Это коснётся только двоих

Антон проснулся далеко не из-за тихого шёпота на ухо, вызывающего приятные мурашки по всему телу. А он хотел этого. Хотел от одного-единственного человека, которого так старательно пытался заменить другими, но тщетно. Шастун не считал себя однолюбом, он часто влюблялся, но это было лишь увлечением, попыткой отвлечься от реальности, от реальных чувств. — Пацаны, смотрите, смотрите, «Велегож»! — именно этот возглас вырвал парня из крепких объятий сна, заставив резко подпрыгнуть на месте и начать быстро-быстро моргать, в попытке понять, что происходит. Переведя свой взгляд в окно, куда уже с неподдельным интересом и вниманием смотрел Димка, Шастун даже немного приподнялся на своём месте, желая разглядеть всё, навсегда запечатлеть этот момент в своей памяти. За окном простиралось поле до самого горизонта с одинокими тоненькими берёзками. В воздухе царила какая-то особенная атмосфера спокойствия и родного тепла, которого Антону так не хватало дома. Его сердце уже пропитывалось любовью и привязанностью к этому уютному уголку планеты, где он не был никогда. Дорога была просёлочной, отчего автобус прилично трясло, что особо чувствовалось на заднем сиденье, прямо над самыми колёсами. Честно говоря, несмотря на внешнее спокойствие данной местности, Шастун понимал, что эта поездка будет неким переломным моментом, сложным боем. Тут парень либо станет частью команды и научится быть на одной волне со всеми, либо в очередной раз убедится в том, что его уже не вытащить из болота социофобии. Салон транспорта сразу оживился, послышалась напряжённая возня, возгласы и шуршание, будто бы автобус наполняли не люди, а мыши какие-то. Многие вскакивали со своих мест, но тут же приземлялись обратно, не в силах выдержать сильной качки и лишь отбивая себе пятую точку. Они были рады вновь прибыть в это место. Шастун знал, что их ждёт целая куча различных испытаний на выносливость, но ребята отчаянно не помнили этого. Для них «Велегож» ассоциировался с тем самым местом, где ты живёшь, а не просто существуешь. Где ты придумываешь различные уловки и отмазки, чтобы выйти с поля битвы победителем; где ты тайком сбегаешь ночами гулять с любимыми людьми, а потом вы вместе получаете люлей; где вы сближаетесь ещё сильнее, познавая все бытовые трудности вместе. Вместе. Главное — быть вместе. — Давайте, живее, живее! — уже даже прикрикивал Павел Алексеевич, хотя ребята в этом вовсе и не нуждались. Они пулями вылетели из дверей автобуса, толкаясь и борясь за первое место. В небольшом проходе между рядами уже образовалась некая пробка, которая рассасывалась крайне медленно. Наконец, когда позволило пространство, Антон поднялся со своего нагретого места, попутно разминая шею, и занял последнюю позицию в очереди. Хотя нет, предпоследнюю. Сзади него пристроился Димка, ещё слишком сонный для того, чтобы бороться за первенство над другом. Вся поездка прошла в тишине, и будь Шастун другим человеком, его обязательно смутило бы это, но он слишком хорошо знал брата. Дождь продолжал слегка накрапывать, и тучи затянули некогда ясное небо, не давая солнцу ослепить счастливые лица. Несмотря на хмурую атмосферу, небольшой мирок под названием «Велегож» был освещён улыбками. Парень с наслаждением вздохнул приятный запах мокрого асфальта, задерживаясь на ступеньках автобуса. Отсюда открывался прекрасный вид, немного затуманенный из-за дождя. Впереди располагался довольно качественный шлагбаум, какие ставят у въездов в больницы, сейчас открытый для удобства рвущей и мечущей толпы. Слева от него располагалась небольшая будка с прозрачными «стенами» и белой куполообразной крышей. Скорее всего там сидела дряхленькая бабулька и занималась государственно важным делом — поднимала и опускала шлагбаум. А дальше располагались неизведанные просторы; и когда ты ступишь туда ногой, то сможешь с гордостью считать себя маленькой частью лагеря. Туда в гору вела довольно узкая извилистая дорожка, местами асфальтированная, а местами просто засыпанная щебёнкой, что было прекрасно видно Шастуну с его идеальным-как-бы-не-сглазить зрением. Более стоять здесь парень не мог, слыша недовольное сопение над ухом, потому пришлось нехотя спустится на землю — в прямом и переносном смысле — и принять от тренера сумку со своими вещами. Странно, пожалуй, что все ребята прикатили сюда с чемоданами и сумками как у Шастуна впридачу. Но сейчас его не беспокоили бытовые мелочи, интерес неизведанного брал вверх, и парень уже желал поскорее изведать каждый уголок лагеря. Потому сейчас, даже не дожидаясь Позова, хотя, пожалуй, стоило бы это сделать, Антон вприпрыжку догнал остальных, не желая потеряться в толпе других, не менее объёмных, групп. Минуя шлагбаум, парень не смог сдержать взгляда в сторону будки и, на удивление, увидел профиль довольно молодой девушки в ярко-оранжевой, как у спасателей, футболке и красной кепке, из-под которой торчали волосы, лишь едва спадающие на плечи. Странно, Шастун никогда не думал, что молодые девушки будут заниматься чем-то подобным. Фыркнув в ответ на свои мысли, Антон вновь перевёл взгляд на окружение, пока те не перетекли во что-то более — кхм — пошлое. Дорога поднималась далеко вверх, до непонятного белого здания, которое, очевидно, являлось местом заседания здешних властей или столовой. Очевидный выбор, не так ли? Слева уже начинали показываться небольшие домики, предназначенные не более чем на двух человек, но какие-то безумно уютные и старинные. Они были сделаны из досок тёмного дерева, покрытых лаком, и чем-то напоминали избушки. Окна были стеклянными, и Шастун мысленно удивился тому, что никто ещё не покушался на них с булыжником в руке. Домики располагались на одинаковом расстоянии, в шахматном порядке, что не могло не радовать перфекционизм Антона, и было их от силы штук восемь, а может и меньше. Подъём в гору шёл крайне медленно, и причиной тому были не уставшие от долго бездействия ноги парней, а огромное множество народа. Поднявшись на небольшую ровную площадку, усыпанную щебёнкой, сквозь которую решительно пробивалась молодая травка, парень уже не сомневался в том, что белое здание — столовая. Это был самый обычный кирпичный домище, покрытый кое-где облупившейся побелкой, с крышей из серой покуцаной черепицы и с такой же белой трубой. Честно, Шастун никогда бы не решил, что это столовая, если бы не радостный возглас из толпы: «Столовка, родненькая!», а в ответ на это дружный смех и не менее дружелюбное: «Тебе бы только пожрать». Дорога резко заворачивала влево, вновь становясь асфальтированной и обходя здание столовой на несколько десятков метров, что сильно разочаровывало парня. Теперь справа были довольно густые заросли хвойных деревьев, прикрывающие путников от дождя своими наклонившимися кронами, а слева — просто голая земля с редкими пьнями, на которой, по непонятной Шастуну причине, не росла трава. Делегация продолжала двигаться со скоростью «УльтраУлитка», изредка сворачивая куда-то, однако обстановка не менялось. Казалось, что они ходили по кругу, заблудились в лесу, но продолжали доверять своему вожаку, а кто им являлся — Антон и не знал. Наконец капли медленно стали путаться в волосах и стекать по носу, давая понять, что хвойный лес заканчивается, цивилизация найдена. Парень окончательно понял это, когда труппа вышла на ничем не защищённое пространство, а перед ними появились три дороги. Налево пойдёшь — на какую-то неизведанную Антоном тропинку попадёшь, прямо пойдёшь — дальше в гору подниматься до самой твоей кончины, направо пойдёшь — в рай-столовую попадёшь. Кто бы сомневался, что они выбрали именно прямой путь, а это предвещало ещё минут пять пыток для уставших мышц ног и затёкшей руки с сумкой, взять которую в другую не получалось из-за толкучки. Справа, вдоль бордюра, тянулся ряд высоких кривых дубов, по листьям которых слишком шумно били капли, сливаясь с гомоном толпы. За этими деревьями располагалась также полупустая земля с редкими пучками зелёной травы. Также там стояла пара-тройка деревянных лавочек из такого же тёмного дерева, как и избушки Нижнего Велегожа — как Антон уже прозвал ту местность — и резными поручнями в виде странной чёрной спирали. По всей поверхности были в творческом беспорядке разбросаны резные деревянные фигурки, изображающие Бабу Югу, Кощея, Гномика и прочую нечисть, однако выглядели они довольно привлекательно и заполняли пустую землю. Слева же находилось белое здание, со временем ставшее позорно-жёлтым, с обколупавшейся штукатуркой. На нём не было яркой вывески с названием лагеря или надписью «Добро пожаловать!», как себе представлял Шастун, нет. Весь второй этаж представлял собой одно сплошное окно, — зато, кажется, пластиковое — завешанное жалюзи. Чуть ниже располагался зелёный, ни к селу ни к городу, выступ, видимо, являющийся карнизом и держащийся на двух колоннах. И под этим выступом располагалась сама дверь в здание, вернее, целых две, ограниченные друг от друга стеной с ярким рисунком солнышка без лучей, радугой на синем небе и едва читаемой надписью «Велегож — остров радости». Слева и справа от дверей располагалась ещё целая куча ярких рисунков со множеством никому ненужных деталей, от которых невольно рябило в глазах. К этому сооружению вели ступени, которых парень насчитал восемь штук, а за ними — огромная площадь, предназначенная для танцев, как думал Антон. Её краями служили две скамьи — ну, как скамьи, скорее три доски противно-зелёного цвета, положенные на два пня такой же расцветки. Шастун вновь перевёл взгляд вперёд, давая глазам отдохнуть от избытка красок и насладиться идеальной зеленью деревьев и мелких кустарников. Спустя несколько метров, парень увидел ещё два поворота налево, поняв, что обязательно успеет заблудиться в этих трёх соснах, но зато, блять, тридцати трёх дорогах. Третий поворот, несомненно, не заставил себя ждать, отчего Антон лишь рвано вздохнул и стал шарить взглядом, ища хоть какой-нибудь ориентир, коим послужил небольшой фонарный столб под номером шестнадцать. Взглянув на него, Шастун твёрдо решил найти номер один, просто так, для себя. Довольный новоприобретённой целью, парень посеменил за уже сильно поредевшей толпой, ибо остальные продолжили свой длинный подъём вверх — по логике Антона — в Верхний Велегож. Теперь слева располагался один жилой корпус, однако довольно объёмный; Шастун понял сразу — их команда тут явно не одна будет проживать. Тут же, с видом на прекрасную зелень и грустную одинокую лавочку, располагалась небольшая открытая веранда, куда вели довольно шаткие на первый взгляд ступени. За шесты, являющиеся границами бортика, была прикреплена хилая бечёвка с четырьмя прищепками, очевидно, для сушки белья. Однако стоило заметить, что в дождь это явно не самое выгодное предложение. Прямо по ступенькам, никуда не сворачивая, — стеклянная дверь, тяжёлая даже на вид, в белой оправе, а за ней — внимание — полупрозрачный тюль, как некое дополнение. Однако, как понял Антон позже, тюль принадлежал гардине, на которой располагались занавески окна, простирающегося от двери и до самой противоположной стены. Занавески прекрасно выполняли свою работу, не давая заглянуть внутрь, каким бы сильным ни был интерес. Наконец команда поднялась на следующую и последнюю веранду того же домика, хотя дорога простиралась дальше, к каменным домикам. Теперь справа располагалась небольшая ограда, спасающая от неизбежного падения прямо на небольшую бетонированную тропинку, уходящую куда-то вниз, куда именно — не было сил напрягать мозги. Слева — такая же установка, какую Шастун видел минутой раньше, что лишь радовало его, подливая масла в огонь. — Ну вот, ребята, мы и приехали, — начал свою речь Павел Алексеевич, а отряд загудел, высказывая не то радость, не то нетерпение. — Как я уже говорил, мы делим этот домик с девочками Арсения Сергеевича, — мужчина хитро улыбнулся, сощурив глаза и пронзая взглядом каждого, кто смел хотя бы шевельнуться. — Так вот, я расселю вас сейчас, и не гудите мне в уши, всё равно сделаю так, как хочу. Так, Саша и Матвей, пройдите эту загородку, там будет комната на четверых, проходите её насквозь — там ваши хоромы. Егор, Матвиеныч, Кирилл и Артём — ваша комната та, через которую прошёл этот неразлучный дуэт. Шаст, Димка, Лазарь и Эд — комната перед вами, прошу. И, да, не скажу, что вам повезло, ибо через проход будем жить я и Арс, — слегка хохотнул Павел Алексеевич, глядя на вытянувшиеся рожицы Серёги и Эда, а также насмешки друзей, поспешивших удалиться, дабы не навлекать на себя беду. — Что ж, скидывайте сумки и через пять минут на обед. Опоздаете — будете бегать по большому кругу, и мне далеко по букве «ю», что сейчас дождь. Антон, конечно же, не понял ни слова, кроме того, что здесь довольно строго с порядками, и всё твоё время расписано за тебя. Слегка приосанившись, парень последовал за Лазарем и Эдом, стараясь не думать о Димке и не винить себя в том, что он попросту забыл про брата, окунувшись в прекрасную атмосферу лагеря. Но что-то плохо получалось. Застывать на пороге было не вариантом, потому что Шаст уже чувствовал дыхание Позова и не смел оставаться на месте ещё хоть секунду. — Чур моя кровать дальняя у стены, — нагло оповестил всех Дима, обгоняя медлительного друга и в изнеможении падая на кровать. Шастун в очередной раз удивился полному отсутствию стеснения, ведь сам просто занял последнюю свободную кровать, даже не настаивая на праве своего выбора, осознавая ничтожность положения. Плюхнувшись на кровать, которая подозрительно скрипнула и прогнулась чуть ли не до пола, Антон истерически хихикнул, топя этот звук в скрипе, и позволил себе занять время до обеда небольшим рум-туром по новому жилищу. Стены здесь были сделаны также из дерева, только чуть более светлого, чем те, что предстали перед Шастуном немного раньше. В некоторых местах они были немного побиты, точнее, это даже напоминало следы зубов, будто кто-то грыз их. Антон невольно содрогнулся от этой мысли, переключив внимание на пол. Он также был деревянным, только более светлым и однотонным, а доски от времени и сырости выгнулись лодочкой, делая пол неровным. Кровать, которую занял кузен, находилась в левом дальнем углу, если смотреть от входа. Впрочем, кровати тут были довольно сносными. Голубые, давно выцветшие покрывала с какими-то бело-серыми узорами, свисавшие до самого пола. В изголовье лежала приличных размеров синяя подушка со сбитым в одну кучу наполнителем, а также — наволочка и пододеяльник безумно интересной и уникальной расцветки — белый, с маленькими зелёными узорами, со временем почти слившимися с оттенком самого постельного белья. Рядом с каждой кроватью стояла довольно приличная тумбочка из странного материала, с — внимание! — исправной дверцей и двумя полками внутри. Будто копированная и вставленная рядом стояла точно такая же кровать, ну и тумбочка, принадлежавшая уже Антону. Получилось так, что их кровати разделяло нечто большее, чем этот предмет мебели. Забавно. Шастуновская тумбочка чуть ли не вплотную прилегала к белой двери с неработающим засовом, за которой скрылся Павел Алексеевич. Она даже до конца не закрывалась, стоит ли говорить о каких-то замках? Буквально в тридцати сантиметрах от этой двери, вдоль прилегающей стены, стояла небольшая напольная вешалка и странной высоты белый шкаф, портящий всю гармоничность комнаты, которым явно давно не пользовались. Вдоль стены с дверью также тянулось окно с двумя слоями стекла, а также засовом на одном, дабы открыть при желании. На гардинах располагался до безумия рваный тюль и персиковая штора — самое красивое, что Антон увидел за сегодня. Вдоль окна располагались ещё две кровати, которые были чуть светлее по оттенку дерева, прислонённые друг к другу изголовьями. Так получилось, что Серёга занял ближнюю к двери, следовательно, его тумбочка находилась в ногах, вплотную к стене и дверному проёму, а Эд — дальнюю, и его тумбочка стояла, прислонившись к той стене, параллельно которой стояла кровать Димы. Над этой самой тумбочкой висела странная установка, напоминающая небольшой… Кондиционер? Ветродуй? Что это, блять? — Шпана, обедать, — послышался голос чуть ли не над ухом, а потом дверь в комнату резко отворилась, впуская резкий запах дождя, а в ней показалась голова Павла Алексеевича. Шастун мгновенно вскочил, но идти первым не решался, потому неуютно мялся с ноги на ногу, ожидая, пока кто-то покинет помещение, чтобы пойти за ним, как собачка. — Пошли? — скорее даже приказал, чем спросил, Дима, и Антон посеменил за ним, хватаясь всеми лапками за эту возможность. — И как тебе тут? — неуверенно поинтересовался парень, пытаясь сгладить ту неловкую тишину, что возникла между ними по пути к небольшой компании, что толпилась напротив «тренерской». — Не знаю пока, пожить нужно, понять. Я скучаю по дому уже… — А первое впечатление? — Я же говорю, — даже с некоторым раздражением ответил брат, так и не удосужившись повернуть голову к собеседнику. — Нужно пожить, тогда увидим. Первого впечатления нет. Шастун заткнулся, не желая снова испытать на себе гнев Позова — тот в крайней стадии стресса. Он уже привык подстраиваться под характер друга хотя бы для собственной выгоды, ведь далеко не каждый захочет получить грубое словечко в ответ на будничный вопрос. Небольшая делегация под руководством Павла Алексеевича двинулась вниз по склону, а Антон уже успел приметить, что забираться наверх после сложных тренировок или сытного приёма пищи будет сущим адом, если это было сложно даже после поездки. Правда, с важным грузом за плечами, но это не имеет рокового значения. Спустившись до того самого расхождения путей, они резво свернули налево. Путь к столовой лежал через довольно широкую тропинку с потрескавшимся некачественным асфальтом и лавочкой с левой стороны, которая сейчас гордо пустовала, осознавая свою надобность после плотного обеда. Впереди был небольшое островок, вокруг которого ручьями текли потоки ребят, спешащих на обед. Он представлял собой поляну из зелени и каких-то цветов, точнее, только бутонов, окружённых белыми кирпичами. Это выглядело настолько живо посреди раздолбанного асфальта, что невольно радовало уставшие глаза. Небольшая арка, прилегающая к зданию столовой, была в виде треугольника зелёной расцветки, какой была и крыша. Верхушка этого самого треугольника слегка выходила за её пределы, и Шастун невольно осознал креативность идеи, что даже понравилась ему. Миновав ступени, парень, сливаясь с толпой, вильнул налево, вдоль застеклённой стены, однако увидеть что-либо было очень сложно из-за «отменной чистоты» стекла. Дверь, поворот направо и огромная очередь к раковинам. Ребята и даже девчонки пытались урвать хоть секунду, чтобы просто намочить руки, создавая иллюзию для самого себя, будто помыл их. В этой толкучке мешались и мысли, сливаясь в одно целое, потому-то, возможно, Антон и последовал примеру множества — просто подставил руки под сильную струю, пока его не оттолкнули. Прорываясь против движения, парень недовольно поморщился, вспоминая, что забыл снять кольца, и сейчас они так и норовили соскользнуть с пальцев. За столы их рассадили по той же логике, что и с комнатами, однако шестеро тут же подняли шум по довольно смешной причине — к Саше и Матвею подсадили девочек, ибо рассаживать их по разным столам было не вариантом, итак тут всё было рассчитано до мелочей. Парни лишь улыбались и нарочито громко ворковали о чём-то, заставляя девушек то смущённо теребить локоны, накручивая их на палец или убирая за ухо, то пронзать своим тоненьким смехом столовую, прикрывая рукой рот. Антона и Диму никогда не волновали такие дела. Нет, не то чтобы они никогда не влюблялись и им не был приятен интерес со стороны слабого пола, нет, просто они знали меру. Наверное. По крайней мере, Шастун считал ненормальным всё время думать только о любви, о этих, якобы, светлых чувствах, которые приходят, отгоняя твоё отчаяние и принося яркий лучик тёплого света. Нет, слышали, читали, пробовали. Любовь — тонкая штучка, к которой нужен своеобразный подход, который всегда находится спонтанно. Если вообще находится, конечно. Парня начало слегка мутить от одного вида какого-то перлового супа с мелко порезанным укропом, от которого отказался даже Димка. Вторым позывом стали гречка и непонятная — то ли рыбная, то ли мясная — котлета, которую Антон усиленно тыкал вилкой, наблюдая за ранами, появляющимися на ней, а затем как-то мирно зарастающими, если их не ковырять. В итоге, решив сослать всё это на плотный завтрак, Шастун жадно припал губами к гранённому стакану с компотом из сухофруктов, который он пусть и не любил, но сейчас слишком наплевать. Нужно было увлажнить горло, пока оно не пересохло. Тяжело вздохнув, как после сытного обеда, Антон откинулся на спинку стула, наконец решив рассмотреть обстановку столовой. Столы были довольно небольшие, и все на один лад — складные, деревянные, лакированные, с изящными чёрными ножками. Стулья были просто VIP-персонами — железные, с кожаными сиденьями и спинками, просто мечта любого школьника, что уж говорить о таком захолустье. Пол представлял собой белую плитку с чёрными контурами, несложно отметить: упади какая-либо посуда, она непременно разобьётся. Непременно. — Пойдём? — послышался слегка скулящий голос Димки, сидящего справа от Антона. Оглянувшись и убедившись, что некоторые члены их команды уже покинули зал, Шастун слабо кивнул и, отодвинув стул с диким скрежетом, пронзившим далеко не идеальную тишину, поднялся на ноги. Парни покинули зал под пристальным взглядом Павла Алексеевича, и, стоило им только выйти из помещения, Дима начал свою тираду. — Слушай, а ты видел ту девочку, что сидела напротив Матвея? — Шастун закатил глаза, старательно отворачиваясь от друга, дабы тот не прочитал в его глаза упрёк. «И ты туда же…». — Она такая… обворожительная; притягивает меня, словно магнитом. Я хочу находиться рядом, хочу узнать её лучше! — Так узнай, в чём проблема? — пожал плечами Антон, направляясь к какой-то доске объявлений, стоящей рядом с тропинкой, которую он раньше, волшебным образом, не заметил. — Если бы так просто… — только и вздохнул Позов, проходя мимо таблицы, заинтересовавшей парня, даже не оглядываясь. Антон, заложив руки за спину, читал историю лагеря на какой-то выцветшей табличке с некогда ярко-красными краями. Многие буквы приходилось узнавать по очертаниям, именно поэтому парень усомнился в том, что прочитал правильно с первого раза. Он снова и снова пробегал взглядом по заветной строке, но вскоре сдался, поняв, что другого толкования тут и быть не может. «Андрей Игоревич Моисеев». Смена обещала быть насыщенной.

* * *

В тихий час шуметь категорически запрещалось и комната Антона наплевала бы на эти правила, но только за стенкой отдыхал их тренер, готовый каждую секунду сорваться с места и всыпать кому-то по первое число, поэтому всё время, оставшееся до ужина, ушло на разборку вещей. Казалось бы, парни — не девочки. Почему так долго? Вы что, те самые «ванильные мальчики», которые обливаются духами, носят с собой плойку для волос и красят ногти, украшая их стразами с единорогами? Да нет, просто знаете, блять, когда у вас полка держится на трёх гвоздях вместо четырёх и при любом перевесе просто падает, то тут одних нервов маловато… На ужин давали противно-смазливую творожную запеканку со сгущёнкой, от которой Шастун также отказался, мол, ему нельзя молочное. А что, отговорка на многое работать будет, проще так, наверное. А сейчас он просто лежал на кровати и бездумно листал галерею, не представляя, чем можно заняться без интернета. И, в принципе, Бог с ним, с интернетом, но в домиках не было даже зарядок, потому что, мол, «вдруг вы тут взорвёте всё к чертям собачьим»… Парня это конкретно бесило, потому жизнь без телефона он представлял себе плохо, но виду не показывал. Не нужно, чтобы кто-то лишний раз знал о твоей зависимости, ведь потом сработает против тебя же. Дождь продолжал обильно поливать землю, и без того хлюпающую под ногами тканевых кроссовок, пресекая таким образом все попытки сгладить вечер активным отдыхом — дискотеками, прогулками, игрой в волейбол в кружочке, да всё что угодно, лишь бы не сидеть, тупо уставившись во включённый экран и переходя из приложения в приложение просто потому что. — Поз, Шаст, пойдёте в «Свинтуса» играть? — в дверном проёме показался знакомый силуэт головы с хвостиком, так что определить хозяина зловещего голоса во мгле не составило труда. Антон с немым вопросом уставился на друга, читавшего книгу с самым что ни на есть невозмутимым лицом и будто бы не слышащего ничего. Парень понимал, что ответа ждут и от него, но был не в силах вымолвить ни слова, будто бы руки и ноги сковали, а в рот вставили кляп. Он прикусил щёки, отчего скулы выступили отчётливее, а затем, выдохнув, произнёс. — Я пойду, только играть не умею, — Шастун выдавил глупую улыбочку, в очередной раз коря себя за неуместную фразу, но делать было нечего. Слово, как говорится, не воробей… — Иди, я чуть позже подойду, — не отрываясь от книги, но с лёгкой усмешкой оповестил Позов. Антон крайне медленно поднялся с кровати и присел на край, натягивая на ноги шлёпанцы, в коих он перемещался по комнате, что, кстати, было неудобно делать, учитывая дополнительную толщину в виде носков. Справившись с этим, парень легко отворил дверь, что-то скрипнувшую на своём языке, а затем, тяжело вздохнув, направился туда, откуда были слышны голоса. Веранда комнаты второй части команды являлась просто зеркальным отражением собственной, единственным плюсом — причём довольно существенным — был небольшой стол, похожий на парту, на котором лежала клетчатая красно‐жёлтая скатерть, больше напоминающая тёплый плед, в который до безумия хотелось завернуться, дабы ощутить тепло снаружи и внутри. Лазарь, Эд, Серёга и Кирилл уже важно восседали на стульях, каковых больше не было, и вели непринуждённые разговоры, изредка прерываемые взрывами хохота. — О, Тох, что ты как неродной, проходи, — тепло улыбнулся парню Лазарев, продолжая перемешивать слишком большую стопку карт — они выпадали каждую секунду. Шастун присел на небольшие перила, отделяющие веранду жителей комнатки от общей, искренне надеясь, что та не сломается, и с интересом уставился на карты с непонятными ему картинками. — Короче, смотри, — важно начал тираду Матвиенко, отобрав карты у насупившегося Лазаря. — Это — Полисвин, да, знаю, названия херовые, так вот, им ты можешь поменять цвет; это… эм, секунду, это — Перехрюк, с его помощью ты можешь сделать так, чтобы мы ходили в противоположную сторону; далее, что у нас… Тихохрюн, мы целый кон должны молчать, кто заговорит — берёт карту, ну, или две, не ебу уже, — Антон продолжал тупо, как болванчик, кивать, понимая, что всё равно не запомнит ничего. — Хлопкопыт — запомни, когда кто-то положит его, ты должен положить сверху руку, кто последний — тоже берёт карту. Хапёж — красавчик мой — означает, что человек, который ходит после тебя, берёт три карты и пропускает ход, так же после Захрапина — только карты брать не надо. Также, когда у тебя осталась одна карта, ты должен сказать «Свинтус», если это скажет за тебя кто-то другой, то ты берёшь карту. Если у тебя есть карта, которую можно подкинуть, то ты можешь перехватить ход, если успеешь кинуть её до того, как кинет тот, под кого ходили. И, да, все эти Захрапины, Хапёжи и так далее ты можешь бросать в любых количествах. Вроде всё, остальное по ходу игры разберём, — Серёга выдохнул, вытирая рукавом воображаемый пот, дабы показать, как сложно ему даются уроки для бездарей. — Не думаю, что ты запомнил всё, потому буду подсказывать. Шастун слабо улыбнулся в ответ, давая понять, что он правда не понял ничего из длинной речи, так что ученик он так себе, однако в школе так не считают. Вроде. Первые два кона прошли крайне смято, особенно когда парня заставляли объяснять правила неожиданно пришедшему Димке, хотя он сам ещё не разобрался. Однако потом азарт взял верх, вытеснив из головы всё ненужное, и Антон полностью отдался игре, забыв о реальности. Странно, но сейчас, в этой компании людей, чьи вкусы ни капли не совпадают с его, ему действительно комфортно. Даже несмотря на то, что ребята порой угорали с шуток, понятных только им, или же позволяли себе ругаться матом под укоризненный взгляд Позова и странную ухмылочку Шастуна. Честно, не таким Антон представлял себе первый вечер в «Велегоже», отнюдь не таким. Но он был даже рад такому стечению обстоятельств, надеясь, что это хоть как-то сблизит его с сокомандниками. Он готов отдать многое, лишь бы влиться в коллектив, стать его маленькой частичкой. Сейчас, конечно, он тоже является некой частичкой, но, выпади она, не изменится ровным счётом ничего. Хотя, быть может, это даже к лучшем, ведь от парня не зависят люди, а значит, он может совершать различные поступки, опираясь лишь на своё мнение и собственную выгоду. Да, а он так умеет?.. — Ого, ребят, играете? Азартные игры? — раздался голос откуда-то из-за угла, и Шастун невольно вытянул шею, желая рассмотреть обладателя такого приятного мягкого голоса. Оттуда появился довольно высокий брюнет с небрежно спадающей на глаза чёлкой, которому на вид, наверное, слегка за двадцать. Он лёгким движением поправил чёлку, а Антон мысленно подметил, что обожает делать так, и с трудом сдержал себя от этого жеста, дабы мужчина не подумал, что его передразнивают. Взгляд невольно приковали к себе голубые глаза, быть может, не такие, какими их описывают в книгах и фильмах, — яркие, будто бы бросающие вызов — но оттого не менее прекрасные. Хотя, как думает Шастун, при определённом освещении они будут именно такими, мол, как только посмотришь в его глаза, другие уже не будут тебя интересовать. Брюнет улыбнулся настолько по-детски искренне, что по губам Шастуна медленно поползла улыбка, поглощая своим хорошим настроем. На нём надет сиреневый свитшот крайне приятного оттенка, из-под которого, у горла, искусно торчит белая футболка, так идеально дополняющая образ, рукава небрежно засучены, а на пальцах блестит один — парень усмехнулся — увесистый перстень. На нём белые, более идущие в кремовый оттенок штаны, не облегающие, но и не широкие, и белоснежные кроссовки, посмотрев на которые, Антон удивился тому, как незнакомец ещё не запорол их. — Арсений Сергеевич, по глазам вижу, с нами хотите, — слегка прищурив глаза, слащавым голосом сказал Матвиенко, после чего, не выдержав своей роли, уткнулся в плечо Эда, трясясь от смеха. Шаст, честно говоря, немного в ахуе с того, что к парню, которому на вид не более двадцати пяти, обращаются на «вы» и по имени-отчеству. И, пожалуй, парень не скоро бы выпал из своих мыслей, не всплыви в его сознании такие знакомые инициалы — Арсений Сергеевич, он же тренер девочек, он же невольный сожитель Павла Алексеевича. — Глаза — зеркало души, — с той же улыбкой произнёс Арсений и, обойдя злосчастные перила, протиснулся между столом и Антоном, и встал совсем рядом с парнем, отчего тот рвано вздохнул, начав теребить кольца на пальцах. Ну не любит он, когда люди находятся подозрительно близко. Он боялся, искал подвоха во всём, а это сильно мешало как-то развеиваться, хотя бы тут, в лагере. Сейчас Арсений решительно рушил его рамки личного пространства: тот стоял, облокотившись на перила, и с интересом наблюдал за ловкими руками Лазаря, мешавшего карты, как и сам Шастун несколько минут?.. часов?.. чего-то назад. — «Свинтус»? Серьёзно? Ну и название молодёжь придумала, — усмехнулся Арсений, внимательно изучая и вертя в руках коробочку, будто бы это была какая-то шкатулка с потайной кнопкой. — Правила мне кто-нибудь объяснит? — Пусть Шаст объясняет, он ближе к вам, а мне через весь стол тянуться, — лениво оповестил Серёга, поймав на себе одобрительный взгляд Матвиенко, и быстро раздал карты, успев раздать всем по одной чуть ли не за секунду. — По ходу игры решим, — небрежно бросил Антон, протянув дрожащую руку к картам. Он даже не успел понять, в какой момент тёплая рука схватила их со стола и вложила в холодную от металла ладонь, облегчив парню задачу. — Спасибо, — почти прошептал Шастун, не в силах произнести этого громче. Почему? Зачем? Как? Когда? Слишком много вопросов, на которые ответов не может быть, да и нет сейчас. Парень молился всем богам, каким только мог при своём атеизме, чтобы время бежало быстрее, чтобы сейчас их прервали. Кто угодно. Что угодно. Пусть, блять, крыша протечёт что ли, лишь бы не сидеть тут на нервах, как всегда бывает при появлении незнакомого человека. Не воспринимал их Антон, не мог так просто с порога: «Здрасьте, я Ваша тётя»… — Собрание, вечернее собрание, — громко оповестил Павел Алексеевич, выходя из комнаты Антона, видимо, в очередной раз воспользовавшись проходной дверью. Конечно, кому хочется переться в дождь по тёмной и холодной улице. — Умеет же он кайф обломать, — прошептал Арсений, склонившись над столом, чтобы его услышали лишь «картёжники». — Ладно, я всё равно не отстану от вас, до завтра. — Спокойной ночи, Арсений Сергеевич, — тут же произнёс хор голосов, и лишь Антон молча проводил удаляющийся силуэт, прожигая недоверчивым взглядом. Нет, спонтанные знакомства ему тут явно не нужны, так что, можно считать: он не знает Арсения, Арсений не знает его. Всё. Точка. Начало конца. — Спокойной, ребят, — послышался приглушённый голос из недр тёмного перехода к девчонкам. Компания поднялась со своих мест и встала возле тех самых перил, служащих ограждением от падения, смело облокотившись на них и смотря на Павла Алексеевича в ожидании чего-то интересного. — Все в сборе? — поинтересовался мужчина скорее у самого себя, чем у молчащей команды. — Два, четыре, шесть, десять… да, прекрасно. Что ж, «Велегож» встретил нас не самой лучшей погодой, так что завтра утром, скорее всего, зарядки не будет, поэтому поднимайтесь к девяти, к завтраку. Сразу озвучу правила: чтобы в десять были в постелях, а в десять тридцать без телефонов. Не думаю, что вы желаете узнать о том, что будет, если ослушаетесь. К девчонкам на свидания не ходить, — по команде прошёл печальный вздох, а на губах Павла появилась приятная ухмылочка. — Не шуметь и вообще — отдыхать, пока есть возможность. Спокойной ночи, зайду ещё. И кто бы мог подумать, что Антон заснёт ещё до первого прихода Павла Алексеевича — в десять часов — с пустой головой, в которую, как дятел, отчаянно стучалось очередное странное чувство?