с кровати и пока он пытался добраться на балкон, чтобы убрать бардак (весьма незаконный, к тому же) под ноги ему попалась банка с недапитым компотом, она упала на пол, жидкость вылилась на ковер, Лёха громко матюгнулся.       — Угомонитесь! — сонно фыркнула Катя, которую все эти звуки разбудили, но что действительно её отрезвило: высокий женский голос, донесшийся с коридора.       — Сынок, у тебя все нормально? — недоверчиво поинтересовалась женщина, услышав грохот упавшей банки и нецензурную брань Лёши. И пока Катя мигом уселась прямо на кровати и пыталась осознать ситуацию, Читаев, который уже наспех собирал бардак на балконе, крикнул в ответ:       — Все в норме, мам!       — Что происходит? — недоуменно прошептала Катя, когда она, почти что одновременно с Женей, бросились к балкону, чтобы помочь бедному Читону.       — Вам надо валить, — ответил Лёша, наспех сгребая пепел голыми руками, формируя из него небольшую горку на полу. Катя, присев напротив, стала собирать косяки и окурки, а Женя возился с осколками пепельницы.       — Как ты себе это представляешь? — шипел в ответ Женя, глаза его то поднимались на Лёху, то опускались к осколкам.       — Уйдете по пожарной лестнице, — пожал плечами Читон, словно в этом не было ничего такого, словно он этот трюк проделывал сотни раз, только вот Елагины недоуменно замерли, открыв рты, переглянулись между собой и снова посмотрели на своего нового друга.       — Ты в своем уме?! — выпалила Катя слишком громко и парень тут же шикнул, приставив указательный палец к губам, как бы призывая быть тише.       — У тебя есть идея получше? — строго отчеканил он.       — Любая идея будет лучше этой! — сразу встрял Женя, ему что-то ответил Лёша, туда же встряла Катя и уже через пару секунд вместо того, чтобы убирать бардак на балконе, они начали ссориться и перепалка их стала похожа на кудахтанье куриц на пониженных тонах. Так они и спорили с пены у рта, пока вдруг женский голос за спиной не заставил их всех вздрогнуть.       — Сынок, я тут подумала… Ой… — милая женщина, которая выглядела явно старше своих лет замерла в дверях, наблюдая, как её сын и двое неведомых товарищей в его одежде обернулись к ней с испуганными улыбками на лицах, а девушка, не справившись с управлением, случайно шлёпнулась на попу, прямо в горку пепла.       — Привет, мам! — постарался сохранять непринужденность Лёша, весело махнул рукой, натянуто улыбнулся, а Катя с Женей, пискнув свои тихие: «Здрасьте», тоже махнули рукой, улыбнулись и тихо замерли, будто ожидая смертный приговор.       — Не знала, что у тебя гости… — протянула женщина, сканируя взглядом молодых людей и обстановку. Она заметила всё — и осколки, и окурки, и их красные глаза, и чашки от компота — все признаки их сегодняшнего веселья. Эмоции её считать было невозможно, и потому Женя с Катей, вжавшись друг в друга, уже ожидали выговор.       Каково же было их удивление, когда женщина вдруг выдавила маленькую, но вполне себе добродушную улыбку, — Тогда, я поставлю еще две тарелки, — добавила женщина и скрылась в коридоре прежде, чем Елагины бы успели отказаться от приглашения на ужин.

***

      Занесенный над дверью кулак так и замер в воздухе, когда на него легли тонкие женские пальцы.       — Перед смертью не надышишься, — Женя попытался все же постучать, но Катя обхватила его руку крепче.       — Знаю. Просто… Еще минутку, ладно? — проговорила девушка тихим голосом, и посмотрела на него снизу вверх. В сумраке ночного подъезда глаза сестры были ярче обычного, и Женя хорошо знал это выражение в её глазах — Кате было страшно. Взяв сестру за руку, крепко обхватив её тонкие пальцы своей крупной ладонью, он все же постучал. Три громких быстрых стука.       — Всё будет в порядке, — Женя улыбнулся и приободряюще сжал пальцы Кати, притянув её чуть ближе к себе, заведомо защищая от возможных опасностей. Он ведь, на самом деле, чудесно знал, что ничего в порядке не будет.       Так уж сложилось, что на ужине в семье Читаевых, весьма милом ужине, на который вскоре явился и самый младший член семьи Ромка, они задержались допоздна. Что, в сущности, не было столь удивительно, ведь кормили их вкусно, заботливо обслуживали, весело шутили, мило общались и эта семья, такая неблагополучная на первый взгляд, так тепло их приняла, что они засиделись там до последнего и остались бы на ночь, если бы не родители.       Так что вот они у своих дверей, время около десяти, на них мешком висит одежда Леши, на Катиных ногах, вместо утонченных туфелек, которые она растеряла где-то на пустой дороге села Введенское, резиновые тапки Леши, размеров на шесть больше, чем ее нога. В таком виде их и застала Елена Евгеньевна, когда открыла им дверь.       — Папа очень зол, — понизив тон, сказала женщина, упираясь плечом о дверной косяк и осматривая своих детей, которые скорее напоминали двух бомжат, чем детей из семьи Елагиных. Но она не злилась. В глазах женщины была жалость.       Так что когда Катя и Женя стыдливо опустили голову и покрепче сжали руку друг друга, мамино сердце растаяло и женщина ничего не смогла с собой поделать — отступила в сторону и пропустила внутрь своих нерадивых отпрысков. Те быстро проскользнули внутрь и уже хотели незамеченными пробраться в свои комнаты, да громогласный бас за спиной заставил замереть, вцепившись друг в друга и натянув спины, как струны.       — Где были? — голос отца, который замер в конце коридора и сложил руки на груди, был спокойным, но этим и устрашал. Брат с сестрой повернулись и держались друг за друга так крепко, что были похожи на один большой механизм, куда один — туда и второй.       — У друга, — непринужденно пожал плечами Женя, Катя кивнула и улыбнулась, а Елена, тонко чувствуя, как воздух электризуется, а нить натягивается, выступила вперед, и протянула руку, как бы скрывая детей за собой.       — Игорь, пусть они поспят. Завтра поговорим.       — Завтра поговорим? — изумленно поднял брови мужчина, но брови снова опустились назад, на переносицу, искажая лоб глубокой хмурой складкой от которых у брата и сестры Елагиных прошелся холодок вдоль позвоночника, — Нет, мы будем говорить сегодня, — отчеканивает Игорь Викторович и отталкивается от стены, на которую опирался.       Он шёл по коридору не спеша и под каждым его шагом прогибался пол «ёлочка». В коридоре было темно, его едва ли освещал свет прилегающих комнат, и тот был приглушенным и пятнами ложился на пол. Из взрослых и, как им казалось, самостоятельных людей, Катя с Женей вдруг превратились в маленьких уязвимых детей, которые даже не замечали, как сжимались и испуганно щурились, ожидая взрыва отца в любую минуту. Взрыв не наступал.       — Вы хоть представляете, как опозорили нас? — заговорил Игорь Викторович, останавливаясь лишь тогда, когда между ним и детьми оставалось несколько шагов, — Сбежали с помолвки, никому ничего не сказали, выставили нас посмешищем перед гостями! — голос его опасно завибрировал рыком, но он сдержал ярость и продолжил: — А потом вас, примерную молодежь страны, арестовывают за вождение в нетрезвом виде, за ДТП, за административные правонарушения! Вы хоть представляете, как это выглядит?!       — Пап, да мы просто развлека… — попытался оправдаться Женя.       — Молчать! — крикнул Игорь и ярость, бурлившая в нём, нашла свой выход: его кулак с грохотом ударился о ближайшую тумбу и рамки с фотографиями вместе с различными флакончиками задрожали, грозясь вот-вот рухнуть. Дети и жена вздрогнули, опустили глаза в пол и больше не решались перебивать.       — А от тебя, сынок, я меньше всего хотел бы получать такие «сюрпризы», — продолжал Игорь, выставив вперед указательный палец в презрительном жесте, — Ты же Елагин! Ты эту фамилию славить должен, а ты её позоришь! — Игорь выплюнул это так пренебрежительно, что бедный Женя весь сжался и чуть не заплакал, — Мало тебе, что газеты написали? Для тебя это все шуточки? А мне стыдно коллегам в глаза смотреть! У одного сын экономист, у другого медик выдающийся, а у меня — пидор!       — Папа, хватит! — выпалила вдруг Катя и лишь её голос и смело вскинутый подбородок остановили отца от продолжения унизительной брани.       Удивлены были все. Женя недоуменно посмотрел на сестру, которая несмотря на свои хрупкие габариты, стала в оборонительную позицию, высоко задрав голову и выпятив грудь, так же непонимающе смотрела и Елена и глазами умоляла дочку не лезть на рожон.       — Чего? — вскинул брови Игорь и сделал шаг вперед, к Кате, и выглядел он так, будто вообще впервые заметил её присутствие. Катя, поглубже вдохнув во имя решимости, продолжила.       — Женя не виноват. Это было наше общее решение. И моё, и Диши, и Яна. И если бы ты хоть иногда интересовался нашей жизнью, ты бы заметил, как Женя из кожи вон лезет, чтобы тебе угодить! — Катя, по мере того, как говорила, всё больше заводилась, и говорила теперь с напором, даже претензией, только вот Женя склонившись к её уху, строго шикнул:       — Умолкни.       — Не собираюсь! — тут же выпалила девушка и отошла от Жени на шаг со всё большей смелостью продолжать свой миниатюрный митинг. Повернувшись к отцу, который слушал все это с тем же интересом, с каким наблюдают за зверушками в зоопарке, Катя была решительно настроена продолжать.       — Мы тут только то и делаем, что строим из себя не пойми кого в угоду вам, вашим коллегам и вашим друзьям! Вам не нравятся наши тела — мы их меняем, и плевать на голод! Увлечения у нас дерьмовые? Долой их! А ты, дорогой отец, хоть помнишь, что у твоего сына выставка через неделю? Ты хоть в чем-то нам помог? Нет! Все мы делаем, вот этими руками, — Катя взметнула ладони, театрально крутя руками перед носом Игоря. Правды ради, заявление это неприятно кольнуло что-то трепетное в нём, что, несмотря на все несогласия, он все равно потеплел к своим детям. Игорь секунду посмотрел на Женю потеплевшим взглядом, припоминая какой-то диалог на Собраниях свечи о некой выставке Жени. Хотелось извиниться, но не позволила бы гордость. Так что снова натянув маску холода и ярости, Игорь Викторович перевел взгляд на дочь и плотно стиснутые зубы скрипнули в тишине коридора. А Катя не унималась.       — А может, вы бы хоть ради приличия поинтересовались, а нужна ли нам была помолвка? А удобно ли мне было в чертовом платье?! Да я дышать не могла в этом куске дерьма! — из глаз Кати брызнули непроизвольные слёзы, когда вся боль и ярость выливались из неё бесконтрольным потоком крика. Она лишь на мгновение посмотрела на маму, а у той глаза были стеклянные от слёз.       — Мы не куколки и не собачки, мы живые люди! Мы ошибаемся, спотыкаемся, смеемся, плачем, и у нас есть право на несовершенство, чёрт возьми! Вы нас хоть любите?! Мы ваши дети, или очередной ваш бизнес проект?!       — Закрой рот! — крикнул Игорь, покрасневший от ярости и горечи. Ярости выслушивать упреки в таком тоне и горечи слышать слова дочки.       Он одним шагом сократил между ними расстояние, но Катя, запыхавшаяся, со вздувшимися венами на шее и слезами в глазах останавливаться не собиралась.       — Вы лицемерные, лживые, омерзительные…! — кричала она, плюясь прямо отцу в лицо, пока хлёсткая, сильная пощечина не заставила её замолчать.       Что есть мочи, отец замахнулся и ударил дочь в порыве гнева. Девочка отшатнулась назад и повалилась бы на пол, если бы не руки мамы, тут же её подхватившие.       — Игорь! — вскричала Елена, утягивая дочку в объятия и не успели они опомниться, как следующее обрушилось на них: Женя, который при виде того, как отец ударил сестрёнку, вскипел горячей яростью, без раздумий вступился за Катю и врезал отцу кулаком прямо в нос.

Тогда-то квартира Елагиных превратилась в ад.

      Отец рухнул на комод, прижимая руку к месту удара, сметая на своем пути семейные фотографии и флакончики, и все это добро рухнуло на пол, разлетаясь мелкими осколками по коридору. Фотография счастливого семейства на море осталась лежать в куче осколков, их счастливые улыбки на фотографии казались издёвкой над разворачивающимся теперь моментом. Елена надрывисто плакала, а Катя, понимая что близится, бросилась к брату, и потянула его за рукав.       — Женя, пойдем… — дрожащим голосом прошептала она и попыталась потянуть Женю к двери, но парень упорно оставался на месте. Он взял её за плечи и заглянул в глаза, пытаясь игнорировать красный след от пощёчины на заплаканном девичьем лице.       — Иди к себе в комнату, — скомандовал он и время шло на секунды, ведь отец уже по немногу пришел в себя.       — Женя! — взмолилась Катя и из глаз её брызнули слезы. Брата и сестру разделили руки отца, которые схватили Женю за шиворот и яростно трухнули.       — Иди в комнату! — крикнул ещё раз Женя, пока отец, крича и матерясь, утягивал Женю в гостиную. Дверь за ними захлопнулась. Катя рухнула на пол, покрывая его слезами. Дальше шло наказание.

***

      Саму Катю наказание стороной тоже не обошло. Около часа она слушала всхлипы и стоны брата, которого пороли то ли самим ремнем, то ли пряжкой от него, то ли всем вместе прямо по спине. Около часа она стояла на гречке в углу своей комнаты и заливалась тихими слезами. Теперь же, когда стоны брата стихли, а ей позволено было сойти со своей позиции, она тихо осела на полу у кровати, и осторожно очищала кровавые коленки от крупы, слезы текли по щекам она слизывала их с губ и глотала.       — Эй, мочалка… Открой окно! — послышался тихий шёпот брата и Катя, хотя всей душой ненавидела это прозвище, бросилась к окну, счастливая услышать брата, как никогда прежде.       — Засранец! — слезливо хохотнула она, распахивая окно, но окно это было не обычным — оно выходило на балкон. В Жениной же комнате, которая находилась рядом с Катиной, размещалась дверь на этот самый балкон. Таким образом, брат с сестрой имели свой небольшой уголок, доступ куда имели, по большому счету, только они, и в ситуациях, подобных этой, это было их большим преимуществом.       Брата она обнаружила уже сидящим на балконе, верхняя часть его тела была голой, лишь неуклюже накинутая поверх футболка Лёши Читаева прикрывала его изувеченную спину и пропитывалась пятнами крови.       — Бери аптечку и дуй сюда, — скомандовал Женя и Катя, кивнув головой, пулей схватила небольшую сумочку, в которой валялся спирт, зеленка, бинты и обезболивающее именно на случай таких вот ситуаций. Пролезть в окно для нее было делом таким обыденным, что делала она это так же свободно, как проходила в открытые двери.       На незастеклённом балконе было более, чем свежо, и Катя удивилась одновременно двум вещам: тому, как быстро на улице потемнело, и тому, как Женя умудряется сидеть тут, полуголый и не мерзнуть.       — Сильно тебя…? — осторожно спросила Катя, присев рядом с братом.       Женя выглядел на удивление умиротворённым, когда сидел в позе йога и потягивал сигарету, пуская в прохладный ночной воздух струйки табачного дыма.       — Сильно, — вздохнул парень, и сделал еще несколько затяжек прежде, чем повернуться к сестре спиной и снять футболку.       Картина её ужаснула и глаза снова наполнились слезами. Вместо крепкой спины брата перед ней кровавое месиво из синяков, ссадин и открытых кровоточащих ран и можно было только фантазировать, сколько боли вытерпел этот бедный молодой человек.       — Сиди смирно, я обработаю раны, — сказала Катя, потянувшись к аптечке и Женя, может, и протестовал бы, да усталость брала верх. Он поднес сигарету к губам и шикнул, когда намоченная спиртом ватка коснулась открытой раны.       — Больно! — протянул Женя, на что Катя легонько шлепнула его по руке.       — Терпи, — а пальцы её, тем временем, на удивление мягко и заботливо ухаживали за спиной брата, как она делала уже десятки раз прежде и каждый раз с какой-то особой нежной заботой, такой, что бедному Жене, пережившему огонь, воду и медные трубы, хотелось развернуться, уткнуться лицом в плечо сестры и рыдать, как рыдают маленькие дети. Вместо этого он покусал фильтр сигареты, чтобы поумерить ком в горле.       — Тебя тоже кошмарили? — поинтересовался Женя, поглядывая на сестру через плечо.       — Гречка, — пожала плечами Катя, будто это было дело мелочное, но Женя в свою очередь издал какой-то дивный звук, явно выражающий жалость и продолжил грызть и курить свою сигарету, пока сестра возилась с его пострадавшей спиной.       Город уже давно успокоился и притих, на темном горизонте, словно небрежный мазок художника, виднелась розовая полоса былого заката, девятиэтажки уходили в тень и лишь горящие окна говорили о том, что жизнь внутри домов все еще кипит.       На улицах же становилось спокойнее и лишь изредка Катя с Женей слышали возгласы пьяной компании, гуляющей неподалеку. Брат с сестрой тогда ухмылялись себе под нос и продолжали каждый свое дело, сгрызаемые изнутри завистью к тем, кто за свои развлечения наказания не понесет.       Так бы они и продолжали сидеть и, может, до утра бы досидели вместе, но в запертую дверь Катиной комнаты вдруг кто-то нерешительно постучал. Катя и Женя тут же испуганно переглянулись с одной на двоих мыслью: не вторая ли это часть наказания их нашла?       — Катюша, милая, Женя с тобой? — послышался голос мамы из-за двери, он был мягким и виноватым. В ответ последовало молчание и лишь через полминуты последовал ответ:       — Я тут, — ответил Женя тоном вроде как безразличным, но если в него хорошо вслушаться, то можно отчетливо услышать обиду.       — Милые мои, выйдите, пожалуйста, на кухню, — продолжала Елена Евгеньевна, стараясь звучать как можно мягче, но на детей это не действовало. Они нахмуренно переглядывались и глаза их вели немой диалог. Женины говорили что-то вроде: «Чего это они?», Катины в ответ: «Совесть загрызла?», а Женины тот час: «К чёрту пусть идут». Так в немом диалоге было принято решение не отвечать, что Елена поняла и поспешила добавить, — Это Собрание свечи. Папа хочет поговорить… И извиниться, — в ответ снова молчание. У Елены Евгеньевны от стыда и отчаяния начали опускаться руки, — У нас торт есть шоколадный! — попыталась состроить мягкий голосок, словно детям было пять или около того. Всё напрасно. Ничего не оставалось, — Ладно, если что, мы ждем вас на кухне, — и женщина ушла, снова оставляя брата и сестру в тишине.       — Хочешь пойти? — первой заговорила Катя после молчания, которое длилось несколько минут и во время которого они оба смотрели на дверь.       — А у нас есть выбор? — скептически цокнул языком Женя, осторожно натягивая футболку на свою изувеченную спину, которую Катя хоть и обработала, но не вылечила.       Женя бубнил что-то ещё, а Катя, всё ещё сидя на полу, то смотрела на пятна крови на футболке Лехи, то на аптечку рядом с собой, то поднимала глаза и вглядывалась в ночной горизонт. Обычно её это успокаивало, но только не теперь. Теперь от темного горизонта и розовой полоски заката появлялось лишь еще больше мыслей и сомнений. Где-то вдалеке колышется тополь. Этот тополь она знает отменно, и следом за тем, как воспоминания её коснулись Саши, и мысли снежным комом нарастали и нарастали, её вдруг осенило:       — Я знаю, куда нам пойти! — довольно сказала Катя, собирая аптечку назад и поднимаясь с пола. Женя криво усмехнулся.       — К Яну? К Дише? К Шахерезаде? — говорил Женя и каждый раз указывал на свою спину, которая зудела, болела и ныла.       Таковы уж семейные правила: с синяками, особенно свежими синяками, людям не показываться. Но Катя, всё это знающая, потому так сильно собой и гордилась.       — Нет. Это умиротворенное место. Там никого нет, — оповестила она, перелезая через окно обратно к себе в комнату, а за ней пролез и Женя.       «Знаешь, я прихожу сюда иногда… Подумать. В тишине. В случае, если братва не тут» — сказал ей однажды дружелюбный Саша Белов, а следом добавил: «И ты приходи сюда. Если захочешь увидеть меня, или если просто будет одиноко. Приходи сюда, когда пойти больше некуда». Так что именно это она и собиралась сделать: прийти в беседку и привести за собой брата тогда, когда идти им, в сущности, больше было некуда.       Поймали двух беглецов, когда те пытались наспех натянуть обувь и похватать курточки с вешалок. Свет в коридоре включился, в проеме кухни замерла Елена Евгеньевна и Игорь Викторович, пыл которого явно поутих и превратился в чувство вины и стыда. Нос его был заклеен пластырем.       — Вы куда? — поинтересовалась Елена Евгеньевна, но в этом не было того контролирующего напора, что обычно, а была мягкость и страх того, что если Катя с Женей уйдут сейчас, то всякая нить связи будет оборвана навсегда.       — К Дише, — выпалил Женя первое, что пришло в голову, а когда родители нахмурились в недоумении, Кате пришлось импровизировать за него:       — У нее родители… Ну уехали типа. В ресторан. Она одна дома, позвала киношку посмотреть, — улыбалась Катя, а сама спешила поскорее натянуть свои кеды и плевать, что одежда-то на ней все еще Лёши. Женя в подтверждение сей байки активно закивал.       — Мы думали вы останетесь. Устроим собрание свечи, поговорим… — Игорь Викторович, лицо которого заметно опустилось при виде покидающих квартиру детей, говорил голосом до смешного мягким, и Женины ноющие раны вдруг стали недоумевать, а этот ли человек их вообще оставил?       — Как-нибудь в другой раз, — пожал плечами Женя, стараясь выглядеть как можно более непринужденно, когда Катя уже открыла дверь и выскользнула к лифту.       — Следи за сестрёнкой, — Игорь нравоучительно выставил палец вперед, силясь играть роль заботливого отца, а когда Женя уже был в дверях, то отец добавил тихо, смиренно: — Малые… Простите меня. Правда. Простите, — и от искренности в голосе отца Женя обернулся и даже улыбнулся и к тому же кивнул.       — Все в норме, пап. Серьезно, проехали, — ободряюще улыбнулся Женя, на этом с родителями и распрощавшись. Как только дверь за их спинами закрылась, и Катя с Женей зашли в лифт, улыбка с лица парня тут же спала.       — Убить бы нахер! — приглушенно фыркнул он, и лишь то, как Катя обхватила его руку своей и сжала, остановило его от дальнейших, не слишком обдуманных, высказываний.

***

      А все же, этот черный горизонт с этой розовой полоской заката был до неописуемости красив. Прикрыв один глаз, Читон втянул побольше табачного дыма в легкие и, воображая себя драконом в стране мармелада (такие ассоциации навевала ему полоса заката), выпустил весь дым через нос. Хохотнув своей же проделке, он поудобнее расположился на подоконнике, свесил с окна ногу, руки замком сложил под головой и наблюдал за робкими первыми звездами.       Время он тогда контролировал слабо, возможно, он на балконе всего полчаса, а возможно, часа три. Единственное, что парень различал — это песни, играющие из старого проигрывателя, который стоял в углу, рядом с велосипедом.       Сейчас, к примеру, из него лилась старая, как мир «Scoobidoo Love», пластинка, которая у Читаевых дома обитала дольше, чем сама Лёха. Отменный шлягер. Лёха замотал ногой активнее, и стал не через раз, а всегда выпускать дым через нос.

It is such a good night to kiss It is such a good night to dance It is such a good night to Scooby-Doo doobidoo Scooby-Doo doobidoo Scooby-Doo doobidoo love

      А у Саши Белого, тем временем, в салоне Линкольна разворачивался целый праздник. Хотя бровь его была разбита, и кровь пятнами застыла на лице, но победа-то была одержана! Так что ящиками накупив пива и всякого добра покрепче, парни неслись по городу, беспринципно обгоняя машины, сигналя им, открывая окна и тыча средние пальцы прямо в лицо водителям. Такая уж она, юношеская радость.       Где-то в багажнике болталась честно отвоёванная у Мухина зеленая куртка с нашивкой Нью-Йоркской баскетбольной команды. Решение было принято единогласно — ехать праздновать нужно в беседку!

It is such a good night to kiss It is such a good night to dance It is such a good night to Scooby-Doo doobidoo Scooby-Doo doobidoo Scooby-Doo doobidoo love

      Ян, тем временем, тоже был занят делом, да ещё каким! На просторной террасе небольшого концертного зала при детском доме творчества, Ян Юрьевич именно то и делал, что творил.       Листы маленькой тетрадки в кожаной обложке трепал ветер, когда Ян, отвлекаясь ровно настолько, чтобы затянуться ментоловой сигаретой, вновь возвращался к работе. Почерк был кривым и неразборчивым, много помарок и зачёркиваний делали текст непонятным ни для кого иного, кроме как для трудящегося над ним гения.       — Слышь, Янчик, — вдруг на террасу вышел один из участников группы Раевского. Названия у этой группы пока не было, да и вряд ли угроза появления этого самого названия присутствует. Ян кинул быстрый взгляд через плечо, — Там это… Сонька приехала, — почесал затылок парень, а глаза Раевского тут же загорелись, да настолько, что он откинул карандаш вместе с блокнотом в сторону.       — Иду! — шустро проговорил парень, потушил сигарету о подоконник, выкинув её прямо с высоты вниз, и поспешил встретить некую Соньку, пока ветер прохладного вечера трепал листы с корявыми набросками любовных песен. Несколько неровных и несвязных обрывков все же были читабельны. Это было что-то вроде: «So beautiful and wild» и «Like a lover's song…»

It is such a good night to kiss It is such a good night to dance It is such a good night to Scooby-Doo doobidoo Scooby-Doo doobidoo Scooby-Doo doobidoo love

      А Диша в то время весьма удобно расположилась за рабочим столом в своей комнате, зажгла свечку, включила лампу, вслушивалась в обрывки диалогов родителей, как обычно, на повышенных тонах, и насвистывала мотивы отдаленно знакомой ей мелодии. Диша не знала, какую конкретно песню мычала, но для математической достоверности укажем: это была та же Scoobidoo Love, которую в этот же момент слушал Читон.       Тонкие пальчики Диши ловко скользили по страницам аккуратного толстопузого дневника, когда она заполняла страницы своими воспоминаниями и чувствами, уделяя целый переплет на то, чтобы в подробностях рассказать о ночи помолвки.       Вести дневник — отдушина в безумной жизни Аминовой, и к заполнению этих страниц она относилась сакрально: писала маленьким, милым почерком, рисовала небольшие цветочки и завитки, украшая записи, аккуратно вклеивала вырезки из журналов и фотографии.       В этот раз в ход пошли фотографии с помолвки, она клеила их медленно и осторожно, чтобы клей не создал неровности на странице. Лишь одна фотография особенно привлекла ее внимание, эту фотографию она взяла в руки и откинулась на спинку стула, чтобы без спешки рассмотреть.       Основной композиционной составляющей был Ян. Парень тут был пьяным и веселым, его глаза стеклянные, он явно что-то активно рассказывал Жене, который его фотографировал и Елагин смог запечатлеть момент, когда Ян рассмеялся и слегка запрокинул назад голову, демонстрируя ряд ровных зубов и свою длинную шею.       Соблазн коснуться этой части тела парня, пускай даже на фото, был непреодолим и именно это Диша и сделала — коснулась фотографии подушечками пальцев, погладила шею Раевского, его приоткрытые ключицы, линию скул. Маленькая горькая улыбка появилась на губах Диши. До чего же он красив…       А город… Город живёт себе и толком-то не засыпает, по сути. Где для кого-то сон, там для других целая жизнь. Там помолвка, там авария, там узы новой крепкой дружбы. А когда, казалось, живи активно, да радуйся — барины спать изволят, или драться, или дурь курить. И постигнуть этот круговорот событий, этот жизненный цикл страстей — дело гиблое. Так что город не засыпает, нет. В городе просто становится немного темнее.

It is such a good night to kiss It is such a good night to dance It is such a good night to Scooby-Doo doobidoo Scooby-Doo doobidoo Scooby-Doo doobidoo love