Давайте потанцуем

      — И что вы чувствуете по этому поводу?       Пак Чимин сидел в кресле, облокачиваясь на стол сразу двумя руками, поставленными на локти и сцепленными в кулак. Которым ему хотелось пробить собственный лоб. Потому что лоб его клиента ему было не пробить в любом случае. Это был запущенный случай. Не по причине его обращения к психологу, а… Просто потому что. Вообще, когда Чимин впервые увидел господина Кима, он был поражен до глубины души. Широкие плечи, королевская осанка, маленькая голова на мужественно длинной шее с интеллигентным кадыком, на которой располагались прекрасные черты лица… На голове располагались черты, потому что на бледной шее был только румянец, возможно нервный. Ким Сокджин сразу напомнил Чимину принцев, которые обычно так же величественно расхаживали по страницам сказок и своим волшебным дворцам, ожидая, когда им на пути попадется дракон в комплекте с принцессой, чтобы его сокрушить, принцессу не задев. Даже по касательной. Но отличие от принца всплыло само собой в ходе их первой беседы. Если принц ходил величественно, гордо расправив плечи, потому что мог себе это позволить ввиду благородного рождения, то Ким Сокджин не мог согнуться просто потому, что в его задницу был вставлен деревянный кол. Длинный, монументально жесткий, без спроса предостерегающий его затянутый паутиной внутренний мир и позвоночник от всяких вольностей и не дающий ни на секунду расслабить булки или, облегченно выдохнув, опустить плечи.       Он входил, и в кабинете тут же хотелось проветрить. Нет, он пах как распустившийся на солнышке нарцисс, сдобренный табаком и ванилью от Тома Форда, и, стоит отдать должное, в своем классически офисном костюме выглядел как-то извращенно возвышенно, но он был душным. Бесцветным. Как будто красивому карандашному наброску пожалели цветов, затем, поставив на него чашку, смазав все контуры. Он был вялотекущим. Как шизофрения, внутренним гнусавым голосом подсказывающая тебе какие-то абсолютно банальные вещи вроде «Сходи на работу» и «Ляг спать пораньше». Красивое спелое яблочко, к сочному румяному бочку которого ты примеряешься, потом кусаешь и… Теряешь оставленную на воске челюсть и веру в органические фрукты. Вот такой был Ким Сокджин.       — Не знаю. — Он сидел в кресле, выпрямившись, сцепив руки и засунув их между коленей, смотря в пол. — Я не думал об этом. У меня нет времени, потому что я постоянно должен сверяться с инвестиционным планом, осуществляя свою деятельность, и у меня не остается места в голове. Наверное, это пустяки, если я не запомнил. Хотя, запоминаю я чаще всего только цифры, если только это не номера телефонов или торжественные даты.       Он и говорил бесцветно, монотонно, вообще без эмоций, и пару раз, пользуясь тем, что его клиент большую часть времени смотрел в пол или на его стол, Чимин закатил глаза. Благо, он не делал больших пауз, потому что тогда это было бы совсем невыносимо, и Чимину пришлось бы надеть стянутые туфли, открыть окно и выйти в мир иной. Вообще, он должен бы был сидеть перед ним на кресле, но письменный стол был его щитом от равнодушного флегматизма, которым его клиент был пропитан.       — Скажите, а у вас есть увлечения? Ну, что-то, что заставляет ваши глаза гореть и говорить без умолку о…       — Биржевые сводки сразу после обновления торгов. — Ким Сокджин поднял глаза. — Вызывает живые дискуссии и бурю эмоций.       Чимин побоялся представлять себе эти живые дискуссии и бури эмоций, чтобы его вдруг не посетил когнитивный диссонанс.       — А какие фильмы вы любите?       — Не могу сказать, но могу смотреть все. Иногда, правда, не высыпаюсь, поэтому могу уснуть, но это не будет значить, что фильм мне не понравился, просто…       Чимин глубоко вдохнул, взяв в руки карандаш и прижав его к своему рабочему блокноту. Отсечки, которые обычно делали люди, обреченные на безвременное заточение. Тонкие палочки, которые отсчитывали каждое сказанное слово. Это было катастрофично.       — А как вы отдыхаете? — Чимин заговорщицки улыбнулся, заметив только, что его клиент успел до этого момента опустить взгляд, пока его собственный был направлен в блокнот.       — Я не работаю.       Убийственная логика, вколотившая последний гвоздь во все разом обрушившиеся надежды Чимина по поводу того, что у него был шанс помочь. Если бы он был своим отцом, он бы помог. Его отец мог помочь даже мертвому человеку, который чисто физически был не способен на экзистенциальный кризис. И Чимин пошел на отчаянный шаг.       — Господин Ким, озвучьте еще раз, пожалуйста, чего вы хотите добиться от наших бесед? Что вы хотите получить от меня, как от специалиста? За что вы платите мне деньги? На какой результат надеетесь? — Чимин просто забыл это, не записав. Тогда он был слишком впечатлен красотой своего нового клиента, а затем — слишком огорчен его всем остальным, чтобы с ответственностью подходить к своим должностным обязанностям.       — Я же говорил. — Ким Сокджин впервые поднял глаза и нахмурился, и Чимин готов был поднять руки к небу и заорать АЛИЛУЙА, добившись хоть какой-то эмоции, но затем… — Извините, мне несложно озвучить вновь. — А может это просто воспитание, а не бесхребетность? А может ему лучше было бы вскочить, упереться двумя руками в рабочий стол своего психолога и сказать вкрадчивым до мурашек шепотом «Какого хуя, господин специалист?», а потом положить к себе на колени и отшлепать… В другой жизни, Пак Чимин. Это в тебе говорит твоя безысходность, подружившаяся с хронической неудовлетворенностью. — Я хочу стать увереннее в себе, полюбить себя и…       — Вам действительно это нужно? Вам, а не кому-то, кто надоумил вас обратиться к психологу, потому что все так делают и всем это помогает? Скажите, зачем вам это нужно? — Чимин поднялся, обошел стол и в очень неформальной манере на него присел, упираясь в столешницу заведенными за спину руками. Открытая поза, чтобы клиент не подумал, что Чимин хочет чего-то плохого. Только избавиться от него раз и навсегда и забыть как страшный сон.       — Я плачу вам деньги, а если я плачу деньги, которые достаются мне нелегким трудом, я хочу того, что озвучил. — Ким Сокджин вскочил и стал угрожать Чимину пальцем. В мечтах Чимина. На самом деле, он просто положил руки на колени, смотря Чимину куда-то в район галстука. Даже не в глаза. Прислуга обычно не смотрит в глаза. И неуверенные в себе душнилы, которые прочитали, что такое уверенность в себе, но не поняли, для чего она нужна, потому что им и так норм.       — Я объясню свою позицию. — Чимин вдохнул и выдохнул. — Мы с вами беседовали уже пару раз. Из стандартной процедуры ознакомительной сессии и проведенных тестов я узнал, что у вас нет травмирующего опыта, к счастью, и я очень рад. То есть, у вашей проблемы нет внешних причин. Родители вас любили, окружение не давило и все остальное, на что вы в один момент перестали обращать внимание. Это прекрасно, и некоторые вам могут позавидовать. В таком случае, если внешних, видимых причин для внутреннего конфликта «хочу» и «могу» нет, остаются причины внутренние. Но в вашем случае я просто не вижу этого конфликта. Я говорю с вами честно, возможно, выходя за рамки профессиональной этики, но всё же находясь в пределах этикета и приличий.       — И что это значит? Вы отказываетесь со мной работать? — В интонации — только вопрос. Ни возмущения, ни раздражения, ни-че-го.       — Господин Ким, скажите, вы употребляете алкоголь? — Возможно, его просто нужно напоить.       — Иногда. — Он кивнул. — С коллегами по работе или родителями, когда мы что-то отмечаем.       — Друзья? Вечеринки? — Чимин решил слиться со своим клиентом, убрав из своего голоса любые интонации. Хотя, там была только досада.       — Я похож на человека, который ходит на вечеринки?       Чимин даже вылупился неожиданно, увидев как его дорогой господин Ким поднял брови. Но…       — Я не люблю шум. Предпочитаю тишину и покой.       Нет, показалось.       — Я сейчас скажу вещь, которую, возможно, не одобрит всё та же профессиональная этика, но пока я не полез на вас с оскорблениями и кулаками, считаю это приемлемым. Я хочу быть искренним с вами. Вы зажаты, и что-то мне подсказывает, что это ваше обычное состояние, которое не обусловлено внешними раздражителями и внутренними переживаниями. Возможно, вы просто привыкли однажды так себя вести, примерив раз на себя такую стратегию внешних проявлений, и вам понравилось. Не возьмусь судить. Но даже физически вы ощущаетесь как зажатый человек, которого хочется насильно согнуть и разогнуть, чтобы вы поняли, что ваше тело и внутренний мир достаточно гибки и приятны миру окружающему. Тело очень точно транслирует то, что у него внутри и в голове. И мы не можем это контролировать.       — Это плохо?       Чимин не постеснялся закатить глаза, не услышав в вопросе ни тени сомнений или беспокойства. Казалось, если сейчас, он скажет ему, что на его глазах выпилится из этого мира, он спокойно посоветует приятного отхода в мир иной и пообещает купить на могилку венок. По распродаже. Сэкономив деньги и вложив их в акции какого-нибудь похоронного бюро, даже не того, к которому обратятся родственники его усопшего психотерапевта.       — Нет. Это неплохо. Вопрос в том, нравится вам это или нет. Если нравится — все отлично, мои услуги вам не нужны, по крайней мере до того момента, как вы не поменяете свои внутренние ориентиры. Если не нравится и вы до этого не догадывались о том, что зажаты — я к вашим услугам. — Чимин склонил голову, выставив вперед одну руку, затем вновь выпрямившись. — Вы танцуете? Я не говорю о клубах — дома, например, когда никто не видит? Ну, знаете, пришел в голову мотив и вы…       Чимин гибко повел плечами из стороны в стороны, но под недоумевающим взглядом господина Кима сник.       — Нет. — ЭТО ОЧЕНЬ НЕОЖИДАННО! — А надо?       — Надо. Вам прописаны интенсивные круговые движения бедрами с самой большой амплитудой, чтобы наверняка. Двигать задом, пока голова не закружится. — Вообще, Чимин не собирался говорить это вслух, но, кажется, господин Ким не обиделся. Потому что не умеет. — Понимаете, это раскрепощает. Не потому, что у вас открывается чакра или что-то другое, на чем настаивают нетрадиционные практики, а потому что именно в этой части своего тела вы больше всего можете прочувствовать свободу. Ну и в плечах, разумеется, а они у вас приметные и масштабные, так что нужно работать и с ними, чтобы не запасали стресс. Включаешь музыку, которая нравится, и начинаешь двигать бедрами туда-сюда, затем подключая игривые плечики, не замечая, как поглощаешься ритмом, и твое тело перестает чувствовать гравитацию, вместо этого начиная чувствовать музыкальный мотив. Даже люди, которые не умеют танцевать, всегда могут выразить так свое настроение, свою уместную раскрепощенность, просто двигая бедрами в такт чему-то. Вам кажется, что это бред, но вы просто не пробовали. Я не знаю, как это работает, но это работает. Возможно, срабатывает механизм, который с помощью такого нехитрого движения позволяет ослабить моральные регуляторы, потому что это считается не слишком прилично и ассоциируется с сексуальными игрищами. А может просто по организму разгоняется кровь, разогревая суставы и кости и вдыхая в них жизнь… Танцы не только раскрепощают — они позволяют снимать стресс, особенно если проходят в нужном музыкальном сопровождении, активно высвобождая серотонин. Я уже не говорю о пользе для здоровья, которая в этом заключается тоже. Опять же, преодоление стеснения и той зажатости, которая обычно портит настроение и стирает с лица улыбку, когда нужно отдаться моменту. Никто не говорит, что каждый в этой жизни обязан суметь станцевать на барной стойке на глазах у изумленной публики. Достаточно даже просто танцевать дома, пока никто не видит. Это знакомство с собственным телом, близкое, теплое, которое позволит любить и ценить его еще больше. А любая любовь задействует и облагораживает внутренний ресурс.       Господин Ким слушал молча, разминая пальцы, а затем выдал…       — Я однажды был в гей-клубе, и мне не понравилось. Слишком развязно.       Если бы Чимин пил, он бы поперхнулся. Если бы ел, подавился. Если бы мог материться при клиенте, заорал бы «Ебать, вот это поворот!»       — Вы… искали пару? Или были за компанию с коллегами? — Чимин не знал наверняка, где биржевые брокеры обычно проводят корпоративы, поэтому решил уточнить, на всякий случай.       — Ну… Не то чтобы искал. Просто у меня нет времени на знакомства, обстоятельные, а… — Ким Сокджин даже не краснел, наверное, просто не умел, потому что всем своим видом он теперь демонстрировал смущение.       — В этом нет ничего постыдного. Абсолютно. Желание романтической или сексуальной близости обусловлены природой, и если… — Ваше зажатое тело не может игнорировать стремление к эрекции и эякуляции… — Вы его испытываете, это лишь значит, что вы живой человек.       Господин Ким задумался, затем подняв на Чимина задумчивый взгляд. И в Чимине зажглась надежда.       — Возможно, вы правы. Может, я правда зажат и тем самым отпугиваю других. Но я ведь не плохой человек. Возможно, не такой интересный, потому что моя жизнь посвящена карьере, которой я приношу в жертву досуг, но тем не менее…       — Господин Ким! — Чимина осенила прекрасная идея. — Сколько сессий вы успели уже оплатить?       — Пять. Две из них прошли. — Это был финансовый вопрос, потому господин Ким не сомневался.       — Отлично, осталось три. — Чимин задумался. — Давайте я предложу вам альтернативный метод решения вашего вопроса. В рамках психологической науки — неконсервативный, хотя, возможно, и очень приемлемый. — Чимин решительно выпрямился. — Скажите, вы готовы довериться мне, как специалисту?       — Только если будет какое-то стоп-слово, потому что я, скажу честно, не готов к кардинальным переменам.       Чимин… Странное ощущение. Тот же господин Ким, те же поджатые плечи и воткнутый в задницу кол, но эта органичная отсылка к бдсм… Возможно, просто совпадение.       — Обещаю, если вы будете испытывать сильный стресс, с которым я не смогу вам помочь справиться, мы прекратим… наши занятия. Обещаю. — Чимин кивнул. — Вы согласны? Если да, я начну прорабатывать план мероприятий и уведомлю вас через своего секретаря, где мы с вами встретимся в следующий раз. В это же время. Хорошо?       — Хорошо. — Господин Ким кивнул, затем посмотрев на часы. — Я могу идти?       — Да. — Чимин направился к двери, чтобы проводить своего клиента и убедиться, что он уйдет. — Всего доброго и до встречи.       — До свидания. — Он даже не посмотрел и не улыбнулся, и, глядя ему в широкую спину, Чимин закатил глаза.       Господин Ким, расстегнув на ходу пиджак и ослабив узел галстука, успев освободить от пары пуговиц воротник, который все это время его душил, быстро направлялся к машине, прижимая к уху телефон.       — Я уже освободился. Что? — Он открывал дверь с водительской стороны. — Даже не вздумай! Я тебе уши оторву, ты меня понял?! Я помню! Я помню, что сам попросил тебя, но... — Он уселся на сидение, закрыв дверь и нацепив ремень безопасности, смачно выругавшись, когда телефон выскользнул на коврик. — Ты не даешь мне сказать, между прочим. Я буду через… — Он сверялся с зажегшимся экраном навигатора. — Через пятнадцать минут. Вообще, ты легко можешь начать без меня. Обаяй всех и держи фокус внимания, пока я триумфально не заявлюсь, открыв дверь с ноги, драматично схватившись за голову, обвиняя городской трафик. — Господин Ким слушал ответ собеседника очень внимательно, а затем на его лице начала шириться улыбка. — Тсссс, ты профессионал и здесь не нужен особый навык, по крайней мере, тебе. И ты вполне можешь справиться без меня, но я должен контролировать, потому что получаю за это деньги. В общем, возьми ключи, запусти всех внутрь и будь собой. Я скоро буду!       Он прилепил телефон к держателю, успев просмотреть несколько уведомлений, затем включил зажигание, слушая, как мерно заурчал двигатель его седана. А после мечтательно улыбнулся, дернув рычаг переключения передач, следя теперь за тем, чтобы выезд с парковки не обернулся катастрофой. Дела-дела-дела, которые именно сегодня он сможет переложить со своих широких плеч на другие, такие же. И его психолог слеш психотерапевт… Все-таки он слишком мил, а это может вызвать проблемы уже в ближайшем будущем. Но… Ему стоило отказаться от этой затеи в момент их первой встречи, когда как раз и всплыл этот занятный факт об исключительной привлекательности господина Пака. Однако, пока у него на руках были все карты... Никому ничего не угрожало, а может, и наоборот. Смотря как эти самые карты лягут.

* * *

      — Блять, я все пропустил, да? — Чимин повис на двери, которую до этого отчаянно дергал не в ту сторону, пока ему любезно не открыли, и в его глазах отразилась вся боль и отчаяние, которое в подобной концентрации было бы смертельно для любого, но не для целеустремленного Пак Чимина.       — Четыре минуты назад отпустил группу. — Молодой человек во влажных и тонких тренировочных штанах, облепивших его сильные ноги, и такой же влажной и тонкой футболке, в свою очередь подчеркивающей сильное и татуированное всё остальное, что до этого слишком хорошо потрудилось, откинул с лица темные волосы, сочувственно улыбнувшись. Пока Чимин ударился лбом о дверь. Не хотел так сильно — просто показать красивее свою драму, но не рассчитал и показал теперь на своем лице еще и то, как ему было больно. — Я могу поплясать с тобой, малыш, если ты после угостишь меня ужином.       — Я надеялся, что мне удастся сегодня посмотреть ту шикарную связку, что ты придумал… — Чимин, не заботясь о том, что на нем был дорогой костюм, войдя в танцевальную студию и отойдя от ранившей его двери на безопасное расстояние, прямо по стене сполз на пол. — Ебаное консультирование! Ебаная отчетность! И только батя, который все это придумал, не ебаный, потому что несмотря ни на что, я его очень люблю.       — Твой батя хорооооший. — Молодой человек самодовольно улыбнулся.       — Ага, до того момента, как с любовью улыбаясь и положив на твое плечо свою теплую руку, категорически не запретит тебе заниматься танцами.       — Ну, ты же занимаешься. — Молодой человек пожал плечами.       — Как любой заскучавший человек, Чон Чонгук. Это другое. Это не творчество, а физическая зарядка. Танцевальным творчеством зарабатывают деньги. Вот ты — хореограф, придумываешь танцы — это творчество, и другие, которые просто твое творчество воплощают, платят тебе деньги. Я не плачу, потому что мы выросли плечом к плечу, но факт остается фактом. — Чимин начал избавляться от пиджака, пока Чонгук о чем-то задумался. — Самый высокий уровень, когда за воплощение своего творчества ты платишь другим не из своего кармана — это уже прямая дорога к всеобщему признанию, а это уже не только физическое и моральное удовлетворение, но и… Приятно, в общем. Вершина танцевального творчества, когда ты становишься царем и богом.       — Ты слишком романтизируешь труд хореографов. — Чонгук сочувствующе улыбнулся. — Помимо творчества, это миллион и триллиард нервных клеток, когда ты понимаешь, что справился бы сам в два счета, но тебе нужно терпеливо ждать чужого озарения.       — Ай, это издержки, которые изначально включены в… — Чимин поднялся. — В куда-то туда. Я не помню свой курс экономики. Кстати! — Он закатывал штаны, проверяя, чтобы они не стесняли его колени.       — Кстати, какого черта ты не взял форму? — Чонгук в недоумении нахмурился.       — Забыл, так торопился. Но меня это не остановит и… — Чимин закончил, любуясь своей работой, затем как-то слишком заговорщицки посмотрев на Чонгука, но после во взгляде появилось больше грусти. — Завтрашний вечер не планируй — мы пойдем в театр.       — Извини, у меня нет выходного платья, которое я еще не успел выгулять. — Чонгук махнул рукой, направившись к зеркалу. — Я пас.       — Ах, мой маленький неодухотворенный искусством крольчоночек… — Чимин подошел к другу, вцепившись в его талию двумя руками, чтобы иметь возможность встать углом и потянуть поясницу и бедра. — Это пластический спектакль. Никаких слов — только музыка и танец. Премьера была несколько недель назад, и по отзывам — все в восторге. Знаешь, как обычно бывает: ничего непонятно и очень интересно. Это эксперимент, а ты новатор и, возможно, сможешь почерпнуть немного вдохновения. — Чимин активно разминался, пока Чонгук стоял, скрестив руки на груди, наблюдая за другом в зеркало. — Ладно, чтобы ты почувствовал себя героем — со мной должен был пойти отец, но у него как раз в это время запись телешоу. Господи, мне бы его работоспособность — я бы и консультировал, и танцевал, и, возможно, балатировался бы в президенты. Но батя занят, а я вновь проебался с планом приобщить его к танцам хоть как-то. Хоть в каком-то виде. Но я не отчаиваюсь!       — Уважаю твой оптимизм и готов тебе помочь. В конце концов, ты прав, новый опыт и… Честно сказать, даже интересно. — Чонгук теперь всерьез задумался, и Чимин, выпрямившись, крепко обнял его спины. — Да, это окончательное и бесповоротное да. Если ты за мной заедешь.       — Без пизды. Представим, что это свидание. Первое. Без лизаний и объятий. — Увидев как Чонгук закатил глаза, Чимин наиграно тяжело вздохнул. — Немного сублимации для блеска глаз не помешает даже тебе, мой одинокий и незаганенный творец...

* * *

      — Ну, как я выгляжу? За то время, что мы тряслись в пробке, ты должен был придумать комплимент для меня. — Чонгук, ловко выбравшись из машины, гордо расправил плечи, встав перед Чимином, пока Чимин скептически оглядывал его с ног и до головы. — Могу застегнуть пару пуговиц.       — Да, пожалуйста, и джинсы нужно было выбрать посвободнее. Хорошо хоть взял рубашку с длинным рукавом. — Он поставил машину на сигнализацию, затем направившись ко входу в театр, у которого уже собрались ожидающие возможности войти люди. И уже ее получившие.       — Слушай, я не какой-нибудь там. — Чонгук тряхнул головой. — И знаю, как нужно себя вести и…       — И что в противном случае все будут пялить не на сцену, а на твои татухи. — Чимин снисходительно улыбнулся, открывая перед Чонгуком, который собирался что-то ответить, дверь.       — Добрый вечер, господа. — Билетер у рамки металлоискателя радушно улыбался, проверяя билеты. — Партер, второй ряд. Хорошего отдыха.       — Вот спасибо. — Чимин лучезарно улыбнулся, затем начав оглядывать ярко освещенный и очень современно обставленный холл, который теперь кричал о том, что в нем только недавно завершилась реконструкция. — Зацени мрамор.       Он дернул Чонгука, который теперь готовился запищать из-за пирсинга в брови и напрягся, затем расслабившись, когда писка не раздалось. По крайней мере, не со стороны рамки, а со стороны его лучшего друга.       — Так это небось искусственный… — Чонгук оглядывал стены, которые на своей поверхности самым причудливым образом сочетали несколько фактур, таких как камень, мрамор, побелка и дерево. — Но смотрится в общем неплохо.       — Ай, хорошо смотрится. — Чимин взял Чонгука под локоть. — Не будь душным, как мой господин Ким. Мне кажется, после наших консультаций мои легкие переполнились пылью и песком, которыми от него веет за версту. Нет, ну красивый же парень! Ну вот прям красивый. Прям красивее тебя. Но душный… Как сон под дешевой москитной сеткой в жару.       — Впервые слышу от тебя, чтобы ты жаловался… Да так открыто… Да так красочно…. — Чонгук с любопытством оглядывался по сторонам, пока они, руководствуясь указателями и табличками, поднимались по широкой лестнице, украшенной каменными балясинами, которые навивали мысли о классике, но ей, из-за своей формы, не соответствовали в полной мере. — Всё так плохо?       — Он настолько неинтересный, что почти карикатурный. Уверен, у него есть достоинства и почти нет недостатков, но мне хочется в его присутствии вздернуться. И обратился он по такой пустяковой проблеме… Нет, я не обесцениваю людские переживания — просто это для него не проблема. Уверенность в себе нужна мне или тебе, или кому-то еще, но не ему. Зачем тебе уверенность в себе, если оценить ее и тебя могут только стройные столбики цифр и такие же как ты энтузиасты. Возможно, он просто не знает, как можно по-другому, и ему просто стоит открыть дверь в другой мир… В общем, этим я и займусь.       — Откроешь ему дверь в другой мир? Надеюсь, не в иной. — Чонгук остановился и остановил Чимина напротив яркой современной фрески, которая показывала какую-то сцену из жизни театра.       — Отправлюсь с ним на танцы. Он такой зажатый и забитый, что немного движения ему не помешает.       — Чим, я тебе как человек, который с этим работает, могу сказать, что это может его еще больше закрепостить. Это дело нежное и деликатное, и нужно постепенно приучать человека к раскованности… — Чонгук звучал задумчиво и слишком взросло для состояния своей двадцати трехлетней души, поэтому Чимин игриво ущипнул его за зад.       — Поучи еще меня. Я прекрасно знаю. — Он невозмутимо уставился на картину, пока Чонгук испепелял его своим взглядом, затем решительно вытащив его галстук из застегнутого жилета, закинув его Чимину на плечо. — Легче стало, маленький? Так вот, я отведу его на танцы для тех, кому за шестьдесят.       — Ооо, ну ты просто гений. — Чонгук усмехнулся, пока Чимин стал поправлять галстук, вместе с тем поправив тесно сидящий на нем жилет. Хорошо, что пиджак он догадался оставить в машине, иначе пришлось бы вспотеть. — Нехилый такой намек, что у чувака снаружи лицей, а внутри музей. Старины. Если у него есть мозги, он просечет эту фишку и плюнет тебе в твою чувственно красивую рожу.       — Я не хочу его оскорбить, дурень. Мы с этого только начнем. А закончим каким-нибудь клубом. И все это время я ему буду затирать так, как умею.       — Введешь в транс, и он одуматься не успеет, как будет лихо отплясывать на столе, в расстегнутой до пупка рубашке, орошая всех виски и матерными благословениями. — Чонгук мечтательно улыбнулся, пока его зад вновь пострадал, на этот раз от интеллигентного пинка.       — Было один раз, а ты до сих пор не угомонишься. — Чимин прошипел это сквозь зубы. — Узнал бы батя, отлучил меня от семейного банковского счета.       — Поэтому я напоминаю об этом тебе, чтобы не было соблазна рассказать ему. И, кажется, мы пришли. — Чонгук, который локтем прижимал к себе ручку Чимина, будто они пришли вместе, указал на табличку. — Пошли, пора отдавливать чужие ноги и извиняться.       В зале еще горел яркий свет, который освещал не только обтянутые темно-зеленым льном кресла, но и суетящихся людей, которые в большинстве своем были одеты соответствующе той громадной и очень стеклянной причудливой люстре, что висела под потолком.       — Так, какой у нас там ряд… — Чонгук смотрел в билеты, которые силой отобрал у Чимина, пока Чимин смотрел по сторонам. — Второй. Пошли, не терпится приложить зад.       Они аккуратно продирались через стройные ряды готовящихся к зрелищу людей, обнаружив, что их ряд успел почти полностью заполниться. Свободными были только их два места и еще одно рядом. Скорее всего, оно будет пустовать, а, значит, подлокотник будет весь в распоряжении Чимина. И эта мысль воодушевляла почти так же, как и предстоящее действо.       — Извините. Прошу прощения. Спасибо. Простите. — Чонгук аккуратно переставлял своими длинными ногами, пока Чимин шел за ним по уже проторенной между туфель дорожке. — Фух, можно расслабиться.       Он упал в кресло, вытянув ноги и положив руки по подлокотникам, не встретив никакого сопротивления от своей соседки, девушки лет семнадцати, которая сидела, засунув руки между коленей, то и дело обращаясь к своему папе. Или брату. Это было неважно. Потому что спустя несколько минут свет начал гаснуть, заиграла живая музыка, пока представленная только духовыми и чувственной скрипкой. Занавес был неподвижен. Чимин был неподвижен. Чонгук был подвижен, вертя головой, чтобы проследить за всеми постепенно гаснущими софитами.       Но вот занавес раскрылся, и на сцене сразу все пришло в движение, хаотично суетясь, сталкиваясь друг с другом, чтобы затем начать выстраиваться в какую-то систему, порядок которой нельзя было осмыслить, но можно было почувствовать. Чимин замер, наблюдая за тем, как теперь, как дирижер оркестром, телами артистов, которые все были одеты очень просто и неброско, будто не желая отвлекать внимание от танца, завладел музыкальный ритм.       — Ты бы тоже мог так. — Чонгук, ткнув пальцем в сторону сцены, прошелестел это Чимину на ухо, пока Чимин представлял, как это прекрасно — иметь возможность и способности выражать свои мысли с помощью движений.       Мягких движений рук, которые теперь как будто лишились костей, являя собой подобие волны. Переходя друг в друга и откликаясь в других движениях, соприкасаясь с ногами, утянутыми поясами талиями, все приводя в движение и заставляя переливаться, изгибаться, дергаясь, будто от тока, чтобы затем становится мягче, податливее… Это завораживало. Современный танец, элементы балета, чередующиеся музыкальные ритмы, как будто рвущие на цветные куски канву спектакля, чтобы можно было лучше рассмотреть и прочувствовать настроение. И вот пестрая, постоянно перемещающаяся толпа исчезла и в центре оказались главные герои. История любви мужчины и женщины. Которые вдруг отошли на второй план, пока на первом появился молодой человек. Он стоял, будто отсчитывая моменты до начала чего-то неведомого, расслабленно покачиваясь и щелкая пальцами. Все замерли. Даже музыканты замерли, пока молодой человек стал прохаживаться по сцене из одной стороны в другую, будто бы пытаясь скрыть, что происходило на заднем плане, между главными героями. Очень быстро эта проходка стала походить на танец, когда он начал замирать то в одном, то в другом месте, отрывистыми, но мягкими движениями приковывая к себе внимание.       Чонгук смотрел как завороженный. Его глаза сами собой следовали за одетым в широкого кроя бежевый костюм с двубортным пиджаком (на голое тело) молодым человеком, теперь видя в нем главного героя и только в нем. И внимание привлекали не только движения и пластика его мужественно ладного тела, но его мимика. Как будто он проживал каждое танцевальное па, каждый взмах рукой и танцевальный шаг, наполняя его эмоциями и чувствами. И вот зазвучал саксофон, как будто издалека. А потом в руки молодого человека, как будто сверху, упал настоящий саксофон. К которому он тут же приложился губами и извлек звук. Живой. Трели, переливы, и теперь он был одним целым с позолоченным музыкальными инструментом, постепенно с помощью света превращаясь в тень, в то время как главные герои, наконец, оказались в центре.       Он достал телефон. Ему нужны цветы. Он обязан подарить ему цветы.       — Чим, какие цветы дарят мужчинам? — Он уже искал доставку, которая сможет доставить цветы… До антракта было чуть больше часа. Ему нужна очень срочная доставка.       — Такие же, что и женщинам. — Чимин заворожено следил за танцевальным действом, затем дернувшись и посмотрев на Чонгука. — Тебе зачем?       — Не мне. Саксофонисту. — Он нашел что-то фиолетовое, пушистое, с гиацинтами. И компактное. Возможно, букет невесты, но это не имело теперь значения. Будет букет для жениха при лучшем раскладе. И можно будет держать в руках до финальных оваций.       — Кому?! — Чимин даже глаза вылупил, видя, как Чонгук был решителен и спокоен, уже оплачивая покупку, списывая адрес с билета.       — Никому. Смотри спектакль. — Чонгук отмахнулся, удостоверившись, что транзакция прошла.       И оставшееся время он просто ждал букет. А получив букет, сумев напрячь гардеробщика, который любезно нашел для букета вазу, пока букет искал владельца, вышел вместе с остальными к сцене, как раз в тот момент, когда начались аплодисменты. Которые он не слышал, потому что его сердце выпрыгивало из груди и заглушало весь его остальной организм, который стремительно приходил в негодность под действием нервов. Он же никогда не дарил цветы. Как это делается? Как вообще актер поймет, что это для него? Ох, это было так неловко и так пофиг, в связи со сложившейся в сердце Чонгука ситуацией, что он решительно выдохнул и направился к сцене вместе со всеми. Человек подходит к сцене и актер, как будто чувствуя, что это ему, направлялся к нему, улыбаясь и благодаря. Может был какой-то тайный знак? Блять. Подходила очередь Чонгука. Тайный знак. Он не мог понять, что может ему помочь. Он стоял у сцены, пока его соседи с букетами активно их вручали, и беспомощно смотрел на актеров, которые радостно переговаривались между собой.       — Саксофоооон! — Это в нем шепотом закричало отчаяние. Он готов был упасть в обморок. Он ведь даже не видел этого актера, возможно, просто потому, что не видел ничего. — Саксофон!       Люди рядом не обращали на него внимание, пока он, опять же от отчаяния, уже готовился забежать на сцену. И вдруг перед ним возник знакомый костюм, только теперь ярко-фиолетовой. И всё. Чонгук умер. Умер с открытыми глазами, которые были устремлены на склонившуюся к нему пшеничную челку, которую молодой человек убирал своими длинными-длинными… ох, какие пальцы!       — Это мне? — Он поднял брови, затем обезоруживающе улыбнувшись и протягивая свои идеальные руки.       — Да. — Чонгук слишком решительно пихнул букет, опустив глаза. Нет, он был слишком красивый. Вблизи, несмотря на грим. Еще идеальнее чем издалека. — Спасибо.       И он тут же двинулся в обратном направлении, смотря себе под ноги. Пока актер смотрел ему вслед с задумчивым недоумением, бережно прижав к груди оригинальный букет, затем дернувшись и нагнувшись к вновь подошедшему зрителю, лучезарно улыбаясь. А Чонгук пытался понять, за что сказал спасибо. Он сказал, потому что идиот. Вот и все.       — Ты как? — Чимин уверенно продирался к другу через колени, издалека заметив, что Чонгук был расстроен. — Эй, кроль, что случилось?       — Ничего. — Чонгук буркнул это себе под нос, надувшись, как незаслуженно обиженный ребенок. — Я идиот, Чим.       — Угощу тебя пивом, и ты всё забудешь. — Чимин взял Чонгука за руку, потянув к выходу, убедившись, что занавес окончательно опустился.       — Я уродец. — Чонгук дул губы, пока Чимин остановился, опешив. — Нет, так вполне ничего, но рядом с ним… — Чонгук поднял на Чимина огромные глаза. — ОН такой идеальный. Ты бы видел. Он просто… Как будто сошел откуда-то, куда мне никогда не попасть. Я никогда не видел таких… Красивых. Не знаю, привлекательных…       — А я видел. Смотрю на тебя уже лет пятнадцать и не могу налюбоваться. — Чимин вновь потянул Чонгука к лестнице, зная, что обстоятельнее утешит его потом. — Он красив и ты красив, на этом стоит примириться со своей неуверенностью. А ведь ты в себе уверен. Помнишь, я на тебе тренировал всякие методики, так что не надо передо мной разыгрывать тут неудачника и нюню. Я тебя знаю. Просто тот парень, которого я не успел толком разглядеть, произвел на тебя впечатление, вот и все. Это не повод себя уничижать! Наоборот!       — Я же с ним никогда не встречусь больше. — Чонгук явно поверил всему, что сказал Чимин. — Если только не буду приходить сюда на каждый спектакль. А ведь я могу…       — Разоришься. Я отвалил кучу денег за партер, а из другого места будет плохо видно. — Чимин покачал головой. — При всем уважении, но это не звезда кино или Бродвея. Уверен, он вполне себе обычный парень, который ездит на репетиции как на работу, ездит в магазин…       — Женат, воспитывает детей… — Чонгук остановился прямо перед дверью, неловко дернув Чимина, который уже готовился эту дверь открыть. — Безответная любовь.       — Гук. — Чимин оттянул его так, чтобы не мешать. — Переспи с…       Чимин боковым зрением заметил что-то у Чонгука за спиной. Кого-то. Кого-то… Господин Ким! Ким Сокджин! Который стоял рядом с неведомой дверью в сторонке, растерянно озираясь по сторонам. Из той же двери вышел… Саксофонист, судя по костюму, который, кажется, и украл сердце Гука. Он потянул господина Кима за рукав джемпера, затем взял за плечи, что-то начал шептать на ухо… Эх, жаль они спиной — очень хотелось посмотреть на его лицо!       — С кем переспать?! С ним? Ты в своем уме?! — Чонгук запрокинул голову, пока Чимин…       — Я только что видел своего господина Кима и твоего саксофониста. И, судя по всему, они близки.       — Что?! — Чонгук готов был убивать, окатившись с ног до головы неуместной ревностью.       — Так, стоять, машина для убийств. Посмотри, как зовут актера, что исполнял роль саксофониста.       Чонгук тут же достал из заднего кармана джинсов телефон, начав что-то торопливо набирать на его экране. Он быстро двигал пальцем, нажимая и перелистывая ссылки, затем, кажется, найдя то, что искал.       — Ким Тэхен. — И на его губах появилась рассеянная улыбка. — Вот посмотри, какой красивый!       Он стал тыкать в Чимина телефоном так рьяно, что Чимин не мог ничего разглядеть.       — Возможно, они просто братья. Или супруги. Или господин Ким — его хорошо сохранившийся отец. Или плохо сохранившийся сын. — Он медленно перевел задумчивый взгляд на застывшего Чонгука. — Я узнаю у него во время нашей следующей встречи. Ненавязчиво. — Чимин так же задумчиво отвел взгляд. — Просто спрошу «Господин Ким, а у вас есть брат?» и расскажу, как видел его в театре. Получится вполне себе прилично.       — И ты сможешь нас познакомить! — Чонгук теперь, откуда-то воодушевившись, потянул Чимина к выходу, затем — к припаркованной в нескольких сотнях метров машине. — Гениальный план.       — Нахуя тебе знакомиться с господином Кимом? Ты в своем уме или гормоны мозги отшибли?       — С Ким Тэхеном. Они знакомы, близки, а значит, ты сможешь познакомить меня. — Чонгук улыбался слишком многозначительно, пока Чимин очень убедительно возмущался.       — Ага, щаз! Мы не друзья, Гук! Более того, я очень надеюсь, что наше знакомство скоро прекратиться, потому что он невыносимый! А ты предлагаешь мне… А что ты мне предлагаешь? — Он хмурился, пока Чонгук остановился.       — Помочь своему лучшему другу. Вот что я тебе предлагаю. Я умираю, Чим. Ты же знаешь, я никогда не влюблялся. Но здесь… Я погиб.       — Устрою тебе бесплатный сеанс психотерапии. На большее не надейся. — Чимин надулся, решительно направившись к машине.       — Ну пожаааааааалуйстааааааа…. — Чонгук готов был заплакать. Но только чтобы разжалобить, потому что на самом деле, у него теперь была зацепка. Потянув за которую, он мог вытянуть… Ох, что он мог вытянуть…