Это коснётся только двоих

Когда часовая стрелка наконец пошла на шестой круг после двенадцати, Антон соизволил принять сидячее положение. Он с большим удовольствием повалялся бы в мягкой постельке ещё пару часиков, ведь никто не знает, когда снова получится сделать это, однако телефон был категорически против, оповестив о низком заряде. Дождь равномерно барабанил по крыше дома, что было особенно явно слышно на пятом этаже, где и жил парень. Сидя в кровати, Шастун смотрел на окно, на то, как капельки, соревнуясь, скатывались вниз по стеклу и падали. Умирали. Навсегда. Дождь Антон любил, было в нём что-то настолько атмосферное и до боли родное, что он готов был даже сейчас выбежать на улицу, дабы услышать этот немой крик природы — дождь. Чтобы почувствовать, как по волосам, зарываясь в них, бегут капельки, как они свисают с кончика носа, а затем беспомощно продолжают свой путь по лицу. Дождь парень любил, а вот грозу… тут уже совсем другая история. Шастуну никогда не было за это стыдно, хотя в глубине души он догадывался, что ведёт себя как семилетка: он боялся раскатов грома, ярких мимолётных молний, боялся считать секунды между ними, после преобразовывая в километры. Это осталось откуда-то из далёкого детства, настолько далёкого, что Антон не мог вспомнить точно. Просто он не любил грозы, слишком страшная была обстановка, знаете: ливень, сверкает молния, раздаётся гром и в дверь кто-то стучит, медленно так, неспешно, как капли барабанят по крыше, да и по всей поверхности земли. Как в ужастиках, ей-Богу. Однако какого бы сильного ни было желания позалипать на дождь, долг есть долг. Шастун за это утро так много думал о водителе и тренере, проклиная их и думая, что те уже, должно быть, сдохли от икоты. Выезд был назначен на одиннадцать часов, ровно так, чтобы успеть к обеду, а сейчас часовая стрелка медленно ползла к шести. А это значило лишь одно — пора собираться, как бы Антон ни не любил этот процесс и как бы ни считал, что ему там вообще ничего не понадобится, есть такое слово — «надо». Парень опустил ноги на пол, уже даже не удивляясь его чрезвычайно низкой температуре, и упёрся руками в диван, напрягая их и давая опомниться после бессонной ночи, которая — ой, чувствовал парень — ещё даст о себе знать. Наконец поднявшись с дивана, который казался таким мягким и тёплым именно в этот момент, Шастун направился к кладовке, находившейся ровно напротив ванной комнаты. Честно, открывать её не хотелось, ведь не было гарантии, что на парня не свалится оттуда пылесос или ещё что-нибудь похлеще. Рука беспомощно ощупывала стену, в поисках выключателя и, наконец нашарив его, максимально плавно и тихо включила свет. Антон аккуратно приоткрыл дверь, и в образованную щель тут же просочился свет, будто бы ждавший этой минуты — минуты свободы. Не услышав характерного грохота, парень чуть шире приоткрыл дверь и осмотрел небольшое помещение, настолько загромождённое, что на полу не было места даже для ноги парня. Помещение больше напоминало свалку, правда, достаточно аккуратную, но общего хаоса этот факт не отменял. Шаст окинул полки быстрым взглядом, вглядываясь в их содержимое и ища нужный предмет. На полу стоял виновник всей осторожности — пылесос, и «облокачивался» на боковую стенку. Здесь же стояли другие принадлежности поддержания чистоты — швабра, ведро, веник, совочек и прочее, прочее, прочее. По бокам стояли два стенда с деревянными полками, которым Антон до сих пор удивлялся, мол, как не проломились ещё. И то, что творилось на них — очень уместное выражение — «ни в сказке сказать, ни пером описать». Взору парня предстали многочисленные корзины со старыми игрушками и одеждой, которые уже где-то год безрезультатно висели на маминой странице Avito; маленькие комодики и сундучки со строительными инструментами, а также болтами, гайками, гвоздями самых разных размеров; старые детские книжки, — истории котят и щенят — которые неизбежно влекли за собой целый список воспоминаний; тканевая корзина с кучей неглаженного белья, а рядом — гладильная доска и утюг, в подарок, как говорится. Разглядывать что-либо ещё и лишний раз напрягать мозг, пытаясь распознать предмет, торчащий лишь наполовину, не хотелось. Теперь Антон уверенно смотрел на вторую полку слева, где покоилась довольно объёмная спортивная сумка — длинная серая с голубыми вставками, матовая, отдалённо напоминающая таксу. Парень никогда не брал её на тренировки, обходясь обычным рюкзаком, но сегодня, кажется, настал её звёздный час. Достать её не составило труда — всего лишь тянуть за ручки одной рукой, другой придерживая комодик с инструментами, чтобы тот не грохнулся. Операция под руководством Антона Андреевича Шастуна прошла вполне успешно, парень даже остался доволен собой, стоя посреди своей комнаты с сумкой в одной руке. Он опустился на пол, почувствовав, как острые колени буквально врезаются в поверхность, смягчая боль лишь штанами, и невольно поморщился, усаживаясь на пятки. Бегунок молнии быстро отъехал, отдавая свободное пространство сумки в пользованию хозяину, и Антон тут же почувствовал приятный запах новизны, свежести, какой-то слабой мяты и ткани. Скептически оглядев сумку, Шастун даже успел усомниться, что туда влезет всё необходимое. Впрочем, его не так много. Наверное. Несложно догадаться, что парень не удосужился накануне написать список необходимых вещей, потому пришлось включать сонную голову, массируя виски. Первое и, по мнению Антона, самое необходимое, что пришло на ум — средства личной гигиены. Поднявшись с колен, он подошёл к комоду, конечно же, не упустив возможности бросить беглый взгляд на своё отражение. Что ж, час от часу нелегче, ибо даже на небольшом расстоянии Шастун заметил лопнувшие капилляры в слезящихся глазах из-за бессонной ночи. Он открыл верхний левый ящик комода, продолжая осматривать себя, и на ощупь достал оттуда рулон прозрачных пакетов, лишь затем сфокусировав взгляд на них. Наконец когда лучи солнца уже уверенно проникали в комнату, озаряя её своей яркостью, Антон, сидя верхом на сумке, боролся с застёжкой, нещадно проигрывая. Ждать маму было не вариантом, ибо она, во-первых, вряд ли поможет чем-то; во-вторых, вспомнит кучу разных вещей, которые, по её мнению, необходимы парню. Например, презервативы. Шатун, впрочем, не сомневался, что он ещё столкнётся с этим «списком своих нужд». Под этими раздумиями бегунок наконец преодолел финишную прямую и достиг нужной точки. Антон поднялся на ноги, мастерски отряхнув ладони, и вновь откинулся на диван, желая, чтобы время либо тянулось медленнее, либо бежало быстрее, но не как, блять, не средне. Парень не хотел сейчас видеться со своей мамой и причиной тому были хотя бы вечные наставления, вовсе не нужные ему. Как она не понимает — если Антон не будет делать чего-то, то не будет, а если захочет, то слова матери его не остановят. Он вообще с недавних пор стал жить по принципу «делать всё назло другим». Не то чтобы другим это вредило, просто они не хотели, чтобы Шастун делал этого. А он делал. Сам, порой, не понимал, почему и зачем, просто так хотелось. Ведь человек имеет право хоть раз в своей жизни сделать что-то так, как он хочет?.. Также парня немного пугало — хотя нет, чего уж там, давно уже не пугало — то, что в этом злосчастном лагере обязательно найдётся человек, в которого влюбится Антон. Он как-то привык уже. Привык к этим симпатиям, длившимся не более месяца, — крайний срок! — привык никогда и никому не признаваться в этом. Легче держать в себе, не правда ли? Нет. Просто Шаст решил, что люди действительно любят лишь один раз, а потом ищут похожих. Вернее, жизненный опыт так показал. Когда время перевалило за девять, Антон соизволил встать, понимая, что до выезда осталось каких-то полтора часа, а мама до сих пор лежит в своей тёплой постельке и видит тридцать третий сон. Парень решил не выдумывать различных идей пробуждения, а просто пошёл на кухню греметь посудой, однако добираясь до туда на цыпочках. Стоило ему только пересечь порог кухни, как в ноги бросился кот и начал отчаянно тереться, всем своим видом показывая, как сильно он любит хозяина. По крайней мере, когда голоден. Кот был наполовину породистый, однако не опускал момента всем своим видом показать своё превосходство. Окрас его составлял смесь чёрного, серого и белого цветов, небрежно разбросанных по телу, а где-то просто разлитых. «Пятьдесят оттенков серого», мать вашу. Шастун с довольно явной издёвкой на лице почесал кота за ухом, показывая, что ласки взаимны, но класть еду не спешил. Однако когда животное резко подняло голову вверх и мягкая шерсть под пальцами сменилась твёрдыми зубами вокруг них, пришлось забыть про идею поиздеваться. Тут Люк действительно брал вверх, против него не попрёшь. — О, Антон, ты уже проснулся? А что так рано? — раздался голос мамы откуда-то из коридора по направлению к ванной комнате. Конечно, парень уже привык, что они разговаривают с разных концов квартиры, ибо мама никогда не заходила на кухню, когда там был Шастун. Что ж, это только на руку. — Через час нам выезжать, какое рано? — крикнул Антон в ответ, однако его голос слился с громко шумящим потоком воды в раковине — мама отправилась умываться. Парня слегка передёрнуло от такого отношения к себе, но, утешая себя, что потерпеть осталось чуть меньше часа, он вздохнул и нажал на кнопку электронного чайника, которая тут же зажглась красным, а после раздался характерный шум бурлящей воды, заглушающий всё остальное. В голове играла какая-то знакомая мелодия, выгоняя серьёзные мысли и заставляя расслабиться. Опершись на подоконник, Шастун снова устремил свой взгляд на улицу. Деревья едва заметно колыхались на ветру. Дорога превратилась в очередную гоночную трассу ручейков, разве что в этот раз участников было больше. Тут же, перепрыгивая через лужи, отчего их путь делался извилистым, превращаясь в лабиринт, в школу двигались ученики средней и старшей школ, ибо младшие закончили с учёбой ещё в двадцатых числах и сейчас, корча рожицы, провожали своих сестёр и братьев. Антон не знал никого из шествующих, в этом районе не проживали его одноклассники, ведь парень, чисто теоретически, должен был учиться вообще в другой школе, расположенной ближе к его дому. Но, как говорится, так выпала карта. Шастун явно был не против того, что на прогулке не будет думать о встрече с одноклассниками. Да, быть может, это неправильно, но жить так значительно проще. Парень и не знал, как можно жить по-другому. Из своих мыслей Шастуна вывел не сильный, но довольно увесистый шлепок по пятой точке. Парень, как по команде «кругом», повернулся, демонстрируя маме своё максимально возмущённое лицо. Она лишь рассмеялась и, поднявшись на носочки, дабы достать, потрепала Антона по тщательно расчёсанным волосам. Парень увернулся. В первую очередь он был не настроен для таких ласк, а также беспокоился о своей укладке. — Чай будешь? — спросил он, открывая выдвижной ящик около посудомойки и уже держа в одной руке чашку. Точнее, вытянутый прозрачный бокал с ручкой, которые так любила мама и он — Шастун — непроизвольно тоже. — Неа, — отозвалась Майя, напряжённо листая что-то в своём телефоне, явно не настроенная на диалог. — Точно? А то знаю я тебя, потом возмущаться будешь, мол, почему мне не налил? — Точно, точно, — уверила его мама, слегка подняв уголки губ, но затем снова опустив, что говорило о неискренности её действий, и вновь уставилась в телефон. Антон же, вздохнув, поставил чашку на стол и с силой захлопнул ящик, который полз обратно подозрительно медленно. Мама даже не спросила у него, поел ли он, как делала это всегда, что не скрылось от парня даже с его рыбьей памятью. Впрочем, уже скоро можно будет забыть про их с мамой отношения. Забыть обо всём мире, в котором жил парень. Просто забыть. Забыться. Отчасти именно за этим Шастн и ехал в лагерь, понимая, что это, возможно, последняя надежда.

* * *

Антон неуютно заёрзал, завидев впереди ту самую площадь с двумя огромными автобусами, казалось бы, они больше чем «Popoff Tour». Расцветка была довольно оригинальной — камуфляж из синих оттенков и, кажется, какая-то надпись, типа «Sport». Даже с идеальным зрением Шастуна — которое, чувствовал он, скоро посадит с помощью любимого телефона — увидеть точно было нельзя. Впрочем, парень не был мегалофобом, гораздо больший страх ему внушала толпа, буквально окружившая эти автобусы. А если учесть, что до выезда ещё пятнадцать минут… парень крепко зажмурился и распахнул глаза, пытаясь понять, сон это или нет. — Выползай, — раздался женский голос откуда-то слева, отчего Антон, с головой погружённый в свои мысли, отчаянно вздрогнул, не сразу осознав, что голос принадлежит его матери. Парень, вопреки источнику звука, повернул голову вправо, наблюдая за толпой в окно, чем-то напоминающей муравейник — также суетливо и быстро происходило движение, также с вещами на собственном горбу. Он тяжело сглотнул, чувствуя, как становится душно, несмотря на так и не утихший, однако накрапывающий уже гораздо слабее, дождик и светящее солнце. Это сочетание ещё с самого детства твёрдо ассоциировалось с радугой, потому даже сейчас это слово мельком пронеслось в мыслях. Шастун действительно «выполз» из белой «Kia Rio», на самом деле уже давно не белой из-за дождя, тут же накидывая на себя капюшон серой толстовки с какой-то английской глянцевой надписью, переводить которую перед выходом было слишком лень, и пряча руки в длинных рукавах. Перекинув ремешок сумки, любезно переданной мамой, через плечо, Антон неуверенно стал спускаться по лестнице, ведущей в ту низинку, где находилась площадь. Майя лишь положила руку на плечо парня, правда, скорее для того, чтобы не упасть, чем из поддержки, отчего парень лишь ещё сильнее поёжился. Его команду первой заметила мама, да и сложно было не сделать этого. Народ толпился на крыльце небольшого музея, посвящённого Великой Отечественной войне, «Красная звезда». Что ж, остальным не терпелось попасть в автобусы и занять наилучшие места, а тренер Шастуна — Павел Алексеевич Воля (а за глаза — Снежок) — предпочёл расположиться в защищённом от дождя козырьком месте, зная, что места в автобусах хватит на всех. Приняв решение не тереться об людей и не теряться в толпе, Шастун пошёл по длинной дороге, старательно лавируя между одинокими людьми. Мама молча шла рядом, однако парень чувствовал её присутствие, а, точнее — взгляд, спиной. Мысли в голове стали суетиться и бегать также, как и люди на площади, пока Антон пытался придумать, о чём можно поговорить с ребятами. Не увидев знакомого лица Димки, парень окончательно сник и решил довериться ходу судьбы, понимая, что сам всё равно ничего не придумает. — Иди к ребятам, — легонько подтолкнула его Майя, и парень впервые за день испытал безумное желание уткнуться в подол её юбки и спрятаться от всего внешнего мира. Однако делать было нечего, потому Шастун, нацепив глупую улыбку, двинулся к сборищу сокомандников. Здесь явно были далеко не все, но даже эти шесть человек внушали парню какой-то нечеловеческий страх. Первым парня заметил Серёжа Матвиенко — либеро команды, что, кстати, с его ростом вовсе не удивительно. Его волосы были привычно собраны в какую-то завитульку, даже переливающуюся на солнце. Ходили слухи, что Серый был геем и нельзя сказать, что Антон этому не верил. Парень был очень общительным и способным разговорить даже Шастуна, поделившись с ним своим оптимизмом и радостью жизни. Серёжа обожал шутить, да и шутки в общем, и довольно часто именно на его словах держался настрой команды. Парень был одет в слишком уж широкие — даже по мнению немного шарящего в моде Антона — шаровары и чёрную джинсовку с карманами-обманками на груди, из-под которой торчала длинная белая футболка с чёрным принтом, содержащим в себе кучу различных фигурок. Серёжа бросился к парню с распростёртыми объятиями, отчего тот не смог сдержать искреннюю улыбку. — Привет, Тох, — выдавил из себя он, уже вися на Шастуне как коала, обхватившись за его хрупкое тело руками и ногами. — Привет-привет, — смеясь, ответил парень, глядя как Серёга медленно сползает с него. Ради таких моментов действительно стоило жить, только жаль, что они не вечны. Далеко не вечны. — Ну что, готов к поездке? — поинтересовался парень, ведя Антона к их тёплой компании. Он готов был бы остаться на своём месте или же рядом с мамой, лишь бы не стоять и не робеть, смотря на то, как других уносит с шуток, понятных только их компании. — Да, готов, только волнуюсь немного, — только и улыбнулся Шаст, увидев как Серёжа выдавливает из себя смешок. Дальше они шли в полной тишине, точнее даже — невесомом напряжении, а Антон — в дополнение — с тяжеленными мыслями в голове о том, как можно продолжить разговор. Тупо, ведь он знает, что всё равно не скажет ничего. Следующим человеком, заметившим появление на горизонте Антона, стал ещё один Серёга. Серёга Лазарев. Связующий и капитан команды, официальный капитан, хотя, по факту, своих должностей он не исполнял — разве что приветствовал соперников и расписывался после игр. Он был довольно стеснительным, и Шастун почему-то думал, что если бы Серёжа пришёл в команду чуть позже или хотя бы не был капитаном, то был бы похож на него самого. Ведь во многом ребят объединяло именно то, что они вместе с самого начала, а вот Антон и Димка… не влились они в коллектив, что ещё сказать. У парня была самая обычная — стандартная, можно сказать — стрижка, что волосы даже не спадали на лоб. Удобно, однако он не вынужден, как Шастун, убирать их с глаз после каждого розыгрыша. Одет Лазарев был в голубое худи с такими же голубыми завязками на капюшоне и карманом посередине, обычные синие джинсы, небольшими складками висевшими на нём. В общем, всё по классике. — О, Антоха! — только и воскликнул тот, тут же стиснув парня в охапку своими накачанными ручищами и прижав к себе так крепко, что парень просто обомлел, не сразу выдавив из себя что-то вроде ответного приветствия. Рядом с Серёгой тут же возник его вечный хвостик — Эдуард Выграновский, или же просто Эд. Но не Эдик. Шастун считал его немного странным, со своими психами и со своим выдуманном миром. Ага, Антон, кто бы говорил. Эд крепко держался за дружбу с Лазаревым, точнее, за их совместные интересы — аниме. Парень косил под какого-то рэпера или же дед инсайда, другим объяснить его странности Шаст не мог. Конечно, Эдуард очень много извинялся и вообще считал себя виноватым, но лучше было не подходить к нему после этого, если не хочешь получить в ответ убивающий взгляд и жёсткий игнор. Парень, как обычно, был одет в чёрную футболку со странным принтом, изображающим обнажённую статую, чёрную ветровку, противно шуршащую на ветру и серые облегающие джинсы, в особенности подчёркивающие худобу. На его шее висела увесистая цепочка до самой груди, а на голове красовалась чёрная тканевая кепка без единого принта. Он сдержанно похлопал Шастуна по плечу, отчего тот вздрогнул, но улыбнулся, желая показаться себя всем в наилучшем свете. Чуть поотдаль от их трио, ах, да, уже квартета, тусовалась неразлучная троица — Саша Волков, Егор Чернышов и Матвей Захаров. Антон решил даже не обращать на них внимания, но, видя, как «его» трио ушло в свои разговоры и между ними повисла неловкая нить, всё-таки решил сгладить это хотя бы для себя. Странно для Шастуна, но ничуть не странно для троицы — они были одеты в одинаковые белые футболки с синей надписью «Еврохим», торчащие из-под верхней одежды. У Саши сверху была надета серая кофта с застёжкой и карманами, в которых он усиленно прятал руки, переступая с ноги на ногу от холода, и широкие серые джинсы, почти прикрывающие обувь. Егор был одет в серые спортивки, явно короткие ему, и — крайне удивительно — командную широкую синюю толстовку с аккуратно вышитыми в правом углу инициалами и надписью на спине «Воронеж». Матвей был одет в синие широкие порванные джинсы и чёрный свитшот с какой-то красивой надписью на английском, а также кучей различных кружочков, сердечек и так далее. — Ей, Тох, а где Димка-то? — окликнул парня Егор, видимо, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. — Не знаю, — бросил в ответ Антон, на всякий случай ещё и пожимая плечами, дабы показать, что точно не знает. И ведь, как говорится, вспомнишь солнце — вот и лучик. Дима вместе с мамой направлялся к сборищу взрослых, старательно игнорируя тёплую компанию команды. Шастун уже привык к таким выебонам со стороны брата, потому даже не удивлялся. Тем более — это парень знал точно — Позов вообще не хотел ехать, не хотел расставаться с мамой, именно потому стоял сейчас рядом, вцепившись в руку, как в спасательный круг, и глядя вперёд невидящим взглядом. Дима был доигровщиком, каковых у них полкоманды, потому-то и играл он не часто, обижаясь на Антона за его несменную роль центрального. Димка был невысокого роста, хотя, на деле, немногим выше Матвиенко, волосы были сострижены почти под ноль. А ещё он был вторым — после Шаста — кто одевался не по моде. Причём у него, в отличие от Антона, была такая возможность, но он ею не пользовался, желая быть «особенным». Характер у Позова был не ахти какой, ведь если Шастун старательно скрывал все свои психи и ненависть, то парень предпочитал этому чистосердечное признание. Но, несмотря на всё это, Дима был единственным, с кем Шастун отлично общался — у них были общие темы, да и вообще общий язык. Без Позова Антон бы погиб. Или же ему стало бы проще? Не было бы постоянного напряжения и давления со стороны друга, можно было бы материться, зная, что не будет косых взглядов со стороны, обсуждать TikTok, который Дима считал «бесполезной тратой времени». Антон, не знал, как было бы лучше. — Ну что, красавцы, готовы к бою? — послышался голос Павла Алексеевича, ответом на который послужило крайне не синхронное «Здравствуйте, конечно». — Антон, а где Дима? — В стороне стоит, — неопределённо кивнул Шастун, смущённый таким выделением среди других, однако, при этом крайне польщённый. Антон плохо помнил, как они протискивались к автобусу, задевая людей всем, чем только можно; как он втягивал и без того впалый живот, будто бы это могло чем-то помочь; как ждали отправления минут тридцать. Голова давно покоилась на собственном плече, которое неприятно врезалось в щёку, заставляя искать более удобное положение. Шастун — кто бы сомневался — сидел рядом с Димкой, старательно ищущим взглядом маму, а потом машущим ей рукой так быстро, будто то была вовсе не кисть, а простая верёвка. Они заняли место в самом конце автобуса, потому потряхивало знатно, учитывая не самую ровную и длинную дорогу. Антон даже не решился достать наушники и немного отвлечься, зная, что за этим последует лекция Позова о вреде наушников, тем более таких, потому оставалось лишь неотрывно смотреть в одну точку, погружаясь в свои мысли, отчаянно съедающие парня изнутри. С этими мыслями он и заснул, всё-таки положив голову на острое плечо и прижав телефон экраном к животу как самую важную вещь в его жизни. Бессонная ночь уже дала о себе знать, когда сон медленно обволакивал Антона, забирая в своё царство. Парень не хотел засыпать, зная, что потом будет выглядеть, да и чувствовать себя, помятой картошкой. Но Морфей оказался сильнее.